Kitabı oku: «Мальвина советского разлива. Часть 2», sayfa 3

Скамейки, стас, смерть

Во ВГИК я не поступила. Вернее, просто получив за сочинение четверку, решила, что при конкурсе тридцать человек на место шансов у меня никаких, лучше не тратить время зря, на экзамены больше не ходить, а поддаваться соблазнам большого города.

Когда тебе семнадцать и лето, есть право на ошибки и время их исправить. Москва не спала уже тогда. Видимо, она вообще никогда не спала и всегда была готова к приключениям, как и мы с Викой.Днём мы гуляли по паркам, тогда ещё они не были такими по-хипстерски стильными и стерильными, как сейчас. В ней был культ парковых скамеек. На них знакомились, пили винишко и кое-что покрепче, играли в шахматы, в картишки и на гитаре, читали газетки и целовались до одури.

Скамейки господствовали в СССР. Это были места встреч и расставаний. Бабушки, сидящие на них у подъезда, служили источником информации покруче гугла. Они знали все: кто с кем, когда цены начнут повышать, что на обед в шестой квартире, где подрались. Пройти мимо этого сообщества в модной юбке или с новым кавалером, не подвергнувшись имидж-анализу, было невозможно по определению. Сейчас скамейки красивые, но все больше одинокие, в тренде газоны. В Измайловском парке, на скамейке из советского прошлого, мы с Викой познакомились с двумя курсантами второго курса «мореходки». Они приехали в отпуск из далекого Петропавловска-Камчатского. Парня, в которого я влюбилась, звали Стас, второго не помню – он меня мало интересовал.Со Стасом мы не расставались двое суток без перерыва на сон. За это время мои губы опухли от поцелуев. Потом, по приезде в Ригу, ещё месяц я мазала их вазелином, задумчиво снимала корочки, вспоминая картинки свиданий, обрывки фраз, запах нагретой солнцем городской травы.Стас был редким примером какой-то особой северной гармонии. Он завораживающе говорил – хотелось бесконечно слушать, смешно шутил, с ним было легко и как-то по-домашнему что ли… Настоящий мужчина – это про него, или я его придумала. Такого идеального… Мы больше никогда не виделись, но короткий роман наяву превратился в долгий в письмах. Я получала их почти каждый день. Уже не вспомню его лица, но голос – низкий, волнующий, как сейчас говорят, сексуальный, – узнала бы наверняка. Позже я часто влюблялась в голоса, в особый тембр, даже в специфические дефекты речи. До сих пор люблю разговаривать по телефону с незнакомцами и часто рисую себе обладателя голоса. Иногда, при личной встрече, разочаровываюсь или удивляюсь своей фантазии. Еще помню его ровный, как по линеечке, почерк с чуть округлыми пузатыми буквами. Стас писал мне свои простые будничные истории про океан, про холодный полуостров, про друзей, про северный ветер. Мы строили планы, как он приедет ко мне в Ригу, и мы поженимся. Он погиб в пьяной драке ровно через сто писем. Мой платонический роман по переписке закончился, но в детском альбоме до сих пор храниться черно-белая фотокарточка из советского ателье с трогательной подписью на обратной стороне, написанной почерком с пузатыми буквами: «Люби меня, как я – тебя, мы будем счастливы всегда» и всего одно лишь письмо, где обещал водить меня по ресторанам три раза в день. Может поэтому я так и научилась готовить?

В

озвращение

,

учага

, Т

ая

Я вернулась в Ригу. Вика осталась в Москве. Она все-таки рискнула стать участницей конкурса «Мисс Чего-то Там с фуршетом» и очень выгодно подписала контракт с итальянским косметическим брендом в лице его владельца – сильно пожилого мачо, лет шестидесяти пяти, который лишил ее девственности взамен на европейский паспорт и стильную квартирку-студию в центре Рима.

В начале девяностыхх русские гейши стали суперпопулярны на Западе, и вскоре предприимчивые барыги-сутенеры начнут торговать «лохматым золотом», зарабатывая на этом бизнесе бешеные деньги.Вика бросит своего покровителя через пять лет, как только закончится срок контракта, продаст квартиру, выйдет замуж за студента, родит троих очаровательных погодок и уедет жить в маленький городок на озере Комо, где градообразующим предприятием будет фабрика по производству ручного кружева – семейный бизнес большой семьи ее молодого красавца-мужа. А ещё через пару-тройку лет мои подруги начнут массово покидать Родину.

