Kitabı oku: «Перезагрузка», sayfa 3
– Видишь, как, – объясняла мне Гера, – в последнее время много народу повыбивало из наших. Почти в каждом патруле что-то да случается. Дружины расплодились в городе, невозможно стало жить. Оно конечно, навсегда их не уничтожишь. Но надо один раз хорошо ударить, потом какое-то время поспокойнее будет.
А я слушала, и все это казалось мне нереальным. Наивные люди. Вот дураки-то, сказала бы моя мать. Да что они хотят сделать с бандитами, неужели в наших силенках это – разобраться с дружинами? Ведь их много. Среди них есть такие, как дружина Горбатого, и не один ведь он такой – еще Батя есть, еще Хан в Заречье, а это десятки, если не сотни или даже тысячи мужиков, все с оружием, да получше нашего. А еще мелочи сколько, да каждая такая мелкая дружина – как вся наша ГСО, только куда сильнее и опаснее.
В Новограде своя армия есть, охрана – может, они и смогли бы разобраться с бандами, но не станут. Им это ни к чему. Тамошняя охрана только для того и нужна, чтобы начальство, живущее в Новограде, защитить. И сам Завод, конечно.
И вот с этим Ворон с Иволгой надеются справиться?
Дураки, ничего не скажешь. Но я смотрела на лица ребят, смотрела, как Ворон в отдалении с новичками занимается, и понимала, что останусь с ними. Как ни крути, но все эти годы ГСО сохранялась, выживала, и даже больше стала, чем раньше. И хотя все это бессмысленно, так, развлечение одно – было мне понятно, что жить без этого я не хочу и не могу. Будто смерть матери в каком-то смысле освободила меня, теперь я могла делать то, что мне хочется, то, что я считаю нужным.
Даже если это полная глупость.
Если разобраться, вся наша жизнь состоит только из добычи пропитания. До Войны люди, если в книжках почитать, жили богато, покупали машины, брали квартиры и платили за них всю жизнь, но ведь зато у них было нормальное жилье. Беспокоились, какая одежда красивее, телефоны старались купить необыкновенно крутые. Ныне же у нас практически все – кроме начальства, конечно – добывают в основном еду. Рабочие весь день вкалывают только за еду, а потом валятся без сил. Остальные заняты добычей. Например, вот рассказала одна бабка у нас во дворе, что видела кошку – так вокруг подвала силков наставили, не пройти. Каждый надеется, что кошка именно в его веревке запутается, хотя, может, и вовсе не было кошки.
Ну а если не ищешь еду, то что-нибудь другое все время надо. Например, уже холодно становится. Куртка у меня есть, еще старая из ГСО, трофейная. Тогда на вырост была, а теперь как раз. А вот с обувью – вообще никак. В полуразваленных летних туфлях хожу. Оно конечно, на складе и обувь есть, и промтоварные талоны рабочим выдают. Но мне на них теперь не заработать. Решать проблему надо как-то.
Далее, топливо на зиму. Да, зимы сейчас не такие страшные, как после войны. Теплее становится. Когда я маленькая была, вообще на улицу зимой не выходила, пряталась по углам от матери. Потому что зимой выйти – это через пятнадцать минут верная смерть. Хоть как закутывайся. Минус шестьдесят было, а говорят, что и больше. А теперь от силы минус сорок бывает. Однако если растопки не раздобудешь, то сдохнешь все равно.
С топливом я поступила по-старому. Про уголь, конечно, и речи нет, угля мне не купить, хотя иногда привозят, продают. Мы с матерью всегда ходили в лес, это опасно, но что делать? Там, кстати, и грибов можно набрать, надо только знать, каких. И соответственно, валежник, ветки. И вот в свободные дни я стала ходить в лес – промышлять. Возвращалась с огромными тюками, набитыми сухостоем, ветками очищенными – нож теперь у меня есть, по нескольку поленьев тоже приносила.
Беспокоило то, что я почти не делаю запасов еды. А ведь скоро уже будет поздно! Я примерно представляю, сколько и чего нужно, чтобы пережить зиму. Если мы запасали меньше – приходилось туго. Но сейчас у меня нет почти ничего!
