Kitabı oku: «Возврат зла. Остросюжетная библиотека», sayfa 6
СОВМЕСТНЫЙ ПЛАН
Он знал, что медлить было нельзя. Поэтому не стал вопрос с трудоустройством откладывать в долгий ящик. Нужно было, быстро оформится и нигде не афишировать место своей работы. Нежелательно чтобы об этом узнал Ходжа и его родственники. Предварительно созвонившись с Людмилой Ивановной, на другой день он поехал в детский дом. Она встретила его у входа и крутилась вокруг как юла. Её глаза бегунки, не находили себе места и выражали явное нетерпение. Она постоянно по-шпионски переводила взгляд то на него, то на вахтера. Убедившись, что та не проявляет к посетителю никакого интереса, вполголоса сказала:
– У меня разговор смешной к тебе есть, касаемо Ходжи. Лезет ко мне в душу, никакого удержу нет.
– У меня тоже есть разговор к тебе, но не смешной, а важный, не требующий отлагательств, который ты должна решить со спринтерской скоростью. Но это, чуть позже.
Она дала ему бахилы, чтобы он надел на ноги. Вела она себя, как старожил, смело и привольно. Ей хотелось оказаться перед ним полезной, услужить в любой мелочи. Поэтому перед входом в кабинет Людмилы Фёдоровны, она с его одежды убрала каждую пылинку. И это не имело ничего общего с угодничеством. Просто – на просто она отвечала ему благодарностью за течение её новой жизни. И ощущение, что рядом с ней будет работать хороший знакомый, приводило её в радостное чувство. Она зашла вместе с ним в кабинет Гордеевой. Увидев Платона, на этот раз Людмила Фёдоровна не смутилась, как это случилось с ней при первой встрече, но окутать немой волной нежности желанного работника не забыла, что не ушло от зорких глаз Людмилы Ивановны.
– Жду, жду вас Сергей Сергеевич. Мне уже с утра сообщили, что вы приняли окончательное решения устроиться к нам, – бросила она короткий взгляд, на Людмилу Ивановну. Я сейчас за директора осталась, – Владимир Иванович, у нас на операции, а потом на два месяца в отпуск уйдёт. Объяснять я вам про работу ничего не буду, вы лучше меня знаете всё. График работы сами составите с первого сентября. Только примите во внимание наш распорядок дня и, руководствуясь им, определите время занятий. А пока лето, рабочий день у нас с десяти до шестнадцати.
– Меня всё устраивает, – сказал он.
– Совсем, прекрасно! – сказала она и протянула ему чистый лист бумаги и авторучку. – Тогда пишите заявление на имя директора, от сегодняшнего дня. А завтра мы созовём всех детей, кто не в лагере, и вы с ними проведёте беседу. Сегодня же если время и желание есть, сделайте экскурсию по зданию и территории, – познакомьтесь с коллективом. А он у нас хороший. В основном преобладают женщины. Мужчины, конечно, тоже есть, но они находятся при хозяйственном дворе. Сюда приходят, только по необходимости.
– Надеюсь, приставать ваши женщины ко мне не будут? – пошутил он, – и начал писать заявление.
– А это от вас зависит, как вы себя поставите в нашем женском «монастыре», – улыбнулась она.
– Если вы и себя к женскому монастырю причисляете, то представляю, в какой оранжерее мне придётся трудиться!
В ответ она только непонятно покачала головой.
Он написал заявление, положил пачку своих документов на полированный стол, после чего словно по льду, подтолкнул стопку, прямо в руки Людмилы Фёдоровны.
– Мне бы на зал взглянуть, где я буду работать? Для меня это важный вопрос!
– Это вам Людмила Ивановна покажет. У неё ключи есть от всех спортивных помещений.
– Выходит, я в данный момент свободен?
– Конечно! Сегодня вы во власти Людмилы Ивановны, если хотите? Все вопросы к ней, а что будет не понятно, смело заходите ко мне.
Она задумалась и, поправив бант на своём сарафане, неожиданно его огорошила:
– От девяти роз я отказалась, но вот конфеты я люблю. Как не честно! – устыдила она его.
Он схватился за голову:
– Бог ты мой, в машине оставил, – оправдывался он, – сейчас я исправлюсь и резко встал со стула.
– Не надо, – остановила она его, – занесите вашу коробочку лучше на третий этаж часиков в шесть.
