Kitabı oku: «Не пожелай ни дождика, ни снега», sayfa 20
Часть 3. Месть
Лешка проснулся от того, что по нему кто-то ползал. Открыв глаза, он увидел маленькую Светку. Взяв ее на руки, он поцеловал ее в щеку.
– Ах ты, хулиганка маленькая, – ласково пожурил он ее, – сегодня же суббота, маме и папе надо поспать.
Светка радостно заагукала, приглашая отца поиграть.
– Леш, ты что ворочаешься, давай хоть в субботу отоспимся, – сонным голосом сказала Света и, увидев дочь, ползающую поверх одеяла, добавила: – Ну я же говорила тебе, что надо стенки кроватки поднять, чтобы Светка не могла выбраться.
– Нас теперь никакие стенки не удержат, мы уже большие, – шутливо сказал Лешка, играя с дочерью. И затем серьезно добавил: – Свет, ну какие стенки, ей уже третий год! Все, выросла наша доча, – и крепко поцеловал ребенка.
– Леш, я еще посплю, – взмолилась Света и, перевернувшись на другой бок, закрыла глаза.
Лешка потихоньку встал и пошел на кухню. Маленькая Светка пошла за ним, громко шлепая босыми ногами по полу. На кухне Лешка поставил на плиту чайник и, посадив маленькую Светку на детский стульчик, дал ей бутылочку с детской смесью. Через несколько минут он завтракал, одновременно играя с дочерью. Маленькая Светка уже совсем выросла и даже говорила отдельные слова. Он была ужасно похожа на Лешку, и ему доставляло огромное удовольствие разглядывать ее лицо, выискивая новые свои черты.
– Ну что, головастик, поедем с папой на аэродром? – шутливо спросил он.
– Вастик, вастик, – вторила маленькая Светка, радостно махая руками.
Лешка вызвал по телефону уазик и зашел в комнату, где спала жена.
– Свет, я поеду боевое дежурство проверю, сегодня моя эскадрилья дежурит. А в двенадцать мы пойдем уголь в кочегарку завозить, я хочу пораньше освободить сегодня летчиков, ведь суббота, – тихо сказал он на ухо Свете.
– Леш, ну давай поспим, раз в неделю, – взмолилась жена.
– Спи, родная, Светку я возьму с собой, – Лешка поцеловал жену и тихо вышел из комнаты.
На улице было градусов двадцать мороза. Лешка подхватил дочь на руки и быстро сел на переднее сиденье уазика.
– Здравия желаю, товарищ майор, – поздоровался с ним водитель.
– Здравствуй, Женя, позавтракал? – поинтересовался Лешка у рядового.
– Так точно, перловка с жареной селедкой.
– Да, в войну кормили лучше, – посочувствовал Лешка.
Объезжая неровности дороги, машина поехала на аэродром. Высокие сугробы вдоль дороги, снежные шапки на верхушках деревьев – Лешка невольно залюбовался зимним пейзажем.
– Товарищ майор, а правду говорят, что вас комэска вместо Степаньянца поставить хотят? – спросил рядовой, уверенно объезжая ухабы.
– Не знаю, разговор ходит, но я в должности зама комэска всего год, рано мне еще, – задумчиво ответил Лешка.
– Не рано, – весело сказал рядовой, – Степаньянц вон уже полгода списывается, то по госпиталям, то в отпуске, а вы за него лямку тянете.
– А тебе какая радость, я или Степаньянц?
– Вас все солдаты любят, – уверенно ответил солдат.
– Ну, если все любят, значит, мало я вас порю.
– Не, нормально порите, за дело, – усмехнулся рядовой и лихо ввел машину в поворот.
На аэродроме Лешка обошел все посты, заглянул в дежурный домик.
– Привет, Леш, – поздоровались с ним дежурящие летчики Семин и Кирилюк.
Они играли в бильярд за видавшим виды бильярдным столом.
– Сыграешь партейку? – предложил Кирилюк.
– Спасибо, Владимир Карлович, поеду уголек кидать, сегодня моя эскадрилья завозит уголь в кочегарку.
– Да, твою мать, дожились, летчики, белая кость нации, уголь в кочегарке кидает, – зло сплюнул Семин.
