Kitabı oku: «На другом конце света», sayfa 6
– То есть вы будете драться с американцами? – еще больше испугалась я.
– Начальство говорит, что до стрельбы не дойдет, – успокаивает он меня. – Полетаем вдоль границы, побряцаем оружием и все успокоятся.
– Пообещай мне, что ты не будешь лезть в драку! Пообещай, что вернешься живым и невредимым! – говорю я первое, что приходит на ум, но тут же осознаю, что на этот раз ляпнула не глупость, а что-то действительно правильное.
– Лани, как я могу такое пообещать? Ведь, если я что-то пообещаю, то мне придется это выполнять. А вдруг на нас нападут? – пытается увильнуть от ответа он.
– Вот если нападут, то защищайся, а сам не лезь! – отвечаю. – Пообещай!
– Обещаю, – неохотно говорит он.
Мы болтали, наверное, еще полчаса. Он рассказал, почему у него не получалось мне позвонить, и я его окончательно простила. Сейчас они приземлились в Китае для дозаправки, и это последняя возможность позвонить мне, ведь в КНДР телефоны у них отберут, но обещают выдать местные. Так что мне просто надо ждать звонка с его нового номера, и мы сможем созваниваться и списываться, хоть каждый день. Пока я во Вьетнаме – это будет просто. Тут разница во времени всего полтора часа, а по приезде в Москву придется что-нибудь придумывать.
Повесив трубку, я встречаю улыбающийся и ужасно пьяный взгляд Ленки. Она слышала разговор и за это время успела напиться. Я, сияя от счастья, вкратце рассказываю ей о произошедшем, и она сказала, что рада за меня.
– Вот вы где! – слышится из-за спины. Мы оборачиваемся и видим запыхавшегося Антона. – Я уже все вокруг оббегал, пока вас искал! Видели новости! В Корее война! Наверняка Рила вызвали из-за этого! – говорит он свою догадку, но видя наши счастливые лица, немного теряется.
– Антон, прости меня! – пьяным голосом отвечает Ленка. Она встает и, шатаясь, лезет к нему обниматься. – Я была такой глупой! Я знаю, что ты меня не обманывал!
Последние дни отпуска мы втроем провели на пляже. Я вдоволь наигралась в волейбол, наплавалась и назагоралась. А еще насмотрелась на целующихся Ленку и Антона. Но на самом деле я только и ждала вечера, когда можно будет поболтать с Рилом. Он мне звонил сразу, как у них заканчивались полеты, и мы часами разговаривали по телефону. Антон с Ленкой окончательно помирились и все время проводили вместе. Мне все было интересно, продолжатся ли их отношения после возвращения в Москву, и однажды я у нее это спросила. Она, хоть это на нее и не похоже, покраснела и засмущалась, но ответила, что это курортный роман и продлевать его в Москве она не будет. Но что-то мне подсказывало, что это не так. Что ж, поживем, увидим…
Часть 2
Глава 2.1. Акт милосердия.
Кирилл
На мониторе РЛС моей Сушки появилось изображение групповой цели, движущейся встречным курсом. Четырнадцать отметок. Я невольно поежился в кресле, ведь нас всего три звена – шесть машин. Комэск перед вылетом предупреждал, что американцы будут делать ставку на массовость, но я не подозревал, что перевес будет настолько большой. Наверняка у всех наших парней в головах примерно те же мысли, что и у меня, но наш командир эскадрильи – Алексей Титаренко молчаливо продолжает сближение. У комэска есть стратегия! Одно это уже придает уверенности. И вот до целей остается около ста километров – максимальная дистанция пуска ракет средней дальности, которыми чаще всего вооружены истребители. Громкий писк, которого я так ждал и боялся, сообщает о том, что меня захватила на сопровождение чужая РЛС и почти сразу противник совершает массовый пуск ракет. Самоуверенный в своем численном превосходстве, противник совершает атаку с максимально возможной дистанции, торопясь уничтожить хотя бы кого-то из нас. Их командир, наверное, рассудил, что мы не примем бой и дадим деру, поэтому атакует пока это возможно. Но он переоценивает возможности своих ракет, ведь на таком расстоянии они будут на излете и уклониться от них относительно не сложно.
