Kitabı oku: «Не достигнуть координаты «икс»», sayfa 4
Задания контрольной и домашку я несу один из последних, и «мои» работы Долан принимает совсем под звонок. Преподаватель сразу же замечает замазку на листе с домашней работой и недовольно хмыкает.
– Похвально, – фыркает мадам Долан и прячет работу.
Я ухожу от неё с горящим чувством стыда и вины.
Джин уже собрала вещи и ждёт, когда толкучка у дверей кабинета рассосётся. Я стою рядом с ней, и мне становится ещё хуже. Когда мы выходим в коридор, девчонка замечает, что у нас ещё пара общих уроков и с сарказмом строит догадки, стоит ли ей красть меня у Виктора и в последующие разы.
Джин рассказывает ещё одну чрезвычайно интересную вещь – перед ней извинился сам Андре Стюарт. Правда, произошло это не вживую, а лишь в диалогах «Инстаграм». Текст его извинения был скомканным, но девчонка нашла в его словах толику искренности – парень действительно жалел о своих словах и действиях. После, получив прощение, он даже подписался на Джин, из чего та сделала вывод, что, скорее всего, он – её фанат.
Я не могу долго держать все эмоции в себе.
– Джи…
– Ой, подожди, – подруга перебивает меня и смотрит вдаль. – Виктор Полански!
Среди толпы школьников мы быстро пробиваемся к нашему русскому другу. Джин обсуждает с ним случившуюся беду и спрашивает, как быть со сборником и когда он собирается делать очередную домашнюю работу. Виктор торопливо объясняет, что, если сама Джин не против, то он сделает домашку сегодня вечером и наверняка – если не стопроцентно – встретится со мной, чтобы передать сборник. Мне же быть почтальоном проще всех, ведь я каждый день вижусь с Полански, живу в одном доме с Джин Бэттерс и совсем, совсем не имею своих дел.
Виктор обеспокоенно поглядывает на меня в течение всего диалога.
Затем он говорит, что очень хочет курить и, извинившись, оставляет нас наедине.
Джин тут же поднимает на меня глаза:
– Ты что-то хотел спросить?
Мы сворачиваем на лестничную клетку и слышим звонок на начало урока. На лестнице резко становится пусто и тихо – даже дыхание отдаётся эхом под потолком.
– Боже, нам ещё на третий этаж тащиться, – саркастично выдаёт девчонка, закинув голову вверх. – Мои лёгкие курильщика не выдержат.
Её ступни уже становятся на первые ступени, и я резко хватаю девчонку за руки. Джин сразу поворачивается. Мы неотрывно смотрит друг другу в глаза на протяжении долгого времени.
У меня не хватает смелости сказать всё, что действительно хочется.
Я туплю взгляд в пол и замечаю книгу в её второй руке.
– Дашь «Бойцовский клуб» почитать?
Её руки такие мягкие.
Джин непонимающе ведёт бровью, но потом тепло улыбается.
Она отводит взгляд первая.
Я замечаю легкий румянец на её лице.
– Ты не читал «Бойцовский клуб»? – спрашивает она.
– Нет, – с трудом продолжаю я. – Я мало читаю что-то, кроме… сценариев, анализов, статей… Просто это мой любимый фильм.
– Конечно, – говорит она и отдает книгу мне в руки.
Это явно не то, о чём я хотел ей сказать.
– Спасибо кстати, – бормочу я.
Джин улыбается:
– Да пожалуйста, – отвечает подруга. – Вернешь как прочитаешь.
– За математику, – уточняю я. – Спасибо за математику.
Я выпускаю её руки из своих и прижимаю девчонку к себе.
Джин не сразу понимает, что к чему, и я попросту жду её ответной реакции.
Физика совсем вылетает из головы. Проходит минута, две, четыре – это уже не столь важно. Время принимает отрицательный вектор и абсолютно не имеет смысла больше.
Мурашки бегут по коже, и вовсе не от испуга.
Джин обнимает меня ещё крепче и не собирается отпускать.
B2(-05;01)
В первый майский день, среду, я пришёл в школу с чувством какого-то странного ожидания и на первом попавшимся плакате нашёл ему причину.
Сегодня состоялась «Книжная ярмарка» в спортзале.
Скучное название скучному мероприятию.
