Kitabı oku: «Перезагрузка», sayfa 4
Чума и Мерлин делали у меня успехи, Леди отставала по физической подготовке, все же сказывался возраст, а в остальном тоже работала хорошо,. И только Настюха-Вега оказалась слабенькой, ошиблась я, ведь иногда такие вот маленькие юркие девчонки бывают отличными разведчицами или снайпершами. Но Вега и стреляла так себе, из «Удава» средненько, а автомат ей было держать тяжело. И соображала плоховато. Ну ничего, как говорит Ворон – не умеешь – научим, не хочешь – заставим. Вега по крайней мере старалась, ничего не скажешь.
В середине октября мои ребята, кроме Веги, сдали первый зачет. Настюхе придется еще поготовиться. Остальным разрешили ходить в патрули. В первый патруль распределили меня с Чумой и Мерлином, в Ленинский район – тьмутаракань, опасные места.
Я не очень хорошо знаю Ленинский. До ГСО там, почитай, никогда и не бывала. Основные вехи мне знакомы – Площадь, Больница, но по большей части Ленинка состояла раньше из похожих друг на друга микрорайонов, даже теперь еще видна эта планировка; если смотреть сверху (мы как-то с беспилотника снимали) – груды щебня и обломков лежат аккуратно, квадратами. Мы пробирались среди этих гор. Здесь мало кто живет. Лишь впереди высился гигантский остов дома, почему-то он сохранился, единственный. Не дом – целый домище, башня. Если посчитать – этажей точно больше десяти будет, хотя верхние развалены. В сумерках остов выглядел зловеще.
– Это что – дом? – Мерлин остановился, задрав голову и раскрыв рот.
– А ты как думал? Конечно. Здесь все такие дома стояли, квадратами, вот так, – я показала, – И не задерживайся, пошли!
– Как же они наверх-то лазили? – удивился Мерлин, – В мирное время?
– Дурак ты, что ли? – обернулась Чума, – У них лифты были.
– А-а, точно, – Мерлин споткнулся о длинную железную проволоку и выматерился. Я открыла рот, чтобы объяснить ему, что проволока может оказаться и растяжкой, но тут впереди что-то подозрительно шелестнуло. Я замерла, подав ребятам знак стоять тихо.
Вряд ли там что-то опасное, но АК я c предохранителя сняла. Сделала несколько бесшумных шагов вперед, поводя стволом. Прижалась к торчащей вверх бетонной плите, заглянула за нее.
Вроде ничего особенного – копнушка. Многие так живут. В лесу можно землянку выкопать, а в городе делают копнушку в груде обломков, надо только место хорошее найти, иногда части стен внизу сохранились, фундамент, подвалы. Иногда это почти готовая хижина, только вход освободить и укрепить, ну и какое-то подобие двери навесить. Без замков у нас нельзя. Здесь дверь была крепкая, железная и открыта наполовину. И там, внутри, творилось нехорошее. Голоса раздавались – грубые, мужские, а потом женский писк. Гремело что-то.
Можно, конечно, пройти мимо, но для чего мы в патрули-то ходим?
Ползком по стене я протиснулась к окошку – оно было не закрыто ничем, просто для света дырку оставили. Заглянула внутрь осторожно.
Трое. Трое дружинников, как видно, пришли пошарить, расшвыряли всю ломаную мебель. Какие-то обломки, бумажки по всему полу были раскиданы, мужики весело гоготали. Две женщины сидели в углу, на древнем диване, вжавшись в стену, смотрели на происходящее с ужасом. У одной руки были связаны, вторая, совсем старая, до того перепугалась, что чуть ли не в стену вросла.
Картина ясна. Я осмотрела местность вокруг копнушки: дружки, как всегда, идиоты, и охрану не подумали поставить. Впрочем, им здесь бояться некого, так они думают. Пришли кур пощипать.
Я вернулась к своим. Коротко обрисовала ситуацию.
– Чума, ты со мной, Мер, стоишь на дверях в карауле. Всех выпускать, никого не впускать, самому не светиться.
