Kitabı oku: «Занимательная музыкология для взрослых», sayfa 2
Маленькое, но существенное дополнение
Рога трубят, рога трубят
И птицы щебечут в лесу,
И Гарри Восьмой с охоты домой
Везет королеве лису.
С. Я. Маршак. Из Избранных переводов
Так, что там могло еще сохраниться? Деревяшечки? Так себе идея. Быстренько перебираем в уме материалы, которые сохраняются лучше, чем стручки и деревяшечки, и достаточно очевидным образом приходим к идее медных духовых инструментов. Правда, эта идея быстро обламывается, потому что о меди в интересующие нас времена никто не слыхал, а железный век – это и вовсе светлое будущее человечества, а суровое настоящее пока палеолит, каменный век. До железного еще дожить надо.
Но люди, между прочим, очень здорово умеют подменять понятия. Ведь то, что нынче в академических кругах культурно называют медными духовыми инструментами, это всего лишь сильно модифицированные рога. Они так и называются – рога, horn, горны. Дело-то житейское – животное съедали от хвоста до рогов. А рога сколько ни отваривай, толку не будет. Зато в них можно дуть, достаточно отпилить острый конец. И кстати, это очередная иллюстрация принципа финансирования искусства по остаточному принципу. Раз съесть не удалось, то обсосали и передали в отдел по культуре.
И кстати, рога, уже в качестве музыкальных инструментов, очень прилично сохранялись.
Хотя и продолжали долгие годы слегка отдавать бараниной.
Что же касается сохранности подобных инструментов в историческом смысле, то, с точки зрения археологов, вне конкуренции, конечно, морские раковины, одну из которых со следами целенаправленной человеческой деятельности и доведенную до состояния вполне приличного музыкального инструмента нашли в пещере на стоянке древнего человека во Французских Пиренеях. И ей уже исполнилось восемнадцать тысяч лет.
Папа, а с кем это ты сейчас разговариваешь?
Только слова имеют значение, все прочее – болтовня.
Э. Ионеско
Про слово человеческое говорили все, кому не лень. И мудрые вещи, между прочим, говорили.
В противовес позиции Талейрана, который говорил, что «слово дано на то, чтобы скрывать свои мысли», иной раз бывает ровно наоборот. В слове заключена суть явления, которую никто не видит из-за того, что эта суть стерта и обкатана, как стекляшка морской волной.
Ведь что скрывается за словом «инструмент»? Инструмент – это вещь, орудие, приспособление, которое, являясь продолжением нас, многократно (хотелось бы многократно, конечно же) увеличивает наши возможности в плане воздействия на окружающий мир. Например, скребок, рубило, лопата, мотыга, телега, компьютер…
Продолжить ряд? Хорошо, мне не жалко.
…лира, авлос, скрипка, гобой, труба, рояль…
Самый общий смысл понятен – без скребка я бы столь чудесно не обработал шкуру мамонта, а без лопаты, голыми руками, не выкопал бы яму устраивающих меня кондиций. Точно так же без трубы своим слабым голосом даже в брачный период я не смог бы издать такие мощные и пафосные звуки, как, допустим, марал, а без рояля не смог бы исполнить такое виртуозное произведение, как, к примеру, концерт Шопена. (Если честно, то я его и с роялем не исполню. Но речь не об этом.)
То есть, если мы говорим о музыкальных инструментах, то обнаруживаем, что имеем дело с предметами, иногда в десятки раз превышающими на выходе энергетические затраты человека на входе.
Сравните усилие всего лишь пальца, к примеру, на рояле – и звук, слышный в самом дальнем ряду большого зала. Или вспомните различные усилители звука в виде резонаторов, как, скажем, в скрипке или арфе, рупоров, как в медных духовых. А КПД тамтама просто превосходит все самые смелые ожидания – не очень энергозатратный удар колотушкой по металлическому диску и звук, заполняющий все пространство любого концертного зала. Причем дальше-то он звучит довольно долго без всяких усилий со стороны исполнителя.
Я уж не говорю про орган или инструменты с электрическим усилением звука – там громкость просто несоизмерима с природными возможностями человека. Правда, в последнем случае необходима электрическая розетка на одном конце провода и электростанция на другом. Так что здесь о суммарных затратах еще надо подумать.
Проще говоря, создание музыкальных инструментов решает задачу преобразования механических усилий в звук. И способов решения этой задачи огромное множество.