Я не был противником литературы, да и особым любовником её не являлся. Трепетной нежностью к книгам проникся Виктор. Он мог часами застревать в книжных магазинах и внимать лишь аромат печати, а когда дело доходило до её изучения, Полански можно было в принципе оставить в покое.
По началу зрелище было романтичным, но потом дико надоедало.
Но даже Виктор, явный романофил и книгоман, считал школьную ярмарку поистине скучной. В российских школах такого нет, и все надежды Виктора, строящиеся планы и мечты были разрушены в миг на первом же мероприятии.
Ассортимент от магазинного не имел отличий, цены – завышены до крайностей, да и обещанные «различные сети книжных» приезжают с одинаковым товаром. Единственное, за что мой глаз зацепился в прошлый раз – небольшой столик со стопками комиксов, напечатанных на домашнем принтере, и их художник, сидящий за ними седовласый мужчина в рубашке в клетку.
Оказалось, что он живёт в соседнем городе и учился в нашей школе.
Его комикс я так не купил, а имени узнать не успел.
«Книжную ярмарку» спонсировал родительский комитет, любящий, видимо, бесполезно тратить свои деньги и время своих детей. Наверное, проблема была даже не в родителях, а в отсутствии полноценных возможностей – мы, вообще-то, не в Лос-Анджелесе живём.
Хотя до него около десяти миль езды.
Самая страшная часть в «Ярмарке» – обязательная.
Каждый ученик старшей школы города Прэтти-Вейст должен посетить данное мероприятие хотя бы на два часа. Обычно «Ярмарку» устраивали вместо последних двух уроков, поэтому – либо читай книги, либо помирай со скуки.
Совсем умирающих отпускали и через час.
Возможно, вся суть «Ярмарки» проходила мимо моих глаз благодаря интроверсии и необщительности. Возможно, нужно было смотреть не на книги, а на их продавцов. Возможно, такие мероприятия просто не в моём вкусе.
Возможно, «Ярмарка» действительно была скучной.
Свои последние часы учёбы я проводил в классе искусств – смывал красное масло с рук и вычислял, какие уроки из жизни я выпускаю.
Последние занятия в среду я либо прогуливал, либо посещал через силу.
Физкультура и информатика.
– Кошмар, – с ужасом тяну я. – Я же пропущу физкультуру.
Физкультуру я не посещаю, кстати, уже второй месяц.
Виктор начинает дико хохотать.
Девчонка, стоявшая рядом с нами, громко хмыкнула и попросила освободить место у раковины – у неё была гора кистей. Мы садимся с Виктором на подоконник. У меня всё ещё красное масло на руках, у Полански – зелёная полоска акрила на носу.
Мимо нас проходит мистер Лоудер, учитель искусства, и усмехается.
– Попробуй оливковым маслом дома смыть, – Лоудер осматривает мои руки, а затем поднимает взгляд на Виктора. – А ты – спиртом.
Мы киваем и загадочно хихикаем, наблюдая за уходящим Лоудером.
– Спи-иртом? – хитро тянет Виктор и оборачивается ко мне. – Не хочешь мне помочь?
Я ухмыляюсь:
– О-очень хочу.
Художественный класс значительно отличался ото всех остальных кабинетов в нашей школе – в нём было что-то своё, душевное и спокойное. Наверное, из-за большого количества предметов из тёмного дерева и развешанных по всему кабинету картин здесь было так уютно и так по-домашнему.
Художественный класс – курс обязательный для аттестации, только время его прохождения старшеклассники выбирают сами. Я решил пройти его в одиннадцатом, пожертвовав уроками истории у госпожи Стингл. Виктор посещает её лекции до сих пор и через раз передаёт мне пламенный «привет» от неё.
Мировую историю я променял на историю культуры и видел разницу лишь в учителях. Вдвоём они преподносили один и тот же материал, но Стингл всегда ставила выше влияние каких-либо событий на человечество, а Лоудер – влияние человечества на культуру. Учителю истории был важен человек, а учителю искусства – то, что этот человек создал.
По сути, я сменил лишь фокус наблюдения, а не дисциплину.