Переключатель АККМ я сдвинула на гранатомет. Мы подкрались к дверям, я заглянула – внутри никаких изменений. Прицелившись в самый дальний угол от женщин, я нажала на спуск. От грохота даже мы слегка присели. И тут же я нырнула в хижину, Чума за мной.
Я все-таки целилась гранатой не в дружков, а так, в белый свет, лишь бы не попасть в женщин. Поэтому один из бандитов еще стоял – вернее, сразу отпрыгнул к стене, поднимая ствол. Пока я переключала АК обратно, Чума успела дать очередь, и в ту же секунду раздалась ответка, и что-то мощно и больно толкнуло меня в грудь, в броню. Пока я падала за ближний угол, под защиту стола, и Чума тоже искала укрытие за мебелью, дружок, видно, в отчаянии, рванулся вперед. Я увидела поднятый ствол Чумы и крикнула:
– Не стреляй!
И вдогонку удирающему дружку:
– Помни ГСО, гад!
Мерлину я велела всех выпускать, так что шансы уйти у дружка были. В этот момент один из лежащих на полу дотянулся-таки до своего карабина, но Чума среагировала быстрее меня – грохот, и раненый бессильно уронил голову с развороченной лобной частью.
Третий дружок был разорван гранатой чуть не в куски. На него даже смотреть было противно.
Я встала. Подошла к женщинам. Вынула нож, и бабы мелко задрожали в ужасе.
– Руки давай! – велела я и разрезала веревку на руках той, что помоложе, и видно, как-то сопротивлялась.
– Мы из ГСО, бояться не надо, – добавила я, – на вашем месте я бы на пару недель ушла из этого дома. Дружки могут снова явиться, а мы охрану поставить не можем.
– С-с-ппа- сибо, – выдавила более молодая из женщин.
– Не за что, – усмехнулась я. Какое тут спасибо… Я повернулась к Чуме. Та была совершенно спокойна, молодец, я так и знала, что из нее толк выйдет. Стояла посреди комнаты, держа в руке какую-то бумагу.
– Глянь, Маус, какая фигня тут у них, – она хотела продолжать, но я мотнула головой.
– Уходим! Нечего здесь торчать.
– Возьмите с собой, – неожиданно заговорила старуха. Я в удивлении уставилась на нее.
– Возьмите листовку с собой, почитайте… и приходите к нам. Это спасение! Вы же хотите спастись?
Она вскочила, подобрала еще одну бумажку и стала совать мне. Я взяла и положила листовку в карман – некогда спорить.
– Уходим, Чума, – повторила я. И тут мой взгляд упал на убитого. Не гранатой, а пулей в лоб. Он лежал, широко раскинув ноги в армейских берцах. И кстати, мужик небольшого ростика, хилый довольно.
– Подожди! – я кинулась к убитому дружку. Да, противно, мерзость. И вообще преступление даже, мародерство. Но сдохнуть зимой без обуви – еще хуже. Вскоре берцы, связанные за шнурки, болтались у меня через шею. Заодно я прихватила оба ствола и несколько рожков к ним, больше ничего интересного у дружков не нашлось.
– Собирайте вещи и уходите как можно скорее. Они могут прийти снова, – кинула я через плечо, и мы вышли. Думаю, бабы и сами догадались бы свалить отсюда.
Я выбрала хорошее укрытие за крупным бетонным блоком, и мы засели там. Может быть, что дружки в ближайшие час или два вернутся, и тогда все пойдет прахом. Конечно, надо бы дальше район патрулировать, но мы сегодня и так сделали что смогли.
Лучше дать возможность спасенным спокойно уйти.
Чума так и была спокойной, как слон. Лицо такое довольное даже, расслабленное. А вот Мерлин вспотел, и глаза его блестели.
– Мы их завалили, – вдруг сказала Чума с заметным удовлетворением. Я кивнула.
– А зачем ты отпустила третьего? Эту сволочь…
Она не договорила, но я ее поняла – эту сволочь надо уничтожать, и чем больше, тем лучше.