Он утвердительно мотнул головой.
…Они покинули кабинет, и пошли по чистым мягким коврам устланными во всех коридорах детского дома. Людмила Ивановна шла впереди, а он отставал от неё на два шага. Он шагал не спеша, усталой походкой, будто не выспался или был равнодушен к новой работе. В действительности ему надоело в последнее время колесить по учреждениям, но его мытарства не давало повода хандрить. В душе он ликовал и ждал, когда Людмила Ивановна обернётся, но она неслась как ужаленная, позвякивая связкой ключей. Они спустились по лестнице на первый этаж, где из-за отсутствия окон было совсем темно.
Послышался щелчок выключателя, и загорелся свет. Они находились в узком вестибюле, где были расположены раздевалки и душевые. Она остановилась около двойных дверей с табличкой «Спортивный зал». В это время Сергей Сергеевич столкнулся с неприятным и тревожным взглядом не женщины, а медузы Горгоны. Её зубы заскрежетали:
– Признавайся, она тебе понравилась?
Его лицо, было совершенно спокойно и не выказывало никаких эмоций.
– Мне многие женщины нравятся! И я предпочитаю любоваться ими, – живыми созданиями, а не полуфабрикатами в модных женских журналах. Вот, к примеру, такая ты мне не нравишься. Полчаса назад на тебя приятно было смотреть, а сейчас хоть свет гаси.
Она два раза щёлкнула выключателем, затем размякла и, улыбнувшись, вставила ключ в дверь.
– Здесь находится спортивный зал, но ты заниматься будешь не здесь.
– Зачем тогда ты меня сюда привела?
– Для ознакомления, – и открыла дверь. – Здесь моя вотчина и ещё одного инструктора – женщины, которую я в глаза не видела. И ты не увидишь. И не нужна она тебе. Здесь почти все женщины холостые включая и Гордееву. Кроме старух, конечно, – сделала она оговорку, – так что, если будешь с ними общаться, опускай своё забрало. Лучше вглядись внимательно в Людку – Мутовку, убедись, что сладкий куст малины около тебя растёт.
Он не придал значения её словам и шагнул в просторный спортивный зал, который полноценно отвечал всем требованиям первоклассного сооружения. Он был оснащён пластиковыми баскетбольными щитами, гандбольными воротами, волейбольной площадкой. С боку по всей длине зала, висела дерматиновая перегородка, за которой находились тренажёры.
– Впечатляет, – оценил зал Платон, но мне не терпится взглянуть на своё помещение.
– Твой зал на втором этаже находится, да и не зал это, а бассейн с двумя ваннами, который давно не работает. В лягушатнике один стол поместится, а в большой ванной три стола войдут. Я уже всё промерила. И комнат подсобных там полно. Там и мой кабинет находится. Твой будет по соседству.
– Пошли туда, – потянул он её за руку.
Она закрыла двери, и они поднялись на второй этаж.
– Вот здесь туалет для администрации, – показала она на дверь из дубового шпона, – далеко бегать не придётся, – напротив двери твоего и моего ведомства.
Бассейн был высокий и большого размера. Откровенно говоря, он ожидал увидеть худшее помещение, на уровне сельской бани. Его удовлетворяли и площади, и свет, а также наличие душевых, туалетов и других подсобных помещений. Правда вся сантехника была выведена из строя, и вода была перекрыта. На первый взгляд бассейн казался брошенным. В первой раздевалке без света стоял стол и кровать без матраса. Вторая раздевалка до отказа была забита мебелью. Условия здесь были на порядок лучше шестидесятой школы.
– Это ещё не всё, – сказала она и открыла дверь в светлое помещение в форме угольника. Оно было узким, но два больших окна открывали панораму, на территорию детского дома. В этом помещении была ещё одна дверь.
– А там что? – спросил он.
– Была массажная, теперь мебель списанная стоит. Там ни окон, ни свету нет. Можешь туда и не заходить.
Сейчас здесь светло, а стемнеет, тут ничего видно не будет, – объяснила она, – фаза, куда – то убежала.
Перед входом стоял сервант с посудой, за углом около огромного окна стол и на него была поставлена антресоль. На подоконнике он заметил банку от пива и заглянул в неё. Она была забита окурками.
– Бывший кабинет медика, – сообщила она, – теперь это будет наша курилка. – Садись, – показала она на стол, и открыла окно. – Можешь курить.