Решила я наведаться на пепелище – жутко боялась, но теперь у меня есть хотя бы нож и «Удав». Там почти все лесники унесли. Нашла я там несколько своих старых тетрадей, еще с тех времен, когда в школу к Семенову ходила. Два учебника – по природоведению и русскому языку. Нашла несколько полезных вещей – волчий капкан, например, веревки, дихлофос. И еще они не тронули погребок – яму в яме, мы в погребе сделали еще один потайной схрон. Там продуктов не то, чтобы много, но все же выходит, не зря ходила: полрюкзака картошки, мешочек муки, две банки квашеной капусты, и большая бутыль самогона. Самогон я сразу выменяла на еду, у нас на площадке рядом рабочие живут, они мне дали пять баночек тушенки и мешок сухарей. Ждать зимы с бутылкой бесполезно, зимой спиртное в цене упадет, а еда сильно повысится. Самое то – осенью менять.
Вплотную приблизился вопрос охраны моих сокровищ. Пока я дома, вряд ли кто-то полезет в квартиру, тем более теперь, когда я с оружием. Но вот когда меня дома нет… впрочем, эта проблема стоит у всех. Поговорили с мужиками в подъезде, и вот один привел собаку. С начала войны собаки у нас почти исчезли – их съели. А теперь и у копарей есть, огромные псы, и в городе некоторые покупают у них щенков для охраны, иногда даже псов-мутов. Но эта собака была нормальная, хотя и очень большая. Палевая, с длинной пушистой шерстью и коротко срезанными ушами, звали ее Кара. Договорились понемножку собирать еды на ее кормление. Собака была ненормально умная: запомнила, кто в доме живет, и пропускала всех, а на чужих кидалась.
Конечно, если дружинники полезут, от собаки проку мало: пристрелят. Но если так, воры-одиночки – самое то.
Но надо было укреплять и свою квартиру. Все припасы я складировала в закрытой комнате, еду – в сундук, на сундук раздобыла хороший замок. Так же бабушка поступала, и ничего – ни разу не обокрали. Сложнее с растопкой, ее я аккуратно складывала в углу. Дверь перекрыла еще одним железным листом – в лесу много железа валяется, и в дырку в этом листе вставила опять же замок (два талона пришлось отдать за него). Теперь у меня была надежда, что вот так просто не обворуют.
После этого я сосредоточилась собственно на запасах еды. Самое простое – черви, у нас водятся на Обувной Фабрике, около воды такие подходящие – крупные, полупрозрачные, жирные. Я набирала их в трясине в банки и бидоны. Тара тоже была проблемой! Но тут мне как раз помогла баба Яра, вот тоже еще польза от работы на складе. Там нередко оставались бесхозные пустые банки, ящики и все такое. Баба Яра потихоньку приторговывала всем этим. Со мной не делилась, но банки иногда дарила мне бесплатно.
С червями все просто: провариваешь в кипятке, чтобы точно сдохли и как следует засаливаешь. Соль у нас дешева, на талон мне несколько килограммов досталось.
Пару раз я наведалась к копарям – там хоть и охраняют, а если знать ходы, то ночью можно пробраться на поле и немного картохи накопать. Копари, они трусливые, ночью собак выпускают, но собак не так уж много – сколько там они прокормят? Если аккуратно, то воровать у них можно вполне. Прихватила я и пару кочанов капусты – зимой цинга один из самых страшных врагов.
Но хоть я и была занята выше головы, все равно теперь находила время, чтобы сходить в Танку, в ГСО, к Ворону.
3
– Поздно пришла, – сказал мне Ворон, – но народ еще есть. Иди, набирай себе отделение.
– Они что, совсем с улицы? – спросила я, – вообще не учились?
– Ну неделю занимаются. Кто как. Обучать будешь сама. Бери четырех человек. Мы теперь так будем работать.
И вот я иду вдоль длинного ряда новеньких – надо же, сколько навербовали.
Причем лучших явно уже разобрали другие. Краем глаза я видела на заднем дворе строящиеся группы. Более-менее крепких мужчин забрали всех. Да их и было немного.
Вот наша реальность – стоят в основном молодые девчонки, есть женщины постарше. Даже очень в возрасте есть. Мальчики тоже попадаются, по виду лет до шестнадцати-восемнадцати. На самом деле, может, есть и постарше – но хлипкие.
