Kitabı oku: «Между адом и раем», sayfa 2
На следующий день Дарья Аксенова пришла в школу очень поздно, пришла на математику. Она была последней. Едва она открыла дверь классной комнаты, как тут же оказалась в объективе глаз одноклассников. Это происходило всегда, если кто-то опаздывал. Опоздавшие, он или она, оба или обеи, под молчание или сопение сотоварищей неспеша садились на свои места и через некоторое время принимали рабочее положение. На этот раз получилось исключение. Причиной этому был внешний вид вошедшей. Она была одета явно не по-школьному. На ней была футболка белого цвета, посредине которой красовалась позолотой буква «Д», эмблема всесоюзного спортивного общества «Динамо». Очень короткая юбка черного цвета плотно облегала заднюю часть тела высокой и одновременно стройной девушки. Однако, это было не столь вызывающе и не главное. В небольшое село Фомиха из Омска нередко залетали «фуфыры», они одевались так «модно», что порою пожилые селяне осеняли себя крестом. Молодые же от зависти тяжело вздыхали.
Дарья на этот раз решила взять пальму первенства среди супермодных. Сначала она изменила свою прическу. Вместо большого пучка волос, который раньше перевязывала резинкой, она сделала две косички и перетянула их бантами белого цвета. Затем она подвела свои брови и ресницы. Красной помадой намалевала губы, притом очень густо. И это было далько не все в ее макияже. Она ушила свой бюстгальтер, сделала его более узким. Она долго вертелась перед большим зеркалом, стоявшим в коридорчике. Ее груди были почти такие же, как у звезд Голливуда. С чем кушали этот Голливуд она не знала. Об американском центре кинопромышленности ей рассказала Нина Рыкова, родственница ее отца. Она приехала из города Орла, из центральной части России и с некоторым презрением смотрела на «отхожих», так она называла жителей глухой сибирской деревни. Авдей и Мария, скрипя сердце, переносили чудачества непрошеной гостьи. Женщина средних лет вела себя довольно странно. Во время приема пищи из небольшой дамской сумочки она вынимала бумажную салфетку и очень тщательно протирала ложку или вилку. Чай или молоко пила с некоторой опаской, будто в них были какие-то микробы. Было у нее и другое, что вызывало удивление. Перед сном она на свою голову с редколесьем рыжих волос надевала специальную сетку.
Дарье с городской особой по-настоящему поговорить не удалось. Желание было, но оно тут же исчезало, как только перед ней появлялась толстая женщина в очень короткой юбке. Ее ноги были не только толстые, но и сильно кривые. Однако, не все плохое было у горожанки. Дарье нравились запахи, которые от нее исходили. Она душилась в день по несколько раз. Парфюмерное средство было таким сильным, что его дурманящий аромат плохо действовал не только на людей, но и на кота Сеньку. Он при появлении источника запаха сильно рычал и убегал на улицу или в соседнюю комнату. Прощание европейки с жительницей азиатской части СССР было простым, но запоминающим. Рыкова, сделав задумчивое выражение лица, протянула девушке руку и несколько по-философски себе под нос пробубнила:
─ Боже, как ты несправедлив… В сибирской глуши породил красивый жемчуг, а в цивилизации… ─ Коротышка не договорила. Она всплеснула руками и быстро направилась к выходу. Времени было у нее в обрез. Авдей повез родственницу на телеге, запряженной лошадью. Гостья жаловалась на излишний шум трактора и также боялась выпачкать свой женский костюм белого цвета…
Аксенова неспеша зацокала каблуками своих черных туфель и тут же до ее уха донесся сначала непонятный шум. Затем раздалось многоголосое не то удивление, не то возглас: «Ухты-ы-ы». Он был такой сильный, что модница, едва присев на свое место, слегка зажала руками уши. Подобное раздалось еще раз и еще раз… Дальше творилось совсем непонятное. Первым из шока вышел Колька Белов. Он приблизился к той, которая сидела впреди него через две парты. Он слегка похлопал по плечу модницы и с нескрываемой радостью сделал умозаключение, которое ее слегка ошарашило:
─ Дарька, ты сегодня настоящая модель нашей деревни… Ей богу, вот тебе крест… ─ Затем он посмотрел на учителя, который также был в недоумении.
