Kitabı oku: «Не достигнуть координаты «икс»», sayfa 2

Yazı tipi:

Она затрудняется ответить.

– Если честно, то… – её локти опираются о колени, а на ладони она кладёт свою голову. – Без малейшего понятия. Не могу толком сказать, что меня больше интересует. Наверное, уже ничего.

Я тяжело вздыхаю.

Девчонка кивает.

– И ты просто посещаешь все предметы? – неуверенно произношу я.

– Надеясь, что меня хоть что-то заинтересует, – заканчивает она.

Я в замешательстве.

Несколько минут мы молчим.

Джин разглядывает закат за широким окном лестничным клетки, а я – солнечных зайчиков на её щеке.

Передо мной – девчонка с кучей своих секретов и копилкой гадких слухов о ней. Я живу с ней в одном доме около семи лет, но не знаю о ней ровным счётом ничего. Мы знакомы лишь пятнадцать минут, а у меня на языке вертится десятки вопросов: о прошлой школе, о травле, о друзьях и сигаретах.

Но тот ли я человек, которому можно доверить ответы на них?

А могу ли я стать им?

Да и что я получу, задав эти вопросы – подтверждение или опровержение слов Виктора?

Нужно ли это мне?

Я закусываю губы. Нервно протираю кисти.

Джин замечает это и переводит взгляд на меня:

– А тебя хоть что-нибудь интересует?

Чувствуется некое облегчение.

Я глупо улыбаюсь:

– У меня есть что-то по типу хобби, – я замечаю, как Джин увлеченно слушает меня. – Я каждую неделю пересматриваю трансляции «Оскара» разных годов и представляю, как выигрываю в номинации «Лучший режиссёр».

Девчонка удивлённо вскидывает брови.

Я вскакиваю с лестницы и встаю перед ней на две ступени ниже:

– Только представь, – я прокашливаюсь в кулак, пародируя дикторский голос. – Семидесятая премия «Оскар». В номинации «Лучший режиссёр» участвуют: Питер Каттанео, «Мужской стриптиз»…

Я начинаю напевать под нос мелодию, закрывая глаза и качаясь в ритм.

– …Гас Ван Сент… «Умница Уилл Хантинг»…

Тут я принимаюсь похлопывать руками и чуть посвистывать.

– Кетрис Хэнсон, «Секреты Лос-Анджелеса»…

Я всё также аплодирую, но уже громче.

– Атом Эгоян, «Славное будущее»… и, конечно же, Коул Прэзар, «Титаник».

Я подпрыгиваю на лестнице и хлопаю как можно сильнее – так, что эхо режет уши. Сам себе кричу «Браво, Прэзар!», под хихиканье девчонки. Аплодисменты стихают, я опять напеваю мелодию и кланяюсь залу. Я с волнением распаковываю фантомный конверт, вздыхаю и горделиво произношу:

– Победитель, конечно же, Коул Прэзар.

Джин аплодирует мне.

Я не сдерживаюсь и тут же смеюсь, а потом едва пытаюсь сказать сквозь дикий хохот:

– Я на лицо Кэмерона своё фотошопил, ты бы видела!

Джин ухмыляется:

– Молодой режиссёр? А фильмы покажешь?

Улыбка медленно сползает с моего лица.

Всё веселье быстро испаряется с этого места.

– Единственный фильм, который я снял, – неуверенно бормочу я. Джин чуть наклоняется вперёд. – Называется «История о том, как я ничего не добился».

Я стучу пальцем по виску.

– Он здесь.

Девчонка понимающе хмыкает. Она отводит взгляд.

Я тоже опускаю глаза.

– Говорят, что лучшая киношкола – это кинотеатр, – всё так же слабо продолжаю я. – А ещё камера за тысячу баксов, терпение и вера в самого себя.

Джин горько усмехается, ведёт бровью и кивает.

– Что же мы имеем? – спрашивает она.

– Подписка на «Нетфликс», – важно произношу я.

Мы оба фыркаем.

Наступает неловкая тишина.

У меня возникает острое ощущение, будто со мной не о чем разговаривать.

– Ты не веришь в себя?

Я всё ещё стою напротив девчонки, закрывая собой уходящие лучи солнца в окне. Скоро стемнеет. В Хаскисе будет ещё безлюднее, чем днём.