– Чтобы сообщил своим, что ГСО действует.
– Но разве он не приведет своих сюда еще раз?
– Дружки бы все равно снова наведались. Может, через несколько часов. Если кто-то пошел – и не вернулся, они бы проверили. Конечно, если путевая дружина, а если так, мелкая банда, то они ни в каком случае больше не придут. А вот насчет того, чтобы про ГСО слухи распространять – это приказ Ворона.
– А-а, – протянула Чума.
– Я хотел того пристрелить, ну которого вы отпустили, – сказал Мерлин, – прям сильно хотел.
– Ну и правильно, приказы надо выполнять, – кивнула я, – правильно, что не стрелял.
Мерлин промолчал и отвернулся. Я взглянула на его лицо, с коротким, слегка вздернутым носом. Вот у меня нос на конце – как картошка, я бы такой вот хотела, маленький, аккуратный. Светлые глаза Мерлина блестели в сумерках.
– У тебя родителей дружинники убили? – спросила я вдруг. Мы на личные темы редко набредаем.
– Не-а. Мамка давно померла, болела. А папку убили охранники.
– Как? – удивилась я.
– Да поругался он. Мне потом рассказывали. Менеджер ему ползарплаты штраф навесил, а бате же еще меня с бабушкой кормить. У нас есть-то нечего было. Даже не знаю, за что штраф, говорят, не по делу совсем. Ну папка с ним поругался. Слово за слово, батя ему в морду и дал. А тут охрана. Мне тогда двенадцать лет было.
– Что эта охрана, что дружинники – в принципе, все одно, – мрачно буркнула Чума. Я задумалась. В общем-то, конечно, разницы никакой. Платят охрам нормально, так что грабить они не грабят. Но вот с завода уходить по вечерам мы, девчонки, старались вместе. Потому что известно – одна пойдешь, а эти еще и нагонят. Некоторые, правда, наоборот специально за охрами бегали, ведь это перспектива – женится, будешь в сытости жить. Да только мало кто такой счастливый билет вытягивает. В основном они ведь поматросят и бросят, еще и с брюхом.
Я повернулась, и в кармане у меня что-то зашуршало. А, это их листовка. Я вытащила бумажку. Уже смеркалось, но буквы все еще были хорошо различимы.
«Церковь Блаженства
Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела.
8Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью, 9и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла.
10Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.
11Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.
12Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была – так, как и ночи.
Так сказано в священной книге Библии, брат, и тому мы были свидетелями. Пророчество Божие исполнилось! Град и огонь падали на землю, большая гора низверглась в море, и вода стала смертельной. Мы видели, как день и ночь смешались и не были светлы. Но еще не вострубили три других ангела, и еще ждут нас ужасные кары!
Ибо сказано:
Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить.
21И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем.
В наши дни не осталось сомнений в Слове Божьем. Но и сегодня не каются люди в делах рук своих! Но пока не вострубил Седьмой Ангел, у тебя есть еще время покаяться.
Пастыри лживые соблазняют тебя молиться Христу – но молятся они Антихристу. Христос же зовет всех в свой сад блаженства. Хочешь ли ты есть досыта изысканные яства, лежать на свежей траве и на мягких ложах, нежиться в объятиях любимых и близких? Христос – Дверь, ведущая к блаженству. Неужели оставшись грешником, ты предпочтешь страшные мучения от саранчи и еще более ужасную гибель? Просто шагни в дверь! Мы не требуем и не ждем от тебя ничего – мы предлагаем спасение, легкое и простое – приди же к нам, и мы поможем тебе в твоем отчаянии, в твоем горе, в твоей безысходности. Улыбки и счастье, благоденствие и сытость ждут тебя!»
И еще полстраницы было исписано подобной белибердой. А внизу указано, как найти пресловутую Церковь Блаженства. Они располагались как раз тут в Ленинском, в Больнице. Я сунула листовку обратно в карман. Уже смеркаться начало.
