Kitabı oku: «Мальвина советского разлива. Часть 2», sayfa 2

Беспроигрышно работает! Но считаю, что потеряла уйму времени на высшее образование в универе и на работу в офисе.

Не надо стесняться своего призвания в угоду общественному мнению, амбициям родителей и желанию быть финансово успешным. Поверьте мне, женщине с опытом прожитых лет: лучше заниматься любимым делом, чем ежедневное насилие над собой во имя ненавистной карьеры. Хороший мастер парикмахерского искусства, стилист или фотограф может заработать гораздо больше, чем юрист или финансист, формально выполняющий свою работу. Лучше гореть своим делом, открывать салоны, вести мастер-классы, чем ходить в офис и тридцать лет ждать выхода на пенсию. Все хотят быть красивыми, а красота требует денег.

П

ерестройка

,

десятый

,

папики

Кто жил в СССР в перестроечное время, до развала, гимном которого стало все то же пресловутое «Лебединое Озеро», наверняка вспоминают этот период с особым трепетом. В воздухе витал пьянящий запах свободы. Можно было без лишних опасений рассказывать анекдоты про тогдашнего генсека, называя его Горбатым или Меченым.Появились первые легальные кооперативы, магазин «Аматниекс», где продавались стильные дизайнерские вещи: вязанные косами кофты и кожаные сумки по цене, равной зарплате инженера за пять месяцев. Открылся первый дорогой ресторан «Лидо», куда ходили нувориши. Пал железный занавес. В Ригу стали приезжать финские бизнесмены и польские реставраторы. Девушки знакомились с заморскими принцами в надежде выйти замуж и свалить за бугор. В тот период я ещё училась в выпускном десятом классе. Яркие воспоминания о первых дискотеках с настоящими диджеями, видеоквартирники, где мы семнадцатилетние набивались в тесные комнатушки хрущевок и с открытыми ртами глотали американские боевики, эротические мелодрамы и клипы поп-звёзд. Многим из нас реально сносило крышу. Перемены были настолько необычными, что казались фантастикой или сном наяву…

На дорогах начали появляться импортные автомобили, за рулем которых сидел новый вид мужчин – «папики». Щедрые пузаны и любители молоденьких девчушек, отчаянно желающих пересесть из троллейбуса на переднее сидение новенького дяденькиного «ведра».

Моего папика звали Олег. Мы познакомились по старой схеме. Я стояла на автобусной остановке вся такая нарядная и юная, как ранняя весна. Из Пурчика мне нужно было добраться в центр на подготовительные курсы в универ. День был солнечный, но прохладный. Столичный транспорт в конце восьмидесятых ходил только по ему одному известному расписанию: то два автобуса одного маршрута друг за другом, то час стой и жди.Я ждала и мерзла. И тут бац – останавливается шикарная, как мне тогда казалось, иномарка. Хотя это был старый-престарый мерс, купленный где-то на шротах в Германии. Открывается передняя дверь, и пожилой, почти сорокалетний мужчина, – таким он выглядел для девочки шестнадцати лет отроду, – широко улыбаясь, вежливо предлагает услуги личного водителя.Мы начали видеться. Встречи без интима и пошлостей, как мне представлялось, вроде как по-дружески. Взрослый дяденька и малютка-бутон. Сначала все ограничивалось малым: привезти-увезти, мило поболтать про учёбу, мои дальнейшие планы на жизнь, потом пошли цветочки, шоколадки, подарочки, колготки в сеточку, резиновые армянские босоножки, что в эпоху пустых магазинных полок выглядело невероятной роскошью.Мне, малолетке, льстило, что такой статусный мужчина заботится и балует. А разница в двадцать два года казалась немыслимой и почему-то безопасной, чтоб не влюбиться. Представить себя целующейся с Олегом я не могла. Вообще никак, даже во сне.