– Эскадрилья, разомкнуть строй! – приказывает Титаренко. Очень разумно. При уклонении от ракет нужно пространство для маневра. – Не торопимся и не суетимся, – он подбадривает нас спокойным голосом, – делаем все как на тренировке.
Подлет ракет на такой дистанции составляет несколько десятков секунд. Я успеваю развернуть самолет под прямым углом к направленным в меня ракетам и в нужный момент закладываю резкий маневр. На тело привычно наваливается тяжесть перегрузки, и ремни, удерживающие меня в кресле, туго натягиваются, уберегая от выпадения из кресла и последующего удара головой о бронестекло кокпита. Вообще, эти ремни вызывают смешанные чувства. В подобных ситуациях они сильно выручают, но эти же ремни не дают развернуться назад, и пилоту только остается – вертеть головой, что снижает угол обзора, а заднюю полусферу можно наблюдать лишь в зеркала. Но сейчас думать об этом некогда. Я строю вираж очень аккуратно, не допуская чересчур больших перегрузок, хоть подсознание и кричит мне, чтобы я взял ручку управления резко на себя. Но слушать свое подсознание не надо. Большие перегрузки ведут к быстрой усталости, а бой еще только впереди.
Оглушительный писк прекратился так же неожиданно, как и начался. Я делаю пару глубоких вдохов, успокаивая нервы. Угроза миновала, и первым делом надо осмотреться. Вроде, никто не дымит.
– Доложить о повреждениях! – командует Титаренко.
– Полсотни второй, – не теряя времени, выхожу в эфир, – без повреждений!
– Полсотни третий, – подхватывает Вано, торопясь отрапортовать…
Парни по очереди сообщают, что все целы, на ходу строясь в боевой порядок.
– Теперь наш ход! – едва заслушав доклад, скороговоркой произносит комэск. – Вано и Саня идут слева и сверху, огибая по широкой дуге. Заставьте их разделить силы. Я, Рил, Влад идем внаглую по центру. Собьем их с толку! Серега, ты делаешь вид, что сбит! Понял? Со снижением поднырнешь под них и ударишь с тыла! Кроме Сереги, атаковать по своему усмотрению. Начали!
Нам два раза повторять не надо. Подобные маневры на учениях проводятся постоянно, и мы в точности выполняем приказ комэска. Дав полный газ своим Сушкам, начинаем сближение. Вано со своим ведомым сейчас, коптя небо движками, работающими на форсаже, на наших глазах набирают высоту и уходят влево, как и было приказано, а мне вдруг становится не по себе. Это мой третий реальный воздушный бой, и я прекрасно понимаю риски и перспективы. В первом бою было не до раздумий – все началось неожиданно и закончилось быстро. Испугаться даже не успел. А сейчас есть несколько секунд подумать. И мне вдруг становится страшно. Страшно не столько умереть, сколько подвести всех. Если я не справлюсь, и меня собьют – это значительно ослабит и без того наши небольшие силы. Страшно своей гибелью расстроить маму, у которой авиация когда-то отняла мужа, а теперь может отнять еще и единственного сына. И страшно…больше никогда не увидеть Лани. И дернул же меня черт ей пообещать не лезть в драку. Тьфу ты! Ну уж нет! Списывать себя со счетов рано! Еще повоюем! Впереди один из лучших летчиков в мире – комэск Титаренко, позади дружище и мой новый ведомый Влад. Да мы же их на тряпки порвем!