Дома меня ждали расстроенные родители, для которых я придумала душещипательную историю о том, что мне не хватило лишь пары баллов, чтоб стать студенткой ВГИКа. Больше поступать никуда не хочу, ибо в печали, пойду работать. Папа не согласился и волевым решением отправил меня учиться на секретаря-референта. Считал, такая профессия девочке всегда пригодится, да и на экзаменах в ёоткроется мой московский секрет обмана, и покорно согласилась от греха подальше.

Училище было строительным, и мои друзья не без сарказма, но любя, стали называть меня пэтэушницей. Я дико злилась, но именно это прозвище смотивировало меня-таки стать следующей осенью студенткой Латвийского Государственного Университета. В училище было весело. Сразу вспомнился хоккейный класс. В смысле соотношения мальчики-девочки. Каждая из нас – звезда. Потому что в дефиците. Как ни странно, и учиться мне понравилось. Предметы необычные. Одна стенография с ее палочками-крючочками чего стоила. Сейчас это вообще забытые письмена, что-то из палеозойской эры. А тогда меня увлекло. Хотя, может быть, сработало обаяние личности преподавателя.

Впервые я увидела «ах, какую женщину».В нашей группе тридцать девчонок. Каждая – личность. Так бывает! Все с амбициями, желаниями, протестами, свойственными концу восьмидесятых. Соперничаем сами с собой и самовыражаемся, как умеем. Одежда, прическа, мейк – путь простой, короткий и безопасный в демонстрации индивидуального «Я». Тем более, учага-то строительная. Основной контингент – крепкие парни с высоким уровнем тестостерона, не отягощенные интеллектом, так что оценить свои труды в работе над образом можно было сразу, проходя через толпу курильщиков перед входом, по емким эпитетам типа «шикарный пупс», «вот это коза», «я бы вдул», или «столько мне не выпить».

Девчонки старались от души: укорачивали юбки «по самое не балуйся», надевали модные в то время объемные свитера с ажурными колготками, игнорируя нижнюю часть комплекта – всю ту же, пусть и короткую, но юбку, соревно вались в искусстве веерообразной техники наложения перламутровых теней, а про эксперименты с прическами – вообще «лейся песня». Головы в аудитории были на любой вкус: неимоверные начесы на моднючих итальянках вперемежку с гладкими набриолиненными и конскими хвостами, не было только «лысых» – эта тема станет мейнстримом позже.Тогда мы все-таки не очень-то посягали на мужскую территорию, даже наша будущая профессия произносилась не иначе как «секретарша» и, без сомнений, предполагала начальника противоположного пола. Тогда о феминизме никто не знал, и мы безумно хотели нравиться мужикам! И замуж хотели в восемнадцать.

В восьмидесятые в СССР женщине было немыслимо открыто влюбиться в другую женщину, а идущие в обнимку парни обществом воспринимались исключительно как друзья, а не влюбленные, даже если они таковыми и являлись. За однополые отношения можно было получить реальный срок.Мне нравятся женщины, но генетический код, заложенный поколениями Страны Советов, позволяет любить дам лишь платонически, без сексукального возведениях. Я люблю окружать себя подругами-красавицами и любоваться ими.

