Kitabı oku: «Седьмое Солнце: игры с вниманием», sayfa 6
Ольга взяла свою кружку и неодобрительно поджала губы:
– Я же по-секрету, а ты… – и вышла с кухни.
– Постой-постой, – внизу вновь проступил участок твердой земли, – так тебе… Ольга сболтнула… что я видела темное существо?
– Ага! – бесхитростно кивнула собеседница. – Но я тоже там нехорошее чувствовала. И глаза у тебя под конец такие страшные стали. Прям мерцали в темноте.
Ступни вновь покоились на полу – родном и прочном. Катя выдохнула. Ага, как же, почувствовала она. Знаем-знаем таких.
– Ты побледнела, – не понимая причины, целительница встала и принялась водить руками вокруг девушки. – Я тебя просканирую. – И быстро остановила движение напротив больной лодыжки. – Здесь! … Сейчас подлечу.
От ее ладоней действительно исходило тепло. Что, впрочем, неудивительно – ведь она только что держала горячую кружку. А фокус с больным местом Катя просекла сразу: после вчерашнего посвящения ныла травмированная лодыжка, и она теперь заметно прихрамывала.
Щелкнул замок входной двери, и через минуту в комнату заглянул Нил. Прокаркал со злорадством:
– Александра! Кончай пудрить мозги новенькой. Твои способности – обычное внушение, – его акцент выбешивал наравне со словами, – вон Пашку нашего вылечи, тогда поверю, а то который год мальчик горбатым ходит. А тут такой талантище пропадает. – И он захихикал.
Саша покраснела, как помидор. Маска веселой беззаботности треснула, пропуская сквозь себя ненависть. Глаза загорелись и почернели. Пальцы затряслись и невольно сжались в кулаки. Казалось, она готова броситься и растерзать обидчика.
– Павел подхватил простуду и его не будет, – продолжил Нил как ни в чем не бывало. Он уже развернулся, чтобы покинуть кухню, но на мгновение притормозил, чтобы ехидно добавить: – Кстааати! А Антона тоже не будет – у него дела. – И дверь со стуком захлопнулась.
Лицо Саши сделалось мертвенно бледным. Из нее сразу будто жизнь ушла. Будто ей приговор зачитали и на эшафот повели. Тело обмякло, глаза выцвели и опустели.
– Что с тобой? – встревожилась девушка, схватив холодные как лед руки в свои.
– Я люблю его… – чуть слышно прошептала несчастная, – Антона… а он меня игнорирует.
– Ясно. – Катя переключилась на кружку и продолжила пить чай. Она не умела успокаивать и не питала сочувствия к таким вот наивным дурочкам. Наоборот, внутри клокотал смех. Ну какая, скажите на милость, тут может быть любовь?! Повелась девочка на красивую моську и сладкие речи. Не первая и не последняя. Повзрослеет и перерастет эти глупости. И попыталась перевести разговор:
– И что с этим Нилом не так…
– Понятно, что! – выплюнула собеседница, разом ожив. – Мила ему не дает!
– Что не дает? – не сразу въехала девушка.
– В койку не пускает, – на лице целительницы зацвела язвительная улыбка, – он ее охаживает, охаживает… а ей все по боку!
– А… Почему?
– Ну она же сектантка, – возмущенно выдала Саша, – ты разве по одежде этого не заметила?! Старушечьи платочки, длинные юбки… У них замуж только девственницей и за своего можно, и это проповедник решает, кому и с кем. – Не сдержав эмоции, она повысила голос: – Прикинь?! Чтобы мне какой-то хрен в рясе указывал, с кем и когда спать! – тут она спохватилась и умолкла, услышав за дверью голос Милены.
А потом они впятером сидели в зале и общались. Помедитировали вместе, пообсуждали практики, почитали разные книжки… они этим обычно и занимались на собраниях. Болтовней! Ничего необычного Катя для себя не открыла. Пока ехала с Сашей домой – та вызвалась ее подбросить, подкинула идею поступить в медицинский колледж. И, Саша, на удивление, согласилась. Все-таки целителю, помимо дара, нужно хорошо знать человеческое тело и происходящие в нем процессы.
Как подкошенная падая на кровать и соскальзывая в объятья Морфея, она краем внимания отметила, что больше не чувствует боли в лодыжке.