Внизу у копнушки возились хозяйки квартиры – они сложили пожитки на большую тачку – молодцы, заранее озаботились такой вещью. И уходят оперативно.
– Что это за Церковь Блаженства? – поинтересовалась Чума. Я пожала плечами.
– Хрен знает.
Церквей и прочих сект я видела уже немерено. К Семенову в школу иногда приходил православный священник. Молодой поп с рыжей бородой. Надо отдать должное, такой белиберды он не нес. Хотя как-то тоже про Откровение этого Иоанна рассказывал. Надо же, видно, этот Иоанн и правда что-то там прозревал про будущее. Но вот так прямо поп не связывал эти пророчества с нашим временем. Он все больше про душу, про грехи рассказывал, про соединение с Богом в любви и все такое прочее.
Я даже как-то сходила с ребятами в церковь в нашем Центральном районе. Там очень хорошо было, красиво внутри, все стены облеплены блестящей фольгой, две иконы старинные висели. И дух такой благостный внутри, как будто успокоение на тебя находит. Стресс снимает. Но что мне не понравилось – со всех обязательно пожертвование требовали. У меня талонов тогда не было, так я сухарь отдала. Не, ну понятно, им на что-то жить надо. Но все равно неприятно.
А еще я разных видела – кришнаиты, например, у нас недалеко жили, еще какие-то баптисты, тоже брошюрками размахивали. Был йог, так он даже в ГСО явился проповедовать. Одна сектантка мне Библию подарила просто так. Еще некая христианская группа вроде детский приют организовала, но дети оттуда разбегались, как только возможность была. Короче говоря, сект этих и религий у нас в одном только Кузине столько развелось, что уже шагу не ступишь, чтобы в какое-нибудь спасение не вляпаться. Непонятно даже, чего мы все до сих пор такие неспасенные ходим.
Сектантки, между тем, уже собрались, барахлишко свое пленкой накрыли, молодая впряглась в тачку, и пошли они по направлению к Больнице. Наверное, в своей церкви защиты искать – тоже, в общем, верно.
– Все, уходим! – я поднялась, – продолжаем патрулирование! За мной.
4
Зима между тем надвигалась стремительно. В Кузине появились желтые, сухие листья – их несло ветром с лесной стороны. Раньше, судя по фотографиям, в городе тоже было много деревьев, а теперь они разве что в Парке сохранились, ну может, еще в Дождеве. Но самое ужасное – холод. Зима – время выживания. Не то дело летом – там и с голоду не умрешь, трав много, грибы идут, ягоды, можно у копарей воровать, если умеючи. Опять же, жуков много, червей. Некоторые рискуют рыбу ловить, я – нет. И об одежде меньше надо думать, и о тепле. А вот зимой… после зимы, как снег оттает, по улицам много мертвяков лежит. После войны, бывало, вообще на каждом шагу, но и теперь еще попадаются. Идем, помню, в апреле, мать мне на каждый труп показывает и что-нибудь назидательное говорит, мол, не хочешь так лежать – надо слушаться и делать, что тебе говорят. В глобальном смысле она была права, конечно.
Плохо, плохо осенью работу потерять. Но зимой было бы еще хуже. Так я за месяц хоть успела запас какой-то сделать – грибов насолила, червей. К тому же шесть талонов в неделю я продолжаю зарабатывать. Берцы у меня теперь есть, зимний камуфляж нашелся на складе у Ворона, все же ГСО не такая уж бесполезная штука, как мать думала. И проблема печки, что важно, решилась.
Дед-оружейник, позывной Сом, оказался еще и печником. Мы с ним поговорили, и за три талона (от сердца оторвала!) он сложил мне вполне приличный очаг, даже с трубой-вытяжкой (материалы я сама, конечно, разыскала). На оставшиеся три талона я взяла крупы, крупу варить выгоднее, чем есть хлеб – на дольше хватает.
Правда, теперь у меня была Дана. И она, черт возьми, несмотря на восемь лет, ела довольно много. Кажется, я начинаю понимать собственную мамашу!
