Kitabı oku: «Выздоровление господина К.», sayfa 5

Очевидно, это всё же был сон, долгий и заставивший кого-то нервничать. Кто-то, а точнее огромный монстр с саблевидными клыками и жуткой вонью изо рта тряс господина К. держа в волосатой лапе его тарелку с птичьей головой. Монстр говорил будто женским голосом и будто нежным, но всё портило содержание самой речи. Капающая между слов слюна из пасти отвлекала К., но суть монолога была в том, что монстр предлагал убить другое существо чтобы К. поел и выпустить кровь из кого-то ещё, чтобы К. утолил жажду. Господин К. отвернулся от монстра, хоть и опасался, что тот пырнёт его своими клыками в спину. Далее были другие разговоры в коридоре. Кто-то второй и третий спорили о правилах убийства тех, кто неверно управляет повозкой, о новой плоти из детёныша какого-то зверя за углом со скидкой. О том, что сигма-клетки лучше растут если выпивать кровь не за завтраком, а за ужином. И ни в коем случае не пить кровь деревьев на растущей луне. Вскоре пришёл ещё кто-то. Он не спорил, а постучал в дверь комнаты и откинул на свою сторону узкое окошко для тарелок.

Новопришедший говорил рывками, он постоянно цеплялся рылом за дверь отчего голос становился низким и глухим. Тон можно было бы принять за назидательный, если такой есть у чудовищ. В конце концов он бросил на пол комнаты в сторону К. его тетради и замолчал. Господин К. подобрал ноги и укутавшись одеялом чтобы меньше показывать своё тощее белое тело без шипов и волос себе же самому, поднял с пола свои рукописи. Это были мятые, заляпанные жиром и кровью тетради с разноцветными абзацами текста, с редкими правками на полях и с закладками из высушенных крыльев каких-то красивых несчастных птиц. Наугад почитав текст, господин К. убедился, что это его творчество. «Правда про небо. Оно значительно ближе. Небо начинается сразу от уровня земли. Мы только краешком ног стоим на земле, но говорим, смотрим и встречаемся мы в небе. Мы – небесные жители». Суть написанного в университетских тетрадях ускользала. Пишущий словно ещё не знал, что заболел, что ел на завтрак что-то живое, сидел на убитом растении во время письма и за окном не было никакого неба, только стена и искусственный свет. Всё же пишущим был К. Сделал он это добровольно и с удовольствием. Рыло снова заговорило. Сейчас отчётливее и тише. Господин К. понял, что перед ним Адам, друг и интеллектуал из числа информационных технологов. Он предлагал какую-то сделку, но так как основное внимание было уделено числу печеней, которые причитаются за издание К. и селезёнок, которые причитаются Адаму, бледный слушатель ничего не смог ответить. Рыло вздохнуло, затем отрыгнуло в комнату ядовитое словосочетание. Гость почесал клыком наличник двери и продолжал уговаривать К. совершить что-то. Смысл по-прежнему ускользал. К. отошёл от двери, которая теперь виделась ему уплощённым туловищем огромного замученного растения, и не понимал почему ему нужно что-то сокращать и переписывать, а главное зачем ему столько печеней. В конце концов он сказал Адаму, что дарит ему все тетради и начал по очереди передавать их в коридор. Тетрадей оказалось более десятка. При поиске их по комнате, К. пару раз больно наступил на рассыпанные тут и там таблетки каменистой плотности. А может это его подошвы стали столь нежны. Он попросил забрать и карандаши, и окровавленный платок с руки, лезвие точилки и халат полный волос на внутренней стороне. На какую-то минуту господину К. показалось, что стало светлее и лучше без всех тех вещей. Но это был всего лишь дополнительный луч от лампочки, закреплённой на чём-то пролетевшем за окном. Адам неаккуратно забрал вещи и после долгого спокойного разговора с другими монстрами за дверью, ушёл постукивая копытами. Кто-то грузный ворочался в коридоре. Двое рычали и пыхтели за стеной. Лампочка на серой стене за окном притухла и потом вовсе погасла. Всю свою жизнь господин К. принимал это за закат. Он и сам множил обман, назвавшись зачем-то К. вместо Й. Имело ли это значение теперь? Сейчас, когда он превратился в нечто голое и беспомощное, ему не нужно было иметь особенное имя. Этим именем нечего стало озаглавить. К. зачем-то уставился на свои предплечья. Утратившие кору и боевые наросты по локтевой стороне, они всё ещё имели звездчатые втянутые рубцы от забора сигма-клеток. Вот этот, первый, был на День приёма в общество, тогда сдавали на здоровье бессмертных Старших. Ближе к локтевой ямке целая серия рубчиков – помощь родителям в выплате за жильё. На запястье, какое тонкое оно стало, прутик, а не рука, на запястье рубец после сдачи на здоровье Победившим. Где-то был ещё неудачный забор, К. тогда болел и клетки не смогли обнаружить. Эти отметки, сейчас совершенно спокойные и незначительные, теперь всё что есть у него от старого образа. Даже кашель покинул его.