Глава 12. Недостаток любой практики в том, что ее нужно делать
Через несколько дней девушка вновь гуляла по заброшенным тропкам парка. Разговор начался с напутствий Антона, порождающих в Катиной голове вопли несогласия:
– Мне нужно уехать, но я опасаюсь, как бы брат Влада чего не выкинул, ведь две недели еще не прошли… хотя сам Влад намного опаснее – постарайся не пересекаться с ним до моего возвращения. И больше доверяй Нилу – он хороший. Подружитесь, тем более, вы очень похожи.
Девушка скептически подняла брови. Чем это интересно? Серый ком недовольства разбухал внутри и грозился окончательно завладеть разумом. И тогда ее понесет – все начнется с банального спора, а закончится тем, что они разругаются в хлам. Катя сдерживалась из последних сил, молча сжимая зубы и переставляя ноги.
Парень, не получив ответа, нашел себе другое развлечение. Он подбирал камушек, подбрасывал и пытался поймать его во время ходьбы. А камень хотел оказаться на земле снова. Пока что последний выигрывал всухую.
В конце концов девушка не устояла – подняла, подкинула и ловко поймала свой. Показала Антону как надо. Он восхищенно присвистнул и попробовал еще – но снова неудачно. Спутница снисходительно улыбнулась, и неприязнь подтаяла по бокам. Ну что с него взять! Ясное дело – белоручка, небось и в спортзале никогда не был. Пусть он и красивее, но она точно в лучшей физической форме, разными приемчиками владеет… На душе потеплело еще больше. Она открыла рот и принялась жаловаться:
– Первые две практики абсолютно невозможно выполнить…
Сверху донесся шум винта вертолета. Задрала голову, всматриваясь. И тут же споткнулась о лежащую на пути корягу. Пока терла ушибленное место, звук сместился левее и постепенно затих.
– Так вот, – продолжила, когда внимание вернулось назад, – я все время забываю, что нужно удерживать эталонное состояние и следить за мыслями. Просто, если это делать качественно, то когда жить?!
Антон резко остановился.
– Жить?! – переспросил с каким-то странным выражением. – Эти две практики даются каждому ученику для контроля над собственным вниманием. Ведь человек, не способный на это, не может считаться живым. У него нет права выбора. Оглянись, люди в большинстве своем ежедневно занимаются самоедством, накручивают внутри негатив, переживают из-за каждой мелочи. Но если спросить их, желают ли они себе плохого настроения, ответят – конечно нет! А может, секрет в том, уточнишь ты, что если будешь глубоко переживать, проблемы разрешатся сами? И тоже нет. Но тогда зачем вредить самому себе?! И они скажут, что не могут ничего поделать… не могут это контролировать… Здесь дело в том, что их внимание не принадлежит им, такие люди, к сожалению, просто программы реагирования. Им не рассказывали, что можно по-другому, а кому говорили – те не услышали. И нет у них времени на «ерунду», о которой мы с тобой толкуем. Они заняты, вовлечены и на всю катушку используются Системой, а вся энергия ежедневно утекает на быт или бесцельные развлечения…
Катя засопела и покосилась недобро. Может, это и относится к другим, но при чем тут она? Ведь студент-медик просто обязан хорошо учиться… поэтому и приходится тратить на это почти все свое время.
– Ой! – Антон внезапно присел и схватился за носок кроссовка. Это только что подброшенный камушек шлепнул его по ступне. Парень поморщился и сдавленно просипел: – Ты поняла, что я хотел сказать?
– Больно?! – Катя участливо проигнорировала его вопрос.
– Н-нет… – разогнулся и продолжил движение вперед, но уже прихрамывая. И вновь заговорил: – Нужно всегда ставить практики на первое место, прикладывать максимум усилий – тогда они начнут получаться, и ты обретешь то, что невозможно выразить словами. Ведь все вокруг – пустое. Жизнь пролетит как одно мгновение и лишь в конце поймешь, что спустила ее в никуда, гоняясь за призрачными миражами.
– Красиво заворачиваешь, – пробурчала девушка. А ведь действительно – ценности, к коим сейчас тяготеет человечество, после смерти «туда» не взять. Но есть ли вообще что-то там, за чертой? Душа и все такое… Это, пожалуй, был главный вопрос и камень преткновения. Ведь можно всю жизнь так зазря спустить, разыскивая внутри то, чего нет. А в это время другие, более предприимчивые, реализуют свой шанс: заработают деньги и доберутся до власти. И под конец, пока ты, жалкий неудачник, будешь на одну пенсию лапу сосать, эти дальновидные люди окажутся в шоколаде. Сядут и примутся в потолок поплевывать, наслаждаясь возможностями и могуществом. Ох, знать бы точно, где истина, а где ложь, чтобы не прогадать… а то всю жизнь сплошные колебания и сомнения. И снова на душе сделалось тоскливо и муторно.