– Да… – задумчиво протянул Кирилюк, целясь по шару, – вчера с Петькой своим разговаривал. Говорю, мол, пора решать куда поступать, все-таки десятый класс. Предлагаю в летное училище, продолжить мои традиции. А он мне в ответ: зачем мне летное училище – в рваном комбезе уголь в кочегарке кидать? Говорит, я буду или бандитом, или ментом. Вон, у Кольки отец бандит, так его в школу охранник возит. А у Катьки Петровой отец мент, так у нее одна мобила за штуку баксов, не говоря о других вещах. А ты, батя, зарплату раз в три месяца приносишь. И знаешь, что самое обидное, – повернулся он к Лешке, – сказать мне ему нечего, ведь правду говорит, сорванец.
Карлович с силой ударил по шару, и тот с треском влетел в лузу.
– Да… Это мы смотрели фильмы, где за Родину жизнь отдавали, а сейчас в моде порнуха да боевики. И по телевизору депутаты говорят, что коммунисты неправильно воспитывали молодежь. А что сами дали взамен коммунистического воспитания? Среди девочек самая распространенная профессия путана, а мальчики все как один – в бандиты, – ответил Семин, доставая шар из лузы.
– Да ты на этих депутатов посмотри, они друг другу морды бьют прямо перед телекамерами, бандюки, да и только. Какие законы им принимать, они еще вчера по фене базарили, а сейчас страной управляют, – Карлович с треском загнал второй шар в лузу.
– Владимир Карлович, будь человеком, дай хоть по шару ударить, – взмолился Семин.
– Ну, ладно, я пойду, – Лешка взял маленькую Светку на руки, – Карлович, я еще вечерком загляну.
Когда он приехал домой, Света уже встала. Лешка в прихожей помог ей раздеть дочь.
– Светик, я в кочегарку, скоро летчики подойдут, я думаю, часа за три управимся. Потом в лес на лыжах пойдем, кости разомнем.
– Ладно, старичок мой, назад будешь идти, закутайся потеплее, а то вспотеешь в кочегарке, – Света поцеловала его.
Подойдя к кочегарке, Лешка увидел ожидавших его летчиков.
– Командир, это же издевательство, посмотри, уголь смерзся, его же только бульдозером можно сдвинуть, – с ходу сказал капитан Киселев, командир первого звена.
Лешка молча подошел к черным глыбам смерзшегося угля и мрачно посмотрел на него.
– Коля, предлагаю объявить забастовку и разморозить гарнизон, – посмотрел он на Киселева.
– Ладно, хватит митинговать, раньше начнем, раньше кончим, – начальник штаба эскадрильи Степанов взял лом и начал отчаянно бить им по смерзшейся глыбе угля.
– Каменный век, командир, – сказал Киселев, нагружая тележку углем, – наверное, в войну летчики такой хренью не занимались.
– В войну летчики своим делом занимались – Родину защищали, – ответил Лешка, усердно работая совковой лопатой.
– А сейчас не надо Родину защищать? – спросил Киселев.
– А сейчас господам из центра не до обороноспособности, они сейчас страну на приватизационных аукционах дербанят, а вечно пьяный президент только и лопочет: «Понимаешь, блин», – сказал Степанов и, зло сплюнув, добавил: – Сказал бы мне кто-нибудь лет десять назад, что я как последний урка на зоне уголь буду бросать, я бы ему хребет вот этим ломом сломал.
– Такова жизнь, Петрович, кесарю кесарево, а слесарю слесарево, – философски сказал Лешка и, упираясь всем своим телом, покатил тележку в помещение кочегарки.
Через три часа в кочегарке перед каждым котлом была насыпана куча угля, и летчики, перекурив, разбрелись по домам. Лешка шел, закутавшись в воротник летной куртки. Он и вправду вспотел и боялся, что на морозе может простыть. Ветер поднял легкую поземку, и снежинки мешали смотреть. Лешка уже подошел к подъезду дома, когда его окликнули:
– Леша, Понамарев!
Лешка оглянулся и увидел спешащего к нему капитана Митрохина.
– Игорь, привет, ты откуда? – офицеры обнялись.
– Проездом я, из Каменска еду в столицу, в командировку.
– Пойдем ко мне, Светка обрадуется, сколько мы не виделись, года три?
– Почти четыре, – Митрохин взял сумку, – пошли, а то я замерз, пока тебя нашел.
– Да мы сейчас по очереди в кочегарку уголь завозим, сегодня моя эскадрилья дежурит, – сказал Лешка, открывая дверь в подъезд.
