Kitabı oku: «Психология ролевого поведения. 12 ролей твоего успеха», sayfa 3

Давайте возьмем пример из русской классики – образ Аркадия Ивановича Свидригайлова из «Преступления и наказания». Классический «волк»! Но умеет быть обворожительным и казаться порядочным. Кроме того, оценки, которые он себе дает, говорят нам, что он только играет роль циника, что это – его поведенческий рефлекс.

«Волк» – явление неоднозначное. Не все сказки так прямолинейно рисуют его образ. Есть и сакральные значения у этого зооморфизма, например в сказке «Иван-царевич и Серый волк». Но в социальной лесной пси-драматике волк явно не попадает в сообщество мудрецов и уважаемых личностей.

Этих ролей для пси-драматики недостаточно. Как минимум нам нужна еще одна ролевая модель: назовем ее «белкой». По тем характерным поведенческим признакам, которые нам открывает сказка, «белка» – труженица, хозяйственница. Прокладывает дорогу к успеху очень активными действиями и самодисциплиной. Но она совершенно не креативна, стопроцентный прагматик. Держится простых и надежных принципов. Никаких мечтаний, необдуманных поступков. Трудно вообще представить себе эту роль в романтических отношениях, в раскрепощенности, в желании распахнуть душу всему необъятному миру.

РОЛЕВЫЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ

Для понимания происходящего в трудовой социозоне рассмотрим ролевую квадратуру. Как правило, основной вектор отношений строится в параметрах «начальник» (полюс силы) – «подчиненные» (инертная масса).

Начальник, по замыслу социодрамы, имеет скрытый, то есть латентный конфликт с подчиненными – рабочей средой. Если это и не конфликт, то определенные реактивные отношения. Ведь он кого-то «подчиняет», они так и называются – подчиненные. Но подчинить мало, нужно еще добиться результативности рабочего процесса. А это – компетенция не только руководителя, но и верховного специалиста-стратега.

Если стимулом являются деньги, роль руководителя упрощается, а если у подчиненных есть гарантированный заработок, не зависящий от качества работы, то его роль становится сложнее. В советские годы стимулом являлась «трудовая дисциплина», а подкреплением стимула – трудовое законодательство. Карательная стимуляция была типична для советской социальной системы. Сейчас все поменялось. И быть назначенным на должность не значит быть начальником.

«Начальник» – это роль, а не тип человеческого характера. В среде подчиненных существует и своя возможная драма, ведь кто-то кому-то антипатичен, отношения могут быть конфликтны на уровне межличностного общения.

Не всякая трудовая социозона вписывается в эту схему. Вертикаль есть всегда, а горизонтального антагонизма может и не быть. Либо это звено представлено иначе. Часто в этой социозоне проявлено несколько горизонталей. Попадая на каждую из них, вы формально находитесь в отношении «начальник – подчиненный» (вертикаль), но ваше положение относительно коллег изменилось, вы поднимаетесь над ними. Даже несмотря на то что должность не поменялась. Изменяется социальный статус личности.

Допустим, в трудовой социозоне нарисовалась независимая личность, которая вообще не позиционирует себя с интересами коллектива. Эта личность способна стоять выше других, выделяться в усредненной массе. Она может пользоваться особым доверием Хозяина или его симпатией, и потому – подняться над коллективом. Даже если эта личность имеет много отрицательных свойств, Хозяин не спешит ее отвергать и развенчивать. Знакома ситуация? В социологии это называется фаворитизмом.

У этой личности иногда обнаруживается активный антагонист. Он противостоит персонально ей. Вот и горизонталь в нашей схеме. Пассивный антагонист этой личности напрямую не противостоит, скорее – противопоставляется ее социальной роли, но все равно непроявленная горизонталь очевидна. И это другая горизонталь.

В зооморфической драме это выражено так:

В схеме появляется новая роль – «белка». Оценим низовое звено подчиненных как «зайцы». Некая усредненная масса. Трудолюбивая «белка» – образ идеального, организованного трудяги. Она увлечена рабочим процессом, не строит интриг, значительно более эффективна, чем «зайцы», и т. п. Чаще всего в этой роли в коллективах выступают специалисты-эксперты, на знаниях и умениях которых держится весь рабочий процесс.

В жизни схемы социодрам сложнее, потому что коллективы не статичны, они постоянно меняются – кто-то увольняется, кто-то новый поступает на работу. Появления или удаления ролей изменяют пси-драматику, но она всегда будет работать по общим принципам.