Сейчас все изменилось – никого не удивляет большая разница в возрасте между мужчиной и женщиной, лишь бы людям было хорошо вместе. Показатели, по которым определяется это самое «хорошо», – у каждого свои, нужно лишь ответить себе на вопросы «хочу ли» и «могу ли».Мой папик открыл соплюшке окно в красивую жизнь. Это были дубовые двери бара под кодовым названием «Шкаф». Находился он в гостинице «Рига». Теперь это роскошный «Кемпински». Тогда же именно там тусовались все сливки нашей маленькой столицы. Кого только не встретишь: фарцовщики всех мастей, валютчики, интердевочки, цеховики, выползшие из подполья и с удовольствием сорившие деньгами, что так много лет в хранились кубышках, зарытых в горшки домашних растений.Любовниц стали выводить в полусвет, правда ещё не так явно, как в середине девяностых. Справедливого гнева законных жен все же побаивались. Традиции целомудренного института семьи, как ячейки общества, уже пошатнулись, но пока держались. В конце двадцатого века они рухнут совсем и, к великому сожалению, наверное, уже никогда не восстановятся в формате СССР. Жены младше мужей лет на тридцать-сорок никого уже не удивляют давно, а последние лет десять довольно четко наметилась новая тенденция – молодые мужья. Опасно стало делать комплименты типа «какой у вас взрослый сын» или «какая красивая внучка».Почти не осталось в современном обществе дедушек, живущих в браке с бабушками и общими внуками. Сейчас все больше семидесятилетних отцов отводят малышей в детсад, внуки лет на десять старше детей от далеко не первых по счету браков. Все очень изменилось за такой короткий отрезок времени – с момента развала Страны Советов. Другие тренды…

Папики конца восьмидесятых годов прошлого столетия были галантны и чтили уголовный кодекс. Порой молодые девушки, особенно не достигшие совершеннолетия, так и оставались нетронутыми. Их выводили по-тихому в малочисленные модные рестораны, наряжали в кроличьи шубки, дарили колечки с осколками искусственных бриллиантов, целомудренно целовали в упругие щечки, однако бурные ночи по праву доставалась законным женам. Меня – семнадцатилетнюю малышку, рожденную в эпоху тотального дефицита, никогда не ходившую даже с родителями по ресторанам, – очень устраивали подобные отношения. Я пользовалась всеми благами сладкой жизни кооперативного движения на закате СССР: машина у подъезда, пусть не миллионы, но хотя бы десятки алых роз в трехлитровых банках, расставленных по нашей малогабаритной квартире.Я казалась себе такой значимой и взрослой. Делала загадочное лицо опытной женщины, болтая с подружками. Короче, вела себя, всячески намекая всем своим видом, что разгадала секрет управления взрослым мужчиной, в частности – как получать бонусы без секса взамен. Какая же я была смешная глупышка! Ни один человек ничего не даст другому, если даритель не хочет того лично для себя. Но это открытие придёт ко мне намного позже… А пока нужно было закончить десятый и поступить в универ. Деньги Олега снесли мне крышу. Хотелось всего и сразу. Хотелось, чтоб весело и без усилий: в школу не ходить, в институт не поступать, носить красивые заграничные шмотки, танцевать на высоких каблуках и пить шампанское. Однако я собрала всю волю в кулак, да и папа поднадавил авторитетом, и довольно неплохо сдала выпускные экзамены в школе. И почти подала документы в ЛГУ, но подружка сбила меня с толку. Мы рванули покорять Москву. Почему-то непременно захотелось стать актрисой.

Москва, ноги, нью-лук

«Москва, как много в этом звуке…» Мы рванули туда с Викой – моей второй родной подругой. Две наивные девочки из спального райончика, обе с провинциальным мышлением, решили, что как только приедут в столицу огромной страны, так сразу все незамедлительно падет к их ногам.

О ногах хочется отдельно. Точнее, об их длине. В конце восьмидесятых каноны женской красоты в Стране Советов начали резко меняться. Стиль миниатюрной пухленькой милашки с формами кинодивы пятидесятых и ямочками на розовых щечках передавал эстафету вытянутым конечностям, широким маскулинным плечам и узким бедрам. Из привычного остались только длинные волосы, да и то кудряшки явно проиграли бой конскому хвосту. Образ Мальвины поблек. Наступила эра Барби. Милая пони, чтоб быть в тренде, должна была превратиться в породистую ахалтекинскую кобылицу.