Это я еще не акцентирую внимание на эстетической составляющей. Ведь в результате игры на инструменте получается звук, который человек не в состоянии издать сам по себе, просто как биологический организм. И что может быть эксцентричнее в этом смысле, чем очаровательная изящная девушка, исполняющая соло на контрафаготе?
Несколько слов о вечности
В принципе, для настоящего творчества не существует ограничений. Об этом в очередной раз напоминает нам экспонат из Готенбургского музея в Швеции. В витрине вы можете увидеть трубу из Южной Америки, сделанную из человеческой кости. И сразу же известная формула «искусство требует жертв» приобретает абсолютно буквальный и исторически подтвержденный характер.
Хотя кто знает, возможно, это свершилась чья-то мечта – в следующей жизни безраздельно посвятить себя музыке…
Человек и его инструмент
Человек есть то, что он ест.
Людвиг Фейербах
В сущности, человек есть то, на чем он играет. В широком смысле. Может быть, на первый взгляд это не так очевидно, если говорить о тех, кто имеет дело с музыкальными инструментами. Но я могу привести вам более яркие примеры слияния человека с его музыкальной сущностью.
(Задумчивая пауза)
…Хорошо, о кастратах пока не будем.
Если ты певец, то понятно, что твой голос – это часть твоего организма. Не то чтобы ты с ним таким родился, но в силу гендерной принадлежности тип голоса певца в значительной степени предсказуем.
Это было забавно. Потому что узнаваемо. Действительно, сопрано, меццо, а тем более альт, тенор или бас – это совершенно разные психотипы, разная реактивность, да просто разная скорость существования.
Да, конечно, репертуар вокалиста серьезно ограничен возможностями его собственного организма, и даже самая выдающаяся исполнительница арии Царицы ночи может сколько угодно мечтать о партии Зарастро в той же опере…
А толку-то, если партия Зарастро написана для баса?
В отличие от нерукотворных вокалистов, у исполнителей на рукотворных музыкальных инструментах возможность маневра несколько шире. Но тоже не до бесконечности.
Инструмент и музыка, которую он играет
Нет, в этом заголовке нет никакой ошибки. Ни стилистической, ни смысловой.
Вспомните любое кино, где актер поет под гитару и крупным планом оператор показывает ту руку гитариста, что находится на грифе. В кадре хорошо видно, как меняется положение пальцев при смене аккорда. В данном случае несущественно, умеет актер играть на гитаре или нет – он делает то, что, как он себе представляет, делает пальцами гитарист. А теперь посмотрите повнимательнее на джазового гитариста, когда он перемещает по грифу руку с устойчиво зафиксированным положением пальцев. Это то, что называется «параллельные аккорды», то есть последовательность одинаковых аккордов от соседних нот. Это свойственный джазу элемент стиля, идущий именно от естественности этого приема для гитары.
Пианисты могут повторить ту же музыку на рояле. Но для них это будет несколько сложнее, им придется заметно интенсивнее шевелить мозгами и пальцами. Другая логика интерфейса инструмента.
Предложить попробовать это проделать на арфе… Даже и пытаться не буду. Это практически нереальная затея. У арфиста ног не хватит. Это у пианиста черненькие-беленькие клавиши под пальцами. А на арфе-то они педалями переключаются. Помните распространенное выражение «путаю педали»? Так там их всего две. А у арфы – семь. Не набегаешься. То есть что-то на пределе мастерства сделать можно, но это будет чрезвычайно противоестественная затея.
Зато арфа совершенно бесподобно играет арпеджио. Это, собственно, то самое, что вы обычно от нее и слышите. Вот это невероятно красивое бульканье. Но если вы попросите тромбониста исполнить, скажем, соло арфы из «Щелкунчика», то, вероятнее всего, услышите в ответ множество разнообразных советов в форме ранее неизвестных вам словосочетаний с вкраплениями русских, итальянских и, возможно, даже немецких слов. Ибо тромбонисты люди брутальные. Как физически, так и вербально.
Зато на тромбоне как нечего делать можно исполнить глиссандо. Это плавное движение от ноты к ноте при движении кулисы (из контекста понятно, что так называется оглобля, которую они постоянно перемещают правой рукой).
На скрипке, кстати, глиссандо тоже вполне естественная штука – надо просто пальцем скользнуть по струне (слово «глиссер», собственно, о том же). И этим приемом пользуются джазовые скрипачи, скрипачи, играющие в кабаках, и даже лауреаты международных конкурсов, исполняющие на лучших мировых сценах музыку композиторов-романтиков.