К слову, важность культуры и творчества каждого человека Лоудер подчёркивал в своём пристрастии к работам ученикам. Почти весь кабинет был увешан картинами его последователей – точнее, всех, кто прошёл или ещё проходил аттестацию в его классе. Тут были и академические рисунки, и постмодерн, и всевозможные виды искусства со своим началом и своим названием, о которых я не имел понятия. Я часто любовался живописью, почтительно представлявших одну большую преподавательскую работу Лоудера.
Среди различных картин я замечаю чей-то знакомый силуэт с короткой стрижкой и яркой красной надписью над головой – «они думали, что я умнее».
Продолжение реплики расположили ниже, мелким шрифтом.
«Но у меня недостаточно мозгов, чтобы любить себя».
Мне даже не нужно разглядывать подпись автора – очевидно, чьё это творение.
– Тебе тоже кажется интересным этот портрет? – слышу я голос Лоудера рядом. – Достаточно экспрессивно.
Я пожимаю плечами.
– Она такая, – хмыкаю я.
Учитель непонимающе вскидывает брови.
– Джин Бэттерс, – я встречаюсь с Лоудером глазами. – Это же её работа?
Полная уверенность в авторстве медленно уходит – Лоудер всё также не спускает бровей и лишь задумчиво хмыкает.
– Джин? – спрашивает он. – Она собиралась ко мне в следующем году.
Я снова смотрю на портрет и прищуриваюсь.
Подпись автора – Кейт Хоннер.
Чёрт.
Над нами трещит звонок.
Мы медленно выходим из класса, прощаясь с Лоудером. Оказавшись в коридоре, мы с Виктором слепо следуем за толпой своих сверстников – в направлении спортивного зала. Народу столько, что кажется, будто мы идём на проверку пожарной безопасности.
– Ну что, – на лице Виктора всплывает загадочная улыбка, когда я поворачиваюсь в его сторону. – Теперь ты довольный и счастливый ходишь с пятёркой по математике и пустой контрольной?
Я недоумённо вскидываю брови.
– Тебе Джин рассказала, – устало тяну я.
– Нет, сорока напела, – Полански ухмыляется.
– Она же тебе список мифов о Джин Бэттерс в соло сыграла?
– Ага, – прыскает мой друг. – У нас была опера.
Мы сворачиваем по коридору налево, в такт толпе.
– Не кажется она мне такой асоциальной, – говорю я. – Как ты и говорил.
Виктор ведёт бровью:
– Да неужели?
– «Не подпускает к себе, если твой балл не ниже трёх и восьми», – я по памяти перечисляю мифы о Джин Бэттерс. – «Травили в средней школе, поэтому у неё нет друзей» … а потом? Она так легко начинает общаться со мной, на социальных науках болтает с Китом о вещах, о которых я понятия не имею. Она даже на вечеринку Гейз со мной пошла!
– Дорогой Коул, – мой русский друг ухмыляется. – Мифы созданы, чтобы их разоблачать. Хочешь ещё один такой расскажу?
Двери в спортивный зал уже открыты, и внутри него я замечаю кучу расставленных столов с книгами. Яркие вывески кричат издалека, а над дверьми приятно светит гирлянда тёплых жёлтых лампочек, вызывающие восхитительные возгласы от девочек, любящих эстетику пряности и уюта в профилях «Инстаграм».
В прошлом году всё было тошнотворней.
У дверей толпятся все знакомые и незнакомые мне старшеклассники. Я замечаю девчонок из Нильского проспекта, лупящихся в телефоны и задорно хохочущих над своими глупыми и колкими проказами.
Одна из них замечает нас и радостно машет рукой.
Девчонки из Нильского стремительно приближаются к нам.
– Миф о Джин Бэттерс номер сорок два: она слишком сильно влюбляется, – Виктор внимательно смотрит на меня. – И ещё один, сорок пятый: она ест шоколад только с молоком. Возьми на заметку.
Девчонки из Нильского уже обнимают Виктора со спины и умилённо гладят его кудри.
Обычно, святая тусовка Нильского проспекта состоит из четырёх участниц: Кристин Дрейк, Виктуар Брукс, Рейчел Эванс и Энджел Кимберли. Все, кроме первой, как раз и были родом из одноимённого района; Дрейк же жила далеко от центра, за мостом. Она прибилась к компании последняя, показав всю мощь своего длинного языка и провстречавшись с капитаном футбольной команды, Рахимом Эшем, около полугода.