Лобов лукаво улыбнулся и, дабы не сделать происходившее в классе комедией, взял за руку ценителя красоты и посадил его за парту. Тут же раздался дружный хохот. Смеялись все, без исключения. Между тем ребята с огромным наслаждением буравили глазами стройную девушку, которая сидела за партой и слегка вздрагивала. Она и сама не понимала, почему она так сильно волновалась. От страха или от огромной радости, что красоту ее признали. Признал сильный пол, пусть даже еще и «зеленый». Ведь ее жизнь только начиналась. От потаенных мыслей и чувств ее передняя часть головы с каждой минутой розовела. Соединение каштановых волос и цвета ее лица делало девушку еще краше. Не скрывал симпатии к ней и учитель математики. Ему самому хотелось на минуту расслабиться, забыть о своем предназначении в обществе и перед этими молодыми людьми. Он тяжело вздохнул и с серьезным видом подошел к классной доске, написал пару уравнений. Затем он повернулся и бросил взгляд на питомцев. В отличие от ребят девчата сидели понуро, кое-кто опустил голову вниз…
Он перевел взгляд на сельскую модель. И замер. Аксенова сидела, словно первоклассница. Ее красивые руки лежали друг на друге. Головка с двумя косичками вьющихся каштановых волос не двигалась. Он поднял руку кверху, словно полководец. Класс на миг затих. Затем он подошел к парте, за которой сидела виновница необычайного происшествия, и очень серьезно произнес:
─ Аксенова, после окончания урока зайдите ко мне… У нас непринято так поздно приходить на занятия… Учтите это, пожалуйста, на будущее…
Старшеклассница на этот раз ослушалась своего наставника. В учительскую она не пришла. Ей было не до этого. «Красивая каштанка», так ее успел окрестить Колька Белов, делилась секретами своей прически с девушками. Она, как и раньше, класс покидала последней. Едва она закрыла калитку школьной ограды, как перед ней, словно из-под земли вырос Лобов. Он был в приподнятом настроении. Она это почувствовала сразу, как только он пожал ей руку. Затем она наклонилась в сторону мужчины, и поцеловав его в щечку, произнесла:
─ Николай Иванович, большое спасибо за науку… Спасибо, Николай…
Аксенова тотчас же несколько подалась вперед и ускоренным шагом направилась в сторону дома, где снимала угол. Затем сильно побежала, словно ее преследовали бандиты. На полпути она развернулась и посмотрела на дорогу. Лобов стоял и махал ей рукой. Для него сегодня был последний день его работы в школе. Это был также и последний вечер, когда он простился с красивой школьницей. В том, что она использует его советы в будущем, он нисколько не сомневался…
Глава вторая.
Путевка в жизнь
В небольшую деревушку Назаровка корреспондент газеты «Заря коммунизма» Анатолий Стрельников добирался очень долго. Несмотря на то, что от районного центра Называевск до нее было километров шестьдесят, а напрямую и того меньше. Причиной многочасового путешествия были капризы сибирской погоды. Служебный автомобиль «Москвич» главный редактор газеты Евгений Петрович Родионов подчиненному не дал. Боялся, что в дороге старенькая машина поломается или хуже того, водитель наедет на высоковольтный столб или одиночную березу. В жизни всякое бывало. От города до деревни Фомихи, промежуточное селение, собкор добирался на маршрутном автобусе. Добрался очень удачно, несмотря на проливной дождь, который лил как из ведра. Словно хотел затопить поля с пшеницей, с которых районные власти намеревались собрать неплохой урожай. Стрельников бывал на оперативках в сером здании, где заседала местная власть и поэтому кое-что из ее планов знал. С начальством повыше, не говоря уже из белокаменной столицы, он контактов или связей не имел. Ему, молодому человеку, разменявшему в первый день весны двадцатник, было не до этого.