Как и предполагал Титаренко, американцы разделили свои силы. Четыре точки отделились от основной группы и двинулись наперерез паре Вано-Саня. Нам троим в лоб идут остальные десять отметок. Сейчас надо действовать быстро. Как только расстояние окажется достаточным для эффективного пуска ракет, нужно это сделать быстрее противника. Иначе рискуем снова оказаться в качестве мишени. Сейчас на наших Сушках находятся четыре ракеты средней дальности и четыре малой. И как только дистанция позволила совершить пуск с наибольшей эффективностью, я совершаю захват одной цели и отравляю в нее пару ракет для надежности. Сразу после этого переключаюсь на следующую цель и отрабатываю по ней остальные две ракеты средней дальности. Параллельно со мной то же самое совершают Титаренко и Влад, окрашивая небо дымными следами, оставленными двигателями наших ракет. Последнюю выпущенную ракету провожаю взглядом. Смертоносная птичка полетела выполнять своё кровавое дело. Интересно кто сидит в кабине того самого самолета, в который она направлена. Может у него тоже есть мама и девушка, а возможно даже жена и дети. И прилетел этот парень сюда не из-за своей корысти или чувства долга перед Родиной. Ему приказали, и он не виноват, что он здесь. Так заслуживает ли он смерть?
– Рил, Влад, форсажное ускорение! – отвлекая меня от раздумий, командует Титаренко.
Тройка истребителей срывается вперёд на форсаже, в несколько мгновений разгоняясь до скорости почти вдвое превосходящую скорость звука. Тем временем мы наблюдаем за радарами и ожидаем результатов нашей стрельбы. Могу поспорить на свой годовой оклад, что среди противников сейчас стоит адская паника и неразбериха. И вот наши ракеты достигают цели, почти вдвое прорежая их строй! Из десяти отметок, доставшихся нам троим, остается всего шесть. Вот сейчас повоюем! Лишь бы в ближнем бою не оплошать, но пилотаж – мой конёк!
– Идем в лобовую! Напугаем их! – приказывает Титаренко.
Понесший серьезные потери противник атаку в лоб не принимает, и пытается использовать маневр "ножниц" продолжая надеяться на численное превосходство, но Титаренко таким маневром не удивить. Мы выбираем одну из групп противника и совершаем пуски ракет малой дальности, затем стремительно разворачиваемся на вторую группу и врезаемся в их строй, навязывая ближний бой. Помимо ракет на наших самолетах стоят тридцати миллиметровые пушки с боезапасом в сто пятьдесят патронов. При скорострельности тысяча пятьсот выстрелов в минуту этого боезапаса хватит на шесть секунд непрерывной стрельбы. Может показаться, что это очень мало, но если бить короткими очередями – то это около пятнадцати атак, а это уже совсем не мало.
Уже несколько секунд спустя враги и союзники смешались в одну немыслимую и смертельную карусель. Для начала американцы атакуют нас своими ракетами средней дальности, но они практически бесполезны на такой малой дистанции. Их ракеты весят немало и находятся на внешней подвеске, что сильно ухудшает пилотажные качества их самолетов. У нас же их нет, и мы дерёмся “налегке”.
Резкий вираж максимальный по тяге, семикратная перегрузка, глубокие тяжелые вдохи и выдохи, глаза направленные на цель. Оптическая система наведения стрельбы из пушки учитывает поправки за скорость и упреждение. Даю короткую очередь. Самолет сильно затрясся и замедлился из-за отдачи, но моей цели повезло еще меньше. F/A-18, который только что маячил в прицеле, буквально разваливается на куски. Его пилот тут же катапультируется. “Не пушка, а зверюга”, – проносится мысль. Раньше мне, конечно, доводилось стрелять из нее, но по настоящему самолету – никогда. Я засмотрелся на горящего противника, которого только что сбил, и не заметил, как пара истребителей из первой группы зашла мне в хвост и открыла огонь. Снаряды прошли в паре метров надо мной. Я тут же со всей силой наваливаюсь на ручку управления, уходя с линии огня, и выпускаю тепловые ловушки на тот случай, если по мне пустят ракету с инфракрасной головкой самонаведения.
Но тут же вижу другую очередь, которая прошла сильно в стороне. Нет сомнений – это Влад отогнал огнём своей пушки одного из преследователей. Отлично! Как я и ожидал, Влад не подвёл!
