Kitabı oku: «Игры с огнем. Там же, но не те же», sayfa 6
Ильза
Вызволять меня из неприятностей семья явилась внушительными силами. Помимо мамы и папы приехали дядюшка Кирстен, с его огромным авторитетом в магическом мире, и дядюшка Дино, с его весьма непростой репутацией в юридической среде. Оба – маги с мощным потенциалом. Таким составом спасательная команда в любой момент могла превратиться в карательный отряд и уничтожить всех виновных в бедственном положении дочери дома Ар-Бравлинг в правовом, магическом и экономическом поле, спасти бедное дитя и унести домой, под защиту стяга с драконом.
Вариант, что дитя может не хотеть спасаться и уноситься, спасателями не рассматривался.
Когда нас вели из зала переходов наверх, в просторный кабинет мистера Феррерса, отца Ричи, у меня уже был план. Хороший, разветвленный план, предусматривающий разные варианты развития событий, учитывающий моих родственников и множество переменных. И зависящий от одного-единственного человека – Ричи.
Я совершенно не волновалась из-за того, что ждало меня в кабинете. Меня ничуть не беспокоило противостояние с семьей – я отлично знала, как следует себя вести, что делать, чего не говорить и как добиться нужной мне ситуации.
Но сердце колотилось в груди как бешеное, а тело холодело – и одежда, которую успели высушить, тут была совершенно не причем. Я не представляла, что подумает обо мне Ричи, когда узнает, кто я. Как он поведет себя, когда поймет, что в ответ на его полную честность, я соврала ему молчанием?
Плохое начало для отношений.
Честность – это важно.
В конце концов, мое молчание могло бы обернуться для Ричи неприятностями, успей мы… Успей мы подтвердить брак. И дело не в том, что неприятности могли его испугать. Дело в том, что он дал мне право выбрать их сознательно, а я ему – нет.
И потому с каждым шагом я всё больше мрачнела.
Потому что собиралась сейчас продолжить в том же духе.
Мой план подразумевал именно это.
Нет, будь у меня возможность, я бы обязательно объяснилась с Ричи! Я бы всё ему рассказала, я бы объяснила, почему вела себя так, а не иначе, и он бы меня простил, я знала, я была уверена! Но – наедине.
Вот только никто не собирался предоставлять мне такого шанса.
Что ж, будем действовать по обстоятельствам, а объяснения оставим на потом – когда создадим благоприятные обстоятельства своими действиями.
Я готовилась проглотить обиду, когда Ричи отшатнется от меня, узнав о вранье – и оказалась не готова к тому, что он просто отмахнется от этого, как от ерунды.
С моих плеч упала глыба – размером с ту, что зависла над нашими головами в гроте.
Всё прошло, как по маслу. Мы с ним словно чувствовали друг друга и, не сговариваясь, заняли наиболее выигрышную оборонную позицию: он принимает на себя удар, я страхую.
И когда речь зашла о будущих детях, это стало критической точкой. Я видела – родители потрясены, и в гневе, и…
Первый пункт моего плана, в сущности, был прост: не говорить ни да, ни нет, тянуть время и в удачный момент прикинуться, будто я на грани срыва.
Мне было ужасно жаль маму с папой. Мне не хотелось им врать, но скажи я сейчас правду – меня утащили бы из поместья Феррерсов быстрее, чем я успела бы выговорить слово «бракосочетание».
А дальше мама бросилась ко мне, и было жесткое «Не трогай ее!» дяди Кирстена. И мое мысленное ликование – потому что подкатывающий срыв отмечается простыми и явными физическими маркерами. Похолодевшие руки, расширившиеся зрачки, изменившиеся пульс и давление.
И возьми меня мама за руку, как собиралась… Не взяла. Дядя Кирстен – непререкаемый авторитет в том, что касается магического воспитания детей семьи в целом и моего в частности.
Нас с Ричи отпустили отдыхать, и я вдруг почувствовала, как я устала. Мама, провожающая меня к выделенной спальне, дядя Кирстен, решивший присоединиться, несколько одноклассниц, дожидавшиеся меня у дверей… Все как-то странно отдалялось в моем восприятии, смазывалось.
– Здравствуйте, миссис Шиас! – поздоровалась вежливая Ноэль, и мазнула меня обеспокоенным взглядом.