А вот, скажем, на кларнете сыграть глиссандо несколько сложнее, хотя прием используется и в джазе, и при исполнении еврейской музыки. Но для того чтобы исполнить длинное глиссандо в самом начале «Рапсодии в стиле блюз» Джорджа Гершвина, кларнетисту придется серьезно озадачиться и, прежде чем выйти с этим сольным номером на сцену, исполнить его дома не одну сотню раз.
А фортепиано? Ведь каждый инструмент, в зависимости от его индивидуальных особенностей звука, отдачи, ощущения клавиш, предлагает пианисту свою стилистику исполнения и свои возможности.
Большой концертный рояль попросит Шопена и Чайковского, а старое расстроенное пианино предложит исполнить на нем пару регтаймов Скотта Джоплина.
Так что человек и его инструмент – это не спарринг-партнеры. Это симбионты.
Систематизация – мать порядка
Человек ведь такое существо – его хлебом не корми, дай найти какие-нибудь закономерности, рассовать все по полочкам, кармашкам, ячеечкам, ящичкам, отделениям кошелечка, по папочкам и файликам.
В науке это называется каталогизацией, в быту – наведением порядка.
Карл Линней распихивал по таксономическим категориям объекты растительного и животного мира, по крайней мере ему удалось создать общую систему классификации (1735), Дмитрий Менделеев – химические элементы, найдя в их свойствах логику и сгруппировав их соответствующим образом (1869), а австрийский и немецкий музыковеды Эрих Хорнбостель и Курт Закс создали относительно стройную систему классификации музыкальных инструментов (1914), исходя из их конструктивных особенностей и способа извлечения из них звука (конечно же, есть слово «звукоизвлечение», но те слова, что применил я, точнее описывают это явление, привнося в него оттенок целенаправленного усилия субъекта-извлекателя).
Это довольно развернутая и сложная система, полная исключений и компромиссов. Достаточно сказать, что любимая самоиграйка царя Давида, издающая звуки от набегающего потока воздуха, попала в разряд струнных. Справедливости ради, у нее действительно звук издают струны. Но играет-то она от сквозняка! «Гусли висели над ложем Давида, против отверстий оконных. Когда наступала полночь, дуновение северного ветра проходило, шевеля струны гуслей, и они сами собою звучать начинали» (Вавилонский талмуд. Трактат Брахот 3;2).
Вон, у гобоя звук издают две пластинки тростника, но он духовой. Ну да, там звучит столб воздуха. И сюда же к аэрофонам относятся аккордеоны, фисгармонии и органы. И мои любимые ревуны с жужжалками.
Как, вы не знаете про ревуны с жужжалками? Рассказываю. Значит, берете кусок камня, деревяшки или кости, делаете в них дырку для веревки, покрепче привязываете и начинаете раскручивать над головой. Нет, дома не надо.
Ладно, оставьте это профессионалам.
В общем, в зависимости от своих конструктивных особенностей, эти штуковины с дырками издавали более или менее волшебные звуки – свистели или гудели, иногда ревели и жужжали – что, по мнению исполнителей, привлекало внимание богов.
Кстати, они до сих пор успешно используются в этих целях представителями некоторых народов Африки и австралийскими аборигенами.
Конечно же, глубокое удовлетворение оркестрового сообщества вызывает тот факт, что ревуны с жужжалками не стали инструментами симфонического оркестра – почему-то сразу вспоминается история Давида и Голиафа, да и охрана труда была бы, наверно, против.
Не буду вдаваться в детали системы Хорнбостеля—Закса, в которой нашли свое упокоение несколько тысяч музыкальных инструментов, потому что книга не об инструментах, а о событиях и явлениях.
Обращу лишь ваше внимание на то, что не все в этом мире настолько универсально, насколько нам представляется, и инки с ацтеками до появления испанцев не знали не только колеса и лошадей, но и струнных инструментов.
Вернемся на минутку к слову «инструмент»
Вопрос, собственно, вот в чем.
Я, конечно, не полиглот, поэтому, что там происходит на хинди или китайском, не знаю, но в Европе – и рубило, и гобой в наиболее популярных языках справедливо называются инструментами. Но вот использование одних инструментов в этих языках, как, например, скребка и рубила, квалифицируется как работа, а других, вроде скрипки и волынки, как игра.