Но есть ещё один, и он отставать не собирается. Больше инстинктивно, чем осознанно, снова выпускаю тепловые ловушки и закладываю очередной вираж. И не зря, ведь в эту самую секунду висящий на хвосте противник выпускает ракету, которая уходит в ловушки. Но противник сдаваться не собирается, и я разминулся с новой очередью, пущенной преследователем на считанные сантиметры. Ситуация складывается опасная. После столь интенсивного маневрирования силы на исходе, а отдышаться времени совсем нет, и от следующей ракеты я могу не увернуться. Бум! Слышу взрыв. Перевожу взгляд на зеркало заднего вида и вижу, как через облако дыма, оставшегося от истребителя, атаковавшего меня, проносится Титаренко. Он его и уничтожил. Скорее всего, попал в подвеску с ракетами, фактически спасая мне жизнь.
– Аккуратнее, Кирилл! Будь внимательнее! – передаёт по рации комэск и маневром уходит в сторону.
Делаю пару глубоких вдохов и замечаю выше и левее противника, которого от меня отогнал Влад. Даю полный газ, закладываю вираж, и его хвост уже маячит у меня в прицеле. Кладу палец на гашетку, даю очередь. Мимо. Противник в панике взмывает вверх, пытаясь уйти от меня на вертикали, но не тут-то было! Я же говорил, что пилотаж – мой конёк! “Зря он меня не слушал”, – мелькнула ироничная мысль в голове. С легкостью повторяю его маневр, и он снова оказывается у меня в прицеле. Атака! Снаряды ложатся на плоскость крыла противника, и его будто срезает огромным ножом.
Трясущейся от напряжения рукой выравниваю самолет и осматриваюсь. Двое оставшихся противников со снижением выходят из боя, но тем самым попадают точно на Серегу, который обошел их снизу. Он своим боезапасом еще не пользовался и сейчас начнет отстреливать их, словно в тире. Нахожу взглядом машину комэска. Его самолет оставляет еле заметный белый след, что, скорее всего, означает проблемы с двигателем, но раз он не катапультировался, значит, машина еще управляема, и он намерен довести её до аэродрома. А вот в дали, там, где дерутся Вано и Саня появляется черный след от горящего самолета.
– Санчо, катапультируйся! – с едва уловимым грузинским акцентом кричит Вано. Значит, их звену повезло меньше, и одолеть четверых противников вдвоем не удалось.
Оглядываюсь назад. Влад уже занял место ведомого и повторял за мной разворот самолета в сторону дерущегося Вано, который все-таки смог сбить одного американца, а сейчас остался один против троих. Грохот движков, работающих на форсаже, заглушает звук бешено колотящегося сердца, отдающегося в ушах. В баках осталось едва треть горючего, а на подвесках всего по паре легких ракет малой дальности. Наши облегченные Сушки очень быстро набирают нужную высоту, и мы вовремя приходим на помощь к Вано. Пусками своих ракет мы сбиваем одного и отгоняем еще двоих противников, но просто так отпускать их не хочется, и я, пользуясь набранной скоростью, догоняю одного из них. Противник понял, что ему не уйти, и покачал крыльями, прося пощады. Даю очередь немного выше него. Американец все понимает и катапультируется. Это был акт милосердия, если хотите. Неписаный кодекс. Я не испытываю ненависти к нему. Он сражается не за свою страну, а прилетел сюда по приказу, как и я. Не мне решать жить ему или умереть, ведь при стрельбе из пушки можно случайно попасть в пилота. А начальству всегда можно соврать, что промахнулся.
Оставшиеся после напряженного боя два американских истребителя драпают на юго-восток в сторону океана, а радар показывает новые отметки, двигающиеся с материка. Южнокорейцы спешат на помощь своим союзникам. Но поздно, от них почти ничего не осталось. Драться с ними не имеет смысла, а горючее на исходе, и мы возвращаемся на свой аэродром. Наше место в воздухе занимают соседи – лёгкая истребительная авиация, летающая на МиГах.
Только приземлившись, понимаю, насколько я устал. Сил едва хватает, чтобы снять с себя ремни и вылезти из кабины, где меня встречает главный механик, который уже успел мельком осмотреть самолет. Я бросаю взгляд на свою боевую машину. Разводы копоти вокруг пушки, несколько царапин и мелких вмятин, оставленных поражающими элементами ракет и, возможно, даже, снарядами противника, прошедшими по касательной.