Платон сел на стол и посмотрел назад, где стояла антресоль. Она поняла его и придвинула антресоль вплотную к спине.
– Вот теперь я как в кресле сижу, – облегчённо вздохнул он и закурил. – Теперь моя душа успокоилась. Здесь можно работать, если никто желчью брызгать не будет. Поэтому нам нужно с тобой обсудить секретный план, который мы будем чётко исполнять без всяких отклонений.
– Выдвигай начало плана, – сказала она.
– Ни с кем не откровенничать и язык держать на замке, – сурово произнёс он.
– А дальше какой тезис? – захлопала она глазами.
– А дальше, за отклонение начального плана, смертная казнь, – улыбнулся он.
Она вначале рассмеялась. Потом закусила нижнюю губу, приводя, таким образом, своё лицо к серьёзному разговору. Но её губы не поддавались укрощению. Они, то дёргались, то доползали, чуть ли не до ушей.
ЗА ТЕБЯ ПОЙДУ НА ВСЁ
Насмеявшись, она взяла гнуто столярное кресло с подлокотниками и сев в него, подперев щеку ладонью, заговорила.
– Вчера на господина Ходжу в Орехово было совершенно покушение моим братом.
– На полном серьёзе что ли?
– Это как раскладывать. Угрозы его жизни, не было никакой, а вот морально мой Валера его прибил окончательно. Теперь он носу туда не покажет. Да и отмываться будет до чистого понедельника. А он будет зимой, когда белые мухи в воздухе закружат.
– Давай ближе к делу, прелюдии мне нужны, – торопил её Платон.
Она закурила.
– Мне вчера отец, когда позвонил, у меня живот от смеха схватило. Дело в том, что у нас на участке в землю вкопан пяти кубовый бак, где мы разводим для удобрения жидкий навоз. Так вот Ходжа вчера приехал к брату в белых брюках и белой рубашке и потребовал у Валеры в присутствии моего отца за нулевой цикл полмиллиона. А братец мой дурак – дураком, а сообразил, что нужно говорить. Он сказал: «Я, твоих строителей не просил ломать дом матери и мастерить на его месте подвалы, так что вали отсюда пока при памяти. Это ты мне должен платить за снос моего дома».
Ходжа, конечно, надулся как пузырь, начал рвать и метать, включая ненормативную лексику. А мой брат этого не любит. Он развернулся и пошёл в гараж, а отец возьми и скажи: «За топором пошёл»
Когда брат показался с топором из гаража, Ходжа, словно скипидаром подмазанный в одном месте через кусты крыжовника и смородины бросился к своей машине и угодил в наш навоз. А брат за ним к баку. И отец, конечно, следом. Увидали его плавающим в этом «благоухании», чуть со смеху не сдохли. Батя с земли подобрал доску. Ходжа думал, сейчас его прибьют там, и стал звать на помощь. А отец сунул ему доску в руки и помог выбраться. Проводил до речки мыться, а там он Ходже, популярно объяснил, что он незаконно захватил чужой участок, снёс жилое строение и начал возводить своё. А эти деяния строго караются законом и что его сын с дочерью (то есть со мной) – ткнула она себя пальцем в грудь, – намерены подать иск в суд на полтора миллиона. А сегодня утром Ходжа вышел на связь со мной и упрашивал любыми путями уговорить брата продать ему участок.
– Нормальный ход, – с безразличием проговорил Винт.
– Ты бы слышал, как он меня умолял, этот самовлюблённый корыстолюбец. Мне кажется, в этот момент он бы и родину продал. Я и воспользовалась случаем, сказала всё, что о нём думаю, не забыв вставлять ядрёные словечки.
– Ну а он что?
– Что, что – да ничего. Убила я его последней фразой, сказала ему, что из трубки несёт компостной ямой. Он и телефон сразу отключил.
– Видимо суждено ему в этом дерьме сгинуть, – выразительно заглянул он ей в глаза. – Если ещё мы руку к этому приложим, то ему бежать будет некуда. Коль война началась, мы с тобой должны своевременно отреагировать. Иск подавай на него обязательно, – он тебе не помешает, если, конечно, в Лондон поездку не отменила. Пока этот несостоявшийся чекист будет чертыхаться со своим клубом мы ему на горб должны взвалить такой груз, чтобы он головы не смог поднять. Я надеюсь, ты не сообщила ему, где ты работаешь?