А вон пацан совсем, лет десяти на вид. Да нет, не мог Ворон десятилетку взять, он с четырнадцати принимает, значит, просто вид такой. Болезнь какая, или просто от голода не вырос.
Было несколько стариков, совсем уже седых, один с палочкой, у другого руки нет. Как они воевать собрались? Тем более, что раз они здесь стоят – значит, боевого опыта нет, в армии не были. Я пригляделась к старику покрепче. Все-таки мужик ведь. Нет, мысленно качнула головой. У мужиков много преимуществ, но есть и недостатки – у некоторых проблемы бывают с тем, чтобы девчонке подчиняться.
Ряд завернул за казарму и внезапно кончился. Я подняла голову – на меня смотрела странно знакомая девушка. Моего возраста, наверное, волосы медовые, глаза карие. Где я ее видела? Не могу вспомнить.
А что, она, кстати, крепкая на вид, здоровая. Пусть будет. Я ткнула рукой в ее сторону.
– Выйти из строя.
Быстро огляделась. А вон же парень очень хороший, странно, что до сих пор не взяли, лет пятнадцать, рост маленький, но крепыш. Вывела и его. Потом увидела женщину постарше с ввалившимся лицом и черными сухими глазами, башкирка, похоже, или татарка. Тоже пойдет. И еще девчонку взяла – маленькая, юркая, меньше меня ростом. Больше просто некого, остальные не лучше на вид. Да иногда такие малышки ничего оказываются – выносливые.
– Отделение, – сказала я, еще раз окинув взглядом свое воинство – за мной! Шагом марш!
Построение я устраивать не стала – они и не умеют еще толком ничего, да и смысла не вижу. На строевой пусть занимаются. Увела свой маленький отряд к хозпостройкам, там есть кусок древнего трубопровода, на нем и расселись.
– Значит так, – сказала я, – я ваш командир теперь. Обращаться можно товарищ сержант. Мой позывной – Маус, в некоторых случаях можно так обращаться. Ну… если интересно, мне восемнадцать лет, в ГСО с тринадцати, то есть уже пять, – два года перерыва я решила пока опустить, – Работала два года на заводе, сейчас меня уволили, работаю на четверть ставки на складе. В ГСО на моем счету двадцать шесть убитых бойцов противника, было боевое ранение, имеются два знака отличия. Теперь ты представься, – я ткнула пальцем в мальчишку.
Тот замялся.
– У меня позывного еще нет… Меня Колей зовут.
Я посмотрела на него, прищурившись.
– Хочешь, будешь Мерлин?
– Чиво? – вытаращил Коля серые глаза.
– Ну это такой волшебник был… в книге, очень древней. Красиво! Мерлин.
Я люблю позывные придумывать. И всегда придумываю красивые, не то, что мой собственный – Маус, надо же!
– Ну… ладно, – согласился Коля.
– Давай рассказывай. Сколько лет, как живешь.
– Мне пятнадцать лет, – покорно сказал новоявленный Мерлин, – живу с бабушкой, родители умерли. Работал у копарей много, ну и так, где придется.
Ясно, почему у него такие плечи широкие. У копарей работка та еще, и с другой стороны, они и подкормить могут.
– А читать умеешь? – спросила я. Коля порозовел.
– Немного. Не очень хорошо.
Дальше о себе рассказала Айгуль, оказавшаяся татаркой. Ей было 46, пятеро детей – все умерли или погибли; год назад она пришла жить в Кузин к сестре, но ту тоже убили дружки, Айгуль, однако, нашла работу в швейной мастерской, так что не бедствует. Клиентка рассказала ей про ГСО, и вот она решила, что надо поучаствовать, да и научиться оружием владеть, потому что жить очень уж страшно.
В ГСО, кстати, многие приходят, чтобы научиться драться, оружием владеть, вот из этих соображений… хорошо, если потом хотя бы в патрули ходят.
Айгуль себе уже выбрала позывной – Леди.
Маленькой девочке с косичками было шестнадцать, на два года моложе меня. Звали ее Настя, и она охотно согласилась называться Вегой, это звезда такая.
Потом я повернулась к девчонке с медовыми волосами.