– Мне кажется, – едва слышно вырывается у меня. – Что в себя трудно верить, если в тебя не верит кто-то ещё.

Джин понимающе качает головой:

– Так подростки и спиваются.

Я ошеломлённо смотрю на неё.

У меня такое странное чувство, будто бы эту фразу Джин говорить не должна была.

Но на моём лице неожиданно всплывает ухмылка, и я игриво щурюсь.

Я резко выдаю:

– Не хочешь спиться со мной в следующую пятницу?

Миф о Джин Бэттерс номер восемнадцать: алкогольное общество Джин Бэттерс убивает.

Девчонка ухмыляется:

– Очень хочу.

И она в его активном поиске.

А3(-04;15)

Тело сгорает от нетерпения и дикого желания провести с Джин вечер в непривычной обстановке: споить друг друга спиртным и выслушивать спутанные речи о подростковой влюбленности и глупых взрослых.

Мама заметила, что я стал более оживлённым, а количество троек в моем табеле резко уменьшилось. За неделю.

Несмотря на это, дома я меньше сидеть не стал: гонка чая у Виктора дома всё также оставалась неизменной в расписании, да и пропустить с ним парочку сигарет в будние вечерки я ни разу не отказался.

Каким образом я стал лучше учиться?

«Утром домашку делаю».

Моя мама спит до восьми утра как убитая, и моим словам ей пришлось поверить.

В понедельник Виктор мне сказал, что Джин Бэттерс к себе прикасаться не позволяет. Терпеть не может тактильные контакты.

Я подолгу смотрю на неё и надеюсь, что это неправда.

Всю неделю мы обмениваемся с Джин понимающими взглядами в коридоре школы. Я не успеваю с ней даже толком поздороваться: нас разделяют толпой, звонками на урок и бесполезными диалогами. Один раз я ловлю её после уроков, но ей приходится сменить курс на противоположный от дома: курсы по математике.

– Могу проводить, – предлагаю я, совсем забывая, что мне нужно оказаться дома в ближайшие пятнадцать минут.

Джин пожимает плечами.

– Тут только дорогу перейти, – говорит она. – Поговорить толком не успеем.

О, меня поймали.

– Успеем, – тут же отрезаю я. – Если начнём прямо сейчас.

Мы направляемся к ближайшему перекрёстку. Девчонка начинает с расспросов о сегодняшнем дне, а я совершенно забываю, о чём хотел вести речь. В итоге, как только мы оказываемся у дверей колледжа компьютерных наук, я ошарашенно реагирую на её «пока» и чуть ли не хватаю за руку.

Джин говорит, что курсы закончатся в пять.

Я долго пялюсь на дверь перед собой и отвлекаюсь только на вибрацию телефона.

Мне нужно быть дома через шесть минут.

Джин выходит из здания колледжа самая последняя.

Я внимательно изучил всех её сверстников – общительных, задорных и дружных ребят со звонкими голосами и россыпью прыщей, и Джин не похожа ни на одного из них.

– Я не рассчитывала, что ты услышал, – удивлённо произносит она.

Я не спешу ей об этом говорить.

– Я не рассчитывал, что ты меня ждёшь, – слегка усмехаюсь я.

На улице начинает темнеть: фонари на проспектах загораются поочередно, а автомобили рассекают шоссе, мелькая лишь бликами фар и поворотников. Слегка холодает. В воздухе начинают чётче различаться ароматы конкретных мест.

Мы сворачиваем по Нильскому проспекту – вдоль бизнес-центров и дорогих ресторанов. Тут запах свой: под вечер сильнее тянет дорогими сигарами и одеколонами от «Шанель». За окнами тех заведений – надменные взрослые, а на парковках – чуть ли не всех видов иномарки. Но среди этого есть и своя, местная «дурь» – это запах дешёвой краски, которой до абсурда белят здания Нильского почти каждую неделю.

На пересечении Уоллес-стрит и «Пятидесятого» шоссе пахнет булочными и пивом. Иногда – кофе. Интересный аромат. Здесь часто зависает отец Виктора. Отсюда чаще всего приходят городские новости: снова потасовки у кабаков главного шоссе, снова отмечают победу футбольной команды.

Ближе к нашему району аромат резко меняется. Здесь заседают автомобилисты. В воздухе – вечный застой бензина, гарь и дурацкая вонь «Винстона», который я просто терпеть не могу.