Девчонки Нильского обладали колоритной, запоминающейся внешностью: Дрейк запомнилась своим странным, похожим на морду выдры лицом, Брукс – высоким ростом и большим ртом, Кимберли – спортивным телосложением и строгим видом. Их троих объединяла любовь к сплетням и довольно аморальный образ мышления. Изюминкой и здравым смыслом здесь была Рейчел Эванс – высокая девушка южного происхождения, любившая медицину и модельный бизнес.
Она и подошла ко мне первая, протягивая свои руки для объятия.
Я никогда не общался с ней отдельно от святого квартета.
Рейчел обеспокоенно поднимает глаза и спрашивает:
– Ты чего такой поникший?
Я жму плечами.
Чья-то голова из гарема Виктора вылезает у него из-под плеча и фыркает:
– Я бы тоже убивалась, если бы ко мне Бэттерс приставала.
– Вы где Энджел потеряли? – спрашивает Полански, пытаясь заглушить возглас.
Гарем быстро отлипает от него.
Виктуар – та, что с большим ртом, – машет рукой и говорит:
– Она больной притворяется. Не любит проводить время впустую на «вот это всё».
– «Вот это всё»? – заинтригованно уточняет Полански.
Виктуар кивает:
– Ну, книжки. Книжки она не любит.
– Лучше бегите, – злорадно ухмыляется Виктор.
Девчонки радостно и звонко смеются от его шутки.
Меж тем, я ловлю на себе мимолётный взгляд Джин откуда-то издалека, и у меня что-то сжимается в груди. Я хочу броситься ей вслед. Девчонка пропадает в толпе.
Я смотрю вдаль и говорю:
– Там зал открыли, вообще-то.
Компания Нильского цепляется за Виктора и докучает его вопросами, а он смущённо пытается избежать их присутствия. Перед его глазами мелькают стенды с книгами и вывески магазинов, а на лице расплывается горькая улыбка. Я подхожу к одному из стендов и бегло осматриваю ассортимент литературы. Руки быстро хватают книгу с живописным изображением спящей девушки на обложке, и я демонстрирую находку Виктору и Нильской тусовке.
– Осторожно, дамы, – саркастично бросаю я. – Полански убивает девушек у себя на кухне и делает из их кожи обложки для книг. Ему интересна лишь литература.
Виктор прыскает.
У меня в руках – «Парфюмер» Патрика Зюскинда.
– Каждая книга должна иметь свой аромат, не так ли? – загадочно молвит Виктор.
Я киваю.
Мы останавливаемся здесь, и девчонки Нильского, к нашему удивлению, отлипают от Виктора. Их внимание привлекают экранизированные популярные романы. Они обсуждают обложки книг Джона Грина и слухи вокруг молодых голливудских звёзд.
Виктор тянется к классической литературе и нежно оглядывает каждую книгу. Парень берёт один из романов Сомерсета Моэма, открывает первую страницу и вчитывается в каждую фразу.
Я усмехаюсь.
Начинается.
В этот раз на ярмарке завоз больше: появились даже нон-фикшн и узко специализированная литература. Старшеклассники заинтересованно болтают о писателях, жанрах и произведениях, диалоги поддерживают даже продавцы и учителя. У стенда с исторической литературой и биографиями стоят Стингл и Лоудер и радостно хохочут, бурно дискутируя о чём-то; мадам Долан зачитывается новым справочником по математике, а Уольтер рассуждает об устройстве вселенной с автором книги по квантовой механике.
Наверное, суть «ярмарки» именно в этом.
Через какое-то время Виктору надоедать чтение стоя, и мы отправляемся к разноцветным сиденьям трибун. Девчонки из Нильского также рады этой новости и рысью преследуют нас. Пройдя на самый верх, почти под потолок, разместившись на сиденьях подальше от людских глаз, святая троица – сегодня она именно троица – принялась рыться в своих сумочках и доставать электронные сигареты в паре с жидкостями для них.
Виктор садится и сразу же утыкается в свой телефон.
Я достаю Паланика и начинаю читать.
На книжной ярмарке.
Кристин Дрейк потягивает «сигаретку» и смотрит на свою большеротую подружку.
– У тебя с чем?
– С манго, – ухмыляется Виктуар.
– Можно залить? – Дрейк уже тянется к жёлтой бутылочке в руках Виктуар Брукс. – Вчера в «Энджой Смок» все нормальные «жижи» закончились.