Давайте посмотрим один пример, на этой схеме я смогу показать вам любопытное правило.

Для этой схемы тоже требуется наличие одиозной личности, создающей моторику конфликта. Эта личность концентрирует на себе внимание, плетет интриги, плутует с «хозяином», упивается определенной властью или по меньшей мере авторитарностью. Портрет «лисы». Смотрите, какую динамику во внутреннем конфликте коллектива создает ее роль!

А роль «хозяина» играет, например, не «медведь», а «волк». Он хам и самодур, авторитет его в коллективе как специалиста не очень высок. Власть «волка» держится на устрашении. Он – демагог, ретроград, подавляет какую-либо инициативу, выбирает командно-силовой метод руководства. «Волк» не руководитель, а властитель – это его природная суть (роль в пси-драматике – «охотник» (хантер); об этом поговорим дальше).

Но «белки» в нашей драме не нуждаются в бесполезном для дела диктаторе, ведь они радеют за трудовую эффективность, говоря языком сегодняшней сниженной лексики, «топят за работу». А руководство «волка» никак не способствует эффективности труда коллектива, и потому активная часть социальной зоны, ее специалисты-трудоголики, вынуждены покидать это место и искать другую работу на стороне.

«Зайцы» остаются. Им все равно, где и под кем быть жертвами.

С началом увольнения «белок» «лиса» активизируется. Она становится теневым лидером, β-доминантом, этаким «министром-администратором», пользующимся полным доверием руководителя.

Но представьте себе, что в ролевых перестановках появляется «медведь» в качестве суперспециалиста. «Волк» заинтересован в нем. Дела фирмы трещат по швам, положение – хуже некуда, нужен «спаситель». Снова формула Карпмана! «Волк» выпускает «медведя» из-под своей агрессивной опеки, иначе тот не сможет работать. Выпускает так же, как и «лису», которая оттягивает часть социального конфликта на себя, что «волк» хорошо понимает. Что произойдет дальше?

Если в социальной драме освобождается конфликтность вертикальной связи, то усиливается горизонтальный антагонизм (или активируется возможное противоречие). Это – аксиома! И это то правило, которое я собирался показать вам, начиная описывать эту схему социодрамы. Давайте посмотрим, что будет дальше.

Конфликтная горизонталь: «медведь» – «лиса». Даже если им нечего делить, антагонизм вылезет наружу. У «лисы» появился системный конкурент. Чтобы в сложившейся драматуре оттянуть на себя градус проблемы, нужно активировать рабочий коллектив (инертную массу), оживить вертикаль. Но «зайцы» вертикаль не оживят. Нужен еще кто-то. Если горизонтальный конфликт разрастется, важно понять, кем в этой партии пожертвует Хозяин? «Лисой» или «медведем»?

«Медведь» может идти напролом, но вряд ли это конструктивно. Есть и другой способ поведения: оживить низовой «полюс силы» новой ролью – «демонстратором», притягивающим внимание «лисы». Кто это? Ну же! Вспомним русскую сказку. Конечно, «Петушок – Золотой гребешок» – новая роль в зооморфической пси-драматике.

В русской классике пример этой роли – Грушницкий из «Героя нашего времени». «Петушки» не всегда бывают безобидны, как в сказке. Они не только подчеркнуто выразительны, завлекательны, по сути – пусты и лицемерны, они еще и способны разгневаться. Кстати, у Лермонтова Грушницкий не совсем точно попадает в роль «петушка». Например, Грушницкий не очень хорошо танцует, а это – существенная неточность автора. Танец – идеальный способ покрасоваться, чем «петушки» обычно не пренебрегают. Характер у «петушка» слабый, а ум ограниченный.

В зооморфической пси-драматике «петушок» идеально оттянет интерес «лисы». Но это в сказке всегда складывается конфликтный антагонизм в данной диаде, а в жизни не обязательно. Если «лиса» сделает «петушка» низовым союзником, горизонталь не разрядится. Но это не так важно для «медведя», вертикаль все равно оживет, ведь «петушок» всегда будет раздражать «хозяина-волка». «Волк» видит в нем эстетического конкурента.

Другие перестановки в нашей лесной социозоне практически неосуществимы.

«Лиса» – плохой руководитель, роль хозяина задавит ее ответственностью и нагрузкой.

«Заяц» – долго не продержится на посту хозяина.