Повторюсь, тем московским летом мы с Викой были молоды и прекрасны. И, естественно, решили, что мир принадлежит нам! Ну, если не весь мир, то Москва уж точно. И как только мы окажемся на ее широких проспектах, режиссеры всех мастей выстроятся в очередь с предложениями осчастливить их киношедевры нашей неземной красотой и единственным талантом – улыбаться.Предложения действительно стали поступать, как только мы оказались с вещами на Рижском вокзале. Вику с ее ста восьмьюдесятью сантиметрами, половину из которых составляли ноги, а вторую – волосы, пригласили поучаствовать в каких-то сомнительных конкурсах красоты, с последующими «ни к чему не обязывающими» банкетами в загородных домах гномов и троллей. А меня – сняться в кино, где из достоинств вполне хватало все той же милой улыбки на пухлых губах и третьего размера бюста.

Мы гордо отвергали эти непристойные предложения. Скорее, больше из страха. Нужно отдать должное советскому строгому и целомудренному воспитанию, которое, может быть, спасло жизнь многим девочкам, рожденным в СССР.

Москва в 1987-м была еще по-советски солнечной и гостеприимной. Как абитуриенток нас поселили в общежитии ВГИКА на время вступительных экзаменов. Неделю мы прожили в муравейнике, полном непривычных ароматов дешевого вина, переваренных сосисок, жареных пельменей и анаши. Впервые в жизни я столкнулась с наркотой. Это было так вызывающе романтично. Образ укуренной анорексички – а именно так выглядело большинство студенток второго курса самого известного института кинематографического искусства огромной и великой страны – казался мне очень привлекательным и желанным. Я перестала есть. Совсем!Менялись времена, менялись нравы. Перестройка взрывала сознание рабочих и крестьян. Кто-то тщетно цеплялся за старые коммунистические ценности, как за выцветший ситцевый халатик и удобные разношенные тапки. Кто-то на одиннадцатисантиметровых шпильках летел, как мотылёк, на свет красивой жизни, сбрасывая лишние килограммы, доводя свое тело до кондиции супового набора, пренебрегая классическими ценностями и страстно желая любой ценой получить максимум – денег, наслаждений. И свободы, которая почему-то у многих ассоциировалась с запрещенными препаратами, якобы помогающими заглянуть в своё подсознание и сбросить кандалы марксизма-ленинизма.На фоне всего нового, нахлынувшего, эмоционального, связанного с перестроечным периодом, ярко вырисовались модные бунтарские стритстайлы. Об уличной моде конца восьмидесятых в СССР можно писать отдельно. Увлеченно и много. Это культ китча, буйство красок, блеск пайеток, люрекса, шелест пластика и неуемная находчивость некоторых особо стильных индивидов. Добыть все эти сокровища в Риге можно было на Чиекуре или у фарцовщиков за бешеные деньги. Цена варёных джинсов или джемпера в стиле жар-птицы равнялась трём зарплатам директора завода. Их тогда почти никто не покупал, поэтому приходилось подключать фантазию и нехитрые навыки уроков домоводства. Собираясь покорить Москву, я подготовилась, как могла. Купила себе пластмассовые серьги размером с кулак, связала бело-красную полосатую повязку – аэробика все еще рулила. Подставила огромные подплечники в объемный свитер брата, за пару бессонных ночей расшив его всем, что сверкало и переливалось на солнце. Ушила новые варенки до такой степени, что надеть их можно было только мокрыми и лёжа, – о скинни и стрейч мы тогда даже не мечтали. Завершали весь этот космический «анриал» лодочки на высоченных тонюсеньких шпильках, купленные у соседки, жены моряка, за бешеные деньги.Эти туфли в тот период приросли к моим бедным стопам. Ах, как же тогда хотелось нескончаемых ног, косой сажени в плечах, фиолетового с черным, красного с белым, розового с желтым, целлюлозы и переливов.

Восьмидесятые годы прошлого столетия запомнятся мне, как последнее десятилетие современной эпохи, когда Америка и Западная Европа демонстрировали своё богатство. Роскошная жизнь в стиле диско Джексона и Мадонны. И мы – продвинутые девчушки хрущевских пятиэтажек – пытались копировать заокеанские образы с упорством Эллочки-людоедки, превращая все что ни попадя в шанхайских барсов и мексиканских тушканов.