Kitabı oku: «Беседы с Г.К. Жуковым. 16 встреч дома у маршала», sayfa 3

Глава 6
Начало войны

Начиная разговор о войне, не обойти оценок руководства страны. Единоличным правителем СССР перед войной являлся И.В. Сталин. Властитель был умным человеком, обладавшим хорошей памятью и незаурядными организаторскими способностями. Отличался патологической жестокостью, безжалостностью, крайним властолюбием. Существенные огрехи в образовании восполнял знаниями, полученными из «практического опыта», к которому шел методом проб и ошибок. К явным слабостям следует отнести недостаток мудрости. Этот дефект бывал особенно заметен на высоте успехов – дав какому-то явлению поспешную оценку, из-за упрямства не хотел исправлять очевидную ошибку и из десяти фактов, относящихся к этому событию, принимал лишь один, заведомо игнорируя девять. Хотя сам говорил: «Руководить – значит предвидеть», даром предвидения в больших государственных делах не обладал. Отличался высокими волевыми качествами и неразборчивостью средств в достижении цели. Недостаток мудрости особенно явствен в сложных, запутанных ситуациях, например перед войной. И наоборот, в тяжелейших, но ясных ситуациях мог выйти победителем за счет воли и организаторских качеств.

К началу Великой Отечественной войны Сталин добился самодержавной формы правления. Именно для достижения самодержавия он провел невиданные в истории массовые убийства своих сторонников в 1937–1938 гг.

О его политических взглядах в последние два десятилетия жизни судить трудно. На словах он стоял за социализм. Но, скорее всего, приверженность к социализму объяснялась тем, что именно в таком государстве он достиг и удерживал абсолютную власть. По духу, по методу ближе всего подходил к царизму, к самодержавию. О какой социалистической психологии у него может идти речь, если перед войной были отданы в лапы гестапо (на верную смерть!) немецкие коммунисты-эмигранты? Что социалистическое могло быть близко ему, если в новом гимне страны не нашлось места упомянуть социализм?

Если же все-таки принять на веру его слова о приверженности социализму, то тогда придется допустить возможность существования жандармского социализма.

Став единоличным руководителем страны, Сталин, сосредоточив в своих руках абсолютную власть, безусловно, стоял на страже интересов государства – конечно, в меру своего понимания этих интересов. Перед войной начал уважительно относиться ко многим разделам русской истории. Поэтому снова нашли общее признание подвиги Александра Невского, Александра Суворова, Михаила Кутузова.

К глубокому сожалению, Сталин, видимо, действительно поверил в свою гениальность и смог убедить в этом все свое ближайшее окружение и значительную часть народа. К 1941 году руководитель государства довольно основательно познакомился с управлением промышленностью и во многих вопросах этого раздела народного хозяйства неплохо разбирался. Его заслуга в индустриализации страны бесспорна. Серьезные знания помогли удачно подобрать руководителей индустрии. В большинстве своем наркомы и директора крупных заводов были квалифицированными специалистами. Индустриализация страны, удачный подбор руководителей промышленности оказали очень важное влияние на весь ход войны.

Но военное дело, как и сельское хозяйство, оставалось для Сталина, по крайней мере перед войной, тайной за семью печатями. Не понимая главных закономерностей войны, Сталин не мог верно подобрать руководителей Вооруженных сил. Очень мешало нормальному выдвижению военачальников решающее значение личной преданности вождю. При своей подозрительности (прямо-таки патологической) он мог заподозрить в нелояльности любого самостоятельно мыслящего генерала. Конечно, такой подбор привел к самому плачевному результату: ни один из руководителей наркомата обороны, ни один из командующих пограничными округами на начало войны не соответствовали занимаемой должности. В стране возникла своеобразная ситуация: проводилась самая напряженная подготовка к войне, но во главе всего стоял самодержец. И этого оказалось достаточно, чтобы все результаты упорной подготовки на первом этапе войны пошли насмарку.

За последние семьдесят лет дома Романовых Россия проиграла три войны из четырех. Проиграла при богатейших традициях офицерского корпуса и мужественных солдатах. Проиграла из-за самодержавия. Уже с середины XIX века стала явным анахронизмом ситуация, когда одиночка – будь то царь или кто-то другой – мог самостоятельно решать судьбу страны. В числе судьбоносных вопросов были и такие: вступать ли в войну? Готовы ли мы сейчас к этой войне? Достаточно царю было изречь: «Надо воевать» – и наша армия могла бы попасть в столь неблагоприятные условия, будто ее специально направляли по дороге неудач.