Перед ним стояли куда простые планы. Газете нужен был «свежак», новый материал. Это, первое. И второе. О большой должности он пока не мечтал. При этой мысли он улыбнулся. На хлебную должность претендовали более опытные писаки, притом со связями…
От Фомихи до конечного пункта Стрельников шел пешком. Между деревнями шоссейной дороги не было, шел по проселочной. Она изобиловала не только канавами, но и солончаками. Изменение погоды он заметил еще в кабинете, когда с коллегой по перу обсуждал недельный план работы. Секретарь райкома партии по идеологии, курирующий газету, определил очень многое. Предстояло написать об итогах ударных вахт, посвященных Великому Октябрю и о высоких темпах уборочной, а также о лучших людях района. В Назаровку он ехал не просто так, скондачка. Ехал по просьбе учительницы истории местной школы Надежды Евсеевны Кабаковой. Она неоднократно просила редакцию написать об Иване Федоровиче Плахоте. Ветеран войны и труда, несмотря на преклонный возраст, занимал активную жизненную позицию. Мало того. Он работал на своем огороде. Работал не ради удовольствия, трудился ради эксперимента. Он доказывал, что и в Сибири все и вся может уродиться. У него были самые большие огурцы и помидоры, и главное, арбузы. Подобных овощей во всей округе не было. Продукция была отменного вкуса и качества. Огородные плоды старик не продавал. Кое-что оставлял для себя, остальное дарил школе или односельчанам. Люди в знак благодарности делились с одиночкой тем, что имели и до чего руки доходили. По инициативе Кабаковой над пожилым мужчиной шефствовали пионеры. Летом они помогали ему выращивать овощи и фрукты, зимой ходили в магазин за покупками…
Внезапно за спиной путника раздался рокот автомобиля. Он обернулся и от неожиданной удачи улыбнулся. Водитель молоковоза был ему знакомый. Петра Исаева он часто видел, как в Называевске, так и во многих деревнях района. Он забирал молоко с ферм. О мужчине, которому было за пятьдесят, в районной газете написала Алла Ивановна Сухопарова, заведующая сельским отделом. Она работала в газете почти четверть века. Она знала не только больших и маленьких начальников, но и многих жителей района. Стрельников в отличие от профессионала и старожилы, был еще неопытным. Был «соплячком», так его порою называла Сухопарова, когда они были в кабинете или кушали за одним столом в райисполкомовской столовой. Он на это не обижался. Наоборот, он гордился своей молодостью.
Водитель машины ГАЗ – 53 слегка притормозил и, полуоткрыв дверь, протянул путнику руку для приветствия, затем пригласил его к себе в кабину. Молодой человек улыбнулся и, привстав на подножку, в один миг оказался на сидении. И тут же откинулся на его спинку, вытер рукой пот с лица и облегченно вздохнул. Пешком он прошел максимум пару километров и уже чертовски устал. Отнимали силы бездорожье и непролазная грязь. Мешала ему и его ручная кладь, большой саквояж из кожи, где находились обычные журналистские премудрости, без которых пишущая братия не обходилась. В сумке также были туалетные принадлежности, и кое-что из съестного. Во многих деревнях столовых не было. Людей, о которых он писал, как правило, он не объедал. Несмотря на их приглашения, он вежливо отказывался. Ссылался, что перед встречей он только что плотно покушал.