– Вас, старший лейтенант, сам Архангел Михаил в бою охраняет! – говорит механик, с недоумевающим выражением лица. – Ну, ничего, завтра с утра самолет будет в порядке!
– Меня в бою мой ведомый охраняет. Хотя, и ангел хранитель у меня точно есть, – задумчиво отвечаю я, рассматривая солидную борозду на краске фюзеляжа самолета.
После короткого разбора полетов Титаренко отправляет нас отдыхать, и я, чтобы не уснуть прямо по дороге до офицерского общежития, обдумываю сегодняшний бой. Такими темпами везения надолго не хватит. Весь сегодняшний бой мог закончиться гораздо печальнее, если бы Влад и Титаренко не сняли бы у меня с хвоста тех двоих американцев. А все из-за того, что я решил полюбоваться зрелищем подбитого мною горящего самолета и потерял концентрацию на каких-нибудь десять секунд. Впредь, как и сказал Титаренко, надо быть внимательнее. Кроме того, ни одной новости по поводу сбитого сегодня Сани нет, хоть Вано и видел раскрывшийся купол парашюта.
Сражение за господство в воздухе над Южной и Северной Кореями идет пятые сутки, и ни одна из сторон не может добиться успеха. Наземные части союзников отчаянно просят поддержки с воздуха, а наши командиры не могут поднять штурмовую и бомбардировочную авиацию, пока в воздухе есть силы неприятеля. Одно утешение – серьёзной ПВО у корейцев нет. Максимум – это переносные ПЗРК, а они не страшны, пока мы летаем на больших высотах. Хотя, надо сказать, что устаревшие комплексы ПВО были и у тех, и у других, но боекомплект для них израсходовали ещё в первые дни конфликта. Это было чуть больше недели назад, и тогда в воздухе разыгралось нешуточное сражение. От авиации с обеих сторон осталось не более, чем по тридцать процентов с каждой из сторон, а многие комплексы ПВО были и вовсе уничтожены. Когда в войну были втянуты США и Россия, воздушные сражения возобновились с удвоенной силой, но мировое сообщество в лице ООН пригрозило России крупными санкциями и запретило привозить в зону конфликта свои комплексы ПВО средней и большой дальности типа С-300 и С-400. В ответ Китай и Индия запретили США привозить свои. С тех пор, не желая вмешательства третьих сторон, условия соблюдаются, и в воздушных боях участвует только авиация, а наш аэродром охраняют ЗПРК С-1 “Панцирь”, который вооружён зенитными пушками и ракетами малой дальности. У американцев, работающих с авианосцев, все ещё проще. Их прикрывают корабли охранения.
Добравшись до своей комнаты в общежитии, на трясущихся ногах встаю на весы. Ого! Три с половиной килограмма долой! Сейчас бы поесть. Желательно шоколада. Плиток пять! Или пачку пельменей. А то местная еда – это, прямо скажем, издевательство! Хорошо, что у нас свой повар. Как корейцы могут питаться одним рисом? Но силы на этом заканчиваются и я, упав на кровать, сразу засыпаю.
Глава 2.2. Как умирает русский офицер!
Кирилл
– Да что ты такое говоришь?! В новостях все, как всегда, преувеличивают. Мы иногда видим американцев на радарах и все! До стрельбы еще не доходило! – я пытаюсь сделать как можно более непринуждённый голос.
– А откуда берутся боевые потери? В новостях говорили! – не унимается Лани.
– Раз или два кто-то не справился с управлением и разбился. Тут тебе не Москва. Летать сложно.