Дальше они шли молча. Антон глазами выискивал подходящий объект для тренировки. Девушка обдумывала свое, все сильнее мрачнела и тоже косилась вниз. Но камни больше не встречались – только трещины на земле, бегущие в стороны паучьими сетками. Возникла странная мысль, что это они и попроглатывали камни. Слишком давно не было живительных дождей, чтобы затянуть разломы. А те покорно закатились и погрязли на дне. Ведь что с этих камней взять, сколько ни кидай – не полетят, только по макушке приложат, да еще глубже в грязи увязнут.
– Проще перешагнуть и дальше пойти, – голос Антона раздался над самым ухом.
Вздрогнула и выдохнула:
– Что?!
– Ну ты уже пару минут перед траншеей стоишь. Все не решаешься. Но она же не широкая – половина шага, чего испугалась?
Опомнилась и опустила глаза под ноги. Действительно, дорогу пересекала глубокая узкая рытвина и тянулась налево за забор. И кому, интересно, понадобилось налаживать тут водоснабжение?
Преодолев препятствие, они двинулись вдоль ограждения. Катя продолжила ныть:
– Моя тайная практика совмещает в себе неприятное с бесполезным…
Антон на ходу сорвал с дерева листочек, пожевал, резко выплюнул, высунул язык и замотал головой:
– Бе.... Горький!
Покосилась на него с укором и вновь печально поджала губы:
– В этом слове 12 букв…
Хотелось, чтобы он угадал, согласился, что задание дурное и посоветовал не делать. Тогда бы совесть перестала пихаться копытами и подхрюкивать, что это не практика плоха, а просто хозяйка не в меру ленива.
Но спутник неожиданно широко улыбнулся и заключил:
– Да это тебе еще повезло! В моем секретном задании в четыре раза меньше…
Катин взгляд невольно задержался на трех буквенном слове, вычленив его из многообразия назаборных надписей.
– Ну ладно, ладно, – Антон закрыл собой обзор. – Скажи по секрету, я никому не проболтаюсь.
– Перепросмотр…
– Ах, это… И в чем проблема? Достаточно ежедневно прокручивать перед сном прошедший день и перевспоминать неприятные события из своей жизни. Воскрешаешь эмоционально заряженные моменты – сегодняшние или более ранние и из спокойного состояния смотришь, где в них совершил ошибку и повелся на негатив. А потом мысленно поступаешь по-другому, правильно. Формируешь установку в подобной ситуации больше так не подставляться.
– И все?! – не поверила Катя. – Откуда такая информация?
– Наша группа существует два года, я много практиковал…
– Угу-угу, – девушка критически осмотрела его с головы до ног. – Однако я не заметила, чтобы хоть кто-то из вас хорошо владел первыми двумя практиками.
– Ну… – сузил глаза собеседник, – кое-кто, может, и владеет, да так искусно, что ему не составляет труда притворяться, что не владеет вовсе. – Он сказал это с таким явным намеком и выражением лица, что сразу стало понятно – парень подозревает себя лично. Ну и самомнение! И девушка, не удержавшись, захохотала.
– Что такое? – обижено проворчал Антон. И наклонился, обнаружив еще один чертов камень. Через мгновение раздалось хриплое: – Ой, блин… По больному месту прям!
Глава 13. Сентябрьские хлопоты
– Красавица! Может, все же вас подвезти? Ну надорветесь же?! – из машины выглядывал приятный на вид парень и настойчиво предлагал свою помощь.
– Сказала же – нет! Спасибо, но я сама донесу, – отшила Катя очередного кавалера.
И хоть внешне она казалась сердитой – пристают мол, со своими комплиментами и помощью, внутри как бальзам по душе растекался.
На календаре алело первое сентября, день клонился к вечеру, и девушка устало брела из института домой. Сегодня она рано проснулась и успела тщательно навести марафет, благо, синяки уже посходили. Накрасилась, накрутила волосы, надела туфли на шпильке и красивое платьице, самое откровенное из имеющихся.