Дверь открыла Света.
– Привет, – радостно сказала она, увидев Митрохина, – рада видеть в добром здравии, – она пропустила гостя вперед.
– Вон мой крестный отец, – Митрохин кивнул на Лешку, – если бы не он, уже могила травой бы заросла. Долго тебя потом Кравцов терроризировал? – спросил он Лешку, снимая шинель.
– Списался наш Кравцов через месяц. На посадке ночью при минимуме шасси не выпустил, хорошо руководитель полетов увидел, когда тот в луч прожектора вошел, успел его на второй круг угнать. Только килем по полосе черканул. Напугался здорово и уехал в госпиталь списываться. Где-то в академии сейчас преподает, – ответил Лешка.
– Да, не завидую я ученикам этого педагога, – Митрохин прошел в комнату.
Навстречу ему вышла маленькая Света и протянула куклу:
– Моя Маша, – пролепетал она.
– Господи, какое создание! – Игорь взял Свету на руки. – Как же тебя звать?
– Света, – ответила девочка.
– Леш, ты не путаешься в двух Светках?
– Нет, одна маленькая, другая большая.
– Ребята, мыть руки и за стол, буду вас кормить.
Света посидела немного с друзьями и пошла с дочерью к соседке, намеренно оставив офицеров одних. Ведь после выпитой бутылки водки начинается откровенный разговор, который непонятен, да и не нужен женщине.
– В госпитале я почти год провалялся. Вначале голова сильно болела, думал, в психушку отправят, но ничего, оклемался. Потом в санаторий съездил, в общем, можно считать, что обошлось, – Митрохин подошел к открытой форточке и закурил.
– Ну, а суд был? – Лешка тоже закурил.
– Суд был, но, как говорят, судью купили. Протокол грамотно менты составили. В общем, получилось, что я сам упал. А официантка из кафе от своих показаний отказалась, сам понимаешь, почему. Из зала суда выходим, а бандюки в спину хохочут. Говно во мне закипело. Позвонил я друзьям из своей системы. Приехали, наркоты подкинули им и «закрыли», кого на год, кого на три, а подонка, что меня ударил, на десять. Вот такие дела, – Митрохин зло посмотрел вдаль.
– Понятно, – неопределенно сказал Лешка, – ну, а сейчас чем занимаешься?
– Тем же, Леш, в системе безопасности. Ты лучше расскажи, как у тебя дела.
– Да какие у нас дела? Топлива нет, двигателя ресурс выработали, летаем мало. Денег не платят, уголь ходим в кочегарку кидать. Вчера ночные полеты закончились в два ночи, я на машину и на вокзал, таксовать. Повезло, двух пьяных коммерсантов с поезда подобрал. Везу их, а они мне: ты что, летчик? Нет, говорю, прапорщик я, самолеты заправляю. А почему в летном комбезе? Да, говорю, по случаю достался. А они смеются, мы думали, что у нас уже летчики таксуют. Я их везу, а у самого, как ты говоришь, говно кипит. Вот, думаю, страну довели, майора, летчика первого класса вынудили пьяных по домам развозить. Думаю, взять полный боекомплект да «разгрузиться» на этих тварей из правительства, а потом и самому в этот котел с крутого пикирования. Только знать бы, когда они все вместе соберутся.
– Нет, Леша, бороться с этой системой нельзя, можно только приспособиться.
– Ну, ладно, давай Мишку Мишина помянем, – Лешка наполнил стаканы, – светлая память, – и залпом выпил.
Когда пришла Света, Лешка и Игорь уже основательно приняли на грудь.
Лешка все пытался объяснить Игорю, как выполняется переворот, а тот все выкручивал ему руки каким-то хитрым приемом.
«Ну малые дети», – подумала Света и принялась укладывать их спать.
* * *
Утром Лешка отвез Игоря на вокзал и в восемь утра уже был на построении.
Буйновский явно был без настроения. Он угрюмо принял доклад от начальника штаба и, подойдя поближе к строю, негромко сказал:
– Плохо дело, сегодня ночью вышла из строя последняя тепловая машина, на полосе два сантиметра лед. Нам необходимо обеспечить взлет самолетов из дежурного звена. Выход один – будем вручную долбить лед на полосе.
– Командир, так полоса три километра в длину и шестьдесят метров в ширину. Нам ее долбить как раз до весны, – раздалось из строя.