Известно, как Николай I начал Севастопольскую кампанию, не имея за спиной нормальной воинской повинности, а значит, и мало-мальски достаточных воинских резервов, необходимых для ведения продолжительной войны. Он не позаботился о нарезных ружьях, об основном оружии основного рода войск – пехоты, и англичане и французы стреляли дальше и точнее нас. Не позаботился он и о дорогах на Руси. К середине XIX века они стали сущим проклятием страны. Шоссе на юг от Москвы было только до Курска, а дальше обозы купались в непролазной грязи, оставляя действующую армию в районе Севастополя то без сухарей, то без пороха – в то время как союзники многое подвозили на пароходах.

Николай II также бездумно и непредусмотрительно затеял совершенно бесцельную войну на Дальнем Востоке. Снабжение шло по одноколейной дороге в несколько тысяч километров – ничего хорошего для армии опять не получалось. Но, конечно, особенно мешали старые пушки, неподготовленный флот и даже форма солдат. Белые гимнастерки в век пулеметов резко увеличивали потери. Это было особенно заметно в сравнении с японскими гимнастерками цвета хаки. Да и пулеметов у японцев было в 18 раз больше, чем у нас.

Итог обеих этих войн был плачевный.

Примерно в положение царя-самодержца поставил себя Сталин к 1941 году и получил на первом этапе войны тот же результат, как, скажем, Николай II в Русско-японскую войну. Как только Сталин начинал слегка делиться властью с военачальниками, скажем, на уровне самых малых ограничений конституционной монархии, появлялись успехи. Так было под Москвой. А когда к «конституционной монархии» добавилась и личная осведомленность в военном деле, то положение на фронте оказалось совсем иным. Подтверждение тому – наши военные успехи начиная с Курской битвы.

Вернемся к июню 1941 г. К началу войны Красная армия располагала 9,3 млн винтовок, 22,6 тысячи танков, 20 тысячами боевых самолетов, 112 тысячами боевых орудий. Личный состав Вооруженных сил включал 5,5 млн человек.

Если верить начальнику Генерального штаба сухопутных сил Германии генералу Гальдеру²², то мощь нашего Северо-Западного фронта была примерно равна противостоящей немецкой группировке. Силы Юго-Западного фронта существенно превосходили противостоящие ей силы немцев. Только войска Западного фронта по своей суммарной мощи уступали группировке противника. Так что командующему Западным фронтом генералу армии Д.Г. Павлову пришлось тяжелее, чем командующему Северо-Западным фронтом генерал-полковнику Ф.И. Кузнецову, и существенно тяжелее, чем командующему Юго-Западным фронтом генерал-полковнику М.П. Кирпоносу.

Первоначально Генштаб верно определил направление главного удара немцев. Сталин же решил, что главный удар врагом будет нанесен на юго-западе. Он объяснял это экономическими причинами: украинской пшеницей, углем Донбасса, дорогой к кавказской нефти.

Впрочем, если ознакомиться с немецкими источниками, видно, что Гитлер долго колебался по поводу места нанесения основного удара. И в конце концов он выбрал направление севернее Припяти. Именно этим и определилось соотношение сил противоборствующих сторон на различных участках фронта.

Разговоры об устаревшей военной технике не совсем соответствуют истине. Можно сказать, что в одних видах преимущество было у немцев, в других – у нас. По артиллерийским системам немцы нас не превосходили. Современных средних танков (Т-IV) у противника было не больше, чем у нас существенно более мощных Т-34 и КВ. Только по числу современных самолетов немцы несколько превосходили нас. Правда, по качеству современных самолетов, в первую очередь истребителей, противник ушел от нас далеко вперед. Но в общем количестве танков и самолетов мы превосходили противника в четыре-пять раз. Гигантское превосходство! И мы не сумели им воспользоваться.

Еще два слова о качественных характеристиках. К этому времени были созданы совершенно оригинальные системы, часть из них немцы смогли воссоздать примерно за первые два года войны (танк Т-34 и др.), а часть не смогли воспроизвести вплоть до самого окончания войны (штурмовик Ил-2, установки реактивной артиллерии и др.). Все упомянутые системы были крайне необходимы нам, но не меньше и немцам.

Поэтому неудивительно мнение большинства офицеров и генералов, начавших войну у границы, с кем мне довелось беседовать:

– Если бы мы сами не помогли немцам устроить «неожиданность» нападения и если бы нами командовали не Павлов и не Кирпонос, то дальше старой границы мы бы не отошли.