Учеба в меде имела приятный бонус – можно в чем угодно на занятия заявиться: в топике, шортах, да хоть в купальнике! Никто не обратит внимание и метлой назад не погонит. Главное, халат не забыть, он надежно прикроет любое непотребство. А вот белая шапочка – истинное зло, тут никакой прически не хватит. Хорошо, что преподы редко заставляют ее носить.
Катя раньше не злоупотребляла изысканными нарядами, но после прогулок с Антоном требовалась реабилитация. Она хотела вновь почувствовать себя привлекательной. Убедиться, что недостача мужских взглядов поправима и дело вовсе не в ней. Только вот с учебниками вышла оказия – забыла заранее получить их в библиотеке. И сегодня пришлось тащить, помимо ежедневного скарба студента-медика, еще два больших куля с книгами.
Она старалась не торопиться и плавно скользить по асфальту ногами, так как книги, смахивающие на энциклопедии, сдвигались и покачивались в такт шагам, продавливая полиэтилен и создавая большую вероятность разрыва. А платье бессовестно этим пользовалось!
Когда примеряла его перед зеркалом, стоя босиком на картонке, то не могла и помыслить, что сей наряд годится для фотосессии, но никак не суровых учебных будней. А тетка-продавщица с рынка так ее фигуру нахваливала и даже скидку сделала. Ну как тут не купить? Стрейчевое, в облипочку, с модным леопардовым рисунком и даже не то, чтобы вызывающее – все прикрыто и весьма прилично. Пока маршрутку ждешь. Но при первых шагах оно ползло вверх и бесстыдно задиралось. Поэтому приходилось через десять метров останавливаться, ставить на землю пакеты и одергивать. И так снова и снова.
Сосредоточенная на главной миссии: доставить домой учебники, Катя упустила момент, когда люди вокруг начали меняться. И чем дольше она находилась на улице, тем более звериными делались их черты.
Сейчас вблизи кружило множество глаз. Чаще всего встречались гиены и шакалы. Они плотоядно облизывались, жадно набрасывались исподтишка, но в случае обнаружения сразу ныряли в сторону. Понимали, что здесь им не перепадет – она слишком крупная добыча.
Грузно прогуливались мимо кабаны: блестели черными бусинами глаз над гнутыми клыками; пялились нагло, не мигая, оставляя на теле липкие сальные полосы.
На роскошных авто, обдавая обитателей остановок облаком пыли, проносились короли жизни – молодые львы. Механически притормаживая на перекрестках, они расслабленно оценивали, любезничали и пытались подкатывать.
Вечно спешащие суслики суетливо перебирали лапками и двигали мордами, как бы мельком задевая глазами.
Старый хорь осторожно лорнировал из-под стекол, пунктуально задерживая взгляд не дольше отпущенного приличиями.
Медведи двигались вразвалочку, закостенело и мрачно вперяли взор. Приходилось напрягаться и отступать в сторону, избегая прямого столкновения.
Женские особи всех мастей – паучихи, цацы, павлинихи косились завистливо, зачастую с неприкрытой враждебностью; другие же важно стреляли глазами или резали жгучим негодованием.
Молодняк весело щебетал и кучковался стайками, отутюженный и встревоженный наступившим днем знаний. Будущие альфа-самцы иногда высовывали ряхи из общей кучи, таращились и отпускали вольности. Ободренные поддержкой стаи за спиной, они вели себя развязно и борзо.
Пару раз попадались заезженные травоядные. Их глаза, преисполненные осуждения и немого укора, будто заочно винили девушку во всех своих бедах.
Но, пожалуй, действительно пугающими казались волчьи взгляды – откровенно похотливые, голодные, с темным внутренним пламенем. Невысокие, заросшие темной шерстью подвиды были особенно лютые – на ходу сдирали одежду и терзали кожу когтистыми лапами.
Натыкаясь на них, Катя вздрагивала и боязливо съеживалась. Возникало подозрение, что если бы не блюстители порядка, то волки давно бы набросились и разорвали на части. Она инстинктивно старалась не терять из виду бобик с мигалкой. Рядом с ним несли сторожевой пост двое с палками: необъятный в ширину мопс и, видимо, новенький – длинный молодой такс.
– Нацепив подобное, – затявкал В.Д, – всегда будь готова, что мужики вокруг в зверье превратятся. Пора уже избавляться от комплексов.