– Боевое дежурство – задача государственной важности. Несмотря на временные трудности, нам необходимо обеспечить охрану воздушных рубежей нашей Родины, – голос Буйновского окреп.
– Командир, они нам зарплату по три месяца не платят, а мы должны на тридцатиградусном морозе лед долбить, – опять кто-то выкрикнул из строя.
– Зарплату нам платят люди, а охраняем мы Родину. Прошу не путать эти два понятия, – Буйновский отошел на середину строя и громко скомандовал: – Приказываю всему личному составу выйти на уборку льда на полосе. Освобождаю только больных, – и тише добавил: – Мужики, моя личная просьба, захватите из дома топоры и лопаты.
Через час весь гарнизон был на полосе.
– Товарищи офицеры и прапорщики! Каждому подразделению выделяется ширина в две плиты. Кто первый уберет лед до конца полосы, тому подразделению выделяю в качестве поощрительного приза бочку спирта, – Буйновский говорил громко, чтобы его услышали все стоящие на полосе.
После его слов раздался одобрительный говор:
– Вот это по-нашему, добре, командир. За такой приз мы повоюем, – после этих слов Буйновский сам взял лом и принялся долбить лед. Все последовали его примеру.
Лешка распределил людей на выделенном участке и стал лопатой отбрасывать в сторону куски льда. Воздух наполнился стуком ломов и шарканьем лопат.
– Плохой день у меня вчера был, – сказал прапорщик Бондарь, сильно ударяя по льду, который отлетал большими кусками, – Васька Сивоконь вчера в больницу попал, выпить теперь не с кем.
– Небось, нажрались да подрались, – с ехидцей спросил прапорщик Камнев.
– Да если бы, а то не за что пострадал товарищ, – серьезно ответил Бондарь.
Он был небольшого роста, коренастый, говорил с украинским акцентом. Обладал прапорщик Бондаренко неимоверной силой и выносливостью. На спор гнул подкову. Но при этом был неуклюж и напоминал беззащитного ребенка.
– Вчера, как люди, выпили с ним после работы. Домой пришли. А на него Людка, жена значит, с порога. Алкаш, орет, как мне надоели твои пьянки, и в этом духе орать на Ваську, – медленно, растягивая слова, рассказывал он. – А Васька-то, он добрый, ну поорет Людка, да и угомонится. Сел Васька за стол, борща похлебал, ну и как положено, в туалет, нужду, значит, большую справить. Сел, беломорину закурил, газетку почитал, а когда курить закончил, бычок в унитаз бросил. А там как полыхнет, что его подбросило. В общем, все хозяйство снизу опалило. Орет Васька как резаный. А это, оказывается, Людка, пока он борщ хлебал, две банки трехлитровые спирта в унитаз вылила. Ну и полыхнул спирт от Васькиного бычка.
После этих слов все дружно засмеялись.
– В общем, лежит сейчас Васька с обожженным хозяйством и переломом руки в госпитале. И выпить не с кем, – сочувственно сказал Бондаренко.
– А рука при чем? – спросил Камнев.
– Да бойцы, когда на носилках с лестницы спускали его, спросили, как он умудрился хозяйство свое опалить. А он возьми да расскажи. Так они со смеху его с носилок уронили. Сломал Васька еще и руку.
На аэродроме смех раздался пуще прежнего.
Лешка кидал лопатой куски льда. Вокруг кипела работа. Никого не надо было подгонять и уговаривать. Все понимали важность того, что они делают. Ведь самолеты из боевого дежурства должны взлетать в любое время. И чистая полоса – это безопасность летчика, чья-то жизнь, Иванова или Петрова, без разницы. И все в авиационном гарнизоне понимают это, и каждый знает, что от его труда зависит жизнь летчика. И не надо никого уговаривать и убеждать – это закон, который свято чтят.
Лешка на минуту поднял глаза. Сотни людей вразнобой махали лопатами и ломами, поднимая снежную пыль. Эта картина напоминала ему фильм о Павле Корчагине, когда строили узкоколейку.
«Господи, сколько прошло лет, а принцип один. Кто-то на переднем крае рубит лед, кто-то в кабинетах протирает штаны. И по барабану им, кабинетным крысам, и боеготовность, и безопасность. И как далеки они и от угля в кочегарке, и от замороженной полосы», – думал он. Кто-то сказал Лешке, что столичная жизнь, как гулящая девка, портит многих. Соблазн роскоши и больших денег подавляет любовь к Родине и патриотизм. Попадая в стаю, где каждый тянет одеяло на себя, забывая, что где-то в глуши замерзают гарнизоны, детей не на чем возить в школу, горячая вода в доме – это событие.