Уже умудренные опытом всей войны, эти офицеры и генералы однозначно указывали на две основные причины катастрофы июня 1941 г.:

– слабость высшего руководства Вооруженных сил;

– неожиданность немецкого нападения.

О слабости высшего руководящего звена уже говорилось. Можно добавить, что кроме Б.М. Шапошникова²³ (и то с определенными оговорками) никто из маршалов – ни Буденный²⁴, ни Ворошилов, ни Кулик²⁵, ни Тимошенко²⁶ – не оказались на необходимой высоте.

Немецкие листовки того времени не отличались умом. Но, пожалуй, одна из них произвела на меня впечатление. Правда, подобрал я ее на Ленинградском шоссе под Москвой, то есть много позднее. Так вот, в правом углу листовки стоит Суворов, перед ним сидят Буденный, Ворошилов, Тимошенко. Из уст Суворова вылетает реплика: «А вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь», – явный намек на бесплодные перемещения этих маршалов в начале войны с одного стратегического направления на другое.

В целом же ни они, ни тем более Кулик к современной войне не были готовы.

В руководстве Вооруженных сил к началу войны выделялись двое – Б.М. Шапошников и Г.К. Жуков. Правда, Шапошников к 1941 г. уже оказался на жизненном излете, а Жукову еще было далеко до полководческой вершины. И все же их обоих – Шапошникова и Жукова – в первые дни войны, словно по злому умыслу, самодержец фактически отстранил от общего руководства Вооруженными силами. Б.М. Шапошников застрял под Минском, где без особой пользы смотрел на метавшегося командующего Западным фронтом Д.Г. Павлова. Волевое начало никогда не было сильной стороной Шапошникова. Его сила – в умении продуктивно думать и работать с Генштабом. А под Минском Генштаба, естественно, не было. Шапошников несколько дней не мог понять, что происходит на Западном фронте, и просто не был способен образумить Павлова.

Г.К. Жуков – в тот момент начальник Генерального штаба – в первый день войны был послан в Тернополь для усиления командования Юго-Западного фронта. Для самого Жукова поездка была очень полезной: с близкого расстояния он посмотрел на воюющие армии – нашу и немецкую. Но если бы Жуков оставался в Москве, может быть, не появилось бы в первые дни войны приказов удручающей вредности. В этих директивах забывалось, что мы сторона, подвергшаяся внезапному мощному нападению, что из-за силы ударов немецкой армии и работы немецких диверсионных групп, по крайней мере, с половиной дивизий и корпусов нет устойчивой связи и приказы не могут вовремя дойти до них. Что по тем же причинам почти четверть дивизий и корпусов уже истекают кровью. И вот в таких условиях Сталин требовал наступать на Люблин, в сторону Варшавы, в Восточную Пруссию. Абсолютно не следовавшее из обстановки и соотношения сил неразумное «наступление» только довершило разгром наших войск прикрытия границы.

Во время встречи в 1964 г. бывший командующий 5-й армией генерал-полковник М.И. Потапов²⁷ рассказал мне следующее: на второй день войны, видя удручающе неудачное для нас начало и получив эту пресловутую шифровку, он не смог сдержаться и прокомментировал: «В Москве, кажется, окончательно рехнулись».

В разговоре о подготовке крупных военачальников времен войны не миновать еще одного вопроса. Октябрьская революция открыла низам путь к образованию. Сейчас можно услышать утверждение, будто революция лишь разрушила культуру страны. Этот постулат по меньшей мере неточен. Революция существенно повредила тонкий слой элитарной интеллигенции. Бесспорно, печальный факт! Но говорить о высокой культуре страны до революции может только предвзятость. Половина населения была неграмотной или малограмотной. Стране катастрофически не хватало врачей, учителей, не говоря уже о технической интеллигенции. Значительную часть инженеров составляли иностранные специалисты. Как это сказывалось на армии, видно из монографий, вышедших в Западной Европе и посвященных Русско-японской войне. В них утверждается, что Русско-японскую войну выиграл японский учитель.

В этом отношении за годы советской власти был достигнут огромный и очевидный прогресс. Прогресс в системе образования был одной из причин нашего конечного успеха в Великой Отечественной войне. Кстати, отлично завершавшие войну Г.К. Жуков, И.С. Конев²⁸, Л.А. Говоров²⁹ были из крестьян, Рокоссовский – сын железнодорожного машиниста. Не будь революции, вряд ли бы они получили должное образование и стали маршалами. Вообще к концу Великой Отечественной войны советские Вооруженные силы располагали такой плеядой ярких, талантливых полководцев (Жуков, Василевский, Конев, Рокоссовский, Говоров, Черняховский³⁰ и др.), какую нелегко найти во всеобщей истории. Разве что среди маршалов Наполеона!