– Кажись, я тебя уже видела где-то.
Та пожала плечами.
– Может быть. Я тоже на заводе работала.
– А в каком цеху?
Светка, так ее звали, вкалывала в формовочном. Ей оказалось уже двадцать лет, и четыре она оттрубила на заводе, но несколько месяцев назад с ней, как и со мной, случилась беда. Только попалась она не лесникам, а местной городской дружине, и провела у них два месяца. А потом сбежала, и тут ей помогли ребята из ГСО, спрятали, помогли жилье найти в другом районе. Всех родных у Светы тоже убили.
– А позывной я себе уже придумала, – сказала она, – Чума. Можно?
– Можно, конечно, – сказала я, – хотя необычно как-то. Почему Чума?
Глаза ее сузились.
– Чума смертельная болезнь, – пояснила она, – я убивать хочу гадов. Для этого я здесь.
Видно, здорово ей там досталось, в дружине-то. Ясно, для чего они молоденьких девок в живых оставляют.
– Ладно, – сказала я, – вот и познакомились. Значит – Чума, Леди, Вега, Мерлин. Сегодня проведем небольшую тренировку на местности. Оружия вам пока не выдали, да и не надо. Пошли потихоньку.
По пути мы шли свободно и разговаривали. Может, конечно, стоило их сразу учить передвигаться в группе и все такое – но я думаю, важно и чтобы мы просто немного познакомились. По-моему, это помогает. Если ты человека знаешь, доверяешь ему – то и сработанность группы намного выше.
– Я думала, – сказала Айгуль, – тут мужчины одни. Стеснялась даже идти. Но мне клиентка сказала, что мол, ничего, там женщин много. А мужиков-то смотрю, нет совсем.
– Так мужики-то где? – усмехнулась я, – на заводе вон тоже большей частью девки, деды и пацаны работают. Мужики давно все либо в дружинах, либо в лесу, либо в охране. Ну среди копарей еще мужики бывают.
– Мой батя тоже на заводе работал, – возразил Мерлин. Я задумалась. В самом деле, нельзя сказать, что мужчин в городе нет. Вон у нас в доме живут рабочие, взрослые мужчины. Да и в ГСО… Рэмбо вон есть, Злой, Крот, Чингиз. Правда, Крот инвалид контуженный, и лучевая у него была. А Злой в ГСО с четырнадцати лет.
Но все-таки мало мужчин. И это понятно. Вначале их в войну перебило много. Ну понятно, в войну и мирняка много перебило, но многих мужиков сразу забрали в армию, а оттуда вообще мало кто вернулся. Вот и мой отец где-то там пропал, наверное. Хотя и до войны он с нами уже не жил, да и не помню я его.
На завод мужчин охотнее берут. Но еще у них есть возможность устроиться в охрану, в Новограде вон всех здоровых мужчин с руками-ногами берут тут же. И платят им не то, что заводским. А если не в охрану, то куда проще в дружину пойти – лучше шестеркой у Горбатого или еще кого походить, чем работать. Жратва у них есть, самогона – залейся.
А женщину в дружину только с одной целью могут взять. Понятно, с какой. Нет уж, спасибо, пешком постоим. Пацаны пока малы еще, их тоже не возьмут никуда.
Бабе податься вообще особенно некуда. На завод, и то нас берут меньше, чем мужиков. В охрану – и думать нечего, даже баб с боевым опытом не принимают.
А Ворон – тот всех берет. И не зря, между прочим. Не, ну конечно, из мужика боец все равно лучше, он и тяжести лучше таскает, и в технике соображает. И вообще как-то… надежнее, что ли.
Но и наше бабское войско не так уж плохо действует, если разобраться. Дружины нас реально боятся.
Я спросила, кто из ребят в школу к Семенову ходил. Оказывается, все. Но Мерлин ходил недолго, да и вообще ленился, так что мало чего там выучил. А Чума оказалась прямо как я, тоже книги любит. Да и у Палыча пять лет занималась, и как видно, старательно.
Так за разговорами мы дошли до окраины. И тут я свой маленький отряд построила и объявила.
– А сейчас начнем обучение.
