Kitabı oku: «Выздоровление господина К.», sayfa 4
Пришедший тем же вечером Адам вынужден был беседовать с К. через дверь, отчего тема их беседы ушла исключительно в творчество. Иные материи, такие как общественное движение, погода или новинки продаж, Адам не решался поднимать, понимая, как ограниченность своего друга в пределах комнаты без впечатлений и новостей, так и вероятное влияние болезни. Впрочем, К. полностью устраивало такое свидание. Они обменялись тетрадями через щель для тарелок, а затем до ночи спорили о сути записей в них. Адам советовал упорядочить части, придать им сюжетность, жаловался на несвязность глав и второстепенность всех персонажей. Он даже позволил себе сказать, что не понимает основной мысли текста последней тетради. Господин К. не особенно защищая свою позицию цитировал отдельные места, голосом давая понять другу, где имеется важная составляющая, ключ к смыслу написанного. «Прощение не отменяет вины. Ничто не списывается и ничто не обнуляется. Поклонение символам, вечному газу, подношение сигма-клеток – ничто не устраняет произошедшее намеренно. Не существует за-жизни, не существует гордости предков, нет истории. Вся жизнь чудовищ состоит в поиске смысла жизни, которая угаснет и оттого бесценна, в его обретении и сохранении. Никакой символ не выше жизни чудовища. Донирование как жизни, так и клеток на благо целей, не связанных с обретением смысла жизни конкретного чудовища, не должен поддерживаться. Надчудовищные цели, как превентивная защита или перенос гор, на самом деле являются целью одного конкретного чудовища. Отдавать за это свою жизнь другие не должны». Адам упрекал К. и в том, что изначально тонкий художественный слог ушёл и тетради становились более назидательными и направленными на убеждение читателя. Читателю менее оставалось мыслить, а более принимать или не принимать положения автора. На это К. мог только показать собеседнику через щель второй выпавший клык. Времени у К. оставалось мало, он перешёл к более прагматичному изложению своих мыслей.
Передача авторучки не состоялась. Родители и страж обыскали гостя перед тем как предложили ему присесть на стул у закрытой двери. И если к найденной тетради они отнеслись как к бесполезному предмету больного, то ручку посчитали неприемлемо опасной. Ослабевший с их слов К. мог нечаянно сесть на неё или даже упасть, повредив свою тушу избыточно в добавлении к внутреннему заболеванию. Адам хотел было возразить на счёт наличествующих у их сына карандашей, но осёкся, понимая, что эта оговорка может привести к тому, что заберут и карандаши. В заключении встречи Адам пообещал самостоятельно отредактировать тексты К., создав более краткую форму, которую можно показать издателю или для начала хоть кому-то, кто имеет меньше времени на чтение и анализ, чем друг пациента. Гостя сильно смущало, что страж не только сидит вплотную к нему, слушая разговор, но также иногда записывает что-то в блокнот. Уходя Адам дотронулся через щель до руки К. и после не мог отделаться от ощущения, что кожа друга слишком гладкая и влажная.
Вдохновение вернулось на жёлтом карандаше. Плохо различаемый на атласных полосках тетради, тем не менее, он дал К. радость творить почти два дня. Одна из новых таблеток совершенно не растворялась в пище и торчала в каше лиловой пирамидкой. Господин К. вынимал её и бросал под кровать, где та, как игральная кость ударялась о плинтус и оставалась лежать в безвестности, надеясь, что новая пирамидка заденет её завтра во время броска. Замер поясом показал, что К. похудел на длину одного карандаша. Постоянно слущивающиеся щетинки и роговой слой головы покрыли весь пол, исключая дорожу от двери до окна. Её господин К. очищал своими шаркающими перемещениями во время поиска подходящего слова и иного мышления на ходу. Изменилась даже нужда К. Теперь ведро наполнялось только по утрам, установился некий ритм, новый и удобный, однако запах стал хуже, чему ни К., ни родители не были рады. Финалом изменений стал шок, который больной испытал, сняв на ночь халат. Вместе с халатом снялась значительная часть шерстяного покрова став как бы тёплой подкладкой. Больше К. его не надевал, брезгливо закинув на книжный шкаф. Кашель сохранялся без динамики, хотя мать однажды в коридоре громко попросила отца купить новую разделочную доску, поскольку старая, как она сообщила – «закончилась». Столько изменений, физических утрат и новых выростов получил господин К. за последние недели, столько странных отражений он видел в ночном окне, что он перестал удивляться и полагать это болезнью. Он размышлял, что подобное наверняка происходило и с безвестным здесь первым К. Закончилось же в итоге тем, чем и у всех остальных. Полностью разгруженная общественным смыслом голова заточённого в комнате продолжала работать весь день. Тетради множились. Адам рассказал, что подготовил некий «проект» и скоро даст его посмотреть господину К. При этом друг передал К. среди возвращённой тетради стержень авторучки. Незамеченный при обыске он стал таким приятным подарком, что К. расплакался. Слёзы, неожиданно прозрачные, полились у него из углов глаз, а не из лобного хода и принесли облегчение и гамму эмоций. Совсем не ожидая такого, К. не мог уснуть всё вспоминая ощущения и не зная, как назвать это и с чем сравнить. Лишь только он успокаивался, его взгляд находил в комнате подарок-стержень и отголоски безумного счастья снова подкидывали уголь в заработавшую новую внутреннюю печь К. И ещё один день. Потом ещё один, уходили не простившись, не обещали вернуться, не оставляли ничего о себе на память. Только свобода выражать себя закорючками слов и только осыпающиеся кожные дериваты были часами для господина К. Всё же часы эти претерпели изменение в одно утро, в один обычный завтрак оставленный под дверью.