Еще один очень важный вопрос. Сейчас нередко можно встретить заявления, будто народ не хотел защищать в 1941–1945 гг. советскую власть и только репрессии удерживали солдат на фронте. Договорились до того, что якобы в атаку шли потому, что сзади двигалась цепь из заградотрядовцев.

Я лично несколько раз ходил в атаку. Могу назвать вымыслы о цепях заградотрядовцев бредовыми. Конечно, идти в атаку очень тяжело, умирать не хотел никто, но вперед нас толкали не заградотряды. Как с подобных позиций объяснить поступок почти 2 млн человек, которые добровольцами ушли на фронт?

Надо сразу оговориться, что просоветски были настроены не все, но врагов советской власти в те годы было относительно немного. Конечно, все мы знали (правда, далеко не в полном объеме) о кровавом 1937 г., об ужасах голода в 1933-м, о разорении многих деревень. Но нам достаточно искусно внушали, что эти несчастья оказываются результатом классовой борьбы и происков зарубежных и внутренних врагов. Мы совершенно искренне гордились успехами своей страны, своей армии. Хочу уверить моих нынешних современников: мы по-настоящему любили свою Родину и шли в бой именно за нее.

Обратите внимание на призывы, принятые в армии в Первой мировой и в Великой Отечественной войнах. В дореволюционную эпоху он звучал как «За веру, царя и отечество!», во время же Великой Отечественной нередко использовали клич «За Родину, за Сталина!». Конечно, расположение слов в призывах не имеет абсолютного значения, но можно твердо сказать, что здесь действует не воля случая. Мы видим, что «отечество» (Родина) с последнего места у воинов Первой мировой войны передвинулось на первое место у солдат Великой Отечественной войны. Думаю, что эти перемещения объясняют очень многое.

Никогда мы не сможем забыть, что такие яркие полководцы, незаурядные личности, как К.К. Рокоссовский, А.В. Горбатов, В.А. Юшкевич³¹ и др., попали на войну вскоре после освобождения из тюрьмы, а часть из них – прямо-таки из тюремной камеры. Судьба ведущих полководцев Великой Отечественной Г.К. Жукова, И.С. Конева, Д.А. Говорова в 1937–1938 гг. висела буквально на волоске, и счастье, что палачам не удалось до них добраться.

Никогда бы Великая Отечественная война не стала столь кровавой, если бы не был уничтожен мозговой центр Красной армии – не погибли бы М.Н. Тухачевский³², А.И. Егоров³³, В.К. Блюхер³⁴, И.П. Уборевич³⁵, И.Э. Якир³⁶ и многие другие. Встреть в 1941 г. немцев войска, возглавляемые высококвалифицированными профессионалами, исход приграничного сражения, вероятнее всего, был бы другим.

Здесь же уместно заметить, что огромная масса способных людей, поднятая Октябрьской революцией из глубин народа, сравнительно быстро выделила новых военачальников, которым суждено было прославиться в Великую Отечественную войну.

Итак, те, кто был бы готов достойно встретить врага в 1941 г., были уничтожены Сталиным в 1937–1938 гг., а их преемники не успели за такое короткое время еще дозреть до необходимых кондиций. В этом одна из главных причин трагедии лета 1941 г.

Какие же наиболее существенные просчеты допустило в то время руководство страны и Вооруженных сил? Первый и главный: ни военное, ни, конечно, политическое руководство страны не смогло глубоко разобраться в особенностях современной войны и потому не смогло выработать верную концепцию-программу будущих действий нашей армии. Программу, учитывающую подготовку и техническую оснащенность, состояние театра будущих военных действий, а также своеобразие стратегии и тактики немецкой армии, что выявили в предшествующих кампаниях в Польше и Франции. В вырабатываемой концепции важнейшим вопросом являлись наши намерения, касающиеся начального периода войны: наступать или обороняться в случае нападения немцев? Вопрос этот не академический. Он определяет расположение наших войск, их специальную боевую подготовку, которая различается в отношении наступательных и оборонительных действий. Наконец, даже обеспечение войск несколько различается в зависимости от вида боя. Например, для обороны нужно несравненно большее количество мин – без них крепкий защитный рубеж не создать.