На самом деле научиться стрелять, с оружием обращаться – это раз плюнуть. Ничего сложного нет. И они на общих занятиях так и так научатся. Важнее вообще понимать местность, уметь ходить правильно, ориентироваться, соображать, что к чему.
Так что я объявила моему отделению, что сейчас будем учиться работать на местности.
– Кто скажет, где сейчас север?
Они стали оглядываться по сторонам, только Айгуль-Леди молча на меня смотрела. Чего ты, мол, глупости всякие несешь.
– Там, – ткнула в небо Чума. В сторону зюд-зюд-веста.
– Еще версии есть? Нету? Ну так вот. Север мы определяем по солнцу. Мерлин, где у нас солнце встает?
– На востоке, – буркнул он.
– Угу, а садится на западе. Значит, если на север встать лицом, с правой стороны будет восток, а с левой – запад. Понятно?
– А юг сзади, – пискнула Вега, качнув косичками.
– Значит, когда солнце прямо утром встает, то где север? Леди?
Айгуль, видно, не хотелось глупостями заниматься, но она выдавила из себя.
– Ну… тут. На левую сторону от восхода.
– Правильно! Хорошо соображаешь. А потом солнце у нас описывает круг по небу. В полдень оно – в самой высокой точке. Потом едет на запад. Вот сейчас оно где? Правильно. Так вот, чтобы север найти, надо просто к солнцу левой стороной встать… – они закрутились, и я поспешно добавила, – вставать не обязательно! Можно мысленно представить.
– А можно просто компас взять, – тихо буркнула Чума.
– Можно, – согласилась я, – но компаса сейчас нет. У нас вообще со снаряжением так себе. Привыкайте к тому, что есть. Если солнце высоко, понять стороны света трудно, но есть еще и другие способы.
Я объяснила, как определить стороны света по тени от вертикального предмета – палки, например. Это довольно долго, на случай, если сильно заблудишься: надо подождать минут пятнадцать, отмечая тень, и более короткая при этом будет показывать на север. Потом я рассказала, как определять по часам с циферблатом. Часы у нас иногда бывают старые. Старья вокруг хватает.
Потом погоняла их немного по местности. На горку забежали – Леди и Вега сразу сдохли. А Мерлин и Чума ничего, за мной держатся. Хотя и я уже форму подрастеряла за два-то года.
Я объяснила насчет тактических преимуществ высокого положения, показала немного, как оборону вести с горы. Потом мы еще побегали. Два наших слабых звена отстали, я велела Чуме и Мерлину самостоятельно бежать на базу, а сама пошла подгонять отстающих, чтобы они на шаг не переходили. Периодически приходилось снимать АК с плеча и подталкивать прикладом. Но мы все-таки с грехом пополам добежали. Пока прощались, было у меня стойкое ощущение, что завтра девушки больше не придут.
Но что сделаешь? Слабые быстро гибнут. Не придут – может, так для них и лучше.
Бабу Яру понять мне сложно. Вроде бы она и хороший человек. Мне вот помогает иногда. Не злая. Но что-то мешает, что-то в ней не так. Или я придираюсь?
Свободного времени у нее на работе много, тем более, с моей помощью. Я, когда прихожу – мою, убираю склад, ящики переставляю, как она скажет, все в компьютер заношу. И на раздаче стою, когда особенный наплыв бывает. Большинство цехов, как вот и наш, сборочный, в две смены работает – 12 часов днем, 12 ночью. Ха, это только считается так, на самом деле я вкалывала как минимум по 14, ведь ночью народу меньше, на моем месте вообще никто не стоит, так что пока вагонетки подготовишь на утро, еще 2—3 часа проходит.
После смены вечером особенный наплыв, все хотят продукты взять. Но я к этому времени обычно ухожу.
А днем часто никого и нету. Я убираю-раскладываю спокойно, баб Яра сидит, книжку читает какую-нибудь. Книжек у нее много, названия в основном непонятные.
Но иногда у нее возникает желание со мной поговорить.
Говорит она свысока, оно и понятно – начальница, но дело даже не в этом. Как-то так разговаривает, как будто я к другому виду принадлежу. Вроде бы и жалеет меня, но она – человек, а я, например, кошка говорящая. Но голос ее звучит при этом ласково. Не знаю, может, я слишком чувствительная, капризная? Радоваться надо, что начальница на тебя внимание обращает и не ругается.