Миф о Джин Бэттерс номер семнадцать – она не чувствует запахи.

Джин смешно, когда я ей это рассказываю.

– Серьёзно не чувствуешь? – в сотый раз спрашиваю я, не решаясь поверить.

Джин кивает головой.

– Кофе хочется, – хмыкает она.

За её спиной – кофейня.

Эспрессо тут несёт за километр.

– Действительно? – с издевкой протягиваю я, кивая на заведение.

Девчонка поворачивается и хохочет.

Когда мы стоим у лифта в подъезде, я молюсь, чтобы он сломался. Не имею понятия, зачем. Джин нажимает на кнопку четвертого этажа, а я – шестого. Когда за открывающимися дверьми я замечаю проклятую четверку, девчонка смотрит на меня через плечо и спрашивает:

– На прощание хоть обнимешь?

Я не спешу отказываться.

А4(-04;19)

– У меня курсы по биологии, – сообщает Джин в пятницу после уроков. – До шести. Забыла про них, прости.

Я закусываю губы и туплю взгляд.

Видимо, не получится.

В голове мысли меняются с одной на другую: то ли напиться, то ли запереться дома и не выходить до понедельника. В груди как будто что-то разрывается, падает и сгорает: наверное, легкие от дурацких сигарет уже подыхают.

– Я не особо понимаю, как добраться до Джефферсон-сити, – девчонка забивает адрес в «карты». – Это вообще где?

Я сразу выпаливаю:

– Можем вместе дойти.

Джин ухмыляется, наклонив голову.

– От Валбэри-стрит переть мили четыре, – замечает она.

– Срежем и будет три, – решительно произношу я, не имея абсолютно никакого понятия, где находится эта Валбэри-стрит.

Девчонка усмехается.

– Отец физических наук, – тянет она.

Мы расстаемся.

На Валбэри-стрит я прибыл ровно в шесть. При виде меня Джин снова искренне и удивленно вскинула брови, видимо, не ожидая вообще увидеть.

Оказалось, медицинский колледж, размещенный по данному адресу, находился всего лишь в пятнадцати минутах от школы. В Джефферсон-сити можно уехать с остановки на Бейкерс, но нужные автобусы приходят раз в час. А мне ещё нужно было заглянуть в ларёк за Хаскис-тауном и, как по традиции, перед многообещающей ночкой закупить сигарет.

К ларьку мы пошли напрямую – через Нильский проспект.

По пути я рассказывал Джин о том, куда мы вообще собираемся и стоит ли оно четырёх миль пешком или, если повезет, сорока минутам на автобусе.

Моё мнение: стоит.

Каждую пятницу моя школьная приятельница, на год младше меня, устраивает попойки у себя в квартире. На её вечеринках всегда было приятно побывать: компания состояла из наших ровесников, преимущественно – её друзей, все умели использовать разум и адекватно пить. Мы часто обсуждали какие-то несерьёзные проблемы, покуривали кальян и просто расслаблялись.

А ещё тут из раза в раз появляются красивые свободные девчонки.

– Меня девчонки не интересуют, – Джин закатывает глаза.

Я пожимаю плечами.

– Ну, ещё там много бесплатного алкоголя, – прикуривая, говорю я.

Одной из привлекательных черт попоек в Джефферсоне было и то, что мы с их организатором выбирали схожий круг общения. На её тусовках неприятные мне люди были исключены – хотя, было одно сомнительное лицо, но оно редко мелькало на вечеринке, а на меня и вовсе не обращало внимания. На вечеринках Виктора собирался почти весь белый свет – от зубрилок до футболистов из нашей школы, и я никогда не понимал, откуда в квартире Полански столько места.

Странно, что неприятные мне личности резко сделались моими друзьями в старшей школе. Конечно, все изменилось благодаря Виктору Полански и его святому русскому личику. Но я никогда не мог постичь следующей мысли: как девчонки из Нильского проспекта и парни из футбольной команды, питав ко мне то отвращение, то безразличие в средних классах, резко начали обнимать меня и пожимать руку при встрече.

Кстати о Нильском проспекте и о моей неприязни к его тусовке: признаюсь, не все люди, живущие там, противны мне и не заслуживают моего уважения. Да и не все девчонки, именуемые «тусовкой Нильского», живут там. Но они часто там обитают, в квартирах своих богатых подруг. На Нильском проспекте бедняки не живут, а деньги, как учили меня фильмы о противостоянии бедных и богатых, не делают с людьми ничего хорошего.