Этот аргумент ей парировать, нечем и Лани наконец-то успокаивается. Она просит меня быть поаккуратнее и беречь себя. Я в сотый раз обещаю, что вернусь живым, а пока идут боевые действия, не буду лезть на рожон. Мы болтаем по телефону ещё несколько минут, и она, засыпав меня целой кучей воздушных и словесных поцелуев, отключается, чтобы бежать на работу. Да уж! К такому жизнь меня не готовила. Вместо спокойных полетов вдоль границы мы попали в настоящую мясорубку. Бои случаются каждый день, и наши пилоты гибнут. Многим после смерти товарищей в большей или меньшей степени требуется психологическая помощь. Мне её заменяет моя Лани. Она является той самой ниточкой, связывающей меня с обычной жизнью без смертельных воздушных поединков и гибели друзей. Она мой личный психолог. Так зачем же ей знать все? Вот я и берегу её от ужасов войны.
Пару дней назад ситуация с ней усложнилась. Главврач её больницы предложил ей поучаствовать в государственной программе по привлечению гражданских медработников для помощи корейским врачам. По сути, они должны отправиться сюда в Северную Корею и заниматься ранениями российских военных. Лани уцепилась за эту идею обеими руками, и мне пришлось задействовать всю свою силу убеждения, чтобы отговорить её от этого. Я говорил, что перелёт будет ужасно утомительный, что в Корее сейчас зима и делать совершенно нечего. Но главным аргументом было то, что даже если она прилетит, это ещё не факт, что мы увидимся. Так что пусть сидит в Москве и занимается своими переломами и аппендицитами.
После разговора с ней я развалился на кровати и попытался снова уснуть. Сейчас у нас уже поздний вечер, но из головы не выходили события сегодняшнего дня, и сон не шёл. Я решил немного прогуляться и, одевшись, пошёл на улицу подышать воздухом.
Мы находимся в КНДР уже седьмые сутки, и, надо признаться, я ничего не знал об этой стране, пока не попал сюда. Первое, что нас удивило – это то, что у нас сразу забрали наши смартфоны и телефоны, но взамен выдали новые. Дело в том, что в Северной Корее запрещено пользоваться мобильными, произведёнными не в Северной Корее. От этой новости мы с мужиками сразу погрустнели, но, как оказалось, напрасно. Интернет в КНДР запрещён, но у них есть свой аналог интернета, действующий только на территории их страны. Надо сказать, что этого им вполне достаточно. А телефоны, которые нам выдали, оказались не допотопным хламом, как мы ожидали, а вполне нормальными смартфонами бюджетного сегмента. С них легко можно было звонить, как на местные номера, так и на номера российских операторов. Также нас приятно удивили сами корейцы. В России о них сложилось мнение, что это запуганные, несчастные и угнетенные люди, под страхом смерти поддерживающие своего верховного лидера. На деле это оказалось совершенно не так. Прямо скажем, живут они здесь очень бедно. Но, несмотря на это, корейцы оказались очень приветливыми и улыбчивыми людьми, которые искренне любят свою страну. Они прекрасно понимают, из-за чего им приходится экономить на всём, и по чьей вине это произошло.
За размышлениями о местных жителях ноги сами привели меня на аэродром. Скорее всего, наших тут никого нет, и я решил посмотреть, как там мой самолёт. Когда я появился, механики трудились во всю, исправляя повреждения, и, чтобы им не мешать, я пошёл дальше. Проходя мимо самолета комэска, обращаю внимание, что с него сняли один двигатель.
– Кирилл, ты что тут делаешь так поздно? – слышу знакомый голос из-за спины. Это Титаренко.
– Не спится, товарищ майор, – отвечаю я и разворачиваюсь.
– Да, и мне тоже, – на выдохе говорит он. – Слыхал про Саню? – спрашивает он про нашего товарища, которого сегодня сбили.
– Нет. Есть информация? – оживляюсь я.
– Да, есть, – доброжелательным тоном говорит Титаренко. – Катапульта отработала штатно. Немного повредил ногу при приземлении, но через пару недель, когда подлечится и пройдёт медкомиссию, вернётся в строй.
– Отличная новость! – на душе стало немного легче.
Комэск кивает в знак согласия и жестом предлагает пройтись. Хочет поговорить.
