«Бремя страстей человеческих» kitabından alıntılar, sayfa 93
Одиночество стало теперь единственной доступной ему роскошью.
Он уступил кому-то свою квартирку в Клементс Инн и отправился в Италию. Прожив зиму во Флоренции и еще одну зиму в Риме, он проводил второе лето за границей, на этот раз в Германии, чтобы научиться читать Гете в подлиннике. (о Хейуорде)
Он начинал трудовой день сердясь, а кончал его в бешенстве.
- Уж больно он увлекается, - сказал Соня. Увлекаться было непристойно. Джентльменам увлекаться не подобало.
Как и у всякого другого, у Филипа, отлично знавшего, что все люди рано или поздно должны умереть, не было внутреннего ощущения, что такая участь уготована и ему.
И тогда по какой-то ассоциации он вспомнил, как Эмма сообщила ему о смерти матери, а он, обливаясь слезами, все же настоял на том, чтобы проститься с мисс Уоткин и ее сестрой. Ему хотелось, чтобы они видели, как он горюет, чтобы его пожалели.
Неделю спустя Филип сидел на полу гостиной мисс Уоткин в Онслоу Гарденс. Он рос единственным ребенком в семье и привык играть один. Комната была заставлена громоздкой мебелью, и на каждой оттоманке лежало по три больших пуфа. В креслах тоже лежали подушки.
бытие делит с ними все общество, их радости только потому и становятся радостями, что ими тешатся сообща; такие люди пляшут в Духов день на Хэмстед-хит, орут на футбольном матче, машут из окон клубов на Пелл-Мелл королевскому кортежу. Это благодаря им человека прозвали общественным животным.
Искусство, – закончил Кроншоу, взмахнув рукой, – это убежище от жизненной скуки, придуманное изобретательными людьми, пресыщенными едою и женщинами.
"Мне ужасно грустно, что я заставляю тебя страдать. Но я не виноват, я тебя не люблю."