Виктуар внезапно оживляется.
– Давно в «Энджой» сигареты продают? – спрашивает она.
– Всегда там продавались, – говорит Дрейк и закуривает.
Я не замечаю, как Рейчел сидела на сиденье передо мной и внимательно наблюдала за моим беглым взглядом. Южанка мило улыбается и, боясь отвлечь, тихо интересуется:
– Что читаешь?
Я поднимаю на неё глаза.
В её взгляде не было присущей всей остальной тусовке зависти и злости. Она действительно спрашивала с интересом, без всякой задней мысли, и хотела поговорить не от скуки или раздражения, а потому что просто хотела поговорить, и поговорить на тему, её интересовавшую.
Она ходила с Виктором в литературный клуб по четвергам.
– «Бойцовский клуб», – не сразу отвечаю я.
– Интересная? – улыбается Рейчел.
Я задумчиво хмурюсь.
– М-м, да, – киваю я. – Мне Джин посоветовала.
Рейчел удивлённо вскидывает бровь.
– Вы дружите? – интересуется она.
Улыбка так и не спала с её лица.
Её взгляд не стал расстроенным или злым.
– Они трахаются, Рейч, – бросает Дрейк.
Кристин даже не смотрит в нашу сторону.
Виктор, между прочим, бросает:
– Завидуют молча.
Кристин поднимает на него глаза, но не говорит не слова.
Рейчел отводит смущённый взгляд, а я не даю ответа на вопрос.
Дым электронных сигарет распространяется пред моими глазами, а под шелест тараторящих языков невозможно читать. Я откладываю книгу в сторону. Виктор по-прежнему сидит в телефоне и активно печатает сообщения, неизвестно кому, неизвестно зачем. Я не решаюсь его отвлечь и сам беру свой телефон в руки, тут же получая на него сообщение в мессенджер.
Я моментально открываю диалог.
От кого: Джин Бэттерс
12:35 ПП
Подойдешь к стенду с комиксами?
12:35 ПП
Он в конце зала, у выхода
Я вынужден уйти, и сообщаю об этом Виктору. Мой друг отрывается от своего телефона и смотрит на меня, уже вставшего с места и накинувшего рюкзак на плечо. Девчонки Нильского тоже не оставляют мою фигуру без внимания.
– Ты сегодня к Джин пойдёшь? – невзначай бросает Полански.
Я киваю.
– Мне надо подтянуть тригонометрию, – говорю я.
– Справочник отдать ей не забудь, – напоминает Виктор и загадочно ухмыляется.
Я усмехаюсь.
– Не забуду.
Я покидаю трибуны под ошарашенными взглядами святой троицы.
На спуске я встречаю Стюарта и Фримана и здороваюсь с ними. Парни говорят, что у них к Полански есть разговор, а Стюарту так и хочется подразнить девчонок из Нильского и обменяться с ними издёвками. Он живёт с Дрейк в одном районе и давно её знает, поэтому связь этих юношей со святой тусовкой никого не должна удивлять.
Я же направляюсь к стенду с комиксами, у самого выхода. Я бреду сквозь толпы людей, не совсем понимая, верное ли беру направление, но совсем скоро макушка светлой головы попадается в мой взгляд, а знакомый мужской силуэт даёт большую уверенность для моего пути.
– И как давно вы занимаетесь самиздатом? – знакомый голос доходит до моих ушей. – А, вы с дочерью их печатаете? Это мило.
У стола того комиксиста стоит Джин Бэттерс – в черной толстовке, прямых джинсах и наспех собранным хвостиком волос. Старик улыбается ей и оживлённо рассказывает о своей деятельности, а девчонка заинтересованно его слушает и изредка хихикает.
Я подхожу к ним.
– А тебя я помню, – мужчина тепло улыбается мне и протягивает мне руку.
Я не скрываю своего удивления и жму руку в ответ.
На седовласом мужчине, кстати, всё та рубашка в клетку.
Джин загадочно ухмыляется.
– Его Коул зовут, – девчонка представляет меня продавцу. – Он не особо разговорчивый.
Старик усмехается:
– Я тоже такой в старшей школе был, – он подмигивает. – Я Стивен.
Я неловко улыбаюсь.