– Сегодня вы с ребятами хорошо показали себя. Когда я приказал идти на врага почти без ракет, с одними только пушками, никто не дрогнул, – говорит Титаренко и ждёт моей реакции. Но какая тут может быть реакция? Мне и в голову не могло прийти, что кто-то из наших может струсить. – Тебе не было страшно? – не дождавшись от меня реакции, напрямую спрашивает командир.
– Эээ. Конечно, страшно. Но чтобы струсить и не выполнить приказ? Нет, такого не было, – я в замешательстве от его слов.
– Это хорошо, что страшно. Не боится только дурак. Страх это нормально, – бубнит себе под нос он и делает длинную паузу, что-то обдумывая. – Во время сегодняшнего боя мне что-то попало в двигатель, – меняет тему он, указывая на свой самолёт, – это что-то разрушило несколько лопаток компрессора турбины, но с этим механики до утра должны разобраться. Гораздо хуже то, что от перегрузок некоторые несущие части планера начали частично разрушаться. А это уже капремонт. Так что я остался без самолета. Поэтому завтра, если объявят полеты, эскадрилью поведёшь ты, – он останавливается и разворачивается ко мне, чтобы посмотреть в глаза.
– Я? Почему я? Возьмёте мой самолёт! Или чей-нибудь ещё.
– Я благодарен тебе за доверие, но медики после сегодняшнего боя порекомендовали мне пару дней не воздержаться от полетов. Старость не радость, знаешь ли! – улыбается он.
– Ничего себе старость, – я ставлю под сомнение его крайнюю фразу. – Вон самолеты гнете!
– И теперь на земле два дня сидеть. Так что ты официально назначаешься моим замом.
– Но есть же более опытные. Вано, например!
– Янтбелидзе Иван отличный пилот, но уж больно вспыльчивый. Может броситься в атаку очертя голову, да и по части стратегии он не очень. А ты сегодня только пушечным огнём сбил троих. На завтрашний день в нашей второй эскадрильи пять готовых к вылету экипажей. Всего пять! И это из десяти, что сюда прилетели. Двоих сбили, один на капремонте, и два будут в строю через пару дней. У первой эскадрильи дела немногим лучше. Со дня на день должно поступить пополнение, но пока будем обходиться, чем есть. Так что твоя второстепенная задача, кроме выполнения основного боевого задания, это – сохранить людей и машины. Это – моя личная просьба.
Мы разговаривали с ним ещё где-то полчаса и обсудили многое. Удачно применённую сегодня стратегию ближнего боя, то, как повезло Сане, что он приземлился на территорию союзников, возможную причину поломки двигателей из-за попадания туда обломков, когда Титаренко пролетал сквозь взрывающийся самолет противника, и ещё зачем-то я рассказал ему про Лани. Он встретил новость про неё очень положительно и начал расспрашивать. Вот уж не думал, что он интересуется моей личной жизнью.
Боевая тревога в пять утра бодрит лучше любого кофе. Нас подняли неожиданно, и мы со всех ног бежим на аэродром. Там выясняется, что противники зашевелились. Неожиданно высокая активность в воздухе и послужила сигналом к боевой тревоге.
Прямо сейчас наземные войска Северной Кореи захватывают плацдарм на территории, потерянной в начале конфликта. Первая эскадрилья, которая дежурила на аэродроме, уже прикрывает союзников с воздуха. Наша задача, в случае необходимости, обеспечить им подкрепление. Как и обещал Титареко, я назначен его заместителем, и сейчас исполняю его обязанности, пока его самолёт не починят, а его не допустят до боевых полетов. Над моей же машиной механики потрудились на славу, и она готова к вылету.
И вот пятеро летчиков сидят в кабинах своих истребителей и слушают радиообмен, готовые в любой момент прийти на помощь товарищам. Время течёт медленно, и пока что ничего не происходит. Но вдруг Архипцев – комэск первой эскадрильи, сообщает о большой группе самолётов, движущихся с юга. Вскоре звучит цифра – двенадцать машин. Скорее всего, многоцелевые истребители. В первой эскадрильи осталось шесть машин, и сейчас они все в воздухе. Перевес не в пользу наших в два раза. Но Архипцев устремляется на врага, а нам срочно командуют взлёт.