– Товарищ майор, начальник командного пункта капитан Чевадзе срочно просил вас позвонить, – скороговоркой выпалил Лешкин водитель, рядовой Кузнецов. Его машина стояла в стороне от полосы на снежной целине.
– Ты как сюда проехал, соломенная голова? Сейчас трактор будем вызывать вытаскивать тебя, – Лешка сердито нахмурил брови.
– Так велено было срочно, да и назад легче выезжать, – широко улыбнулся Женя.
Лешка сел в уазик и через пять минут звонил Артуру.
– Что случилось, генацвали? – спросил он Артура.
– Леш, звонил Ахмед, сказал, что через полчаса будет перезванивать. Говорит, что ты ему срочно нужен.
– Хорошо, я жду у телефона, как позвонит, соединяй на меня.
Лешка нервно закурил. От Ахмеда не было вестей три года. И вот сейчас этот срочный звонок заставил его волноваться. Он смотрел из окна высотного домика на снежные узоры, делая затяжку за затяжкой. Резкая трель звонка заставила его вздрогнуть.
– Майор Понамарев слушает, – представился он.
– Ты уже майор? Лешка, привет, это Ахмед, – раздалось со скрипом в телефонной трубке.
– Привет, пропащий. В следующий раз будешь звонить, я, наверное, полковником буду, – пошутил Лешка.
– Ладно, не наезжай с ходу. Короче, времени у меня на объяснения нет. Леха, ты мне срочно нужен здесь. Займи у кого-нибудь денег и вылетай ко мне. Билеты я тебе оплачу. Вопрос очень серьезный.
– Ахмед, я не могу так все бросить, у меня же все-таки служба, – попытался возразить Лешка.
– Слушай, брат. Мне не к кому, кроме тебя, обратиться. Приедешь, я тебе все объясню. Мой телефон – шесть четверок, легко запомнить. Будешь выезжать, позвони – встречу. Все, пока. Светке привет, – в трубке раздались короткие гудки.
Лешка замер в задумчивости. Мысли роем кружились в голове. Он понимал, случилось что-то серьезное. Надо ехать. Быстро набрал номер домашнего телефона.
– Светик, мне надо срочно ехать к Ахмеду. Обойди всех друзей – собери долларов пятьсот на билет. Я пошел к Буйновскому отпрашиваться.
– Лешенька, что случилось, почему он столько молчал?
– Свет, да я сам толком не понял. В общем, надо ехать. Все, пока, – он положил трубку и выбежал из высотного домика. В дверях он лоб в лоб столкнулся с Буйновским.
– Леш, ты что бегаешь? Почему не на полосе?
– Борисыч, тут такое дело. Друг мой позвонил, Ахмед. Ну вы его помните, он на свадьбу ко мне приезжал на «мерседесе». Сейчас позвонил, просит, чтобы я срочно приехал.
– Леш, ты в своем уме? Степаньянц в госпитале, ты уедешь, кто будет эскадрильей командовать?
– Товарищ полковник, очень надо. Беда у него какая-то. Просил помочь, – Лешка с мольбой посмотрел на командира полка.
– Помочь просил, говоришь? Ладно, дела сдай начальнику штаба эскадрильи Чевадзе Тимуру, – полковник снял шапку и струсил снег с нее, – когда поедешь?
– Сегодня, на ночном поезде в столицу, а оттуда на самолете к океану.
– Хорошо, поезжай, Понамарев. Друзей нельзя в беде оставлять.
* * *
Самолет заходил на посадку на рассвете. Ярко-красное солнце выкатывалось огромным шаром из-за океана. Лешка любовался прекрасным зрелищем: когда еще увидишь восход солнца на краю земли? Одновременно он отслеживал работу пилотов. Летчик пилотировал самолет немного резко, и Лешка про себя назвал его «чайником».
«Ну зачем так дергать?» – в очередной раз подумал Лешка, когда пилот грубо ввел огромный Ту-154 в разворот. Он вспомнил, как пилотировал самолет сам. Лешка любил ставить себе в полете дополнительные задачи. Слушая, как обороты двигателя то увеличиваются, то уменьшаются, улыбнулся. Он мог после окончания задания установить такие обороты, что они оставались постоянными почти до касания посадочной полосы. И получал огромное удовольствие, когда его самолет оказывался в точке выравнивания на оборотах, установленных еще на высоте десять километров и на расстоянии сто пятьдесят километров от аэродрома.