За пару километров до Назаровки при переезде через дорогу, которая разделяла огромное поле, засеянное пшеницей, молоковоз основательно забуксовал. Опытный водитель несколько раз делал небольшую раскачку вперед и назад, бесполезно. Исаев извинился за плохой сервис и тепло простился со знакомым. Сам же остался в машине. Полная цистерна молока требовала присмотра. Стрельников вновь пошел пешком. Бульканье и чавканье, которое исходило из его маленьких полусапожек во время ходьбы, не нарушали приток мыслей, которые появлялись в его голове.
Толя Стрельников еще в детстве мечтал выбиться в начальники, хотя бы в маленькие. О большем он и не думал. Для этого у него просто-напросто не было оснований. Родителей он вообще никогда не видел. Были ли у него братья или сестры, он также не знал. Только в первом классе он понял, что он, есть круглый сирота. Раньше своей матерью он считал тетю Люду, воспитательницу в детском доме. Он часто называл ее мамой. Симпатичная женщина приносила ему леденцы. Особенно любил он петушки на палочке. Сосал карамель, как правило, после приема пищи, которая ему всегда казалось невкусной. Любил он и пирожки с картофелем. Подобный деликатес тетя Люда приносила редко.
Несколько позже он узнал о себе еще кое-что. «Мама» очень многое рассказала ученику третьего класса, что доселе держала в тайне. Небольшой сверток, лежавший у входа в дом малюток, одна из работниц заметила сразу же. Да и заметить было невозможно. Младенец, завернутый в одеяло, сильно кричал. Подбросили его первого марта, в первый день весны. Отсюда и появилась дата его рождения. Через полгода дали ему имя и фамилию, потом оформили документы. Больше всех этим делом занималась Людмила Петровна Стрельникова. Занималась она основательно, так как имела особый интерес. Подкидыш ей с каждым днем все больше и больше нравился. Своих детей у нее не было. Причиной этому была ее внематочная беременность. Врачи сделали операцию очень неудачно. Сначала хоть какая-то надежда иметь ребенка была, потом она погасла. Женщина радовалась, когда видела, что мальчик все больше и больше походил на ее старшего брата. Те же голубые глаза, тот же цвет волос. Она сильно плакала, когда он покончил с собою. Не перенес измены любимой жены…
Иван Стрельников был категорически против усыновления малыша. На него не подействовало и то, когда его жена показала ему свидетельство о рождении детдомовца. В метрике все было подлинное и с печатью, они родители сына… И это не перевесило чашу весов в пользу бесплодной. Мало того. Муж пригрозил ей разводом, в худшем случае. В лучшем – сообщит в милицию о подделке документов. Жена в конце концов сдалась, уступила. Почему она открыла свою тайну несостоявшему сыну? Причина была очень простой. Врачи определили у нее малокровие. Через год она умерла. Прощались с нею все обитатели детского заведения. Больше всех плакал Толя Стрельников. С тех пор много воды утекло. Каждый год в день смерти матери он ложил на ее могилу свежие цветы. Именно благодаря этой женщине, он сделал первые шаги в свою юность…
Круглый сирота от безысходности нередко плакал. Особенно ему было тяжело в восьмом классе, он не мог определиться со своим будущим. Заканчивать десятилетку он считал бессмысленным занятием. Ему никогда не поступить в институт. Учился он неважно. Никто из наставников не представлял его инженером или учителем. Профессионально-техническое училище мальчика вообще не привлекало. Он уже кое-что был о нем наслышан. Шли дни, он все еще оставался на распутье…
За месяц до выпуска ему повезло, причем очень сильно. В школу приехал корреспондент областной газеты «Молодежь Сибири» и попросил учеников написать о своих родителях. Стрельников к просьбе старика с небольшим клоком седых волос на голове отнесся очень серьезно. Он так «крутил» мозгами, что вспотел. Работу он сдал последним. Однако его заметку зачитали первой. Ничего особенного он не написал. Он очень коротко изложил о жизни своего деда, участника Великой Отечественной войны, умершего от ран. Еще короче написал о родителях, которые его бросили. В самом конце он приписал, что хочет учиться дальше. Николай Петрович Скрябин, гость из Омска после прочтения заметки прослезился. Его душа и сердце вновь окунулись в лихолетье прошлого.