Многие комиксы на этом столе относились к космическому жанру: на обложках танцевали зелёные двухголовые существа, а позади них мелькали тысячи звёзд и комет. Были работы и с землянами – среди карикатурных черт я узнал Джорджа Вашингтона и Джона Кеннеди, что меня позабавило.
Джин берёт одну из работ мужчины и внимательно осматривает его.
– Я читала этот комикс в интернете, – заинтересованно тянет девчонка. – Мне очень понравилась сатирическая часть. На «Автостопом по галактике» похоже.
Комиксист растекается в приятной улыбке.
– Моя любимая книга, – говорит он.
Джин удивлённо вскидывает брови.
– Правда? Мне тоже понравилась.
Девчонка откладывает комикс и долго вглядывается в стопки остальных. Она нерешительно водит пальцем по обложкам с приоткрытым ртом, чуть слышно читает названия и иногда пугливо отстраняется.
Я не могу оторвать от неё глаз.
Её пальцы останавливаются на портрете человека с компакт-кассетой вместо глаз.
Джин аккуратно берёт комикс в руки и пролистывает страницы.
– О, это моя последняя работа, – горько усмехается мужчина.
Девчонка бегло оглядывает аннотацию на задней стороне обложки.
– За сколько отдадите? – Джин тут же лезет в карман своей толстовки.
Мужчина активно мотает головой.
– Забирай, – девчонка пытается протянуть пару купюр, но тот отмахивается от денег. – Я дарю. За приятный диалог.
Они долго смотрят друг на друга и молчат.
На лице комиксиста расплывается искренняя грустная улыбка.
Джин не понимает, почему.
В конце концов, Джин прижимает комикс к груди, кивает, бросает что-то в качестве благодарности и уходит прочь.
Я иду следом за ней.
– Ты в порядке? – я одёргиваю Джин. – Привет, кстати.
Девчонка как-то расстроенно задерживает на мне взгляд и пытается понять, что происходит. На её открытых губах завис вопрос, а я терпеливо жду момента, чтобы на него ответить.
Джин взволнованно щурится и тут же тупит взгляд в пол.
Я протягиваю ей руку.
Девчонка суёт мне комикс.
– У меня рюкзак на биологии остался, – скомкано роняет она и поднимает взгляд. – Можешь к себе положить?
Я несколько секунд хмурюсь, а потом невольно улыбаюсь.
– Конечно.
Комикс оказывается в моих руках, и я безукоризненно кладу его к себе в багаж.
Джин трёт ладонями свои плечи и нащупывает лямку забытого рюкзака.
Посреди шумного зала мы становимся практически незаметными – каждый в этом помещении занят своим делом и заинтересован вовсе не нами. Я замечаю десятки знакомых лиц, и в миг они все обретают схожесть. Все эти лица задир, тихоней, тусовщиков и плакс выражают на себе явный интерес и удручающую готовность выпасть из реалий.
Это начинает забавлять.
Мой взгляд переходит к Джин.
– Ты «Мистера Робота8» не смотрела? – спрашиваю я.
Девчонка поднимает глаза.
– Может быть, – говорит она. – А про что он?
Я оценивающе оглядываю её сегодняшний образ.
– Как парень в чёрной толстовке разрушил всю экономику США и слишком боялся людей.
Джин бросает взгляд и на мой образ.
На мне – чёрная толстовка, чёрная кожаная куртка, чёрные узкие джинсы.
Только кроссовки белые.
– Про тебя сериал сняли? – усмехается Джин.
– Про тебя.
Подруга прыскает.
– Я не боюсь людей, – оправдывается она. – Я ненавижу большие бессмысленные сборища.
– Как это? – я киваю в сторону всех книжных стендов.
– Именно, – улыбается она. – Рекомендую убраться отсюда подальше.
– Ну, единственная возможная даль сейчас – это вон те сидения. Устроят?
Я указываю на трибуны, противоположные тем, где сидел я с Виктором Полански.
– Более чем, – говорит Джин.
Покоряя ступеньки лестницы, мы поднимаемся к самым верхним местам.
– Кстати о парнях в толстовках, – вдруг начинает моя подруга. – Ты в этой куртке спишь?
Я быстро оглядываю кожанку.
– Да, – киваю я. – Как ты угадала?
Джин усмехается.
– Ты в этой куртке ходишь везде, даже в школе. Что у вас за любовь такая?