«Белка» – тоже плохой руководитель. Хотя кто знает. Может, ей повезет с коллективом. «Группа сочувствия» в лице «зайцев» обретет достойный пример отношения к делу.

«Лиса» уж точно в такой схеме не удержится и уйдет искать другое место социальной драмы, а заодно и заработка.

Кстати, роль «лисы» в гендерной перестановке выглядит иначе. В русской сказке нет устойчивого персонажа – ли́са, но мы можем его предположить в своей пси-драматике. «Лис» – бахвал, мнит себя супергероем, циничен и коварен, фат и смутьян, при этом наглец с подчиненными, но с начальством – образчик манер.

В русской классике это Федор Долохов в «Войне и мире». Почему Долохов – роль, а не ПМП? Помните его слезы после дуэли с Пьером? «Моя бедная матушка! Она не переживет этого!» – вот натуральное поведение. Он – любящий сын и заботливый брат. Но в кругу соратников выставляет вперед цинизм и кураж. Значит, играет роль, близкую к его самовыражению, с одной стороны, и протесту нереализованного эго – с другой.

Будь он на месте хозяина, что сделает «лис»? Уйдет искать другую социозону! «Ли́су» неинтересно командовать «зайцами». Его амбиции требуют командования «волками».

Какую бы роль в этой пси-драматике ни играл тот, кто способен увидеть и оценить ее всю, он пройдет сквозь все перипетии коллектива самым выгодным для себя образом. Если же социозона использует его «втемную», вероятность потерять место, испытать сильный стресс от всех событий и возненавидеть свою работу – максимальная. Поэтому давайте научимся понимать роли и видеть пси-драматику коллективов, в которых работаем, это намного проще.

Согласно теории Альберта Бандуры¹¹, люди могут приобрести новые образцы поведения через наблюдение за другими моделями поведения, которые для людей рационально повторимы.

Не всякий становится стариком в силу коварства судьбы и несовершенства здоровья, но каждый был ребенком. А это значит – прошел опытом когнитивного развития.

Мы немного раздвинем представления отца теории когнитивного развития Жана Пиаже¹², который считал, что когнитивное восприятие ребенка проходит стадии: неразделенности мира и собственного «я», анимизма (одушевление всего вокруг), артификализма (представление о том, что мир создан руками человека). Кстати, этот рефлекс – важнейший аргумент отрицания бога, проявленный когнитивным феноменом психического отражения – нашим бессознательным.

Добавим в последовательность Пиаже зооморфическую стадию. Она отводится от анимизма и предшествует антропоморфизму – представлению о мире в параметрах свойств человека. На каком-то этапе своего развития человек начал представлять мир в образности того, что происходило в социальном обществе. Боги стали образами – носителями человеческих свойств, а их пантеон превратился в социальную зону. Даже итоговый монотеизм демонстрирует формулу взаимодействия антропоморфного человеческого образа (младшего звена триады) – божественного анимизма («святой дух») и единства мира в образе воли центрального мирового «я» («Бог-Отец»).

Теория рекапитуляции¹³ вообще считает, что ребенок только повторяет формы исторического мышления человека с момента обретения им опыта осознавать себя в сопряжении с окружающим миром. То есть представления людей каменного века о мире и есть нынешний привычный детский анимизм, сегодняшний человек проходит этот этап в 3–5 лет. Одно воплощается в другое процессами бессознательного. А антропоморфизм античного времени у ребенка воплощается в превращение игрушек в образы человеческого «я» (возраст 5–7 лет).

Человеческий опыт социализации зверей, наблюдения за их поведением и создания стереотипов ролей насчитывает десятки тысяч лет. Сказка только подводит ему итог в простых, но достаточно убедительных формах. Мы не станем отказываться от этого когнитивного опыта и с точки зрения его логики опишем социальную зону профессиональных взаимоотношений. Каждой роли в трудовой социозоне подберем для наглядности зооморфизм и рассмотрим их все.

3
Основные роли трудовой псидраматики

1. «Жертва»

Зооморфизм – «Мышка-норушка». Психологическая парадигма¹⁴: беззащитность. Низовая роль в ролевой драматургии.

В человеческом сообществе «жертва» далеко не всегда вызывает дружное сочувствие у окружающих. Иногда она становится объектом травли – буллинга со стороны окружающих. При этом окружение «жертвы» вовсе не состоит из потенциальных «лис» и «волков». Это вызвано невольной реакцией людей на одно из ключевых свойств «жертвы» – ее виктимность. Что это такое?