Но девушка отправила в ответ такой плотный импульс депрессивной кислятины, что он схлопнулся не прощаясь. Она уже и сама поняла. Тогда, в парке, на Антона не так смотрели, а с восхищением и обожанием. Ей захотелось срочно достать медицинский халат и напялить его прямо на улице. Прикрыться хоть чем-то. Собственно, так и поступила. Но внимания от этого не убыло, только взгляды поменялись – на удивленные, любопытные и насмешливые. Хоть бы до дома быстрей доползти. Закинуть платье на антресоль и забыть. Блин, все лишние деньги на него спустила. Теперь до конца месяца только на еду и проезд хватит.
Обливаясь потом, она забралась в душный автобус и, пристроив пакеты в углу, плюхнулась на сиденье. Отдышалась, откинулась на спинку. Огляделась – люди вели себя как обычно. Весь последний ряд занимали школьники. Смеясь и перебивая друг друга, делились впечатлениями от прошедших каникул. Приятный аромат цветов витал в воздухе. Развернулась и обнаружила источник – позади сидела женщина сразу с тремя букетами. Улыбалась каким-то своим мыслям. Видимо, училка. Бабка с тросточкой терлась у двери. Знакомая картина: боится не успеть и приготовилась на выход за пару остановок. Парень в наушниках застрял в проходе. Держится за поручень, игнорируя свободные места. Тут тоже ясно – уже имеет печальный опыт их уступания. Суровые пенсионеры успели дать понять, что стойкий оловянный солдатик куда лучше, чем Ванька-встанька обыкновенный. Две девушки хихикают впереди, обмениваясь фотками на телефоне.
На следующей остановке в салон хлынул поток подвыпившей молодежи. Праздник-таки.
Фуф, вроде теперь порядок. Катя выдохнула, закрыла глаза и расслабилась. Каждый год первое сентября навевало воспоминания о детстве и школе. Она старалась не погружаться в них, но сейчас, попав на благодатную почву, те проклюнулись и начали стремительно разрастаться в сознании.
Она родилась еще в СССР; успела получить в первом классе какой-то значок, а родители новую трешку вместо общаги, и на этом радости Союза закончились. Совок пал, и семью постигли тяжелые времена. Трест, в котором работала мать, лопнул, а завод отца встал. Но если первая сразу устроилась не по специальности – социальным работником на две ставки, ведь нужно было чем-то кормить детей, то отец прочно залег на печь. Мать поначалу пыталась его растолкать, впихнув то кочегаром в котельную, то вахтером, то сторожем в ночь, но того все не устраивало, и он продолжал держать на заводе место. Там с большими перебоями выплачивали жалкое пособие за простой. И тогда пришлось пойти на крайние меры, отделив его по всем фронтам: финансово, продуктово и территориально – за шкаф. Мать не хотела кормить еще и этого «здорового кобелину». Тогда-то холодильник впервые и познал разделение, а дети скандалы и манипуляции родителей.
Что может чувствовать маленькая девочка, когда мать посылает ее, вместе с братом, за алиментами в соседнюю комнату? Каждый месяц – одно и тоже. По мере приближения к условленной дате – беспокойство. Оно набирало силу, мешало спать по ночам и наполняло дни тоской и обреченностью. Потом испуг, замирание, переходящее в мелкую дрожь, когда слышала призывный голос матери: «Катя! Иди сюда!». Облегчение – нет, по-другому поводу. Надежду – может, на этот раз забудет? Но увы – не забывала…
Страх обрастал стыдом и сменялся глухим отчаяньем, когда отец с пеной у рта орал:
– Ну нет у меня денег! Нет!!! – он исступленно бил себя кулаками в грудь и демонстративно выворачивал карманы. И вдруг визгливо вскрикивал, истерично кривляясь: – Мне что, идти воровать?!!
А потом еще долго изливался ядом.
Под конец, трясущийся и бледный, с перекошенным от ненависти лицом он обессиленно добавлял:
– У …!!! Суки… Как присосались…
Дети, в принципе, понимали, кому адресованы эти вспышки злобы. Гребаному заводу. Продажной власти. Государству. Злодейке-судьбе. Супруге, затаившейся за стеной. Да кому угодно! Но не им. Они не могли быть направлены на них, верно?!
А потом брат протягивал помятую и выцветшую двенадцати листовую тетрадь. Ее обложку испещряли размашистые линии, будто кто-то яростно, с нажимом пытал черную ручку. Отец расписывался в специальной графе, соглашаясь, что не выделяет средства на содержание детей. В этом и был смысл похода за алиментами, ведь мать и так знала, что денег нет.