На моих губах расплывается приятная, ностальгическая улыбка.
– Короче.
Мне четырнадцать; я, бунтарь натурой и искусствовед душой, открываю для себя существование группы «Depeche Mode9», а затем плавно перехожу к «Arctic Monkeys10». Первая моя находка в сфере музыкальной относилась к электронному року и подходила под моё настроение тогда, когда мне хотелось помечтать о далёком и несущественном. Инди-рок «Мартышек» я полюбил с первой же их песни, все их альбомы буквально за сутки добавились в мой ежедневный плейлист, а я с нетерпением ждал их творчества дальше.
Голос Алекса Тёрнера – солиста «Arctic Monkeys», – вливался в мой неокрепший разум и оставался там на протяжении всего дня. Я любил его манеру исполнения, слова, которые он пропевал, тексты, которые он произносил. Песни «Arctic Monkeys» идеально ложился на байопик, снятый моими глазами, и потому я так искренне их любил.
Участников группы и своего кумира я впервые увидел на фотографии, где они все стояли в чёрных брючных костюмах. Элегантно, официально. Снимки с концертов демонстрировали группу более развязной: рубашки в клетку, джинсовые рубашки, майки, вспотевшие волосы, чёрная кожаная куртка Тёрнера.
Она и врезалась в мою память.
С тех пор я всегда вспоминал Алекса Тёрнера лишь в кожанной куртке, а мой подростковый дух хотел подражать ему.
Кожанной куртки не удалось сыскать ни в одном «секонд-хенде» Прэтти-Вейста.
К счастью, она нашлась в дальнем углу шкафа у нас дома.
Я не знаю, чья она.
Джин, сидя среди высоких мест трибуны, внимательно выслушала краткую историю в одну-два предложения, и понятливо кивнула головой. Она не придумала ни единой темы для последующего диалога, да и я все свои мысли исчерпал, поэтому мы молча занялись своими делами.
В руках моей подруги – тот самый комикс, который достался ей в благодарность.
Внутри – страшные чёрно-белые картинки, чёрно-белые слова и психоделичные тексты. Я урывком читаю несколько фраз со страницы, и у меня пробегает дрожь. Джин спокойно оглядывает каждое изображение и медленно листает страницы.
Я не стал её отвлекать.
Перед моими глазами – толпы различных людей, разных возрастов и интересов. Но их истории меня мало интересуют: их всех объединяет либо желание найти хорошее чтиво, либо провести время с пользой или без нее. Их загадочные лица, их блаженные, влюбленные глаза, их уставшие лица – все они, безусловно, попадали в кадр, но они не были центром моего нарратива. Я, как режиссёр, как зритель сего происшествия, видел лишь одну линию движения истории – несчастную, истомную, блаженную.
Она была в лице Виктора Полански.
– Давай снимем кино, – вдруг сказал я, обратившись к своей подруге.
Джин оторвала глаза от комикса, осмотрелась, спросила:
– В твоей голове?
– В моей голове.
На поиск героя девчонка затрачивает около трёх минут, но никого занимательного в толпе не находит. Она обращается взглядом ко мне.
Я показываю ей лицо напротив.
– Видишь Виктора на тех рядах?
Джин прищуривается.
Наш русский друг по-прежнему находится в окружении Нильского проспекта и тандема Фриман-Стюарт.
– Ты оставил его в сомнительной компании, – замечает она.
– Она ему не нужна, – говорю я. – Он уже полчаса с кем-то переписывается.
Джин всматривается в силуэт белёсых кудрей и усмехается.
– Влюбился мальчик.
– Он поднял глаза! – восклицаю я, преследуя движения своего героя. – Меняем кадр.
– Кто же собеседник Виктора Полански? – комментирует Джин. – А может, собеседница?
Камера отдаляется от героя, с надеждой поднявшего глаза вверх.
Камера пролетает над множеством голов, запечатляет в кадре множество лиц, кучу бессмысленных реплик, но, опять же повторюсь, они нам не нужны. Нам нужен только тот герой, которого ищет наш влюблённый Виктор. Нам нужен тот, кто также оторвал глаза от экрана и ищет Виктора в этом абсурдном сборище, от которого режиссёры фильма предпочли сбежать.
Камера высматривает собеседника главного героя.