А внизу огромный океан переливался мелкими барашками волн. С высоты эти волны казались маленькой рябью. Но на самом деле это великая сила, порой смывающая на своем пути и огромные корабли, и прибрежные города. Лешка на минуту представил, что, если катапультируешься, то на надувной лодке болтаться на этих «барашках» будет не совсем приятно. Можно наложить в штаны до прилета поискового вертолета. И он невольно передернулся.
Наконец, разворот закончен, и впереди показалась земля. Почему-то сразу стало спокойней, хотя самолет был еще в воздухе. Лешку утомил многочасовой перелет. Уснуть ему так и не удалось. То ли шальные мысли, то ли резкая манера пилотирования пилота не дали ему поспать, но чувствовал он себя как после пьяной ночи. Наконец резко убрав обороты, летчик грубо посадил самолет на полосу.
«Чайник, – еще раз подумал Лешка. – Интересно, сейчас многие классные летчики из истребительной авиации, полные сил и здоровья, уходят на гражданку и устраиваются, от безысходности, работать вахтерами на проходных. А ведь можно было бы еще летать и летать на таких кораблях. Да, безалаберность и бесхозяйственность. Что поделаешь – страна Лимония».
Ахмеда Лешка увидел сразу. Он стоял поодаль ото всех в длинном черном кожаном плаще. Сильно похудевший, нервно курил сигарету.
– Привет, дорогой, – негромко поздоровался он с Лешкой.
Друзья обнялись.
– Привет, дорогой, – Лешка передразнил друга. – Что худой такой? Наверное, одной рыбой питаешься?
– Одной водкой, – отшутился Ахмед. – Вещи все? – показал он взглядом на сумку.
– Все, я налегке и без подарков. Времени на сборы не было.
– Ну и правильно, сейчас не до подарков, – Ахмед пошел на выход широкой походкой.
На стоянке он подошел к шикарному черному «мерседесу» и, открыв дверь, театрально сказал:
– Прошу, присаживайтесь поудобней.
– Круто, этот «мерин» наверное дороже Миг-23 стоит, – Лешка сел на переднее сиденье.
– Я бы с удовольствием сейчас рулил на 23-м, чем на нем.
– Не сладко сейчас в авиации, лучше рули здесь.
– Здесь, Леша, тоже так несладко, что порой горло перехватывает от горечи. Жалеешь, что на свет белый родился. Кругом одни волки. Только и ждут, когда зазеваешься, чтобы полоснуть ножом по горлу.
– Ладно, хватит загадками говорить. Что случилось, к чему такая спешка?
– Соскучился по тебе, захотелось увидеть, – Ахмед с улыбкой посмотрел на друга и стал выезжать со стоянки аэродрома. – Шутка. Ты пока любуйся приморским пейзажем. Не был же здесь?
Они выехали на трассу, и машина резко набрала скорость.
– Красиво, но лучше вы к нам, – Лешка на всякий случай пристегнулся, с опаской поглядывая на спидометр машины, который показывал скорость 180 километров в час.
– Вот такая вся дорога, по сопкам. Зимой сложно в гололед ездить. Но ничего, привык.
Ахмед показывал Лешке то одну, то другую достопримечательность, уверенно управляя машиной.
– Расслабься, Леш, машина надежна. Восемь подушек безопасности, – Ахмед улыбнулся, видя, как Лешка держится за подлокотник.
– Лучше бы вместо восьми подушек безопасности одно катапультное кресло, так надежнее.
– Больше не катапультировался после Чечни?
– Нет, господь миловал. Да сейчас не летаем почти, все больше полосу чистим да уголь в кочегарке кидаем.
Машина на большой скорости въехала в город. Дома стояли на сопках отдельными островками. Дорога петляла между ними, то круто уходя вверх, то, пропадая под капотом «мерседеса», мчалась вниз. Скоро они подъехали к подъезду многоэтажки.
– Все, приехали, товарищ майор, – Ахмед с улыбкой посмотрел на Лешку.
– Слушай, Ахмед, неудобно как-то, я даже детям подарков не взял. Может, зайдем в магазин?