Я знаю забавную историю: однажды, в классе десятом, наша пьянка с Виктором чуть не сорвалась – спиртного не нашли. Полански предложил альтернативу: влиться в компанию девчонок из Нильского и выпить с ними. Мы сидели вчетвером в квартире одной из них, перетирали кости учителей и смеялись. Мне было тошно. А потом девчонки принялись поносить Джин Бэттерс. Тогда я ушёл – мама вызвала домой.

Те девчонки до сих пор не знают, что мама тогда вовсе и не звонила.

А я до сих пор не понял, почему я ушёл именно в тот момент.

Теперь эти девчонки смотрят на меня с противоположной стороны улицы в ожидании зелёного и радостно машут рукой.

Потом они замечают Джин Бэттерс рядом со мной и замирают.

– Это наш? – Джин кивает на проезжающий мимо автобус.

Я слежу за ним взглядом и испуганно вскидываю брови.

– Дерьмо, – глаза тут же бросаются к счётчику на светофоре.

Ещё тридцать секунд.

– Бежим, – я хватаю Джин за руку и, воспользовавшись пустой дорогой, тут же срываюсь с места. Бэттерс не сразу соображает, но крепче берётся за меня.

Те девчонки из Нильского проспекта, наверное, поняли, почему я тогда сбежал.

Я завожу Джин в квартиру и закрываю за собой дверь. Коридор тускло освещается неоном комнатных ламп и перекрещивается с жёлтым огнём из кухни, а из гостиной доносится томная успокаивающая мелодия. Слышатся разговоры повсюду, в мрачной гостиной и на яркой кухне: и там, и там уже сидят гости. Запах дыма чертовски одурманивает и кружит голову; на мгновение у меня темнеет в глазах.

Оказавшись на пороге этой квартиры, я выполняю свою еже-пьяничную традицию.

– Одну секунду, – ухмыляюсь я и начинаю рыться в рюкзаке.

Моментально в моих руках оказываются очки с жёлтыми стёклами.

Ещё момент – они на моём лице.

Джин озадаченно улыбается.

За спиной раздаётся насмешливый возглас:

– Они тебе сегодня не пригодятся.

Я оборачиваюсь: в проёме комнатной двери стоит девчонка невысокого роста с колоритной азиатской внешностью. У неё не было типично чёрных волос и смуглой кожи, зато черты её лица были резкими и грубыми.

Она не походила на девочек востока с картинок в «Гугл».

Она вальяжно курила «Лаки Страйк» и рисовала красные стрелки на глазах.

Её звали Розмари Гейз.

Я протягиваю ей ладонь для рукопожатия, как делаю это обычно при встрече.

Хозяйка лишь кивает на Джин и недовольно щурится.

Я буквально читаю её мысли – спутницу представь, дебил.

– Джин, знакомься, – я прокашливаюсь. – Это Розмари Гейз. Прямо как в фильме Пол…

– Ро Гейз, – с отвращением поправляет Розмари.

Я хмыкаю:

– Ну да.

Гейз затягивается и бросает на Джин оценивающий взгляд – та отвечает тем же. Розмари хмыкает: она протягивает моей спутнице ладонь и довольно поджимает губы.

– Я на его вкус уже не надеялась, знаешь ли, – замечает Ро.

– Это комплимент? – неуверенно спрашивает Джин.

– Как хочешь.

Розмари уворачивается от моих колких замечаний и пригласительным жестом указывает на просторную гостиную, делая очередной затяг и стряхивая пепел к себе в ноги.

– Располагайтесь, друзья, – девчонка хитро улыбается. – Кальян, виски, табак от «Бонда» до «Кэмэл» и всё, что пожелаете. Меня можно даже не спрашивать – Прэзар тут всё до мелочей знает.

Хозяйка увиливает на кухню и оставляет нас одних.

Джин осматривает тусклый коридор, пока я нагло разглядываю саму девчонку до мельчайших подробностей – лохматые волосы, спущенные очки и родинка на левой скуле. Моя подруга, мягко говоря, в смятении – по её лицу не ясно, рада она знакомству или не особо.

Наверное, она и сама не до конца понимает своих эмоций.

Я предлагаю Джин пройти в гостиную.

Она не отказывается.