Перед войной предстояло фактически решить основной вопрос: если нападающей стороной будут немцы, то какой обороны мы будем придерживаться – преднамеренной или вынужденной? Военное руководство страны, к сожалению, вплотную приблизилось к сомнительному довоенному тезису Сталина, что единственным достойным видом боевых действий Красной армии является наступление. Опубликованные в № 1 и № 2 «Военно-исторического журнала» за 1992 г. данные о планируемом контрнаступлении в начале войны в общем лишь подтвердили позицию, изложенную в популярной довоенной песне:

 
Мы войны не хотим, но себя защитим —
Оборону крепим мы недаром.
И на вражьей земле мы врага разобьем
Малой кровью, могучим ударом.
 

Но в жизни все выглядело совсем по-иному. И это необходимо было предвидеть. Зная, как развертывались боевые действия в Польше и Франции, можно было выбрать наиболее подходящую для нас доктрину. Нельзя признать удачей предпочтение, отданное мощному контрнаступлению как наиболее рациональной форме отпора врагу. Еще перед войной надо было задуматься, насколько реален немедленный перенос боевых действий на территорию врага при наличии мощной немецкой авиации и танковых войск (об этом мы знали) и высокоэффективного абвера (об этом мы не знали, хотя обязаны были знать).

В руководстве Вооруженных сил перед войной не нашлось таких трезвых дальновидных голов, которые бы смогли мудро взвесить все за и против и предложить наиболее выгодное нам решение. Жесткий диктат Сталина в пользу наступательной доктрины вряд ли полностью оправдывает военачальников.

Давайте коснемся одной оценки этого планируемого «упреждающего удара». Напомню, что этот план был предложен 15 мая 1941 г. Оставалось 36 дней до начала войны. Реализовать его за такой короткий срок было нереально. Так что невозможность выполнения плана предрешена самим ходом истории.

Но допустим, что мы бы успели подготовиться и начали бы наступать. Что бы произошло?

В. Карпов пишет: «Мне представляется: все, что произошло в первые дни на нашей земле после удара гитлеровцев, точно так же, по такому же сценарию, развернулось бы на территории противника»³⁷.

Можно только удивляться, что бывший генштабист, блистательный офицер Великой Отечественной войны так странно прогнозирует события. Ведь кое-что можно рассчитать вполне реалистически.

Опыт наступательных боев у нас в то время был – в Финляндии. Давал ли он основания для таких сверхоптимистических оценок?

130 тысяч убитых, 325 тысяч раненых. Потеряно было 570 самолетов и 2,5 тысячи танков. На Карельском перешейке и в снегах Карелии нашим противником была маленькая Финляндия, обладавшая небольшой армией. Забыть так скоро финский урок было совершенно непозволительно.

Что же сбрасывает со счетов В. Карпов? Очень многое.

Мы не успели завершить подготовку своей армии к войне. Можно ли в такой ситуации бросать войска в наступление на самую сильную (по крайней мере, в тот момент) армию мира?

Война показала, что все четверо командующих приграничных округов (Ф.И. Кузнецов, Д.Г. Павлов, М.П. Кир-понос, Я.Т. Черевиченко) вскоре проявили себя с отрицательной стороны. Все основания предполагать, что в наступлении они действовали бы таким же образом. На что можно рассчитывать при недостаточно подготовленной, фактически обезглавленной армии…

Не забыть важно и ряд вопросов военной техники. Для наступления нужен автотранспорт. У нас тогда во всей армии имелось 270 тысяч грузовиков. Лишь к концу 1942 г., когда мы получили сотни тысяч «студебеккеров»³⁸, мы смогли успешно наступать.

Также нельзя наступать с ничтожным количеством радиостанций. Это подтвердили неудачные контрудары мех-корпусов в июне – июле 1941 г.

Наиболее распространенным танком был Т-26. Его броню пробивало противотанковое ружье, а часто и крупнокалиберный пулемет.

А еще надо вспомнить также проблемы авиации, вопрос о нехватке автоматов и многое другое.

Но все-таки главное – это отсутствие полноценного руководства округов-фронтов и объективные преимущества, имевшиеся у немецкой стороны, о которых говорится ниже. Поэтому, вероятнее всего, наше «предупредительное» наступление потерпело бы неудачу. Во всяком случае, можно утверждать, что блистательный успех, предполагаемый В. Карповым, был абсолютно недостижим.