– В магазин мы зайдем, но детям подарки брать не будем. Я ушел из семьи, – Ахмед открыл дверь машины, чтобы выйти, но Лешка схватил его за рукав.
– Постой, как ушел? Что случилось?
– Леш, не торопи события. Я тебя поэтому и вызвал, что у меня есть проблемы. И я надеюсь на твою помощь, – Ахмед вышел из машины.
– Ну, если ты думаешь, что я буду вашу мебель делить, то ошибаешься, – крикнул Лешка в открытую дверь.
– Если бы все было так просто, – Ахмед быстро пошел в стоящий неподалеку магазин. Лешка поспешил за ним.
В магазине Ахмед брал дорогие закуски и коньяки. Лешка ходил следом, пытаясь в уме сложить, сколько за это придется заплатить. Когда цифра приблизилась к его месячной зарплате, он схватил Ахмеда за рукав и тихо сказал:
– Так, брат, не надо меня удивлять. Выкладывай все это обратно. Возьмем макароны, тушенку и бутылку водки. Дома я быстренько макароны по-флотски приготовлю.
– Леш, я не рисуюсь, я так живу. Денег валом и их надо тратить, – Ахмед уверенно пошел к кассе.
Лешка пожал плечами и отправился следом.
Дома быстро накрыли на стол, и Ахмед привычным движением открыл дорогой коньяк и налил полные бокалы.
– Давай, брат, за встречу! Ужасно рад тебя видеть.
Друзья чокнулись и залпом выпили.
– Вот, блин, самогон самогоном. За что такие деньги платили? – Лешка, морщась, закусывал жареной курицей из магазина.
– Если честно, брат, я и сам не вижу большой разницы между хорошим самогоном и этим дорогим коньяком. Но правила поведения в обществе вынуждают меня пить его, иначе, если я буду пить самогон, меня перестанут принимать друзья, – улыбнулся Ахмед, с удовольствием уплетая бутерброд с черной икрой. – Ну, брат, давай еще по одной, – он налил коньяк и поднял свой бокал.
– Не гони лошадей, – Лешка взял его бокал и поставил на стол. – Давай на трезвую голову выкладывай, что случилось?
– Ты прав, давай поговорим, – Ахмед достал дорогие сигареты и протянул Лешке.
– Нет, кури сам свою гадость, у меня свои, – Лешка достал «Беломор».
– Тогда давай я молодость вспомню, – Ахмед достал из Лешкиной пачки папиросу и густо задымил. – Начинали мы здесь тяжело, приехали, ни родни, ни знакомых. Магомед маленький. Жить негде, зарплата – гроши. Но постепенно все налаживалось. Устроился юристом в НИИ, понял, что почем. А тут перестройка. У нас на балансе свой флот был, маленький, но свой. Директор наш тупой, как валенок. Я его запутал договорами, ну в общем, длинная история. Короче говоря, где обманом, где подкупом, а где и пострелять пришлось, в общем, пять кораблей я себе отвоевал. Начал потихоньку рыбу ловить. Кошмарное время было. Денег на ремонт нет, за квоты бешеные взятки в столицу возили, кругом кидалы. Думал, не вытяну. Но ничего, постепенно все привел в порядок. Танька со мной начала работать. Толковой бабой оказалась. Сразу в курс вошла. В общем, я доволен был, на нее можно было положиться. Я стал больше в Москве дела решать, а она здесь. Так и жили, я в основном в Москве, а она в порту. А в то время без «крыши», сам понимаешь, нельзя. Я тогда уже многих знал. Помогал мне подполковник один, мент, из отдела по борьбе с организованной преступностью, чеченец тоже. Умаром зовут. Слащавый такой, без мыла в задницу залезет, – Ахмед достал еще одну папиросу и закурил, – клялся в вечной дружбе, домой ко мне в любое время мог прийти. Земляк все-таки. Ты знаешь, а я его недолюбливал. Вот, знаешь, бывает, вроде бы человек смотрит преданно, как собачонок, а за спиной кинжал спрятан. Я как-то с Татьяной поделился, а она мне – дурак, в людях не разбираешься, он наш земляк, кому, как не ему, верить. В общем, переубедила меня. Так и жили, – Ахмед на минуту замолчал, смотря куда-то вдаль.
Лешка молча слушал, дымя «Беломором». Он видел, что рассказ тяжело дается Ахмеду, и старался не перебивать его.