– Мария, – она меня всегда почему-то Марией называет, – а ты читать где научилась? В школе?
– Не, я до войны еще, сама. Я маленькая еще была.
Она смотрит непонятно и бормочет.
– Последнее поколение грамотных. Деградация. Впрочем, элита останется. Может быть, так и правильнее будет.
– Думаете, все деградирует, раз из моего поколения мало кто грамотный? – спрашиваю я. Пусть не воображает, что я ее не понимаю. Баба Яра фыркает.
– Ясно одно, – говорит она, – ничто уже не будет по-прежнему. Мировой порядок изменился. Мария, а ты не хочешь со мной как-нибудь в Новоград сходить?
Я чуть не подскакиваю. Вот это новость!
– А вы что – ходите в Новоград?
– Я учитель, – говорит она, – на складе так, подрабатываю. Видишь ли, обеспеченные люди о будущем своих детей, к счастью, задумываются. Я ведь филолог по образованию. Учу русскому, английскому.
Видно, думаю я, платят там не так много, раз тебе все равно на складе приходится впахивать.
– Если хочешь, могу тебя взять как-нибудь, – и улыбается мне приветливо, – если, конечно, ты будешь там вести себя прилично.
– Конечно, – говорю я осторожно, – хотелось бы.
– Образованных людей мало осталось, – говорит она, – хороших педагогов ищут.
Я вспоминаю об Иволге. Она сняла угол у одного куркуля, и работу вроде нашла – но небольшую, тоже на четверть ставки. В лаборатории заводской – анализы какие-то делать. Могла бы, наверное, более серьезное место отыскать, но ведь Иволга всерьез занялась ГСО. Вместо того, чтобы о выживании думать, как все нормальные люди.
– А биолог там не нужен? Профессиональный.
– Спрошу, – Яра глядит с интересом, – А откуда ты знаешь профессиональных биологов?
– А у нас баба одна пришла в ГСО. Военная. Но по образованию была биологом до войны.
– Вот как, – начальница поудобнее устраивает протез на полу, – что же, спрошу. Может быть, и биолог пригодится. А тебе бы, Мария, не стрелять надо учиться, а школьные предметы изучать. Подумай о своем будущем! Война закончилась, это уже очевидно. Дальше будут строить, созидать. Появятся университеты. Богатых родителей у тебя нет, единственный шанс в жизни – получить хорошее образование. Станешь, например, врачом – врачи всегда нужны. Подумай о моих словах, Мария!
Я хмыкаю. Как будто я против – учиться! Если бы время было и возможности… А то ведь, кроме работы и ГСО, практически все время бытом занято, поисками еды. И не будешь крутиться – зиму не переживешь. Достаточно я поголодала, чтобы это как следует запомнить.
Да и где учиться? У Палыча уже я все усвоила, что его школа дает – там по 40, по 50 человек сидит, и все в основном читают с трудом. Не будет же он со мной отдельно заниматься.
Нет, странная она, эта баба Яра. Не знаю, чего ей от меня надо.
– Баб Яр, где мне учиться-то? Школы-то нет.
– Читай книги! Да, электронных приборов не достать, а бумагу давно сожгли на растопку, но если поискать – книги найти еще можно. Я же нахожу. Можно выменять, если знать, где.
Она стряхивает пепел в жестяное ведро-мусорку.
– И не называй меня бабой Ярой. Какая я тебе баба? Мне пятидесяти нет. Меня Ярославой зовут.