– Мама, позволь представить – мои одноклассницы, Ноэль, Дора и Виолет, – вымученно вспомнила я о хороших манерах. – А это моя мама, Хелена. И дядя Кирстен.
Благовоспитанные «очень приятно» с обеих сторон, и Ноэль, пока мама обменивалась с девушками приличествующими случаю вопросами, тихонько спросила меня:
– Как ты?
Я принужденно улыбнулась, и она поняла.
– Мы ужасно испугались за вас. Просто ужасно! Девчонки хотели все прийти, но потом мы подумали, что ты, наверное, устала, и решили, что будет достаточно и троих, и…
Она запнулась, неопределенно и нервно улыбнулась, и коротко меня обняла. Наплевав на то, что после гротов и магической чистки я все же не блистала чистотой.
И Дора. И Виолет.
– Держись! – шепнула Виолет мне на ухо, – Мы рады, что всё хорошо!
И ушли.
Я не ожидала, что они могут действительно переживать.
Даже не так – занятая исключительно своими планами, я о них просто не думала.
И вполне разумно ожидала от них того же.
– Очень милые девочки, – заметила мама, заходя вслед за мной.
– Я подожду вас здесь, – обронил дядя Кирстен. Он явно не имел никакого желания слушать девочковые разговоры, пусть одной из девочек давно за сорок.
Мама взъерошила мне волосы, и успокоительное заклятие стекло с тонких пальцев, ажурное и невесомое. В другой раз я бы может и не заметила – но не даром мы с Феррерсом совсем недавно в гроте вспоминали как раз об этом! Я не стала сопротивляться – просто чуть расшатала чары, ослабила петли, и позволила впитаться в меня. Почему бы и нет. Мне не помешает немного поспать.
Я, наскоро ополоснувшаяся, устроилась в постели, зарывшись в кокон одеял, а мама сидела рядом
Принесенное горничной теплое молоко грело изнутри, а любимая пижама – снаружи.
– Милая, я так за тебя испугалась! – она наклонилась, коснулась моего лба сухими губами, а я вдыхала ее запах, и думала о том, как всё же люблю их с папой…
И да, я тоже испугалась, мам! Наверное, меньше, чем вы – в конце концов, я-то всё время знала, что со мной, и… И, правда, всё будет хорошо! Я, честное слово, знаю. Что делаю…
Мысли становились вялыми, сонными, веки наливались тяжестью и опускались сами собой. Успокоительное заклинание начинало действовать, и я расслабилась, поддаваясь ему и растекаясь по постели.
– Я просто не хочу, чтобы ты наделала глупостей, – мама нежно погладила меня, бережно отводя от моего лица непослушные пряди, встала и тихонько вышла, на миг задержавшись у двери.
Сквозь подступающую дрему зафиксировав, куда именно мама поставила сигнальные чары, я наконец перестала упираться и провалилась в сон.
Не забыв, правда, сплести заклинание побудки – то самое, которое способно и мертвого поднять, если ему предстоит важное событие вроде экзамена.
Или еще важнее.
* * *
А проснулась как от толчка – побудка не подвела.
Часы показывали два ночи. Я подсветила себе телефоном – тапочки в полной темноте найти не так-то просто, а что там за сигналку поставила мама, я не знала.
Может, она на любую магическую активность срабатывает! Нет уж, мы лучше по-простому, с телефончиком.
Ну-с. Что тут у нас…
Опустившись на колени у двери, я изучала истинным зрением магическую сигнализацию.
Ну, это даже обидно! Понятное дело, что использовать сильные чары в чужом доме без ведома хозяев не слишком прилично, а запирать взрослую дочь – и вовсе дурной тон, но хотя бы тревожку могла бы использовать посерьезнее!
Зачем так-то уж меня ни во что не ставить?
Оставленные мамой чары реагировали единственно и только на открытие двери. Да и снять их, не потревожив, было проще простого
Впрочем, набивала себе цену я сугубо мысленно, и исключительно для порядка – а сама между тем уже смело повесила тусклый магический светляк, и деловито искала, куда сунула шкатулку с простенькими девичьими украшениями.
Несколько несложных, но коварных рун, очертивших сигнальные чары замкнутым контуром. Те же самые руны на крышку шкатулки по кругу, а в центр руну подобия-отражения.