– Я что совсем того, – покрутила она пальцем у виска.
– Ну, вот и хорошо, – значит очередь за нами. Он свой выстрел сделал. Я тебе не говорил, но меня из Метеора попросили по его протекции. Он знал, что в далёком прошлом я был, судим, вот и выдал всё Смородину, ну а тот уже припечатал меня от всей души.
Винт очень внушительно всё это рассказывал Людмиле Ивановне, стараясь подчеркнуть свою безусловную искренность. Она, подняв голову к верху, ловила каждое его слово.
Он выкинул окурок в банку, после чего наступила минута молчания.
– Сволочь, – вскипела она, – ни дна ему, ни покрышки. Хочешь, я ему глаза поцарапаю? – задумалась она. – И скажу, что он меня хотел изнасиловать. Вот тебе крест святой, я пойду за тебя на это!
Для убедительности она три раза перекрестилась.
– Это будет слишком жестоко и подло, – закурил он следующую сигарету. – Надо быть выше его. Я знаю, что ты у него прихватила важные бумаги, так вот их нужно кое – где засветить.
– За тебя я пойду на всё! – торжественно заявила она. Бумаг полно, в основном они все по его долгам, которые касаются не только Ходжи, но и его доверенных лиц. А последняя бумага из «РУСАГРО» – они просят погасить долг по аренде помещений на стадионе в сумме четыреста пятьдесят тысяч.
…Он не сомневался в Шабановой. Знал, что этой не совсем сытой женщине, с кипящими эмоциями, при её повышенном чувстве справедливости по силам задачи подобного характера. Он посмотрел на неё и по неуловимой примете понял, что она думает о том же.
– Последняя бумага пока не понадобится, а вот все остальные ты должна распечатать и отнести в юридический отдел корпорации. Пускай они знают, с кем договор заключили. Мне конечно бы самому взглянуть на них.
– А они у меня все здесь, в кабинете лежат.
– Тащи их сюда, – оживился он.
Она принесла папку и вывалила на стол все бумаги.
Он лихорадочно начал их перебирать.
– Вот, то, что надо, – нашёл он искомое, – теперь его попрут со стадиона.
– А что это, – спросила она.
– Это решение суда о признании его первого клуба «Ритм» банкротом.
Он отобрал ещё четыре листа по банковским кредитам, а также об аресте автомобиля. Это была та бумага, которую зачитывал опер Жидков.
– Вот это надо размножить, – сказал он, – если можно сейчас. И сразу рванём на машине в «РУСАГРО».
– Я мигом, – схватила она бумаги и убежала.
Вдруг под окном кто – то пробежал и детский голос надрывно прокричал.
– Чапаев, сука, оставь Анку в покое.
Платон высунулся по пояс из окна. На газоне ишак пытался взобраться на ослицу. Вокруг крутился мальчик лет двенадцати. Он хлестал животных короткой плёткой по всем местам. Когда, Чапаев, оставил Анку в покое, мальчик пронзительно засвистел и сел верхом на ишака.
«Надо же клички, какие знаменитые придумали, – улыбнулся он, – прямо, как в анекдоте»
Хлопнула громко дверь. Он от неожиданности вздрогнул. Около него стояла Людмила Ивановна. К груди она прижимала файл с бумагами.
– Быстро ты обернулась, – удивился он.
– Дел то на три минуты. Поехали, – заторопила она Платона, – а то после обеда мы там никого не застанем.
Он встал со стола и, закрыв за собой окно, молча, пошёл за ней. Она тоже не подавала ни звука, и он на миг усомнился в ней. Подумал, спасовала перед важным моментом, и боялся, что бумаги могут оказаться не на столе юристов корпорации, а в первой попавшейся урне.
В машине стояла гробовая тишина. Каждый думал об одном и том же, каким исходом обернётся для Ходжи взброс этих бумаг? Винт первым нарушил молчание, когда они уже подъезжали к месту.
– Риска здесь нет никакого. А для нас это лучшее средство от всяких напастей. Нельзя своё здоровье подвергать стрессам. Эти бумаги должны подействовать, а Ходжа пускай после митингует перед президентом корпорации.
Машина остановилась около современного, словно дворец, здания. Оно стояло на небольшой возвышенности центральной улицы и красовалось своей неповторимой архитектурой. К порталу вела длинная многоступенчатая лестница.