Но где он?
– Вот она, – шепчет Джин и указывает кивком.
Если спуститься взглядом вниз по нашим трибунам, можно заметить нашу с Джин ровесницу с телефоном в руках. У неё светлые волосы, скромный выбор одежды и так же скучающе, тоскливо поднята голова в поисках кого-то, с кем телефон её роднит.
Камера демонстрирует нам обоих героев.
Режиссёр доволен, но чего-то не хватает.
– А теперь, – задумчиво произношу я. – Когда оба героя предстали нашему объективу, можем… показать расстояние между ними?
У Джин идея получше.
– Их одиночество в толпе, – говорит она.
– То есть, наше кино не драма о двух возлюбленных? – я улыбаюсь.
– Копни глубже, – Джин вздёргивает бровью. – Не делай искусство общепринятым.
– Я могу сделать предмет искусства о любви.
– Если только о несчастной, – замечает девчонка. – Счастливое искусство никого не интересует, тем более – его даже не существует.
Я усмехаюсь.
– Кино – это травма, – говорю я и объясняю: – Так Финчер сказал.
Кадр плавно исчезает, кино заканчивается, а зрители молча выходят из зала. Конец незаконченной истории. Режиссёры с хандрой обращаются к происходящему у них под носом и не могут отыскать интересных сюжетов, да и не пытаются найти их.
Меня дёргают за рукав.
Это Джин.
– У меня серьёзная проблема, – говорит она.
– Я найду ей решение?
– Определённо.
Джин внимательно всматривается в мои глаза и устанавливает зрительный контакт.
Внутри меня всё сжимается.
Голод.
– Коул Прэзар.
– Я не готов к женить…
– Я хочу курить, – говорит Джин и прожигает меня взглядом.
Мы ещё долго смотрим друг на друга.
У нас с Джин проблемы общие.
– У тебя есть сигареты? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает она.
– У меня тоже.
Наш взгляд – тоскливый и влюблённый – обращён к белёсой голове.
Он встаёт. Он, наш герой, берёт рюкзак и направляется вниз по лестнице, в самую толпу, его свита бежит вслед за ним. Но он одинок среди них, как одинок путник в пустом поле, как одинок странник в неизвестной ему стране. Он одинок уныло. Он ищет родные души в этом тошном, убогом мире, он ищет того, кому готов доверить себя, свой дух, своё дыхание.
И мы идём ему навстречу.
– Пошли, – я резко встаю с мест и собираю вещи.
Девчонка резко оживает.
– Нашёл у кого стрельнуть? – её тон – снова привычно саркастичный.
Я ухмыляюсь.
Я небрежно, но крепко хватаю Джин за запястье и сбегаю вниз по лестнице, подобно нашему герою. Она громко дышит за моим плечом, и я снижаю скорость похода.
Мы долго идём вместе – долго и молча.
Мы проносимся мимо кучи знакомых, пропускаем мимо ушей многочисленные «привет» и «пока». Среди приветствий слышится и Гейз, и даже Уольтер, и своенравная Лесли «Тэ-тэ», на чьём пухловатом лице интерес явно сменился на дружескую гордость.
Совсем рядом раскрываются стенды с современной литературой и вновь застрявший у них Виктор. К телу парня липнут девчонки Нильского, буквально засовывая свои острые языки в его побагровевшие уши. Стюарта с Фриманом не видно.
Джин резко останавливается.
– Я расплатиться забыла, – в её голосе снова проскальзывает паника. Я непонимающе хмурюсь. – Ну, тому комиксисту. За комикс.
Наши руки всё ещё сцеплены.
Я чувствую, как Джин начинает дрожать.
– Он тебе его подарил, – спокойно говорю я.
Девчонка удивлённо вскидывает брови.
– Мне мама должна позвонить, – начинает тараторить она. – У меня рюкзак на биологии, и телефон – там же…
Я дёргаю её за лямку рюкзака.
– А, точно, – нервно усмехается девчонка, но не двигается с места.
Меня начинает окликать шайка Нильского.
Я чуть наклоняюсь к лицу Джин и притягиваю её к себе.
Издалека крайне гордящимся взглядом смотрит «Тэ-тэ».
– Всё нормально, – вкрадчиво шепчу я. – Заберём у Виктора сигареты и пойдем, хорошо?