Он вспомнил свое детство и войну, во время которой погибли его родители и две его сестры. Ему было шестнадцать лет, когда он решил отомстить фашистам за смерть близких ему людей, за свою страну. Его попытка записаться добровольцем, успехом не увенчалась. На призывном пункте сказали, что Красная армия уничтожит врага и без его помощи. Силы молодых нужны для восстановления разрушенного народного хозяйства. Юноша, однако, не отступил. В Москве он сел в один из воинских эшелонов, идущих на запад. Через неделю он уже принимал участие в боевых действиях. За время войны на личном счету сержанта было двенадцать убитых фрицев. Артиллерийские залпы победы он встретил на территории поверженной Германии, в лазарете. Он был ранен в левую ногу. Через три десятка лет рана все еще давала о себе знать…
Слезы старика вызвали слезы и у молодого автора. Он вообще расплакался, когда пожилой мужчина его крепко обнял и с уверенностью произнес:
─ Не плачь, мой внучек… Советская власть никогда не оставляла в беде тех, чьи деды и родители делали все возможное для нашей победы… ─ Школьник ничего в ответ не сказал. Он еще сильнее сжал руками, слегка вздрагивающее от слез туловище мужчины, затем тяжело вздохнул.
Заместитель главного редактора газеты Николай Петрович Скрябин сдержал свое слово. Не без его помощи Толя Стрельников поступил в Исилькульское педагогическое училище. Он полностью находился на государственном обеспечении. Учился он с большой жадностью. Был ударником учебы. И в стенах училища ему опять в какой-то мере повезло. На втором курсе его назначили редактором стенной газеты «По заветам Ильича». Скорее всего, это было данью за его активную работу. Газета выходила два раза в месяц и, как правило, не обходилась без его заметки. Он порою был помешан на их написании, независимо какими они были по объему или тематики. Во время перерыва между уроками он с карандашом за ухом подходил к сверстникам, подавляющее большинство которых были девушки, и очень скурпулезно расспрашивал их о том или ином. Начисто заметку он писал в библиотеке. Небольшое помещение, до отказа набитое учебной и художественной литературой, подшивками журналов и газет, было одним из мест его времяпровождения. Любимой газетой будущего учителя русского языка была «Молодежь Сибири». Он был одним из первых, кто листал ее страницы. Он с замиранием сердца смотрел на маленькую колонку, где была написана фамилия главного редактора. Он радовался успехам своего наставника, его продвижению по службе. Скрябин его частыми визитами не баловал, не было свободного времени. Однако редкие встречи у каждого из них надолго оставались в памяти, они заряжались друг от друга, правда, каждый по-своему.
Для подопечного его наставник был особый человек, человек-легенда. Он сразу же привязался к нему, не только как к деду, но и как к старшему по возрасту мужчине. Он хотел в какой-то мере восполнить отсутствие отца. В подобном существе он нуждался всю жизнь, особенно в тяжелые ее моменты. У него проступали слезы, когда Скрябин приезжал на день его рождения. Он, переступив порог училища, сначала заходил в преподавательскую комнату, интересовался успехами своего «внука». Затем его разыскивал и они тут же шли гулять по Исилькулю. Небольшой городшико нравился юноше. В паре с «дедом» ─ нравился вдвойне. Он почти всегда ходил с полуоткрытым ртом от изумления. Причиной этому была полнейшая осведомленность его наставника о районном центре. Скрябин останавливался перед тем или иным учреждением или памятником и рассказывал об истории его возникновения. Внук внимательно слушал, иногда задавал вопросы. Получив исчерпывающий ответ, он тяжело вздыхал. Душой он не кривил.