– Давай еще по одной, легче будет рассказывать, – Ахмед резко взял бутылку и, налив коньяк, залпом выпил.
Лешка тоже выпил и, не закусывая, закурил.
– А как-то приезжает ко мне в Москву менеджер по рекламе мой, Людка. Молодая, красивая баба. В рекламе толк знала. Ну, я имел грех, потрахивал ее иногда, все-таки от жены далеко. И она мне как-то по пьяни выдает: мол, Танька моя с этим ментом роман закрутила, ночует он у меня и что про это почти все знают. Я, естественно, сначала ей не поверил. Выгнал, сказал, чтобы на глаза не показывалась. А у самого кипит внутри, – Ахмед тяжело вздохнул и опять замолчал на минуту. – Поймал я их технично. Как-то позвонил после двенадцати ночи на домашний телефон. Танька трубку берет. Ну, естественно, сразу наезжать стала, почему спать не даю и все такое. А я чушь какую-то несу, а сам по мобильнику набираю номер мобильного телефона Умара. И слышу в телефонной трубке, как его телефон зазвонил. Он его сразу отключил, но я-то его звонок помню, лезгинка у него играла всегда. В общем, на чем мы закончили разговор, не помню, но Танька тоже догадалась. Тогда думал, убью ее. Дела кое-как закончил и домой. Прилетел, а она, как ни в чем не бывало: дорогой, любимый. Только я разговор хотел начать, как у нее мобильник звонит, и мелодия, как у Умара. Берет она трубку и, улыбаясь так ехидно, говорит, мол, родная мелодия, попросила, чтобы Умар записал ей на мобильник. В общем, ошарашила она меня с ходу. Решил я тогда, что ошибся. Дурак! А на следующий день в офисе она мне говорит: проблема есть, партнер наш один не хочет за рыбу деньги отдавать, надо поговорить с ним по-хорошему. Если не поймет, тогда Умар к нему своих волкодавов пошлет. Я собрался и как ни в чем не бывало поехал в фирму должника. Только зашел в офис, слова не успел сказать, как маски-шоу: всем на пол, руки за голову, дубинкой по почкам и все такое. В общем, забрали меня как вымогателя и через полгода отсидки в СИЗО нарисовали мне срок пять лет за вымогательство.
– Ну, теперь мне ясно, почему ты молчал. А из зоны нельзя было написать? Я хоть бы передачи тебе посылал, – Лешка посмотрел на Ахмеда.
– Первый год я вообще очухаться не мог. Главное, Танька и Умар в один голос: мы тебя вытащим, это недоразумение. Да и стыдно мне было тебе писать, в тюрьме все-таки. А тут смотрю, и на суде по полной выкатили, и на зоне сижу по полной программе. Подозрения сразу возникли. В общем, отсидел я три года и по амнистии выпускают меня. Приехал я и сразу с поезда в офис. Встречает меня моя женушка сухо, провожает в бывший мой кабинет и с ходу речь заводит. Фирму она переоформила на себя. Доверенность на управление фирмой я ей перед зоной дал. Выкладывает она мне отступные десять лимонов деревянных и уезжай, говорит, в Москву, не мешай мне личную жизнь устраивать. Хотел я ее тут же, в кабинете придушить, а она кнопочку нажимает, забегают три гориллы. Выведите, говорит, этого гражданина из кабинета. И только тогда я все понял. Пил неделю. Она, сука, меня даже к детям не пустила. А когда я в запое был, Умар приходил. Дернешься, говорит, «закрою» тебя на всю оставшуюся жизнь. Думал, не очухаюсь. Хреново мне было, Леха, очень хреново. Думал, руки на себя наложу.
– Представляю, – Лешка потянулся к бутылке, – ладно, давай еще по одной, – он налил коньяк, и друзья, чокнувшись, выпили.
– А потом вспомнил: я-то, когда эту доверенность оформлял, сказал водителю своему расписаться за меня. Вот спроси сейчас, почему я это тогда сделал, не знаю. Нотариус свой, ему по барабану тогда все было. Есть бог на свете, точно знаю. А то как объяснить, ну зачем я тогда водителю дал расписаться? Так что есть у меня козырь сейчас. Доверенности получаются липовые. И любая экспертиза это докажет. Повоюем мы еще. А тебя, Леша, я вызвал, потому что положиться мне, кроме тебя, не на кого.