Возвращаюсь домой в темноте, но теперь это не так страшно. Ведь идти через город. У самой Комсомольской Площади мне патруль ГСО попался. Все новые – в лицо я ребят знаю, а так – нет. Отсалютовали друг другу и разошлись. Я пошла через темную площадь, асфальт наполовину выкорчеван, дома разрушены с одной стороны – а с другой постамент какой-то большой, там статуя была, а теперь ее снесло. А вот в Ленинском на площади, там один памятник сохранился, кстати. Я размышляла о том, что теперь с печкой делать. Скоро уж октябрь, надо будет топить. Купить буржуйку на барахолке можно, не вопрос, но у меня ни талонов, ни чего-то ценного нет. Прямо отчаяние иногда подступает, как подумаешь, как выживать дальше. И главное, обидно, ведь у нас с матерью уже все было, налаженное хозяйство, и печка была хорошая, каменную собрали за несколько бутылок самогона; мебель была уже, запасы в погребе. Ну хорошо, еды все равно не хватало, но хоть хозяйство собрали. И вот – все, пришли какие-то сволочи, которые ни дня не работали, и отобрали. И теперь как хочешь, так и выживай. Причем соберешь все снова – и придут дружинники, собаку убьют, дверь вышибут, им трудно, что ли, и опять на колу мочало – начинай с начала. Еще скажи спасибо, что в живых оставили. Обидно до ужаса.
Но отчаянию и обидам предаваться нельзя, сдохнешь. Надо думать, как жить. Подходя к дому, я уже в голове решение выстроила. Раз нельзя достать нормальную железную печку, остается что-то самой собрать. Очаг из камня. Маразм это, конечно, но у нас одну зиму был такой очаг, и ничего, пережили. А теперь ведь и зимы вполне сносные, терпеть можно. Надо только знать, как собирать, а я не знаю. В нашем доме печник один живет, берет только дорого. А можно в ГСО поспрашивать, кто-то из стариков вполне может помочь.
С этими мыслями я вошла в подъезд, освещенный полной луной через прореху в крыше и стене. Кара сверху зарычала.
– Ну тихо, тихо! Это я!
Собачий силуэт наверху, в лунном свете, вильнул хвостом и исчез. Я поднялась на свой этаж и тут же рефлекторно прижалась к стене и выхватила «Удав». В следующую секунду поняла, что зря, и пистолет опустила.
Это была очень маленькая фигурка. Ребенок. У нас в доме детей много, в лицо я их, конечно, не узнавала. Этот – не понять даже, девочка или мальчик – сидел, скрючившись, на ступеньке, прижавшись к стене.
– Ты чего тут сидишь? – спросила я. Ответа не было. Ну вот зачем я с ним заговорила? Я домой хочу, хлеба пожрать и отдыхать уже.
Я подошла к малышу, присела на корточки.
– Ну? Чего сидишь-то тут?
– Мама не пришла, – из глазенок полились слезы, – дядя пришел… сказал, что если я домой… то они меня съедят.
Оно всхлипнуло.
– Ну-ка тихо! – велела я, – тебя как зовут?
– Дана, – прошептало оно, и я поняла, что это девочка.
Путем несложного допроса мне удалось выяснить следующее. Дане восемь лет. Она жила тут на третьем этаже с мамой. Вчера мама ушла за червями и велела дочке сидеть дома.
Но вечером она не вернулась. Дана послушно сидела дома всю ночь, хотя ей было очень страшно, и весь сегодняшний день. Мама так и не пришла, а вместо нее явился незнакомый дядя с какой-то девицей, взял Дану за шкирку и пинком выкинул на лестницу. Пообещав убить и съесть, если она вернется.
– Горе мое, – пробормотала я, – ну пошли ко мне, что ли.
Дома я нарезала червей, поделила хлеб на две половинки, которые вышли очень маленькими. Червей пришлось резать больше, чем я планировала. Дана с удовольствием налегла на еду. Я смотрела на нее с некоторым сомнением. Она была рыженькая, большеглазая и очень мелкая, я бы дала ей лет пять-шесть. Впрочем, у них же все поколение такое, мелкое и больное. Совсем другое, чем наше. Это я еще видела довоенную жизнь. Конечно, и тогда особой нежности от матери не было, кроме поджопников. Но я помню блины, помню маленькие шоколадки «Аленка», блики солнца в чистых лужах после дождя, детскую площадку с разноцветными качелями и лесенками. Помню, как мы играли во дворе, пупсиками хвастались. Хотя подробности уже забылись. А эта Дана… странное имя. Она вообще ничего не помнит, для нее вот так, как сейчас, было всегда.
Ну и вот зачем я ее притащила? Что я буду с ней делать? Мне одной-то не выжить зимой. Конечно, может быть, ее мать вернется. Но судя по тому, что пришел «дядя» – видимо, нет. Так бывает. Нужна хата – хозяев выследят, убьют и занимают.