Виктимность – свойство становиться жертвой проблемы вне зависимости от того, в какую социальную игру ты играешь.

Есть люди, которые буквально притягивают горести и несчастья. Другие же считают, что тот, кто притягивает проблемы, может создать вокруг себя их эпидемию и заразить своими проблемами других. Потому люди неосознанно отторгают «жертв», а при их трансактной активности защищают себя интригами против них, подчеркнутым недружелюбием и даже в некоторых случаях более агрессивными формами поведения, такими как буллинг. В детских коллективах это выражено более примитивно и открыто.

Положительной поддержкой поведения для «жертвы» является сочувствие. Кстати, если вам по социальному спектаклю знакома эта роль, вы должны были обратить внимание на то, что обычный неудачник, который не вылезает из проблем, вовсе не всегда ведет себя как «жертва». Именно «жертва» всем демонстрирует свою проблему. Часто таких проблем у нее в действительности вообще не существует. Жертве нужно сочувствие других. Это и активизирует ее роль. Если «жертва» получает такое сочувствие, то она хорошо справляется со своей ролью, если нет, то ей не хватает драматического мастерства для активации образа-маски.

Почему все-таки «жертва» избирает такую модель поведения? Это объясняется тем, что у человека, выбравшего эту роль, выражена активная психологическая реакция на определенное психическое состояние. В психологии это состояние называется фрустрацией. Оно характеризуется реакцией человека на невозможность удовлетворения определенных потребностей. Каких именно? Это вопрос индивидуальный, как и сама реакция. Ведь далеко не у всех отрицательный стимул вызывает поиск сочувствия и сострадания. И ничего более. «Жертва» не стремится получить положительный стимул в решении проблемы. Ей важно не разрешение проблемы, а ее наличие!

Почему в роль «жертвы» мы встраиваем не традиционного «зайца», а «мышку-норушку». Потому что заяц далеко не всегда признает себя жертвой. Напротив, самому себе он кажется героем, и других он иногда пытается в этом убедить. А «мышка-норушка» защищает себя с помощью агрессивной эмпатии, потому что больше ничем защитить не может! Если рядом нет норы, она даже не способна убежать и схорониться от постороннней агрессии. «Заяц» может хотя бы убежать, чтобы потом всем рассказывать, какой он «крутой» и как обвел вокруг пальца очередного хантера.

Механизмы регуляции деятельности индивидуума отмечаются особенностью его функциональных состояний. Психология рассматривает функциональные состояния как устойчивые стимулы деятельности. Применительно к «жертве» функциональные состояния выражаются в особом отличимом типе ее ролевой активности. Точнее – самовыражении. Нам полезно это знать, потому что любая роль отмечается не только отдельными эмоциональными проявлениями или психоневрологическими особенностями.

Есть и полезные свойства роли для рабочего процесса или для коллективного взаимодействия. Так, для «мышки-норушки» трудовая деятельность становится способом психологической защиты от проблем, несущих угнетения и стрессы. Инициативы «жертв» не отличаются особой креативностью. «Мышка» – классический помощник, зависимый исполнитель, но со своей работой справляется хорошо. Это связано с тем, что она ищет реакции одобрения у соцзоны, а соответственно, и психологического поощрения. Если «жертва» работает плохо, то создает когнитивно-ролевой диссонанс, ведь соцзона перестает отвечать ей сочувствием.

2. «БОЯКА»

Зооморфизм – «заяц». Психологическая парадигма: страх. «Бояка» не демонстрирует свою психологическую парадигму, более того, он обычно вообще не осознает ее.

Почему «бояка» – это не привычная модель поведения, а роль? Потому что стратегией поведения «бояк» является осторожность. А это – стопроцентная роль! Она формируется не отдельно взятым страхом, а суммой страхов, обычно накопленных с детства. Ребенок был натуральным в поведении, но получил в ответ прессинг и агрессию со стороны дворовых коллективов или отдельных личностей, которые контролировали пространство «улицы». Отрицательный опыт в социальном продвижении собственного «я» заставил ребенка быть осторожным. Это стало ролью. Дома ведь он ведет себя иначе. Поведение дома и есть привычная модель поведения (ПМП). Здесь он может позволить себе быть натуральным, хотя некоторые стимулы заставляют его играть роль. Если родители не воспитывают ребенка, а выбивают из него послушание, то он мимикрирует в роль «послушного мальчика».