– Выходи Людмила Ивановна, – заглушил он мотор.
Она посмотрела на себя в зеркало заднего вида. Он в это время невольно заглянул в декольте её сарафана. Обратив внимание, как уверенно дышали её груди. И тут же совершенно спокойно прозвучал её голос:
– По хрену мне все стрессы, я сама на любого стресс нагоню. Поэтому у меня ничего и не болит. Я не агент ЦРУ и делаю всё открыто. Сейчас бумаги отдам и передам по телефону привет этой вонючке. Пускай он продолжает горевать по Советской власти и занимается подсобным хозяйством, о котором он постоянно мечтает, а не лезет с тупой головой в коммерцию.
– Где же он будет заниматься? – пристально посмотрел Платон на неё, – ты же скинула его со своей дородной земли с богатым садом.
– У него есть целина и дом почти готовый. Пускай подымает целину и занимается хоть оленеводством, мне до опушки. А мы с тобой должны сегодня нашу продуктивную атаку обмыть. Водка уже вспенилась, наверное, от жары, – намекнула она на бутылку, которую они не допили.
– Дочку я сегодня утром к деду на неделю отправила. Пускай там отдохнёт, да ягод вволю наестся. Так что мешать нам никто не будет.
– Если бумаги в нужные руки передашь, то обязательно обмоем, – пообещал он.
После чего она вдохновлённая выскочила из машины и бегом своей хоккейной иноходью вбежала по лестнице корпорации.
«Нет, напрасно измена напала на меня в отношении её. Она будет своим подкованным из церия копытом, стучать, так что искры залетают, как от хорошего фейерверка».
Спускалась она назад по лестнице с высоко поднятой головой. Походка и стать выдавали в ней победительницу. Поступь, как у великой императрицы. Размеренно кладя ноги на ступени, она словно плыла по гофрированным волнам. Заметив, что Платон с неё глаз не сводит из машины, она величественно помахала ему рукой. Сомнений никаких не было. Посещение Людмилы Ивановны в «Хлебный дом», как он и думал было удачным. Сергей Сергеевич облегчением вдохнул, не забыв про себя отметить, что спускается она сверху более красиво, чем поднималась до этого.
– Только ничего не спрашивай? – села она в машину. – Все подробности у меня дома, куда мы с тобой сейчас поедем.
– Да мне и без вопросов всё понятно. «А как же работа?» – спросил он.
– Лето на улице. Я там практически никому не нужна. Дети после обеда все на речку убегут. У меня в холодильнике мышь повесилась, я в детском доме в обед наемся до отвала и домой иду. Сентябрь наступит – тогда и работать начну. А ты давай зубы мне не заговаривай. Не сорвёшься сегодня.
– Да я вроде и не отказываюсь, – пожал он плечами, – пить так, пить. Но я вот смотрю на тебя и удивляюсь. Ты часто бываешь замкнутой, а порой своим языком меня просто удивляешь. Это что зависит от твоего настроения или у тебя такая манера общения.
– Я же не спрашиваю, почему у тебя глаза на дню как александрит цвет меняют?
– Я не знаю, но, то, что я не хамелеон – это точно. Замечаю иногда, что днём они у меня зеленоватые, а вечером василькового цвета.
– А ночью чем они у тебя светятся? – спросила она.
– А ночью, когда я выхожу на промысел, – пошутил он. – У меня глаза становятся кроваво – красными, и тут я начинаю понимать, что пора испить кровушки из женского горла.
– Тьфу, – брезгливо сплюнула она через опущенное стекло, – чушь несёшь. А я знаю причину перемены твоих глаз.
– И какова же она по твоему умозаключению?
– Это бог тебя наделил качествами сиамского кота. Днём ты командир с зелёными глазами, а вечером викинг, но уже с синими глазами. Они тебе дарованы, чтобы женщины в твоих объятиях трепетали. Ты их поочерёдно пользуешь, поэтому и выглядишь не на шестьдесят лет, а на сорок. Медицина давно доказала, что секс самое радикальное средство для продления молодости. А на твой вопрос отвечу без излишней скромности. В изменчивости моего поведения виноват только ты. Не знаю, как правильно тебя обозвать, процессором или стартёром. То заводишь меня как юлу, то глушишь без причины и боком мимо ходишь. А я в первый день нашего знакомства узрела, что быть вблизи тебя – значит пожать твой биологический возраст. Слушать тебя и что важно запоминать, – значит обладать твоим кругозором и риторикой. Ведь недаром тебя в городе называют Серёга Платон!