Да и кто так делает вообще? Она мне чужая, никто. Куда я ее теперь дену? В сущности, я ее взяла просто потому, что на лестнице оставить невозможно. Это как – я буду жрать, спать, и знать при этом, что там на лестнице маленькая сипилявка сидит и плачет голодная, и скоро помрет? Нет, конечно, это дело обычное, и я много такого видела, когда дети копыта отбрасывают. Но вот так, когда это прямо на твоей лестнице – как-то не по себе.
Ну а теперь как выгнать? Еще труднее.
– У тебя родные есть, кроме матери? – спросила я, – бабушка? Отец, может? Тетки?
– Я не знаю, – грязное личико с разводами слез уставилось на меня.
– Никого не знаешь? Не видела никогда?
Девочка молча покачала головой. Я вдруг сообразила, кто была ее мать – тихая, маленькая женщина сверху. Такая незаметная, я с ней, кажется, ни разу даже парой слов не перекинулась.
– Ладно, давай спать ложиться. Утро вечера мудренее, – выдала я бабушкину премудрость. Дана заснула сразу же, а я долго ворочалась на тряпках.
Во мне вдруг проснулась мать. Все-таки привыкла я ее слушаться. Не из-за тумаков, я уже четыре года как могла сдачи дать и не боялась. Но привыкла, что мать лучше разбирается в жизни, больше знает, и без нее мы пропадем. Хотя если разобраться – чего она там лучше знала? Огород решила посадить… толку было с того огорода?
И вот теперь мать будто смотрела на меня и говорила укоризненно:
«Ну вот я всегда же говорила, что ты дура, дура набитая! Ходишь в это ГСО… О себе надо думать! Ты девочка! Тебе надо не ружьем махать, а вон замуж могла бы выйти за нормального мужчину. За охранника, например. Вон Люська вышла, и смотри, живет в Новограде, двоих детей родила, все здоровые, питаются хорошо. А ты? Идиотка. И теперь еще притащила девку сюда. Как же, помрет ведь ребенок! Тебе уже пора спуститься с небес на землю и жить в реальном мире, доча! Тебе-то какое дело до этой девки? Почему ты за всех должна отдуваться и обо всех думать? Дура ты, просто дура – и все! Думаешь, ты такая добренькая? А нет! Ты просто идиотка, вот и все, я всегда говорила, что ты идиотка и с этого помрешь. Вот как меня не станет – так и ты сразу помрешь. Давай, давай все раздадим! Все людям раздадим, последнее – и будем сидеть лапу сосать, пока не сдохнем обе!»
И главное, я понимала, что мать права, и я – набитая дура. Отдавать надо, когда у тебя ресурсов много. А мне самой на зиму не хватит, я сама, может, не выживу. Даже вот сейчас хлеб этот несчастный делить так тошно было, так хотелось уже сожрать этот кусок… а ведь так будет всегда теперь. Ну ладно, если надо – то я могу. Я всегда могу, если надо. Но ведь получается, что не надо. Что неправильно это. Только те выживают, кто умеет быть жестким. Мне своего ребенка надо родить еще и вырастить. А я эту девку притащила.
И в то же время я не знала, как ее теперь выставить. Вот как? Надо быть жесткой, да. Надо встать завтра с утра и сказать – ну вот что, дорогая, вон дверь, вон лестница. Иди ищи своих родных, а я тебе никто.
А я не жесткая, я дура какая-то слабая.
Вот Ворон или Иволга – они жесткие. Правильные, настоящие люди.
Но блин, поняла я – они бы не выгнали девчонку на улицу.
Эта мысль так меня удивила, что я широко открыла глаза. Вгляделась в темноту – сегодня была ясная ночь, и редкая гостья – Луна горела в окне.
И так у меня с одной стороны голосила мать – про выживание, про дурость и все такое. А с другой стороны молча стоял Ворон. Даже ничего не говорил, просто так стоял там, с дагестанским кинжалом на ремне, с гауссовкой своей через плечо. А в середине как будто стояла я с Даной, и ручонка у нее была такая маленькая и слабо, вяло держалась в моей ладони. И так, с этой картинкой в голове, я наконец заснула.