Страх создал «бояку», страх – всегда негативное переживание, но в человеческих реакциях выражена разная нейродинамика и разный эффект разрушения психологической устойчивости. Кто-то перерастает свои страхи, но «бояки» не забывают их никогда. Страхи накапливаются как условно-рефлекторный опыт и провоцируют дальнейшие поведенческие реакции «бояк». Точнее, активность их роли.

Обычно «бояки» не слишком транспарентны, то есть открыты в общении с окружающими. У «бояк» заметно свойство что-то скрывать, недоговаривать или не афишировать. Их сдержанность и боязнь сказать «чего лишнего» связаны со страхом того, что лишнее в определенных обстоятельствах может быть обращено против них самих. Также скрытность – это пространство их скрываемой индивидуальности. В замечательном фильме Георгия Данелии «Осенний марафон» показано, как «заяц» (главный герой переводчик Бузыкин) не может изменить постоянную модель поведения.

В конструкции межличностного общения «бояка» занимает позицию выжидателя. Он не спешит раскрываться, быть активным, никогда не проявляет открытой неприязни и уж тем более открытой агрессии и больше склонен к демонстрации своей симпатии или своего понимания собеседника. Деконструктивно «бояки» ведут себя тогда, когда конфликт перерастает в разрушение симпатий. Для «бояки» это уже утраченная позиция, ведь он невольно старается быть симпатичным для всех. Это поведение характеризует стиль его социальной мимикрии.

В поведении «бояк» проявляется меркантилизм, экономичность, сдержанность, отсутствие ярких эмоциональных выплесков и свободы собственного, независимого мышления. В психологии это называется конвергентным стилем мышления. А поведение «бояк» обычно выражено конформностью, то есть адаптированием под мнение коллектива или авторитетной личности. «Бояка»-нонконформист – явление ну очень редкое. Кстати, более знакомое для вас понятие конформизм отличается от конформности тем, что конформизм – это уже ПМП, морально-нравственная норма, а конформность – способ социальной мимикрии в отдельно взятой социальной зоне.

Даже несмотря на то что я сейчас перечислил отдельные свойства личности, а не только психологической роли, свойства эти суммарно очень характерны для ролевого поведения «бояк», потому что роль воздействует на личность, подчиняет ее себе и способна изменять доролевые реакции индивидуума.

Как в рабочем процессе проявляются ролевые особенности «бояк»? Они надежны, хотя и подвержены перепадам настроения. Если «бояка» мотивирован, он выполнит задание от «а» до «я», не задумываясь, что вычерпывает воду из реки и выливает ее обратно в реку. Сказано вычерпать тысячу ведер, значит, дело будет сделано!

3. «ЧУДАК»

Зооморфизм – «ворона». Одна из низовых ролей социально-психологической драмы. Психологическая парадигма: отвлеченность, несуразица.

Если бы мы жили в Африке, то безусловным зооморфом этой роли был бы попугай. Но в наших широтах попугаи не водятся, так что отметим роль зооморфизмом пустомели «вороны».

Несмотря на то что эта роль всячески пытается скрыть свою психологическую парадигму, демонстрируя противоположные ей свойства, в основе их «отстраненности» – осознанное притворство. Как пример – сказочный Иванушка-дурачок, ниспровергающий консервативные установки практического разума. «Чудак», или ворона – не от мира сего. Его стратегия состоит в том, чтобы никто не создавал с ним конфликтую диаду, точнее, потенциальный охотник-агрессор не наблюдал в нем своей цели. Ну каркает и каркает ворона, что с нее возьмешь?! Играет мудростью ворона в оболочке бестолковости сорочьего умостроя. Узнаете образ шекспировского Гамлета? Имитировать сумасшествие для него было способом скрыть ясность понимания происходящего. Для противников Гамлета не так важны его поведенческие реакции, как важно наличие существенного когнитивного дефицита. Если это перевести с языка психологов, то можно выразить как неспособность воспринимать объективную реальность.

Именно это свойство умело разыгрывает «чудак». В образе вороны у него достаточно много суеты и бесполезной активности. Здесь очевидна оборонительная реакция индивидуума, например на возможные последствия от своей осведомленности. Значит, осведомленность рассматривается им как отрицательный опыт! Ворона всегда что-то скрывает, часто переигрывает, заигрывается. Но это тоже свойство роли, ведь если ворона хорошо себя контролирует, это уже не пустомеля – «чудак», а кто-то более опасный для кукловода.