Медленно приблизить шкатулку к двери, в том же темпе выговаривая заклинание, с тем расчетом, чтобы слова и расстояние закончились одновременно…
Замереть, затаив дыхание на миг, пока магические потоки собирались взаимодействовать, и с облегчением выдохнуть: получилось!
Я сунула шкатулку, на которую сманила сигнальные чары, в тумбочку, и выскользнула из комнаты, твердо зная, куда собираюсь идти и что делать.
За время отдыха моя решимость ничуть не ослабла.
И только когда я аккуратно, ладонью придавила дверь, стараясь, чтобы она не стукнула в темноте коридора, меня озарило: да ведь сигнальные чары, которые я только что обезвредила, снаружи невозможно не то что снять, а даже и заметить!
Я не сдержала истеричного смешка. Моя бедная мама, кажется, вовсе и не подозревала меня во всех смертных грехах (ладно, в одном, но жгучем!), а совсем даже наоборот – опасалась, что злокозненный Ричи Феррерс придет сбивать с пути истинного ее кровиночку!
Нервно зажимая рот ладошкой, на которой зудел заживленный рубец, я поспешила в направлении нужной комнаты.
Остановилась, мысленно ругнулась, стянула и сунула подмышку мягкие тапочки, тихие шлепки которых казались мне слышными на весь спящий дом, и торопливо продолжила путь – от души надеясь, что родители Ричарда не такие мнительные, как мои.
Дверь в его комнату я открывала с некоторым душевным трепетом: а ну, как взвоет сейчас сирена, как сбежится охрана – спасать молодого хозяина от покушения на самое дорогое?
Повезло – не взвыла, и я торопливо закрыла за собой ее за собой, дабы не искушать судьбу. Чтобы подпрыгнуть от неожиданно прозвучавшего голоса:
– Доброй ночи, ваше высочество!
– Ричи! – выдохнула я, одновременно с облегчением и с досадой. – Хоть ты не издевайся? Я стою пятьдесят шестым номером в списке прямых наследников!
Торопливо перебежала комнаты на цыпочках, бросила наконец-то надоевшие тапки и юркнула в постель. И только тут почувствовала, как у меня, оказывается, замерзли ноги. И руки. И вообще, всю меня била мелкая нервная дрожь.
Я поежилась, и Ричи завозился, а потом накинул на меня сверху одеяло.
– Ты чего не спишь? – спросила я, почему-то шепотом.
Внезапно, несмотря на то что я пришла сюда с четкими донельзя намерениями, накатили смущение и робость. Я вдруг поняла, что в нашем с Ричи взаимодействии, в отношениях, которых не было, активной, действующей стороной всегда был он. Я выбирала, последовать мне за ним или нет, но решение всегда начиналось с него. И теперь… Теперь я растерялась. Что он думает? Что он чувствует? Что мне делать?
– Думаю. – Ответил он после молчания.
– Ричи, я соврала тебе, но… – торопливо начала я объясняться, но Ричард Феррерс меня оборвал.
Он расхохотался в подушку, и привыкнув к темноте, я различила, как вздрагивают его плечи.
– Соврала она! Ой, не могу, соврала! Мне подсунули принцессу и снесли количество моих проблем процентов эдак на пятьдесят! Конечно, у меня претензии!
Мне стало почти обидно:
– Вообще-то, тебе еще подсунули возможные проблемы с королевским домом Шельгары, и вообще!..
Вместо ответа Ричи осторожно, нежно погладил меня по лицу. Придвинулся ближе.
Я замерла. Сердце, до того прекрасно справлявшееся со своей работой, зависло…
– Ты боишься? Послушай, нам совсем не обязательно… всё это прямо сейчас, – Ричи говорил тоже шепотом и не слишком-то уверенно. – Ну, разведут и разведут, под замок же тебя не посадят? Мы можем попробовать позже… Ну, когда ты будешь готова…
Ага… Ага. Я как-то очень остро представила это всё – меня увезут в Шельгару, под замок, конечно, и правда не посадят, но доучиваться я буду дома. Ричи, разумеется, останется здесь – у него своя страна, своя семья и свои обязательства.
И вот мы будем жить по отдельности. Он здесь. А я там. Никаких поцелуев. Никакой возможности видеть его, когда пожелается. Никакой успокоительной и волнующей уверенной силы рядом.
А всё потому, что я оказалась «не готова».