В гостиной вокруг большого тёмно-синего кальяна сидит группка подростков, преимущественно на год младше нас. В самом центре – рыжеволосая десятиклассница с громким голосом. Лесли «Тэ-Тэ». Девчонка бурно рассказывает какую-то историю, пускает клубы дыма и успевает выпить бокал вина. Все вокруг тянутся к ней, увлеченно слушают и внимают всем её словам.

Я видел тут всех уже не впервые: это самые близкие друзья самой Гейз. Они не упускают возможности осушить лишнюю бутылочку вина в её доме, притащить с собой своих приятелей, попустить дыму в просторной квартире, а сама хозяйка лишь рада этому – под градусом всё тайное становится явным.

Ро Гейз – глава информационного центра нашей школы.

В компании Гейз я оказался совершенно случайно – на её ноутбуке операционная система, выражаясь простым языком, «полетела», а ей срочно нужна была рабочая техника. Я как раз был рядом. Не скажу, что я прямо-таки гений в компьютерных науках, но людей таких знаю, они прятались со мной в раздевалке вместо пробежек на физкультуре. В их числе был Фриман, и он с радостью переустановил ей «винду», и в качестве благодарности Розмари Гейз позвала меня к себе выпить «вечером», обещая алкоголь на любой вкус.

Я сразу же согласился.

Фримана она не позвала, кстати.

Гейз знала, что я тусовался в различных компаниях и вполне много с кем общался.

Но Гейз не знала одного – у меня ужасная память.

Особенно под градусом.

Мы со спутницей проходим по порочному кругу, ловим приветственные рукопожатия среди сидящих и садимся в укромном месте подальше от выхода. Я замечаю, что Джин не в духе. Я пытаюсь спросить, всё ли в порядке, но в комнате слишком громко спорят подростки.

Гостиная заполнена живой речью «Тэ-тэ».

– Боже-е, она нереально скучная! – «Тэ-тэ» размахивает руками. – Ей кто права химию вести давал? Так она ещё и – о, Прэзар, милый, здравствуй, – и одевается так: лосины, юбочка и каб-лу-ки!

Лесли не упускает из виду новое лицо в компании и удивлённо восклицает:

– Боже мой! Что за малышка в нашей тусе? – рыжая поправляет волосы. – Добрый вечер, милая, я девушка с самым лучшим «Инстаграмом», но уверена, он у вас гораздо лучше.

С первого дня нашего знакомства и до сих пор я не могу точно различать сарказм и полную серьёзность в речи «Тэ-Тэ» и чаще гадаю смысл её слов. Но сейчас, глядя на резко положительный настрой в её ухмылке, я вроде как понимаю, что Джин ей приглянулась.

Бэттерс прыскает:

– Нет, ваш лучше.

Подростки в кругу улюлюкают.

Лесли ошарашенно вскидывает бровь.

– Прэзар, милочка, – тянет она. – Неужели ты научился выбирать девушек?

«Я их особо не выбирал», уже готовлюсь съязвить я, но Лесли опрокидывает очередной бокал вина и продолжает историю.

В меня по очереди стреляют взглядами и колкими замечаниями, и я усердно пытаюсь отвлечься от раздражения. Раньше они себя так не вели. Мне передают трубку кальяна, и я тут же предлагаю её Джин.

Она мотает головой.

Я вскидываю брови.

– Не заходят кальяны, – оправдывается она и трёт пальцем у виска.

Кажется, ей не очень хорошо.

Я уже наклоняюсь к ней, собираясь предложить что-нибудь – в гостиную с грохотом заваливается еще одна фигура. На этот раз мне нет нужды его представлять – Джин в недоумении щурится, указывая на него, а я лишь киваю.

Розмари заходит следом и бьёт высокого кудрявого парня по спине.

– Полански, блин! – ворчит азиатка. – Грёбанный онанист!

Виктор тоже случайно попал в эту компанию.

Флиртовал с Розмари, пока забирал с тусовки в доску пьяного меня.

Полански бежит по кругу под хохот окружающих и приземляется между мной и Джин – меня не замечает. Зато моя спутница тут же бросается ему в глаза, и он, пытаясь отмахнуться от наездов Гейз, заводит с ней диалог.

– Каки-ие лю-юди, – хитро протягивает Полански. Джин ухмыляется. – Какими путями сюда попали?

Девчонка указывает на меня и говорит:

– Его путями.