В училище у нас была тесная компания признанных «звёзд». Девочек пять-шесть, но даже среди них была одна – самая яркая. Ее звали Тая. Она стала предметом всеобщего восхищения и моей лучшей подругой. Тая занималась бальными танцами. Наверное, поэтому умело пользовалась нехитрой советской декоративной косметикой. Девушка была обладательницей шикарной фигуры, густых прямых волос, затянутых в конский хвост, балетной осанки и миндалевидных зелёных глаз с нереально длинными ресницами. В добавок ко всем этим роскошествам умела тонко шутить, стильно одеваться и талантливо носить вещи из бабушкиного сундука. Да так, что в эпоху инстаграма за ней определенно закрепился бы титул «Королева Винтажа».Все модницы строительного ПТУ пытались подражать Тае, но ни у одной так мастерски не получалось сочетать в одном комплекте кислотные лосины, крестьянский застиранный свитер, вязаный крупными косами и кое-где побитый молью, разнокалиберные этнические серебряные украшения с янтарем, настоящие армейские ботинки, разрисованные в технике граффити ее другом студентом Академии Художеств, обутые на толстенные шерстяные гольфы с латвийским орнаментом. На ней это смотрелось крутецки стиляжно, на всех остальных, включая меня, – что «на корове седло», как сказала бы моя бабушка.Тая почти не красилась. Так – губы, слегка тронутые розовым перламутром дефицитной помады «Жизель». Этот факт не мог не радовать наших преподов – все подражательницы «тайского» стиля стали меньше марафетиться. У мастеров появилась реальная возможность видеть миловидные молодые личики вместо фейсов с боевой раскраской индейцев майя, вступивших на тропу войны.

Хотя состояние здоровой конкуренции в стиле «свет мой зеркальце, скажи» никто не отменял. Мы боролись за второе призовое и за мальчишечьи разбитые сердца. По факту, нас устраивали не только трофеи, но и пленные, безропотно носившие сумки, платившие за молочные коктейли и коллективные походы в кино, а ещё девчонки похитрее нещадно эксплуатировали профессиональные навыки будущих плиточников и маляров по назначению.

Тая была не только красавицей, но и большой умницей. Она отлично училась, шла на красный диплом, неплохо рисовала, писала стихи, но при этом совершенно не считала себя какой-то особенной. Может быть, поэтому ее все любили без тени чёрной зависти. Так бывает, когда ты понимаешь, что соперничать с человеком бесполезно. Это недосягаемая высота. Лучше просто быть в его энергетическом поле, заряжаться драйвом и вдохновляться талантом.Мы коллективно ходили на ее соревнования по бальным танцам. Активно болели, радовались победам, искренне расстраивались, если она с красавцем-партнером не стояла на пьедестале среди призёров. Восхищались ее шикарными платьями, которые она сама расшивала стразами и пайетками.Для меня оставалось загадкой, когда моя подруга все успевала: тренироваться, учиться, вести занятия у деток, рисовать эскизы новых платьев, воплощать их в жизнь. При этом ей хватало времени на задушевные «кухонные» разговоры. Так внимательно слушать умеют немногие. Рядом с Таей было спокойно. Если она говорила, что все будет хорошо, именно так и получалось. Удивительная девушка. Мы стали очень близки, несмотря на разные темпераменты. Подруга – плавная, мягкая, дипломатичная и тонкая. Я – дерзкая, порывистая, громкая и прямая в своих выражениях, как рельс. Она никуда не спешила, но всюду успевала. Я, наоборот, носилась в поту и мыле, но никогда не могла сравниться с Таей по количеству и качеству сделанного за день. Я научилась у неё ценить момент, планировать время и выполнять обещания любой ценой.Мы отлично друг друга дополняли. Наша дружба удивительным образом подчеркивала индивидуальность каждой. Мы не становились похожими одна на другую. Тая – богемная, я – раба трендов. При этом внешняя картинка была красивой. Фигура, осанка, походка – всё при нас, включая умение круто танцевать. На дискотеках мы всегда были в центре внимания. Поклонников, ухажеров и воздыхателей хватало, чтоб их не делить.Нам нравились ребята разного типажа. Мне – высокие, спортивные, добрые, щедрые, веселые, «плохие» парни «без руля и ветрил». Главное условие – быть его единственной. Тая же выбирала худеньких, невысоких, амбициозных циников, непризнанных гениев, зацикленных на себе, которые, как мне казалось, совершенно не понимали, как мне казалось, какой Бриллиант им достался.Меня это бесило. Я не принимала ее выбор. Не понимала, зачем она их прокачивает – вселяет уверенность, выслушивает нытьё, делает их лучше, успешнее, – а потом отпускает к другим девочкам сильно попроще. Сама страдает, винит только себя, что не смогла сохранить отношения, – и находит точную копию бывшего.