– Нет уж! – возмутилась я, и сама потянулась к нему. – Не надо нам «долгих путей»!
И неожиданно для самой себя брякнула:
– Ричи, признайся, ты тоже не знаешь, что делать! Слушай, давай сейчас сделаем так-сяк, а потом переделаем по-норма…
Слово оборвалось поцелуем.
Прикосновение губ оказалось нежным-нежным.
Ричи сел в постели, и потянул меня на себя, усадил лицом к лицу, и я снова удивилась какой же он… Слов не подобралось, но ощущение восторга, и несущейся по жилам чистой радости, и еще чего-то, сокровенного, первобытного захлестнуло меня с головой. И страхи не то, чтобы исчезли – просто стали незначительной ерундой.
Это же Ричи! Чего с ним можно бояться?!
Да, я волнуюсь, конечно – но потому что у меня это первый раз, и я хочу ему понравиться, и хочу, чтобы всё здорово и для него тоже.
Потому что у меня-то всё уже замечательно!
У меня уже есть сбывшаяся сказка и отважный рыцарь, спасший принцессу из башни и приструнивший ее чудовищ, а всё остальное… Да предки с остальным! В первый раз никогда не бывает хорошо – уж об этом даже мне известно!
До моего прихода Ричи валялся в постели в одних пижамных штанах, и теперь я чувствовала через два слоя ткани горячее тело.
Его руки, лежавшие на моей талии, медленно скользнули по моей спине вверх… Коснулись лопаток, и плавным гладящим движением опустились к самой попе… Я обхватила его лицо ладонями и поцеловала.
Сперва коснулась верхней губы. Потом нижней. Провела по ней языком, пробуя на вкус… И утонула, когда твердая ладонь легла на мой затылок, и Ричи, плотно надавив на него, показал мне – как надо. Как нужно целовать человека, которого любишь.
Горячий дурман заполнял голову. Да что там голову – душу. Сердце, заячий хвостишко, то трепетало, то замирало, не знало, бедное, что ему делать. Губы Ричи, ласковые, требовательные, нежные, жадные, лишали разума, и я запуталась пальцами в жестких светлых волосах, и забывала дышать, и хватала ртом воздух, и не могла выпустить его даже на секунду. Ричи стянул с меня пижамную кофту, и я дернулась прикрыться, но заставила себя опустить руки.
Ричи сглотнул и зажмурился. Прошептал, быстро и отрывисто целуя мои плечи, ключицы, впадинку между ними:
– Ильза, И-и-ильза… Ты такая красивая!
Поймал мои губы, и я беззвучно ахнула, когда ощутила кончик его языка. И ахнула вслух, когда ладонь Ричи накрыла мою грудь. Сжала, помяла, перекатила в пальцах сосок… Я дернулась навстречу этой руке, и ощутила, что прижимаюсь к нему там, где всё твердо и горячо. И вместо того, чтобы смутиться или испугаться, я томно выдохнула и потерлась…
Его хриплый стон. Рывок – и я ощущаю спиной простыни, и сверху на меня давит вес моего Ричи, и это так же хорошо, как было там, в портальном зале, и даже лучше – потому что тогда на нас было так много одежды, а сейчас… Ричи прижимался грудью ко мне – кожа к коже, тело к телу. Каким-то попустительством на нас еще оставались пижамные штаны, и это было ужасно несправедливо!
Ричи накрыл ладонью холмик у меня между ног. Погладил пальцем складки сквозь ткань. Поцеловал мои губы, и одновременно сжал ладонь, и я выгнулась змеей от этого ощущения.
И еще раз. И еще. И снова…
Я всхлипнула, и пальцы беспомощно заскользили по его спине, а потом впились в кожу на лопатках. Ричи запустил руку под резинку штанов, скользя ладонью по моему животу, опустился ниже, еще ниже… Коснулся пальцами тех мест, которые только что ласкал сквозь ткань. Раздвинул складки, шелково, невесомо погладил нежную плоть…
Я закусила губу.
Он осторожно водил пальцем там – то вдоль, то круговыми движениями, едва ощутимо касался пальцами входа, и меня разрывали два желания – завопить ему «Ну скорее же, чего ты тянешь, ты же видишь, что я на всё готова!» и провалиться от стыда – потому что он теперь знал, ощущал, как там влажно. Он накрыл ладонью промежность, и я сжала ноги, стиснула его ладонь бедрами, сходя с ума от новых ощущений – от твердой ладони, от того, насколько там влажно, скользко… и от этого непривычно.