Правда, Дана оказалась лапочкой. Мать ее так и не вернулась, конечно, но девочка вела себя идеально. Не рыдала, не истерила. Сидела дома спокойно, пока меня нет, даже на улицу поиграть выходила редко. Сделала себе из тряпочек и палочек какие-то куклы и играла с ними. Приду домой – а дома чисто, подметено, очаг затоплен, каша сварена, и сама она еду не трогала. Стирала даже свои шмоточки в корыте. Опять же, ходила со мной на заготовки и помогала таскать домой дрова и ветки – мы большую поленницу у стены сложили.
Еще оказалось, что Дана умеет читать, мать научила. Но из книг у меня были только два учебника (еще Библия была халявная, но я ее отдала одной верующей бабульке, мне-то зачем). Эти учебники Дана читала целыми днями. Дома, рассказала она, у нее были детские книжки. И игрушки тоже. А ведь ее дом – всего пролетом выше. Разговаривать с налетчиком, который там теперь жил со шмарой, бесполезно. В смысле, я могу с «Удавом» прийти и поговорить – хотя и у него стопроцентно есть ствол. Но мне же потом жить здесь дальше.
Поэтому я выждала момент, когда бандита со шмарой не было дома – как-то вечером. На двери у них висел замок, пришлось его отстрелить. Кара залаяла, но больше на шум никто не выглянул, не принято это у нас. Дверь легко подалась, и я вошла в квартиру.
То ли Дана с матерью жили получше меня, то ли – что скорее – у бандита были средства квартиру укрепить, но здесь все выглядело отлично, прорех в стенах нет, окна стеклянные, даже мебель – страшненькая, конечно, но целая. Долго я разглядывать все это дело не стала, мне нужно было найти вещи Даны. Перерыла я обе комнаты, но ни игрушек, ни детских книг не нашла. И что еще обиднее – не нашла одежды для Даны, а это было сейчас самое существенное.
В компенсацию на кухне я ссыпала в мешок две буханки хлеба, пачку соли, несколько яблок (ничего себе!), пять банок тушенки и десяток – сгущенки. Вот у нас и лакомство появилось! Вечером мы с Даной устроили натуральный пир, хрустели яблоками, наворачивали кашу со сгущенкой. Надо было закатать фрукты в виде компота либо варенья, да ведь сахара у меня нет. Поэтому яблоки мы просто съели в следующие дни. Совесть меня нисколько не мучила. Конечно, красть нехорошо, но я же не воровала, а забрала законное имущество Даны.
Что по этому поводу думал бандит, я так и не узнала – откуда ему понять, кто ограбил квартиру.
Еще нужно было решить проблему одежды к зиме для Даны.
Я вспомнила, что Айгуль работает в швейной мастерской и спросила у нее насчет перешива одежды. У меня еще оставалась старая куртка, и ее вполне можно было переделать. Я и сама шить могу – но где я возьму иголки и нитки? Айгуль не только обещала их принести, но предложила сама переделать курточку. И не только перешила, но через несколько дней приволокла утепленные ватные штаны на ребенка.
– У нас обрезки остаются… я сшила, – пояснила она, застенчиво улыбаясь. Я смотрела на нее, и стало мне неловко – ведь я их прикладом гоняла…
Еще я смайстрячила из ненужных тряпок смену трусиков и еще одно платьишко для Даны. А то до сих пор ей приходилось стирать белье, когда очаг горел, а потом подвешивать над очагом и ходить голышом, пока не просохнет. У меня-то пара смен белья и вторая футболка уже имелись.
Но все равно оставалась проблема обуви.
Рабочие стали часто брать на складе одежду и обувь. Конечно, с неохотой – ведь вообще-то зарплаты только-только хватает на еду. Значит, если человек возьмет валенки или ватник – неделю придется поститься. Но что поделаешь, барахло тоже нужно.
На раздаче тоже работала я. Вообще когда я приходила, Яра предпочитала ничего больше не делать, ну разве что конторскими записями занималась иногда. А так – сидела читала свои книги с мудреными названиями, каждый раз – другую. И откуда у нее столько книг?