Все сказанное касается чисто военной стороны проблемы. Но не менее важна политическая сторона. Наступать начинаем мы – значит, мы совершаем агрессию. Разница между агрессивной и оборонительной войной понятна всем и каждому. Если вероломное нападение немцев сплотило большую часть народа, то в случае агрессивной войны можно было ожидать иной реакции. Финская война в народе была непопулярна. На поле боя случались и выстрелы в спину командирам – то, чего практически не наблюдалось в Отечественную. Наконец, во всем мире отношение к агрессивной войне даже против фашистской Германии, конечно же, было бы совсем другим. Так что можно считать за счастье, что план превентивного нападения не был осуществлен. Спасительной для нас в 1941-м могла быть только разумная оборонительная война. Имеется в виду, конечно, начало войны.

Собственно, начало любой войны несет в себе неожиданности. Но если боевые действия полностью развиваются по сценарию одной стороны и абсолютно не соответствуют планам другой, то ясно, что одна из них исходила из реальности и тщательно готовилась именно к реалистической войне, а вторая занималась маниловщиной и готовилась к войне мифической. Можно утверждать, что руководители страны, армия которой полностью проигрывала приграничные сражения перед войной, не хотели и не умели смотреть правде в глаза. Нужно подчеркнуть, что верно оценить во всем объеме характер будущей войны – большое искусство. Конечно, обладать большим искусством – удел немногих. И все же это не оправдывает простаков.

Просчеты в выборе оборонительной или наступательной стратегии в начальный период войны усугубляются недостаточно точным определением особенностей наступательной тактики врага.

К сожалению, не было учтено (просто не было замечено) умение немцев создавать пятикратное и более превосходство своих войск на направлении главных ударов. Такие необычайно высокие плотности войск требуют исключительно четкой и продуманной организации. Немцы подобную организацию отработать сумели. Мы же сумели не обратить на нее должного внимания. По сути дела, нашей важнейшей задачей предвоенного периода являлось определение направления этих дьявольской силы основных ударов врага. Сделав это, необходимо было в зоне ударов сосредоточить заранее наши войска в таком количестве, чтоб они могли остановить противника.

К сожалению, вся эта важнейшая работа выполнена не была. Мы не установили перед войной места этих ударов, а именно: 1) район севернее Гродно; 2) район Бреста; 3) район южнее Владимира-Волынского. Не смогли, к сожалению, установить эти районы и в первые двое суток войны.

На стыке Западного и Северо-Западного фронтов главная группировка противника прорвалась севернее города Гродно. При этом вспомогательным ударом немцы захватили и сам город. В течение трех дней мы прилагали страшные усилия, чтобы освободить Гродно. Мы рвались с юго-востока к Гродно… А в это время основная сила противника – 3-я танковая группа Гота, прорвавшаяся в 30–50 км севернее Гродно, быстро уходила на восток, встречая наше явно недостаточно организованное сопротивление. Пройдя Молодечно, она устремилась к Минску. Немецкая танковая группа вела бои уже в 200 км восточнее Гродно, а мы все еще упорно пробивались к этому городу, сосредоточив в этом контрударе серьезные силы, включая два мехкорпуса. Одно из этих соединений – 6-й мехкорпус – почти целиком было вооружено танками Т-34 и КВ. Конечно, этот корпус надо было использовать кулаком против Гота, а мы побатальонно вводили его южнее Гродно против пехотных дивизий врага. Словно нарочно давали свободу немецким танковым дивизиям, а сами все более старательно залезали в готовящийся немцами мешок!

Примерно такая же удручающая картина была и на Юго-Западном фронте. 41-я танковая дивизия (22-го мех-корпуса) в первый день войны была перемещена с направления главного удара немцев (Владимир-Волынский) на второстепенное направление – в район Ковеля.

Пожалуй, самый сильный в Красной армии 4-й мех-корпус, почти полностью укомплектованный танками Т-34 и КВ, использовался на второстепенном направлении в районе Яворова, километрах в 80 южнее главного удара немцев.

Другой мощный мехкорпус – 8-й – в течение первых двух суток трижды перебрасывался в далеко отстоящие друг от друга районы. Проделав бесплодно сотни километров по прифронтовым дорогам под ожесточенными бомбежками немецкой авиации, корпус, наконец, вступил в бой под Бродами. К этому времени в нем недосчитывались уже почти половины танков.

Словно нарочно (на самом деле – неумело) мы бросали основные силы на второстепенные участки и таким образом, к явной радости немцев, оголяли направления главных ударов противника.

Сегодня стоит вспомнить тех, кто в 1940-м и начале 1941-го доступными средствами отчаянно боролся за разумное расположение наших войск в будущей войне. Такие были.