О городе он так подробно не знал. Если и знал, то небольшую толику. Исилькуль, например, получил свое название от находящегося рядом озера. Его название с казахского переводилось как «гнилая вода». В переводе же с тюркское это название означало «очарованное, долгожданное». Мало знал он и о своем училище, история которого началась с 1929 года, когда курсы школьных работников были преобразованы в педагогический техникум. В 1955 году в связи с резким сокращением численности учащихся начальных классов, причиной этому была война, педучилище было закрыто. В 1965 году оно вновь открылось…
Внук также не обманывал себя, что его, уже взрослого парня, брала в свои объятия гражданская жизнь, где не было ни учителей, ни строгого воспитателя дяди Пети. Не проходило и пяти минут, чтобы в общежитии не раздавался его громовой голос. Больше всех офицера запаса боялись девушки, особенно, выпускного курса. Они нередко покидали жилое помещение для совместного проживания и бежали в городской парк покататься на чертовом колесе или покачаться на качелях. Были и те, кто заводил дружбу с парнями. Таких были единицы. «Невесты» были на особом учете у воспитателя и у директора училища…
Скрябин перед тем, как проститься с внуком, вынимал из кармана пиджака тряпочный кошелек и извлекал из него купюру синеватого цвета. Пятирублевка была основной бумажкой, которой удосуживался его подопечный. Он тут же слегка кланялся и почти по-мужски обнимал своего благодетеля. Затем они направлялись к старенькому «Москвичу» и тепло прощались. Как правило, мужчины не выдерживали, слезились. Едва легковушка исчезала из виду, Стрельников бежал к небольшому торговому лотку, расположенному на перроне вокзала, и покупал сто граммов конфет «Золотой ключик». Он неспеша снимал обвертку с одного из кондитерских изделий и также неспеша ложил его в рот. Он с большим наслаждением и очень долго сосал конфету, она была не только сладкой, но и издавала приятный запах.
Перед праздником Великого Октября в педагогическом училище объявили конкурс наглядной печати. Стенная газета выпускного курса была признана лучшей. От имени районного отдела народного образования ее редактор Стрельников получил благодарность, редколлегия ─ ценный подарок, фотоаппарат. Для специалиста по редактированию ФЭД был не новинкой. Он пару недель занимался фотоделом в кружке при Доме железнодорожников. Потом его забросил. Не было времени и желания. За день до всенародного праздника редактор получил специальное задание от директора педучилища. Оно было для него не только неожиданным, но и очень ответственным.
Сипаев Иван Афанасьевич, бывший работник райисполкома в двухэтажное здание, где «ковались» учителя начальных классов, пришел недавно. Средних лет мужчина свое основное «производственное» время проводил в кабинете, что-то писал или звонил по телефону. Переговорное устройство было единственным в заведении, поэтому заместители директора или кое-кто из учителей довольно часто стояли гуськом возле кабинета своего шефа. Едва он выходил, как тут же очередник бросался к аппарату. За неделю до праздников очереди исчезали. Все и вся готовилось к торжеству. Действовал категорический приказ директора. В «святые» дни никто не должен шляться без дела, тем более, звонить. Только работа и примерное поведение каждого ─ есть достойная встреча праздника. «Сипай», так прозывали директора, в эти дни также был начеку. Он сидел в кабинете возле телефона и ждал указаний из райкома партии или отдела народного образования. Отлучался он очень редко, исключение ─ естественные надобности. И на этот случай он давал наставления своей секретарше.
Стрельников очень робко постучал в дверь кабинета, затем несколько переждал. Какой-либо реакции изнутри не последовало. Он слегка приоткрыл дверь и переступил порог. И на этот раз сидевший за столом мужчина его не заметил. Сипаев сидел неподвижно, сидел с закрытыми глазами. Вошедший слегка хмыкнул себе в кулак, затем громко кашлянул. Последнее он сделал непреднамеренно. В комнатах общежития, где на двухъярусных кроватях спали учащиеся, уже неделю было страшно холодно. Из-за внезапных крепких морозов перемерзли трубы. В каком месте это произошло, коммунальные службы города до сих пор еще не определили. Кое-кто из учащихся простыл, причем он сильно.