Немного стыдно оттого, что я такая – неприличная, распутная, что ли? Но всё равно – будоражаще и хорошо. Я качнула бедрами, плотнее прижимаясь к его ладони, смакуя ощущения – и Ричи не выдержал.
Со сдавленным рыком-сипом выдернул руку, стащил с себя штаны, сдернул мои – и я еще дрыгала ногами, избавляясь от запутавшихся в ступнях штанин, а его вес уже навалился на меня сверху.
Он осторожно коснулся моего входа пальцами, потер, раздвинул в стороны складки – и я ощутила новое прикосновение. Гладкое, бархатистое. Легкий, почти невесомый толчок. Я снова закусила губу. Возвратное движение. Еще один толчок, ощутимее – и вход чуть глубже. Меня пробрала нервная дрожь. Не уверена, но кажется, его тоже… Снова откат. И опять касание – в этот раз настойчивое. Я чувствую, как он раздвигает мой вход, как медленно, по миллиметру движется вперед… Там влажно и скользко, но все равно тесно, и я ощущаю это именно так его проникновение – это не больно и не приятно, это… тесно. Ричи упирается в преграду и замирает, и я тоже замираю – но это опять не больно, просто странно. Он выходит из меня почти до конца… А потом – вгоняет себя на всю глубину. И я тоже вгоняю – зубы в его плечо, и чувствую, как горячая влага стекает между моих ног, а во рту солоноватый металлический привкус…
И я почему-то смеюсь сквозь слезы – кровь за кровь! Молодец, Ильза, красавица – умишка, правда, как у пичуги, но зато зубы отличные!
И я сжимаюсь и замираю, и уговариваю себя расслабиться, но не могу – хотя не так уж мне и больно, но я не могу, просто не могу расслабить эти мышцы, о которых я еще недавно и не подозревала!
И Ричи тоже не движется. Он ждет, терпеливо ждет. Пока я привыкну. И когда мне удается немного расслабить задеревеневшее тело, осторожно выходит из меня. Я жду нового толчка – я знаю, теоретически, как это должно быть, и твердо намерена довести дело до конца, а еще не собираюсь останавливать Ричи – потому что ну как, как мы еще с ним научимся, если я буду просить его сейчас остановиться? Не-е-ет, я планирую прожить с ним в любви, прожить долго и хорошо, и в постели нам тоже будет хорошо. И ничто мне не помешает этого добиться!
И я чуть шире раздвигаю ноги – просто давая ему, замершему, понять, что всё хорошо и я готова. Хоть и по-прежнему чуть напряжена в ожидании глубокого проникновения.
И Ричи снова касается членом входа. И это нежное, легкое движение. Он проникает едва-едва – и тут же выходит. И я жду болезненного ощущения внутри – но толчки легкие, поверхностные, шелковые, скользящие. И… и приятные! Мне снова хорошо, он двигается быстро, мелко, и его плоть задевает что-то, какую-то точку, от которой меня словно молнии пробивают. И я тоже двигаюсь – наверное, не в такт, и, наверное, ему мешаю, но мне все равно, я думаю только о себе.
О том, что у меня темнеет в глазах – плевать, что вокруг темно, у меня действительно темнеет в глазах! О том, что от движений скользкой плоти у меня внизу живота собирается клубок ослепительных молний. О том, я скольжу ногами по простыне, ногтями по его спине, и это тоже – напряжение! И мне почти больно во всем теле, особенно – внизу, и я не пойму, от чего, и только отвечаю на его движение, поймав наконец-то тот самый, неповторимый общий ритм. Меня словно гонит вперед, я мокрая от сумасшедшего напряжения, но могу только толкаться вперед – быстрее, быстрее, быстрее!
Разряд!
Молнии!
Ослепительно-белое небо.
Это не небо. Это смерть.
Я безвольно лежу на кровати, ощущая, как вокруг меня вращается вселенная.
Ричи нависает надо мной, я чувствую его каменные, напряженные бедра между моими, судорожную дрожь его мышц, чувствую, как на мой живот падают горячие капли… Он замирает. А потом обмякает и опускается на меня.