Я однажды спросила:
– А у вас нету каких-нибудь детских книг? Для ребенка лет восьми?
– А зачем тебе? – Яра взглянула на меня из-под очков.
Пришлось рассказывать. Мне было неловко – вот взяла обузу на свою шею и теперь еще к другим пристаю с просьбами.
– И она читать умеет? Это неплохо. Надо бы ей в школу ходить, ты об этом думала?
Может, и думала, но честно говоря, пока меня другие заботы мучили. Хотя Яра права, если обувь достану – надо будет девчонку в школу к Семенову отправить. Но не канючить же и валенки для Даны.
– Книги я тебе принесу, – пообещала Яра. И через день, когда я снова явилась на работу, бац – выложила целую стопку ярких раскрашенных книжек, еще – альбом и несколько цветных карандашей.
Дана книжкам, конечно, обрадовалась. И рисовать тут же стала в альбоме. На следующий день пришла я поздно – сначала занимались в Танке, потом до одиннадцати вечера патрулировали. Дана показала мне рисунки. Молодец, экономная – всего два листа изрисовала мелкими-мелкими картинками. Понимает, что бумагу достать не просто. Наверное, мать ей еще объяснила.
– Вот посмотри, – показывала она мне картинки, – это арта по городу стреляет, а дети бегут.
Нарисовано было не очень понятно, но после объяснений становилось видно. Действительно, дети куда-то бегут, волосы на голове дыбом стоят у них. Это одно время у нас были обстрелы по городу, когда китайцы с Ак-Ордой, то бишь с казахами схлестнулись. Одно время у нас тут казахи городом как бы владели. Но правда, для нас никакой разницы нет – что при русских, что при Орде, что при китайцах, все одинаково, никому до людей нет дела. Китайцы, правда, Завод старенький наш восстановили, но стало ли городу от этого лучше? Да в общем, нет. До того у нас благотворительная раздача со складов бывала, а потом хозяева Завода все припасы забрали к себе.
Видно, Дана обстрелы запомнила, хотя очень маленькая тогда была.
– А это муты, – показала она следующий рисунок, – мама, папа и дети.
Папа был похож на помесь медведя и обезьяны и ходил на задних лапах. Мама – на олениху почему-то. Или козу, но тоже с лапами. А дети – кто во что горазд.
– А это боженька на облаках сидит, и к нему ангелы души уносят, – пояснила Дана следующую картинку. Ангелы напоминали плотоядных комаров с добычей в лапах.
– А ты в Бога веришь? – спросила я ее. Дана сказала, что да, и что она крещеная же. А я вот даже не знаю, может, мать меня и крестила в детстве. Да я все равно ни во что особо не верю, ну какой тут Бог? Ясно же, что никакой у нас тут не Апокалипсис, и не всадники там разные с ангелами, а просто война обыкновенная. Размолотили все к ядрене фене. Был бы Бог, все бы по-другому как-то было.
Но я Дану разубеждать не стала, это же хорошо, когда человек верит, сразу жить легче.
Еще Дана нарисовала принцессу с принцем, олигарха в замке и довоенную жизнь (там была семья с детьми). Все эти люди у нее сидели за накрытыми столами, и столы ломились от яств. Что конкретно за еда – на рисунке не разобрать, но Дана мне перечисляла с упоением: «А это каша! А это червяки запеченные. Сгущенка, целое ведро. Картошка. Яблоки. Грибы. Земляника. Мясо настоящее». Так по ее мнению питались все эти счастливые люди. Вообще мечты у нее были в основном какие-то гастрономические. В принципе, я ее понимаю, я иногда глаза закрываю перед сном и стараюсь вспомнить, что мы ели до войны. Блины вот помню, например, яичко всмятку. Вкус уже забылся, но помнится ощущение волшебства. Я Дане даже не рассказываю, чего зря душу травить? Она ведь даже представить не сможет.