Сипаев неспеша открыл глаза и, набросив на свой нос очки, скороговоркой произнес:
─ А-а, товарищ Стрельников, прошу присаживаться к моему столу… ─ Отодвинув в сторону пачку бумаг, он с деловым выражением лица продолжил. ─ Я, честно говоря, от повседневных забот порядочно устал… ─ Затем он за руку поприветствовал своего питомца и вновь сказал.
─ Я только сейчас думал, как нам с тобою, Анатолий Иванович, по-настоящему, с коммунистическим размахом встретить главный праздник человечества…
Юноша, сделав озабоченное выражение лица, придвинул к себе стул и осторожно на него опустился. Затем из кармана брюк он вынул записную книжку и авторучку. Деловой вид молодого человека и его готовность к работе, оживили сухопарого мужчину. Он подал свое туловище несколько вперед, к собеседнику и, сделав короткий вдох и выдох, с серьезной миной произнес:
─ Я уже набросал план работы… ─ Слегка улыбнувшись, продолжил. ─ Толя, мой дорогой, в нем также предстоит поучаствовать и тебе…
Стрельников внимательно посмотрел на своего шефа. Его физиономия была чересчур серьезной, даже в какой-то степени одухотворенной. Сипаев покачал головой, потом с некоторым пафосом подытожил:
─ Анатолий Иванович… Нашу работу будет экзаменовать первый секретарь горкома партии и другие ответственные товарищи…
Порученец с большим вниманием выслушал указания своего начальника, кое-что зафиксировал письменно. В эту ночь он довольно часто ворочался. Ворочался не от холода, который свирепствовал в спальном помещении. Ворочался от важности и ответственности предстоявшего задания. Оно и на самом деле было таковым. Сфотографировать первого секретаря горкома партии среди его свиты стоило больших усилий и для профессионала. Лично сам Сипаев или же Скрябин это бы сделали без проблем, им это, что семечки щелкать. Ему же надо было работать и работать… Беспокойная ночь для юного фотографа не прошла даром. В его голове созрел план действий, хороший или плохой он, покажет время…
На следующий день Стрельников встал на вахту, прямо у центрального входа в трехэтажный особняк, расположенный в центре города, неподалеку от железнодорожного вокзала. Черная Волга «ГАЗ – 24» к парадному крыльцу оплота местной власти подкатила только к обеду. Из машины вышел небольшого роста мужчина с черной папкой под мышкой. На нем было черное пальто и такого же цвета шапка. Он быстро поднялся на крыльцо и тут же скрылся из виду. «Часовой» не то от страха, не то от жуткого мороза, который пробирал его до самых костей, прикусил себе губу. Он не думал, что большой начальник так быстро проскочит мимо него. Неудачник вздохнул и вновь направился к учебному корпусу. Во время пути он напрягал все свои физические и умственные силы, чтобы воспроизвести портрет начальника. Не удавалось. Особенно, его нос. Маленький или большой он был, он так и не мог толком вспомнить.
Своими бедами он поделился с директором училища. Сипаев, узнав о том, что его подопечный в прямом смысле провалил порученное дело, сначала нервничал. Даже слегка скрипел зубами. Потом гнев сменил на милость. Он улыбнулся и подошел к книжному шкафу. С верхней полки взял небольшой рулон, перевязанный бечевкой. Порученец, как только перед собою увидел большую фотографию, с облегчением вздохнул. Улыбнулся. Мужчина, стоявший на высокой трибуне в окружении очень серьезных особ, был чем-то похож на того, кого он совсем недавно видел возле серого здания.