Сгребает в объятия, перекатывается на бок, прижимает…
Остатками сознания я понимаю, что это должно было происходить как-то не совсем так. Как-то не совпадает вот это вот с моей теоретической базой. Я ведь ждала, что будет больно и глубоко, а Ричи что-то сделал не так… или нет? Но мой мозг размягчен настолько, и я так хочу спать, что суть противоречий не могу выловить, и только бормочу ему куда-то в шею:
– Завтра! Мы сделаем все правильно завтра!
– Ильза Феррерс, – невыносимо высокомерным тоном отзывается Ричи, – Довожу до вашего сведения, что в этом вопросе, все, что понравилось обоим – то и правильно!
Этот надменный, назидательный тон настолько не вяжется с влажными простынями, сплетенными телами и всем, что здесь только что было, что я прыскаю ему в плечо, и мы оба смеемся, уткнувшись друг в друга…
Мы некоторое время возимся, хихикая и переплетаясь поудобнее, и Ричи, уже засыпая, запирает двери магически – я чувствую брошенное им заклинание, и он ворчит на мой немой вопрос – «У меня здесь, вообще-то, жена спит…»
И хотя я всё равно подозреваю, что что-то мы делали не так, но «жена» и «Ильза Феррерс» настолько красиво звучит, что я позволяю себя подкупить этим словосочетанием, и откладываю разбирательства на потом. В конце концов – ну, у меня же будет целая жизнь, чтобы выяснить, как именно «так» всё должно происходить!
* * *
Утро началось с деликатного стука в дверь.
– Милый? – осторожно позвала моего мужа миссис Феррерс.
– Да, мам, – отозвался Ричи, отрывая голову от подушки, и сонно поводя взглядом.
Потом увидел меня, расслабился и голова, слишком тяжелая для не проснувшегося тела, бухнулась на подушку, плечи обмякли, и вообще, судя по всему, особого беспокойства он не испытывал.
– Дорогой, – деликатно раздалось из-за двери, – Исходя из того, что раньше ты на свою спальню магических замков не вешал…
– Вы раньше тоже в мою спальню с утра пораньше не ломились… – проворчал Ричи негромко.
– А также из того, что родители Ильзы пятнадцать минут назад не нашли ее в комнате, – с нажимом продолжила миссис Феррерс, – Я делаю выводы…
Ричи, смирившись с тем, что доспать недоспанное нему не дадут, бормоча под нос «Да верные у вас выводы, верные!», сел в постели, потер лицо руками, и уже с нормальной громкостью сказал:
– Мам, дай нам десять минут.
За дверью помолчали, и потом скорбно изрекли:
– О, Магия! И он считает себя взрослым и предусмотрительным! Десять минут! Он полагает, что девушка действительно может собраться за десять минут в такой ситуации! – и продолжили ледяным тоном, – Жду вас в отцовском кабинете через полчаса!
А потом свекровь буднично и совершенно благожелательно добавила:
– Комната рядом с твоей свободна, можете воспользоваться второй ванной, скажи Ильзе – я распоряжусь, чтобы туда принесли ее одежду.
Интонации у этой женщины менялись быстрее, чем я успевала определить – действительно ли она испытывает эти эмоции, или лишь демонстрирует их.
– Благодарю вас, миссис Феррерс! – отозвалась я, понимая, что отмалчиваться дальше попросту глупо.
– Это мелочи, – отозвалась она подобревшим голосом, а мы с Ричи переглянулись, и разбежались по ванным комнатам.
– Милая, подойди ко мне, – велел отец через те самые полчаса в кабинете мистера Феррерса.
Родственники сидели здесь же, мои справа, его – слева, в креслах (лорд и леди Феррерс), и по центру, заняв стратегическое место за столом (мистер Феррерс). Миссис Феррерс по-простому оперлась на стол мужа и сложила руки на груди.
Моя семья оккупировала диван и сидела с похоронными лицами.
– Тебя заставили?
Я отрицательно покачала головой, не скрывая улыбки.
Заставили меня, как же…
Подумала, и вслух подтвердила, что всё, сделанное мной, было сделано добровольно и сознательно.
Отец коротко взглянул на дядю Дино, и тот встал, провел ладонью в воздухе перед моим лицом и ниже, к солнечному сплетению, медленно, вдумчиво исследуя меня на предмет магического вмешательства.