Пока мы взлетали, первая эскадрилья вступила в бой. Мы, как можем, спешим им на помощь, а, тем временем, Архипцев сообщает, что все противники вступили в бой и среди них не было тех, кто собирался атаковать союзников на земле. Раз американцы подняли такие крупные силы истребителей, то в след за ней должна последовать атака бомбардировщиков. Тут же, подтверждая мои мысли, оживает рация.
– Пятьсот второй, – ко мне обращаются с земли, – с юга идут штурмовики. Твоё задание меняется. Ты должен сорвать штурмовку плацдарма.
– Принял, – коротко отвечаю я.
– Архипцев, ты должен связать боем истребителей противника, пока пятьсот второй занимается штурмовиками, – земля приказывает комэску первой эскадрильи.
Положение дел меняется. Американцы решились на штурмовку до того, как достигнут господства в воздухе. Похоже, что на земле идёт большое наступление, раз им так необходима поддержка авиации.
– Архипцев, – я вызываю комэска первой, – как у вас обстановка?
– Держимся, – после небольшой паузы говорит он. Их самолеты уже ведут ближний, бой и отвлекать его лишний раз я не хочу.
– Мы вам поможем. Отстреляемся по истребителям, так что будь готов разорвать дистанцию, чтобы не зацепило, но потом ты должен вцепиться в них как следует, чтобы мы могли проскочить.
– Сделаем, – коротко отвечает он. – Только поспешите, боезапас на исходе, а я уже потерял одного, – после недолгих раздумий скрипящим от перегрузок голосом добавляет он.
Теперь все зависит от меня. Титаренко доверил мне ответственное дело, и надо постараться его не подвести. У нас сейчас имеются по шесть ракет ближнего радиуса действия и по две среднего. Когда до места, где первая ведёт бой, оставалось около сорока километров, я скомандовал отстреляться всеми ракетами среднего радиуса действия. Пилоты первой эскадрильи по моей команде разорвали дистанцию, и наши ракеты пошли в американцев. Не дожидаясь результатов, мы даём полный газ и несёмся в сторону подходящих штурмовиков. Наши ракеты достигают цели, и Архипцев со своими подчиненными, как и обещал, атакует противника со всей яростью. Мы проносимся мимо отчаянно дерущихся товарищей, не вступая в бой. У парней из первой получилось выкроить для нас несколько минут, и мы ими воспользуемся.
Штурмовики уже на подходе, и мы производим захват целей. Пятнадцать A-10 идут на малой высоте и несут ракеты и бомбы, чтобы обрушить их на головы наших союзников. Мы им этого не позволим, и я командую открыть огонь. Ракеты по очереди сходят с подвесок и устремляются на врага, а нам лишь остаётся ждать результатов нашей стрельбы. Секунды растягиваются в вечность, но наконец-то ракеты достигают цель, и от пятнадцати штурмовиков остаётся всего шесть. Противник понёс серьёзные потери и разворачивается обратно, не желая больше связываться с нами. Хорошо бы их преследовать, но сильный писк выбрасывает из головы все мысли, не связанные с инстинктом самосохранения и навыками выживания в бою. По нам пустили ракеты. Американцы поняли свою оплошность и запоздало сменили свои приоритеты на нас.
– Рил, – обращается ко мне Архипцев, – всё, мы пустые. Я увожу своих.
– Понял, спасибо за прикрытие! – отвечаю я.
От двенадцати истребителей противника осталось девять, и сейчас они все устремляются на нас в бессильной ярости и желании отомстить хоть кому-то за сорванные планы по штурмовке плацдарма. Архипцев со своей эскадрильей, израсходовав боезопас, пользуются удачным моментом, и выходят из боя.
Я приказываю разомкнуть строй и приготовиться к уклонению. Ракетный залп настигает нас, но все наши целы. Похоже, ракеты заканчиваются и у американцев, ведь их залп был разрозненный и не плотный, а сейчас они развернулись к нам и идут наперерез. Будет манёвренный бой. Ну что ж, пусть будет.