Еще она нарисовала семью самолетов: самолет-папа – это бомбардировщик, конечно, большой такой, толстый. Самолет-мама и самолеты-дети. Они летали по всему миру, и самолеты-дети таскали в брюхо к папе разные опять же съестные продукты.
В общем, есть фантазия у девочки, ничего не скажешь.
С книжками хуже получилось. Она, конечно, тут же стала читать. Я тоже их почти все уже раньше прочитала. Но Дане многое в книжках было непонятно.
Про деньги – например, почему Буратино носился с золотыми монетами, – я еще как-то ей объяснила. Хотя сама не очень понимаю, что это такое.
– Ну понимаешь, это вроде талонов, раньше так было – но на эти талоны можно взять не только вещи на складе, а вообще что угодно. И складов было раньше очень много.
Сказки у нее пошли хорошо, только пришлось объяснять, что такое «пирожки», кто такие гуси и дракон («это такие муты, да?»), и почему царь не мог шарахнуть по дракону, например, из «Торнадо», и все проблемы были бы решены.
Дана в результате всего этого просекла, что я невероятно много знаю, ну с ее точки зрения, и стала просить меня по вечерам, если я не слишком поздно возвращалась, что-нибудь ей рассказать о довоенной жизни.
Я и рассказывала. Но по правде сказать, я сама так мало уже помню, что многое приходилось досочинять. Ну и ладно, главное – Дана была довольна.
Между тем момент нашего запланированного наступления пока откладывался.
Хотя командовал ГСО по-прежнему Ворон, но Иволга все время была с ним рядом. Честно говоря, оно и понятно, почему. Ворон – он классный, конечно, но никакого образования у него нет. Он просто воевал много. А Иволга аж целый капитан. Это по ее идее ГСО переформатировали. Иволга сказала, что в современной армии так тоже делают. Я командовала своим отделением из новичков – в основном пока что их обучала. И то же делали все старослужащие вроде меня.
Вообще учились мы теперь гораздо больше, практически все время, пока не были в патрулях. Откуда-то появились несколько беспилотников, и теперь ребята, шарящие в технике – в основном с завода или кто раньше по профессии техником был – учились ими управлять.
В начале ноября мы совершили налет на базу мелкой дружины Хана, это наша городская казахская мафия. Все оказалось довольно просто: атаковали с трех сторон, ворвались в расположение, дружки в основном сразу разбежались – не ожидали. Мои ребята приободрились, даже Настюха осмелела и, вроде бы, одного дружка сама застрелила из 22-го. В результате мы здорово пополнили арсенал, и даже получили два почти целых «ратника» с экзоскелетами. Классная вещь, надо сказать, но мало их. У охраны – и то мало. Все старослужащие по очереди тренировались бегать в «Ратнике», не так это просто, зато чувствуешь себя защищенной с головы до ног.
И быт ГСО стал улучшаться. Впервые появилось электричество. Ни у кого в городе электричества нет – только на заводе, ну и в Новограде, конечно. Но у нас есть электрики, и вот они запустили какую-то машинку в подвале. При ней, конечно, требовалось дежурство, зато учебные помещения озарились тусклым светом лампочек-груш, а во дворе повесили прожектор. Темнело теперь очень рано, так что свет был нам как нельзя более кстати.
И кое-что еще новое появилось. Вдруг Иволга предложила проводить общие собрания ГСО. Сначала никто не понимал, зачем. Но с другой стороны, ничего трудного ведь тоже нет – посидеть, послушать, как Иволга и Ворон распинаются на трибуне в холодном, без окон, актовом зале, рассуждают про наши планы (не все, конечно, только открытые и всем известные), про учебу, про патрули, кто особо отличился, а чье отделение отстает. Скучновато немного, но почему бы и нет?
Однажды, было это числа 7-го или 8-го ноября, Иволга на таком собрании вдруг сказала.
– Я считаю, товарищи, – она почему-то всегда говорила «товарищи», не знаю уж, почему, – что мы организовали нашу жизнь в ГСО неверно. По сути все вы подвижники. Работа идет на голом энтузиазме. Вы многое отдаете, рискуете жизнью – и ничего не получаете взамен. А так быть не должно.