Улыбнулся и Сипаев. Он слегка взъерошил волосы на голове питомца и весело произнес:
─ Эту фотографию Половозова я в прошлом году у районного начальства умыкнул… Они все любят фотографироваться…
Стрельников на реплику директора не ответил. Он стоял с серьезным выражением лица. Его голубые глаза пылали, словно факел у литературного героя Данко. Его очередной план, без всякого сомнения, завтра сработает…
Участники праздничной демонстрации на главную площадь города Исилькуля, носившую имя вождя пролетарской революции, начали стекаться с раннего утра. Некоторых из них, в первую очередь, из отдаленных деревень, привозили автобусами или на грузовых машинах. Кое-кто приезжал и на собственном транспорте. По всему городу были расставлены наряды милиции и дружинники. С каждой минутой людей становилось все больше и больше.
Анатолий Стрельников был не в духе. Его попытка найти какое-либо возвышение, подобие холма или даже столба, провалилась. И очередной вариант ему не удался. Он подошел к высокой трибуне, обтянутой красным кумачом, и попытался на нее взойти. Не получилось. Перед ним в миг появились два милиционера в черных полушубках, на ремне у каждого была кобура с пистолетом. Большие дяди почти одновременно взяли его за шиворот, и оттащив в сторону, недовольно пробурчали:
─ Паря, еще раз попадешься нам на глаза, пеняй на себя… Черный воронок тебе обеспечен… Понятно, гражданин?
Юноша низко опустил голову и почти плаксивым голосом заверил:
─ Больше не попадусь, товарищи милиционеры… Честное слово, не попадусь… ─ Затем он дал деру. Он всю жизнь боялся милиционеров. И не только он один…
Главные часы города, стоявшие на специальной подставке, неподалеку от гостиницы «Сибирь», единственной в районном центре, показывали половину десятого утра, когда на высокую трибуну взошла небольшая стайка местных начальников. Внешний вид элиты разительно отличался от многоликой толпы. Они были одеты в добротные пальто черного цвета. Такового же цвета были и их норковые шапки. На груди каждого из них были прикреплены большие красные банты. Через некоторое время к трибуне в сопровождении двух гражданских и наряда милиции подошла большая группа людей. Это были передовики производства, ветераны войны и труда, а также представители молодежи. Они расположились по обеи стороны от местной когорты.
Порученец подошел к трибуне и пробежал по ней глазами. Половозова среди стоявших почему-то не было. Его переживания были недолгими. Через пару минут к трибуне подъехала черная «Волга и из нее вышел уже знакомый ему начальник. Он был таким же важным, как и день назад. Под мышкой у него была та же папочка. Едва он поднялся на трибуну, как некогда серьезные чиновники расцвели в подобострастной улыбке и каждый по очереди стал протягивать ему руку для приветствия. Едва Половозов подошел к микрофону, в самый центр искусственного возвышения, к нему тотчас же подбежала молодая девушка. Она сделала пионерское приветствие и приколола к его груди красный бант. Из свиты раздались жидкие аплодисменты.
Местный царь расцвел в улыбке, и повернувшись к многоликой толпе, лениво помахал ей рукой. Юный фотограф на некоторое время забылся. Большое скопление людей, обилие плакатов и транспорантов ему нравилось. Даже очень. Он повернулся в сторону демонстрантов, затем перевел взгляд на «правительственную трибуну», временно сколоченное из досок сооружение. И тут же осекся. Он чуть было не забыл о важном задании Сипаева. Он сделал несколько шагов вперед и остановился. Перед ним вновь выросли два милиционера, они уже были ему знакомые. На этот раз они действовали куда решительнее, чем несколько минут назад. Один из них, физиономия которого чем-то напоминала розовый томат, с силой взял его за руку и потянул его за трибуну. Стрельников от боли вскрикнул и с отчаянием стал упираться ногами. Не помогло. Силы были явно неравные. Он уже не сомневался, окажись он за живым оцеплением, состоявшим из милиционеров и дружинников, ему никогда не сделать снимок главного человека города. Только по этой причине он дико завопил.