Он весело и продолжительно расхохотался.
– Это преувеличение, – успокоившись, сказал он. – Платоном меня прозвали не за философские изречения, а за обещания, которые всегда выполнял. Пообещал бассейн на пятьдесят метров сдать, к Новому году, – получите. Пообещал ДЮСШ по настольному теннису построить и открыть к сроку, – получите. И так было со всеми спортивными сооружениями, которые были пущены в эксплуатацию в мою бытность главным спортивным функционером. И за это один директор завода на конференции и нарёк меня Платоном. Чудно конечно получилось, вроде не по делу назвал, но кличка с тех пор прилипла ко мне.
– Это всё равно не меняет дела, – взволнованно выдавила она из себя, – но конфеты на третий этаж лучше сейчас завести, чем вечером. И за одно, надо купить что – ни будь на закуску.
Сергей Сергеевич вновь мысленно отметил резкую переимчивость её поведения. Двадцать минут назад она была уравновешенная, спокойная и даже высказывала нормальные слова. А сейчас от неё веяло внутренним бунтарством. Он тронулся с места и направился к своему дому. На третьем этаже он передал коробку конфет зятю Людмилы Фёдоровны и, не задерживаясь ни секунды, поднялся к себе наверх. Из холодильника достал свежих овощей, колбасы, сыра, пол литровую банку мёда и бутылку краснодарского вина. Всё сложил в пакет и сев в лифт, спустился вниз с твёрдым намерением, споить Людмилу Ивановну. После чего как англичанин не прощаясь, должен покинуть её квартиру.
Он был благодарен ей за помощь в мышиной возне, которую начал Ходжа, – не более. Он понимал, что, работая рядом с ней, она будет стараться как можно скорее опутать его, и затащить под своё одеяло. Уже сейчас она откровенно намекает на близость. Этого он допустить не мог. Не потому, что она его как женщина отталкивала. Она могла нравиться мужчинам, но ненадолго. Было в ней что – то такое непредсказуемое, можно сказать еле уловимое бешенство в глазах. От чего, от неё всегда веяло штормом. Если понятнее выразиться, с этой женщиной вести разговор на повышенных тонах он бы не рекомендовал никому. А если уж попал ей не в милость, то нужно смотреть прямо в её глаза, а отвернёшься или зазеваешься, то есть перспектива получить по голове удар увесистым предметом. Именно такой она представлялась Сергею Сергеевичу. Он уже давно для себя решил, что никакого повода к близким отношениям не намерен ей давать.
Положив пакет на заднее сиденье, поправил зеркало со своей стороны и, несмотря на Людмилу Ивановну, сказал:
– Закуски я набрал целый пакет, так что в магазине делать нечего. Обмоем сегодня хорошо и с пользой мой первый рабочий день и нашу удачную совместную акцию за справедливость!
– Хорошо не получится, – отрешённо сказала она, – спиртного мало.
– Я это предусмотрел. В пакете лежит большая бутылка вина.
– Вино я люблю. Ходжа меня при первой встрече вкусным вином угощал. Рассказывал мне, что в партии власти нашего города он не последнее место занимает. Думаю, он надолго забудет вкус такого вина. В ближайшее время этот хлюст будет создавать свою партию под названием «пролетарское единство» или Христа славить пойдёт в благотворительные организации.
– Туда его не пустят.
– Но ведь давали ему, кредиты в банках. А банкротов банкиры не жалуют.
– Ты забыла о Смородине. Без его помощи ему и копейки бы не дали. И на сегодня давай забудем о Ходже. Праздник не будем портить.
– Ну, нет уж, – почти встрепенулась она. – Он особь из социально враждебной среды, поэтому я ему, сегодня устрою бессонную ночь. Пускай по темноте сходит к своему куму, церковному сторожу Лёше и поплачется в жилетку.
– Слушай, ты откуда о нём так много знаешь? – удивился Платон, – он, что анкеты тебе писал?
– Было у нас время пооткровенничать, – обратила она взор на Сергея Сергеевича, – но ты не думай, ноги я перед ним не раздвигала. Не заслужил!