Это было немного неприятно – родственники проверяли меня, будто я сама не в силах сказать, было ли насилие с принуждением, либо нет, но здравый смысл однозначно подсказывал, что будь я под воздействием – то как раз с пеной у рта и доказывала бы, что решение было добровольным.
Да и пусть лучше результаты магической проверки будут, чем нет.
На Феррерсов я отчаянно старалась не оглядываться.
Если уж мне было немного неприятно – то им, надо полагать, и вовсе.
– Следов ментального принуждения нет, – констатировал дядя. – Следов физического насилия – тоже.
Я вздернула подбородок, внутренне ликуя…
– Ну что ж, – сказала мама, – теперь расторгнуть обряд будет немного сложнее. Но наша дочь не достигла магической и правовой дееспособности, и не способна самостоятельно принимать решений, относительно участия в магических обрядах без одобрения родителей.
Ощущения были, как будто меня ткнули острым железом в самое больное место.
Внутри меня ворохнулись хорошо знакомые псы.
И пока нарастал обмен репликами – возмущенными, холодными, негодующими – я, отыскав пошатнувшуюся невозмутимость, самым спокойным тоном поблагодарила:
– Спасибо, что напомнила, мама. Думаю, я готова сдать экзамен на магическую дееспособность.
– Это если ты получишь допуск к экзамену, – запальчиво возразила мама.
– Отчего нет? – задавила я эти остаточные трепыхания. – Ты сама не раз говорила, что я давно готова…
– Хелена, ты перегибаешь, – подал голос дядя Дино, а потом…
– Экзамен тебе? Ну наконец-то! Как же ты надоела мне, маленькая дрянь! – выдохнул, поднимаясь, дядя Кирстен, – Предки, неужели я наконец-то от тебя отделаюсь!
Каждое слово втыкалось в меня раскаленной иглой. Каждое. Проклятое. Слово.
Шрамы на лице наставника, которые так и не сумели свести, стали особенно заметны в бьющем из окон свете.
В глазах дяди Кирстена плескалась искренняя, злая радость…
Больно было настолько, что даже мамино желание расторгнуть мой брак под предлогом моей недееспособности, меркло.
Мои внутренние твари хрипели, натягивая поводки – но теперь всё изменилось.
Я сама не поняла, в какой момент – но псы больше не грозились оборвать привязь и пожрать меня. Я была хозяйкой своим тварям, и крепко сжимала натянутые сворки.
Облизнуть губы. Открыть глаза. И вспомнить, как дышать.
– Всё это время вы могли отказаться от занятий со мной. В любой момент, дядя Кирстен.
Слова давались с трудом. Но я очень старалась, чтобы голос звучал ровно. А не скулил сломанной калиткой.
– Как же я тебя ненавижу… Ты не представляешь. Все шесть лет. Каждый день…
Я внутренне скулила от его слов, как от ударов ногами, я сжималась в раненый комочек.
Я пыталась найти объяснения его словам, оправдания… Он мой наставник! Близкий человек! Он…
Но его торжество – оно было неподдельным, я это чувствовала.
И больнее всего было признавать, что за ним есть право. Что за все эти годы я, занятая только собой, ни разу не подумала – а каково ему нянчить меня, вытирать мне сопли?
– Ну что же, – отозвалась я, прячась за холодным тоном. – Я сдам экзамен, и ваши мучения, которые вы могли прервать в любой момент, зако…
Пощечина, обжегшая лицо, была внезапной. От нее мотнулась голова – и что-то знакомо проснулось в груди, и Гнев рванулся вперед, и я почти физически ощутила этот рывок, почти почувствовала, как он отдался в плечо, и что-то темное поднималось наверх, и Злоба, льстивая сука, преданно заглядывала в глаза, извиваясь сухим поджарым телом, умоляла – «Позволь-позволь-позволь!».
Хватит. Хватит, я сказала. У него есть на это основания.
Я вскинула руку с зачатком заклинания-щита, но вторая пощечина смела мою попытку обороны, оставила ожог на непривычной к подобному коже…
И что-то со звоном лопнуло в голове.
– Вы превышаете ваши полномочия, дядя.
В голосе моем не было ничего – только лед. И я чувствовала, как этот лед почти что расползается изморозью от меня.
Я была надменна.