Он лежал. За стеной противоположной от того места, что он считал родительской кухней у кого-то громко звучал приёмник. Раньше эта музыка отвлекала и порой раздражала, неужто нельзя слушать тише или не так часто. Но слух господина К. пострадал, испортился, как было однажды с велосипедом. Раз – и нет больше прежнего. Он лежал не от усталости, а от паралича страхом. К. хорошо слышал о чём поёт за стенкой приёмник. Это была весёлая песня, звучавшая раньше и у него дома. Все радовались, когда она возвращалась в эфир. Это было как найти ещё одну конфету, внутри казалось пустой коробки. К. любил её, но никогда будто не слышал текста. Речь в песне шла о том, что прекрасные огни и бомбы, озаряют место, где покоится вражеское войско, так прекрасно смотреть на их останки под реющим знаменем. Смятение войны больше не покинет это место, храбрость и хаос разрушения останутся с нами. Прекрасная кровь покроет грязь могил. Побеждая, мы становимся лучше других, превращаем наш дом из болота в цветущий сад, под развевающимся полотнищем в небе звёзд. К. видел это самое полотнище и прекрасные огни бомб на фотографиях в журналах, покрывавших стены комнаты. А звёзды, что помогли повернуть врагов в пепел, всегда были на дне его тарелки. Теперь он всё видел, вспоминал и сравнивал. Через некоторое время, вероятно, спустя ночь и ещё одно утро, господин К. уже был полностью уверен, что то, что он видит и слышит было всегда и заболевание, его якобы недуг, на самом деле не ведущий к смерти коридор. Он не заболел, он выздоровел. Уже очень голодный, но всё ещё не знающий какая пища кроме кусков живых существ возможна в доме, К. попытался вернуться к записям. Половина чистой тетради осталась на столе, незамеченная им в суетном порыве передать всё важное Адаму. Из карандашей, на самом дне коробки, наличествовал только белый цвет. Последний его карандаш. Целый и никому ненужный карандаш белого цвета. Расстроившись, К. снова вернулся в кровать.

В дверь постучали, для привлечения внимания, не для отпирания, а затем открылась дверца для передачи нужника. Но вместо этого кто-то незнакомый, монстр, что ещё не появлялся в квартире начал хрипло говорить. Его коленные шипы теперь выступали прямо в комнату. В начале господин К. плохо понимал говорящего, мешало постоянное сплёвывание им на пол и отрыжка. Однако через минуту, приноровившись, стало можно различать целые предложения. Монстр был участником Комиссии и доводил до сведения К., что в связи с безуспешностью лечения его решено подвергнуть мыслеостановке. Процедура будет проведена примерно через час, когда прибудет персонал с мыслеостанавливающим газом, а прочие монстры, проживающие в квартире временно её покинут. К. надлежит вдыхать газ осознанно глубокими вдохами через нос чтобы уменьшить расход материала на благо общества. Далее было что-то вновь неразборчивое про укоренение или удобрение болота, про ответственность и про славу. Гул в голове К. от песни за стеной и речи нарастал и слился в единый глас трубы. Как если бы пароход сигналил другому кораблю, зазевавшемуся на светофоре. Спрятаться от всего этого под одеялом не было возможности. Жаль, что окно не открывается как следует, подумал господин К. Стараясь не вслушиваться в гул голосов, он сел за стол, открыл последнюю тетрадь и на чистом белом месте начал писать белым грифелем карандаша: «Нож сломается о буханку хлеба…».