Виктор удивленно смотрит на меня и горделиво кивает. Его рот открывается с целью пустить подкол, я уже придумываю ответ, но Гейз бьёт Полански по спине.

Тот мычит от боли:

– Прости же меня, милая Ро.

– Тебя и Бог не простит, – ворчит она в ответ. – Даже если ты попросишь прощения через Прэзара.

Виктор сдавленно хохочет.

Гейз приземляется в порочный круг рядом с «Тэ-Тэ». Кто-то из поклонников Лесли приносит бутылку водки, и Виктор, чувствуя аромат родины, деловито тянется к их паре. Полански садится на своё место с довольной миной и бутылкой, а Джин тут же обращается к нему:

– Как Прэзар связан с Богом?

Виктор с таким воодушевлением, с такой радостью выслушивает этот вопрос, что бутылка водки становится для него вещью второго плана – ненадолго, правда.

– Ита-ак, – Полански победно хлопает ладонями. – Пришло время интересный историй.

Юноша оглядывает меня и Джин и как-то резко вскакивает с места.

Бутылку он забирает.

– Садись сюда, – говорит он Джин. – А то я как-то разделил вас, нехорошо.

Девчонка садится поближе ко мне.

Виктор перемещается на её место.

Все в круге резко затихли, ожидая повествования – продолжала играть только музыка. Подростки внимательно наблюдали за телодвижениями будущего рассказчика и терпеливо, с улыбками ждали, когда он заговорит. Они знали историю. Они хотели увидеть реакцию новоприбывшей.

Неинтересно, по всей видимости, было только Розмари.

Она лишь язвительно выдала:

– Про свои туалетные приключения расскажи.

– Позже! – крикнул в ответ Полански. – Сейчас у нас основы.

– История про Бога – это далеко не основы, – замечаю я.

Я тоже хотел увидеть реакцию Джин.

Виктор тянется за кальяном и долго затягивается, подрывая общественное терпение.

– Да, – Полански выпускает клуб дыма. – Но человек попросил.

– Человек ждёт, – Джин ухмыляется.

Мой русский друг затягивается ещё раз и начинает историю.

– Дело было так, – говорит он. – Этот придурок, – он указывает на меня трубкой кальяна. – Решил попробовать традиционный русский напиток yorsch². Но то по-заморски, по-вашему же – водка с пивом.

– Бо-оже, – тянет Джин.

– Он выхлестал всю водку и всё пиво из горла в одно рыло, – продолжает Полански. – Напился, как чёрт. Ушёл курить, а там трещал с кем-то полчаса на улице. Зимой. В своём несчастном худи.

Виктор выпивает немного водки, оттирает лишнее со рта и говорит:

– Привожу его обратно, сюда, – тут он быстренько стреляет сигарету у мальчишки напротив, закуривает и продолжает: – Спрашиваю: «Это что сейчас было, друг мой?». А теперь внимание: с кем Коул Прэзар мог говорить полчаса у подъезда, учитывая, что время за полночь, а зимой особо не гуляют?

Я сдавленно ухмыляюсь.

Весь порочный круг давится диким хохотом.

Виктор чуть наклоняется к соседке и объясняет:

– С Богом, Джин.

Девчонка шокировано вскидывает брови.

Сквозь дрожащую от смеха улыбку я произношу оправдание:

– Он выглядел как Аль Пачино.

– Слышала его? – вскрикивает Полански, отпивая глоток своего напитка. – Он это помнит!

– Я твои русские рецепты пробовать больше не стану, – тут же вставляю я. – Даже не алкогольные. Что мы там готовили?

Подростки в кругу начинают улюлюкать и хохотать.

Виктор судорожно улыбается и пытается выговорить название «того самого» блюда.

Розмари раздражённо прячется в ладонях и цедит:

– Только не э-это.

Лесли, сидящая рядом с ней, громко смеётся:

– Я это помню!

– Bluyni! – вдруг кричит Полански под общий хохот.

Единственный, кто был способен сдерживать себя в этом комедийном цирке, – это я. Джин лишь непонимающе хмурится и ждёт хотя бы чьего-то краткого ответа.

Эту великую историю начинаю рассказывать я.

– Джин, – обращаюсь я к девчонке, и она тут же начинает слушать. – Он мне говорит: это как панкейки, только тоньше. У меня крыша поехала – представляешь, тонкие панкейки!

