«Отчаяние» kitabından alıntılar, sayfa 4

Кража — лучший комплимент, который можно сдeлать вещи.

Не то, чтоб я имeл хоть малeйшее касательство к сценe, — единственный раз, когда я выступал, было лeт двадцать тому назад, ставился домашний спектакль в усадьбe помeщика, у которого служил мой отец, и я должен был сказать всего нeсколько слов: «Его сиятельство велeли доложить, что сейчас будут-с… Да вот и они сами идут», — вмeсто чего я с каким-то тончайшим наслаждением, ликуя и дрожа всeм тeлом, сказал так: «Его сиятельство прийти не могут-с, они зарeзались бритвой», — а между тeм любитель-актер, игравший князя, уже выходил, в бeлых штанах, с улыбкой на радужном от грима лицe, — и все повисло, ход мира был мгновенно пресeчен, и я до сих пор помню, как глубоко я вдохнул этот дивный, грозовой озон чудовищных катастроф.

В двадцатом году она еще говорила: "Настоящий русский мужик - монархист". Теперь она говорит: "Настоящий русский мужик вымер".

Однажды я ей привез с вокзала пустяковый криминальный роман в обложке, украшенной красным крестовиком на черной паутине, - принялась читать, адски интересно, просто нельзя удержаться, чтобы не заглянуть в конец, - но так как это все бы испортило, она, зажмурясь, разорвала книгу по корешку на две части и заключительную спрятала, а куда - забыла, и долго-долго искала по комантам ею же сокрытого преступника, приговаривая тонким голосом: "Это так интересно, так интересно, я умру, если не узнаю".

мир достаточно велик, чтобы мог спрятаться в нем скромный, бородатый мужчина.

О, если б можно было подковать себe ноги в кузницe, — какая экономия!

Женщин я всегда чуждался: нeт такой, которая бы не измeнила.

Дневник, правда, самая низкая форма литературы.

Я прислушивался к тому, как он прислушивается. Он прислушивался к тому, как я прислушиваюсь к его прислушиванию.

У всякой мыши — свой дом, но не всякая мышь выходит оттуда