– Да мне вроде, как-то до этого и дела никакого нет. Ты женщина свободная и вольна распоряжаться ногами по своему усмотрению. Биологические процессы полезны любому существу.
Она пыталась его перебить, но он не дал ей.
– А вот кум его Лёша, церковный сторож, давно в контрах находится с нашим недругом. За автобус, на котором ты ездила по школам, Ходжа остался ему, должен приличную сумму. Вот уже полтора года он у своего кума отсрочки просит. А этот кум Лёша, когда – то был заместителем генерального директора металлургического гиганта.
Он притормозил около её подъезда.
– Бери пакет, – сказал он ей, – а я поеду к ночному гипермаркету, припаркую там машину.
– Нет тебя одного я не пущу, – запротестовала она, – ты мне сейчас корму своей машины покажешь и будешь таков. И что прикажешь, одной мне все жрать, – кивнула она на пакет, стоящий на заднем сиденье. – Вместе, так вместе, и давай без комментариев.
«Похоже, она свою роль превышает, – подумал он. – Ведёт себя как законная супруга. Ну, ничего. Чуть позже, я тебя вразумлю»
На её слова он ничего не ответил. А молча, развернулся и вместе с ней поехал припарковать машину. Автостоянка располагалась в двухстах метрах от её дома. Оттуда он не решился идти рядом с ней, боялся, что могут увидеть знакомые. Поэтому шёл позади неё, а она шествовала впереди, неся пакет с продуктами и вином.
В квартире, как он и ожидал, творился сплошной бардак. На сломанном диване в зале была не убрана постель, на которой валялось нижнее бельё и халат. На кухне всё та же старая картина, – полная мойка не мытой посуды, на обеденном столе рассыпанная соль вперемешку с хлебными крошками. Только окошко ещё не успело почернеть, и поэтому в кухне было светло.
Она открыла холодильник, в нём кроме хлеба и банки майонеза больше ничего не было.
– Видишь, чем я питаюсь, – показала она содержимое холодильника, – если бы не детский дом, сдохла бы на хрен.
– Ты уже три недели, работаешь там, – сказал он ей, – выходит, всё это время посуду не мыла.
– Янка уехала сегодня утром, вот с этого времени и стоит посуда. Это её прямая домашняя обязанность. И пока она не приедет, я к ней не притронусь.
Она включила холодильник и вытерла стол.
Платон вынул всё содержимое из пакета и, открыв бутылку вина, налил ей полный стакан:
– Выпей, от жары очень хорошо помогает, а то ты сегодня переволновалась сильно, что с тебя течёт, как с ниагарского водопада.
Она залпом выпила стакан.
– Вкусное вино! – возвратила она ему стакан. – А себе чего не налил?
– Я вино не пью, оно что пиво – крепости никакой. Одним словом компот. В туалет сходил и всё прошло. Взял для тебя, жажду утолять вместо минералки.
– Тогда налей мне ещё?
Он налил ещё стакан после, которого она громко отрыгнула и утёрла лицо предплечьем.
– Прости, непроизвольно вылетело. Со мной часто в последнее время такое бывает.
– Это зов из глубины души. Он предупреждает тебя, чтобы ты прислушалась к своему желудку, – без улыбки произнёс он и показал на мёд. – Рекомендую, особенно он целебен со спиртом, но коль у нас его нет, то и водочка сойдёт.
Она достала из шкафа для посуды водку и быстро накромсала закуски в одну тарелку.
– Теперь можно и водочки выпить. Рюмок у меня нет, воспользуемся стаканами.
– Какая разница, – обрадовался он, – из стаканов даже лучше.
Он размешал в её стакане две столовых ложки мёда, до такой степени, что водка стала тянущей как ликёр.
Выпили, закусили. Она оценила вкус медовухи и закурила. В перекуре он добавил ей ещё вина, а следом повторил водки с мёдом, после чего она при нём стала скидывать сарафан, но потеряла равновесие и упала на пол. Глаза её были закрыты, а губы спали в улыбке. Сомнений никаких не было. Мёд, вино и водка сделали своё дело. Она была мертвецки пьяна.
Он без церемоний взвалил её на своё плечо и отнёс в зал на поломанный диван. Проверил все электроприборы и закрыл за собой дверь. На улице дул лёгкий ветерок, который помогал легче переносить жару. Он взбодрился и быстро зашагал к трамвайной остановке.