Полученные детскими нервами закорючки родительница заботливо хоронила в захламленной антресоли балкона. Дабы, когда те подрастут, воскресить и напомнить, каким был папаша. А еще для подстраховки – чтобы не пришлось содержать его в старости.
Но в семье была еще одна трудность: Катин брат постоянно болел, оттягивая на себя и без того скудные финансы. Мать носилась с ним как курица с яйцом, буквально дышала и жила за него.
Сначала девочка обижалась, натыкаясь на тайники со столь редкими и желанными конфетами, но, став постарше, радовалась, что родилась вторым, да еще и здоровым ребенком. Материнская любовь по ней прошлась только краем. Его же раскатало конкретно. А потом еще и с боков приплюснуло. Контроль над мальчиком был тотальным. Вплоть до учета времени, проведенного в туалете – а то, не приведи Господи, он там себя трогает!
В школе у брата друзей не было. Родительница поднатаскала в учебе: в три года он уже читал в садике другим детям, в шесть пошел сразу в третий класс, а с пятого перепрыгнул в седьмой. Это стоило ему клоков волос на голове и слабого зрения. Но то телесно – психика обычно позже «догоняет». Для матери и учителей он был вундеркиндом, а для одноклассников – ботаником и мелким задротом.
Подружки обходили стороной и Катю. Но по другой причине – она выглядела самой последней замухрышкой. Длинная, худющая, в поношенной одежде – не по размеру и с чужого плеча. Нестриженые волосы собраны в пучок на затылке, глаза испуганные; отвечает медленно и еле слышно. Смотрит в пол, сутулится. Учителя обычно жалели, к тому же, девочка хорошо училась. Но были и те, кто «подбадривал». К примеру, молоденькая русичка невзлюбила сразу:
– Ну давай уже, говори… Только не умирай! Громче! Четче отвечай… Что?!… Я не слышу?! – Класс сразу подхватывал и весело гигикал. А потом еще и первую тройку в четверти влепила.
С пятого-шестого класса девочки начали активно встречаться со старшеклассниками. Они «созревали»: укорачивали юбки, носили ажурные чулочки, пихали вату в лифчики, щеголяли обновками, красились и уже имели свои маленькие секретики. Кидали друг другу записочки, шептались на переменках и уже вовсю занимались «тем самым». Иногда Катя улавливала обрывки фраз и откровенно недоумевала, что такое они имеют в виду. В свой круг девочки не пускали. Понятное дело, ведь единственная новая вещь – хозяйственная сумка для учебников. Их выдавали на маминой работе, и родительница снабдила ею дочь вместо ранца.
Но если девочки вели себя безобидно – просто презрительно игнорировали или посмеивались, то общение с мальчиками сулило серьезные неприятности. Эти могли толкнуть, дернуть за волосы, приклеить на спину бумажку, подложить на стул или насыпать в сумку чего-нибудь мерзкого. Порой одноклассники становились настолько изобретательными, что Катя не хотела ходить в школу. Точнее, она бы в нее и не ходила, но боялась даже помыслить о том, что с ней сделает мать за прогулы. Ведь даже за четверку та могла хорошенько всыпать. Хотя чаще, брезгливо поджав губы, небрежно отшвыривала дневник со словами: «Совсем скатилась. Закончишь школу – и вперед полы в подъездах мыть. У меня нет денег и блата тебя в институт устроить». И сколько девочка ни старалась, все равно не могла дотянуться до гениального брата. Мать водрузила его на недосягаемую высоту.
Отец и вовсе не участвовал в жизни детей, не интересовался учебой и ни о чем не спрашивал. Вроде бы и есть папа, но в тоже время и нет его – просто тело кровать пролеживает. Вежливый и робкий с другими на улице, дома он часто превращался в настоящего монстра – мама мастерски шпыняла его в болевые точки и доводила до белого каления. Скандалы, крики и махание кулаками давно стали в семье ежедневной практикой.
Катя много раз хотела сбежать из дома, но тогда она была еще маленькой, и ночь за окном казалась опасной и темной. Она часто забиралась на крышу, подходила к краю с желанием спрыгнуть, но ее неизменно переполнял страх. Она ругала себя за подобную слабость, всхлипывала под одеялом и мечтала о принце, который явится и спасет от кошмара. Но время шло, а его все не было…
Так как у девочки не складывались отношения со сверстниками, ее перекидывали из класса в класс в надежде, что обидчики просто отстанут. В этом возрасте дети порой жестоки, а бесед с родителями не хватало надолго.