Что скажете?
Вторая часть первой части
О мозгах
Есть несколько концепций, объясняющих, как так получилось, что пятьдесят тысяч лет назад в распоряжении наших далеких предков оказались мозги, пригодные для решения задач, которые перед ними в ту пору и близко не стояли. Не буду вдаваться в детали, чтобы никого ненароком не обидеть, вы с этими концепциями хорошо знакомы, каждый выберет себе объяснение по сердцу и душе, но факт остается фактом – что на компьютере работать, что на мамонта охотиться, а мозгами мы пользуемся теми же самыми.
То есть, исходя из этого, мы можем с уверенностью сказать, что дураки далекого прошлого ничуть не отличались от нынешних, иным был лишь антураж.
Впрочем, к умным это тоже относится.
Но есть один нюанс.
Вот видит Бог, не хотел я здесь занудствовать и рассказывать о пользе музыкального образования, о культуре я и вовсе говорить не буду, не до нее тут.
Я расскажу вам про мозги, а вы уж там сами делайте выводы.
Обработка информации
Представьте себе, что́ происходит в мозгу, когда вы занимаетесь чем-то музыкальным. В качестве музыканта. Я пока исключительно про объем информации и обработку этого объема в единицу времени.
Вот у вас перед глазами ноты – огромное количество разнообразных значков, связанных в своеобразную систему. Этот массив информации надо обработать с вполне определенной скоростью, которая указана, между прочим, в тех же нотах в виде темпа.
Хорошо, если это медленно и печально, тогда у вас есть дополнительное время. Но это вполне может быть быстро и весело. Тогда все несколько хуже. В том смысле, что в этом случае надо быстрее соображать.
Хорошо, если это один голос, но это может быть и фортепиано, там нот поболе будет.
Хорошо, если это фортепиано, но это может быть и партитура – объем информации, в который сведены все ноты, которые звучат в оркестре, состоящем из ста музыкантов. А также солистов и хора, если вам повезло больше обычного.
Прочитанные и информационно осмысленные ноты надо перевести в проявления мелкой моторики, если вы собираетесь исполнить это на музыкальном инструменте. Могу, конечно, напомнить о том, что полушария мозга имеют разные функции и при этом управляют руками «по диагонали» – почему так устроено, история длинная. Если интересно, прочитайте про инсульт, там все вполне доступным языком изложено. Так вот, руки музыканта при игре на инструменте совершают достаточно независимые друг от друга движения, но при этом очень точные.
Что там у нас еще? Мы поем песню? Красота… Значит, добавляем к ритму и высоте звука слова́, да? То есть вы одновременно читаете ноты и слова, поете и артикулируете текст, а проще говоря, одновременно функционируете в двух знаковых системах. Кстати, совершенно не возбраняется при этом аккомпанировать себе на фортепиано или гитаре, если у вас не исчерпались вычислительные ресурсы.
Кстати, в следующем куплете с теми же самыми нотами будут связаны другие слова. Я думаю, это тоже очень развивает когнитивные возможности.
Добавим сюда еще некоторые проблемы совместного музицирования, допустим, в ансамбле, хоре или оркестре, когда плюс ко всему вышеперечисленному надо координировать свои действия с окружающими.
А если вы еще и поете, скажем, ансамбль в итальянской опере, где каждый из участников, как это у них принято, одновременно со всеми остальными поет о своем, наболевшем… Ну, скажем, Аида поет о своей эфиопской Родине, Амнерис о ревности, Радамес, мужественный красавец и без пяти минут национальный герой, поет о том, что боится, как бы Амнерис не просекла его чувства к Аиде. И все это происходит одновременно. И при этом выглядит абсолютно органично, то есть как будто так и надо. Опера вообще особая штука, там многое как будто так и надо.
Да, но в этой сцене из «Аиды» их всего трое. А в «Путешествии в Реймс» Россини есть ансамбль из четырнадцати солистов.
И этот безумный поток сознания вы выдаете с учетом того, что работаете в большой команде в предельно жестких условиях, заданных композитором, либреттистом и дирижером.
Я уж из милосердия к исполнителю не упоминаю оперного режиссера…
Поете вы, разумеется, по-итальянски, независимо от того, какой язык считаете родным.
То есть нет, это вы итальянскую оперу поете по-итальянски. Вагнера, извините, вы будете петь по-немецки. «Кармен», естественно, по-французски.