Господин К. смотрел в тарелку и видел там кожу и мышцы какой-то птицы, её голову с цветным глазом, внутренности другого животного рядом. Всё казалось было живым совсем недавно, да только что. Глаз птицы с длинными ресницами казалось вот-вот моргнёт. Паника охватила К., он вскочил и захотел немедленно рассказать обо всём тем, кто за дверью. Ужасная весть, у него в тарелке существо, почти живое, убитое, вероятно, специально ему на съедение. К. удержался от крика и от того чтобы начать колотить в дверь, сел на кровать зажимая себе рот рукой, а после схватился обеими за голову. Он сжимал себя сильнее и сильнее, как только мог, потому что он вспомнил кое-что. Вчера на завтрак или обед была такая же плоть существа с ногами и руками. Позавчера, он отчётливо вспомнил, он ел длинный кишечник, наполненный измельчёнными мышцами и печенью некоего животного. К. зажмурился, ещё раз сжал голову ладонями и ему стало казаться, что он ел живое всю свою жизнь. Он встал и взял стакан. Густая жидкость что-то напоминала ему, неярко и неполно, пока он не догадался взять точилку для карандаша и разломать её ударом ножки стула. Из точилки он извлёк лезвие и порезал свою синюшную бумажную кожу на левой руке. Выступила крупная капля, затем несколько, густые и насыщенные, как и жидкость в стакане. К. пришёл в ужас. Мало того, что ему подали чьё-то нутро на завтрак и кровь в качестве напитка, так он ещё и был уверен, как никогда прежде и ни в чём, что он уже ел это и пил. Ел и пил всю свою жизнь. Десятки проходов от двери к окну прошли прежде чем ему не пришло в голову иное объяснение. У него сломалось зрение. Он видит несуществующие вещи. Господин К. лёг не завтракая под одеяло и накрывшись с головой попытался прийти в себя. Отвергая ложные воспоминания, он концентрировался на отчётливых вещах. Он вспоминал что находится за окном, какого цвета обои, что изображено на вилке и тому подобные детали. Проведя под одеялом время почти до полного удушья, К. откинул материю и принялся проверять свои глаза.
Вместо приятной улицы высотных домов с разноцветными квадратами на фасадах, с жёлтыми фонарями за окном К. видел серую стену, уходящую в высоту далеко, также как и в низ, с одинокой лампочкой в проволочной решётке на уровне его окна. Вместо незапоминающихся светлых обоев он теперь видел наклеенные неровно листы журналов разных лет, с иллюстрациями и текстами о победах над врагами. Хуже того, у героев на фото не было лиц. Вместо них были уродливые косматые головы чудищ с выступающими клыками, с бородами в которые были вплетены кости, с чешуйками, покрывающими лоб и уши. На черпале, как и на вилке не стало привычных спиралек и ничего не означающих геометрических форм. Были лишь добросовестно вдавленные контуры какого-то оружия и черепа с пустыми глазницами и обломанными рогами или зубами. Господин К. брал всё новые вещи, книги, одежду, старые и знакомые предметы и поражался глубине проблемы со зрением. Отчаяние окатило его, когда он вчитался в одну из первых книг, что подарила ему мать. Он нечётко помнил содержание, но там однозначно не было упоминаний об убийстве колдуньи способом варения её заживо в котле и праздника по этому поводу. Виновата колдунья была лишь в том, что лучше прочих разбиралась в лекарственных травах и выглядела моложе своих лет. Отбросив книгу детства, господин К. взял кое-что для последнего теста. Не доверяя отражению в окне, что сейчас из-за серой стены было нечётким и блёклым, он достал из ящика маленькое зеркальце, едва с половину ладони. Зеркало отразило бледное лицо и тело, покрытое сине-зелёными полосками вен, лишённое волос и чешуи, хрупкое и влажное, чьё-то совсем чужое тело. Оно вызвало такое же отторжение у К. как и морды монстров на журналах-обоях. Слабость и непонимание посадили господина К. на постель. Незаметно он снова прилёг, накрылся до подбородка и словно уснул с открытыми глазами. То ли сны, то ли воспоминания проносились перед ним. И всё больше он становился уверен в этом оцепенении, что эти обои и этот вид из окна не привиделись, а были всегда. Зрение сломалось, но не в сторону ухудшения, а наоборот, в сторону внезапного улучшения, что также болезненно, как и обратное.