– Они мне три сковородки сожгли, – вставляет Гейз.

– Да плохие были сковородки, – тут же бросает Полански в наше оправдание.

– Антипригарное покрытие, Полански, – цедит Гейз.

– Отвратительные сковородки, – я также не остаюсь без комментария.

Розмари хочет сказать что-то ещё, но Виктор прикладывает палец к своим губам и делает длинное, успокаивающее «ш-ш», и та замолкает. Полански довольно кивает и отпивает водку из горла. Гейз смотрит на Джин и язвительно бросает:

– Я надеюсь, ты не спалишь мне хату.

Блок интересных историй заканчивается, и все начинают просто разговаривать друг с другом, на общие темы и разные.

Я всё время наблюдаю за Джин: она внимательно слушает всё, что говорят в компании, и иногда пересекается взглядами с окружающими. Гейз как-то подозрительно косится на новоприбывшую, когда как Лесли то и дело подмигивает ей, между делом перебрасываясь парочкой комплиментов. Джин лишь прыскает и отводит взгляд.

И всё время кусает губы.

Я выкрадываю момент и тянусь в её сторону – она сразу замечает.

Джин клонится ко мне, а я шепчу ей на ухо:

– Если чувствуешь себя нехорошо, можем уйти.

Она тупит взгляд в пол и сдавленно улыбается.

– Всё нормально, – говорит девчонка.

Я пытаюсь взглянуть в её глаза и отыскать хоть каплю лжи.

Я же прав?

– Точно?

Но Джин лишь кивает.

Вскоре её молчаливость и встревоженность замечает и Полански. Его бутылка водки опустошена, а второй на горизонте не появляется. На удивление, у него не блестит ни в одном глазу. Кальян идёт из рук в руки, Виктор перехватывает очередь и, затягиваясь, обращается к школьной подруге:

– Так, я понимаю, Коул у нас только с Богом разговаривает. Но, мисс Бэттерс, вы-то чего стесняетесь?

Мисс Бэттерс некоторое время мнётся, а затем говорит:

– Своей низкой социализации.

– Вы ей блещете на уроках литературы, – усмехается Полански и кивает в мою сторону. – Поговори с Коулом. Вы же не молчали весь путь сюда.

Мы переглядываемся.

Темы для разговора резко исчерпаны.

– Для чего тебе очки? – вдруг спрашивает Джин.

Я улыбаюсь.

– Я тоже смотрю на мир сквозь розовые очки, только мои очки называются «френдзона».

– Тогда почему жёлтые? – усмехается подруга.

– Для этого я шутки не придумал, – я перехватываю кальян. – Вообще, это просто очки как у героя из «Страх и ненависть в Лас-Вегасе». Смотрела?

– Кстати, да, – кивает Джин и улыбается.

Оказывается, Виктор подслушивал наш разговор.

– Он в середине вечеринки их теряет, – подмечает он. – Да, Прэзар?

На моём лице растягивается лишь тупая улыбка, а за очками – убийственный взгляд.

Если бы не Джин, Виктору бы влетело.

Меж тем, девчонка недоумённо вскидывает бровь и ждёт объяснений.

Я протягиваю ей трубку кальяна.

– Точно не будешь? – улыбаюсь я.

– Нет, спасибо.

Пока мы с Джин разбирали вопросы моих очков, в порочном кругу развернулся горячий спор, во главе которого, по-прежнему, была живая и яркая Лесли «Тэ-Тэ».

Рыжеволосая Лесли с разъярёнными глазами смотрит на юношу, сидящего поодаль от неё, – это был Чак Тиндер, её сводный брат. У Тиндера было худое, длинное лицо и просто огромные кукольные глаза. Чак мало чем походил на свою сестру: Лесли отличалась своенравностью и некой привлекательностью, тогда как её темноволосый брат закрепил на себе клеймо «вредного мальчика» из информационного клуба.

Их родство – лишь брак родителей.

Но сближало отпрысков-Тиндеров вот что: взаимная подростковая ненависть.

– А какая разница, Чаки, как ты учишься, – их спор для меня начинается с вырванной из контекста реплики Лесли. – Что ты делаешь для школы и города, если грант дадут не тебе, а кому-то из города побольше?

Тиндеров объединяло и общее намерение укатить из Прэтти-Вейста поскорее.