И будь вы хоть негром преклонных годов, но партию Ивана Сусанина будете петь по-русски.
Третья часть первой части
Апология музыкального образования
Мозг музыканта
На первый взгляд, это такой же сморщенный орган, как у всех, который и в руки-то взять неприятно.
И все же какие чудеса творит с ним музыка!
Вспомните, как стремительно маленький ребенок впитывает в себя всю информацию об окружающем мире. Поднял головку, пополз, пошел, цвета́ мира, температура, фактура и свойства предметов, речь… В мозгу с безумной скоростью формируются новые связи, новые возможности в тех сферах, которые требует жизнь. И с такой же скоростью утрачиваются или не образуются вовсе, если в нужный момент оказались невостребованными.
И вот совсем юный мозг оказывается в мире, в котором очень существенную роль играет музыка (я говорю именно о ребенке, который не только слушает музыку, но и активно ею занимается). И мозг начинает решать весь массив проблем, навалившихся на столь юный и, слава богу, пока неокрепший организм. Я сейчас имею в виду не испачканные штанишки или упавшую на пол тарелку с кашей. Речь идет лишь о проблемах, связанных с взаимодействием музыки и мозга.
Еще несколько слов об информационном трафике
Про объем потока информации при взаимодействии сознания с музыкой как таковой вы уже в курсе. А ведь я еще не сказал про физиологическую сторону вопроса, про обработку массивов информации, связанных с преобразованием собственно звука, который, пройдя цепочку от механических колебаний барабанной перепонки, ударов молоточка, наковальни и стремечка, передает импульс к жидкости среднего уха, которая уже в свою очередь раздражает в улитке рецепторы, а они уже формируют нервные импульсы. (Это все анатомия, картинки всегда найдете.)
А пальчиками шевелить, а еще и дуть, если это флейточка, а ручечками, если на скрипочке – на одной ручке пальчики нужны, а на второй, пожалуй, не настолько, зато суставчики… Особенно плечевой, локтевой и запястье.
Или посмотрите на руки пианиста, когда их крупным планом берет камера оператора – огромное количество микроскопических движений, причем правая и левая рука решают разные проблемы. Более того, если пианист играет, скажем, четырехголосную фугу Баха, то в комплексе движений десяти пальцев двух рук возникает четыре одноголосных музыкальных смысла, связанных между собой на каком-то ином, более высоком уровне.
Это все гордо называется мелкой моторикой. Потрясающе полезная штука. И для ее развития, конечно же, можно купить набор «ЛЕГО».
Но можно, прости господи, скрипочку.
А теперь внимание!
И вот тут запускаются процессы, связанные с необходимостью более тесного и быстрого взаимодействия между правым и левым полушариями мозга. Это взаимодействие обеспечивает мощное сплетение нервных волокон, которое называется «мозолистое тело». Так вот, у музыкантов, начавших серьезно заниматься музыкой в возрасте до семи лет, мозолистое тело на десять-пятнадцать процентов толще, чем у тех, кто собирал «ЛЕГО».
Если говорить в более знакомых нам компьютерных терминах, то мозолистое тело – это своего рода шлейф для высокоскоростного обмена большими потоками данных между двумя вычислительными системами.
Вы меня правильно поймите, я же не о красоте говорю, не о бицепсах и квадратиках на животе культуриста, а о том, как активно развивается мозг, если его вовремя загрузить задачами.
Теперь вы, родители, понимаете, зачем учить детей музыке? Вовсе не для того, чтобы испортить им жизнь. Хотя, как говорил еще в середине XVII века странствующий монах и композитор Аннибал Гантез, «учение не забава, а способ сколотить капиталец». Тем не менее в наши дни профессиональная деятельность – это всего лишь случайный, совершенно негарантированный бонус, отягощенный огромным количеством побочных негативных эффектов.
Обучая ребенка музыке, вы просто реализуете целый класс заложенных в мозгу ребенка возможностей, которые так и заглохнут за ненадобностью, если эти механизмы не запустить вовремя.
Про детей, которых воспитали животные, вы ведь знаете? Про маугли? После шести лет они уже не в состоянии освоить ни прямохождение, ни человеческую речь, несмотря всевозможные попытки реабилитации.
С музыкой происходит то же самое.
Просто последствия не производят столь катастрофическое впечатление.
Хотя казалось бы…