Однажды она попала в класс, где учился сын директрисы. Мальчик был толстый, гадкий и кожа на его лице по-лягушачьи бугрилась. Он занимал положение козла отпущения, но это весьма условно: с ним не дружили, но и не трогали – сказывалась должность матери. Так, обзывали по мелочи. Их посадили рядом, и Катя по началу пыталась его поддержать и помогала с уроками. Тот выглядел жалким печальным квазимодо, и она испытывала к нему чисто человеческое сострадание. Но мальчик оказался уродцем не только внешне – быстро осмелел и под одобрительный смех других зачинщиков также присоединился к травле. Словно понял, что она та, на ком можно отыграться и поменять свой статус отверженного.
Девочка пожаловалась его матери, директриса вызвала сына в кабинет и долго отчитывала. Но Катя видела! Она видела ее глаза. В них горело торжество и даже что-то сродни гордости за своего ребенка. Глубоко внутри та радовалась, что ее сына наконец приняли в коллектив и нашли другой объект издевательств.
И тогда в девочке что-то сломалось. Она осознала предельно четко: никто не явится и не спасет ее, в этом мире каждый сам за себя. И когда в следующий раз этот пухляк подкрался сзади и попытался одеть на голову мусорное ведро, внутри заклокотала дикая Ярость. Она долго била тяжелой сумкой его жирное тело, пинала и рвала волосы. Затем еще пару раз так приложила других обидчиков. Те моменты плохо сохранялись в памяти, но это сработало. Ее посчитали психом и предпочли просто не связываться. А потом в ее жизни наступила белая полоса.
Ее плачущей увидел и пожалел добрый дедушка – преподаватель в секции боевых искусств. И Катя два года ходила к нему абсолютно бесплатно. Этот сердечный поступок вернул маленькой озлобленной девочке веру в добро. В то, что мир не настолько ужасен и хорошие люди в нем тоже встречаются. Потом тренер заболел и, к несчастью, уже не вернулся на занятия. Но Катя нашла другую секцию. Хотя, чтобы оплачивать это хобби пришлось подрабатывать, разносить газеты. Неофициально, конечно, трудоустроена была мама.
У нее выправилась осанка, появилась уверенность в себе, потом еще и жирок где надо нарос. И когда к десятому классу, скрипя и пошатываясь, семья выползла из нищеты, гадкий утенок расцвел и превратился в прекрасного лебедя. Ей впервые купили обновки и отправили в медицинский лицей, потом в колледж. Затем девушка, к немалому удивлению родительницы, легко поступила в медицинский институт. От кавалеров теперь отбоя не было, но Катя упорно отказывала всем. «Лучше быть одной, чем вместе с кем попало», – как-то метко подметил Хайям. Однако под категорию «кто попало» были зачислены все без исключения особи мужского пола. Мальчики в школе где-то на подсознательном уровне отбили желание таких отношений. Быть одной казалось намного проще.
Завод отца заработал в полную силу, появились деньги, и мать побросала свои подработки. Но нормальная жизнь в семье так и не наладилась. Супруг стал задерживаться допоздна, просиживая штаны в наливайках. Мать ждала дома, встречая скандалами и едкими упреками. Вообще, здесь все осталось по-прежнему.
Брат получил диплом и тоже вышел на работу. Но, хотя его специальность была востребованной и обычно высоко ценилась, он получал минималку. Парень устроился в бюджетное учреждение через центр занятости, туда его за ручку привела мама. Так все полки в холодильнике и оказались чьими-то.
Катя вздрогнула от звука входящего сообщения. Моргнула, приходя в себя. Воспоминания, теснясь, отступили назад во тьму. Она вновь сидела в автобусе, а народ вокруг болтал и смеялся. Посмотрела в окно – выходить уже через три остановки. Извлекла телефон, прочла смс от Нила: «Они тебя ждут», – и похолодела. Девушка уже успела забыть, что на случай, если Максим решит отомстить, у старосты был заранее продуман план. И все, что требовалось от нее в такой ситуации – вести себя естественно и не сопротивляться. Она достала из сумочки пластинку с таблетками, выдавила две на ладонь и проглотила всухую. Воды с собой не было. Ее руки дрожали.