С этого момента я стала слушать внимательно. Не ожидала я такого от Иволги! А я-то наоборот ведь думала, что надо быть бескорыстными. Как она сама и Ворон. Разве они, с их способностями и образованием, опытом, не нашли бы приличного места на заводе? Даже в Новограде? А вместо этого возятся с нами, обучают, город патрулируют, людей спасают от дружков.
Но с другой стороны, Иволга права в том, что бескорыстных дураков мало. И не совсем уж мы бескорыстные, конечно… взять Чуму. Она просто одержима идеей убивать дружков, после того, что с ней сделали. Да и многие, как и я сама, если просто задумываются, как жить вообще, то понимают, что единственная сила, которая может как-то защитить нормальных людей – это ГСО.
И все равно большинство, даже здоровых мужиков, сидят по своим копнушкам и квартирам, надеются, что как-нибудь сами, как-нибудь пронесет.
– Предлагаю, – сказала Иволга, – открыть кассу взаимопомощи. Сделаем склад продуктов, одежды. Пополнять его будем, во-первых, трофеями. Во-вторых, может быть, назначим какие-то взносы, смотря по доходу – кто сколько может. Кто сухарей принесет, кто консервов. А выдавать со склада будем тем, кому совсем плохо. Вот я сейчас смотрела тренировку пятнадцатого отделения по рукопашной. Там минимум двое бойцов от голода с ног валятся. Это же стыд – если кто-то из наших товарищей, из самой ГСО, голодает! Или семьи их умирают от голода. Неужели мы все вместе не сможем друг друга поддержать?
Слова Иволги вызвали целую бурю. Кто орал громко, вскочив с места, а кто шептался друг с другом. Я только переглянулась с Чумой и ничего не сказала.
Идея, конечно, хорошая, заманчивая. Может, удалось бы даже питание наладить – чтобы каждый день на всех кашу варить или суп. Иногда в ГСО такой праздник бывает, вот например, после разгрома Хана.
Но что, например, я могу приносить в качестве взноса в кассу? Того, что я получаю, и того, что успела назаготавливать на зиму – хватает только-только на еду. И мне самой было бы маловато, а еще ведь и Дана есть. Рабочие, конечно, имеют побольше – ну так вокруг каждой работницы или работника кормятся еще пять человек безработных, так что едят они так же, как все. Есть, наверное, те, кто побогаче, но сколько их?
– Тихо! – крикнул Ворон, – Молчать!
И сразу все заткнулись. Привыкли слушаться.
– Говорить будем по одному! – распорядился Ворон и ткнул в кого-то пальцем, – вот ты начинай.
Поднялся Бес, известный своим склочным характером. Сначала он себе позывной выбрал красивый, английский – Дэвил. Но конечно, наши не будь дураки быстро все перевели и перекрестили его в Беса. Бес был мужик здоровый, сильный, работал сначала на заводе, но оттуда его выгнали за дурной характер, и нигде он толком зацепиться не мог. У нас, правда, стал сержантом, командовал отделением, как я, да его отделение терпеть не могло, и результаты показывало плохие.
– Эт-та че получается? – заговорил Бес, – и тута еще поборы будут? Это если я где чего заработал, надо сразу все отдать и, выходит, на всех делить? Не, я так не согласный!
Народ загудел, и по-моему, все в основном соглашались с Бесом. Но тут Ворон ткнул в Катю (это у нее позывной был – Катя, как на самом деле звали, никто и не знал), и она встала, невысокая сухая женщина в возрасте, одна из лучших снайперов.
– А я буду взносы делать! – сказала она не так уж громко, но все замолчали, – и правильно товарищ командир говорит! Как мы можем жить и воевать, когда у кого-то из нас дети умирают! У меня продуктов немного, дети все безработные. Но сколько смогу – я принесу! Хоть мешочек муки, хоть баночку рыбы. Я принесу! Надо вместе держаться, иначе пропадем!