Их, как и всех подростков вокруг, раздражала общая бесперспективность города. Тиндеры – что брат, что сестра, – видели своим дальнейшим планом поступление в университет подальше отсюда. Особых отличий в учёбе они не имели, но один из них рассчитывал свалить в университет по гранту, а вторая – за счёт родителей, так как в честность выдачи «халявы» не верила.

– У кого-то из города «побольше» может быть меньше достижений, чем у меня, – важно произносит Чак. – В том-то и смысл грантовой системы.

– Ча-аки! – издевательски тянет сестра и выпускает клуб дыма. – Сними розовые очки. Кому-то вообще нужны провинциалы?

За конфликтом интересно было наблюдать всем.

Особенно молчаливой Розмари.

– Твоему дружку собирались выплатить грант, – вспоминает юноша. – Забыла?

– Какому дружку?

– Спортсмену.

– Эшу? – Лесли ухмыляется. – Он не мой дружок. Да и родители вложили в его тренировки столько денег, что он мог отучиться уже в пяти университетах.

Внезапно в разговор вливается и Гейз.

Она говорит:

– Да никому эти гранты в нашей школе не светят.

Я мельком бросаю взгляд на свою спутницу.

Её лицо вмиг погрустнело.

Девчонка из порочного круга с короткими чёрными волосами – её имя Пенси, – забирает себе трубку кальяна и тоже врывается в оживлённую дискуссию:

– А у нас разве не учится какая-то сверхумная девчонка? Не помню фамилии.

– Она на физкультуру не ходит, – говорит Энтони Джонс – дружок упомянутого Эша. – Какой ей грант?

– И что? – возмущённо лепечет Пенси. – У неё проблемы со здоровьем. Зато она пишет научные работы по физике, или по математике.

– А Эш чемпионат в Лос-Анджелесе выиграл, – заявляет Джонс. – Ты хоть в курсе, каких трудов это стоит? А эта зубрилка только и делает, что ходит от дома до школы и обратно.

– Ну, может быть.

Виктор заканчивает их спор одной лишь репликой:

– Она здесь, вообще-то.

Все смотрят на Джин.

Она лишь машет рукой в ответ.

Через некоторое время Виктор собирает компанию «подышать свежим воздухом» – то есть, покурить у подъезда, может быть, поболтать с Господом. Компания состоит из Джонса, Пенси и ещё пары-тройки ребят с кухни. Меня с собой не берут, да и я особо не горю желанием идти. Скорее всего, на улице будет дотошный расспрос о том, правда ли Джин Бэттерс сидит рядом с ними и не убьёт ли она их сегодня ночью.

Постепенно живость Лесли утихает, и она устало приобщается к раскуриванию кальяна. Некурящие ребята тоже собираются в расход – время позднее, с ночёвкой не останутся. Розмари Гейз выходит в коридор и выпускает всех по очереди, провожая недовольным взглядом и нарочито-вежливым «было приятно увидеться» на прощание. Нас резко становится меньше.

Завершив все «выходные» дела, хозяйка квартиры присоединяется к нашему порочному остатку с бутылкой белого вина.

– Это сильнейшие? – усмехается она, оглядывая меня, Джин и Лесли.

Рыжеволосая выпускает клуб дыма и говорит:

– Это чертовски уставшие.

Гейз вскрывает бутылку и ставит рядом с кальяном. Сама хозяйка достаёт сигарету из пачки «Лаки Страйк», прикуривает без излишнего пафоса и делает очень долгий затяг.

– Парни – козлы, – измученно тянет «Тэ-тэ» и переводит взгляд на Джин. – Подожди, ты правда та девочка, которой грант должны выдать?

Моя спутница пожимает плечами.

– Я бы так не сказала, – говорит она. – Но в списках номинантов я есть.

Лесли с сожалением произносит:

– Боже мой! Прости пожалуйста.

– Да забей, – Джин лишь горько усмехается. – Что правда – то правда.

Хозяйка квартиры подозрительно следит за каждым движением новоприбывшей.

– Ты же куришь? – спрашивает она, стряхивая пепел.

Джин не сразу понимает, что обращаются к ней.

– Ну, да, – кивает девчонка.

– Ни кальян, ни сигарет не спросила, – хмыкает Розмари и протягивает моей подруге пачку «Лаки Страйк». – Сама скромность.

– Благодарю, – Джин осторожно берёт сигарету и достаёт зажигалку.