Kitabı oku: «Солнце, которое светит ночью», sayfa 13
– Еще увидимся, – сдавленно прошептал он.
Страхов не мог сдвинуться с места, он смотрел, как сухие потрескавшиеся губы Измайлова с проступившей алой кровью на изломах еще несколько мгновений беззвучно шевелились.
Когда Вова уснул, Страхов вышел из палаты и спустился по лестнице на первый этаж. В дверях больницы его догнала медсестра с листом в руках. Страхов вспомнил, что не взял признание.
– Ваш друг, – протягивая листок, произнесла она негромко и не смогла продолжить.
По испуганно округленным глазам, прерывистому дыханию и сбитой интонации он понял, что она впервые сообщает кому-то о смерти. Он одобрительно покачал головой, окинул взглядом просторный холл, а затем стремительно вышел из больницы и шел до самого дома быстрым решительным шагом, ничего не слыша, кроме нарастающего звона в ушах, и ничего не чувствуя, кроме горящих щек. Он дошел до двери, открыл замок, рухнул на постеленный в прихожей ковер и залился слезами.
Страхов, рыдая, просидел около входной двери два часа кряду, затем, собравшись с силами, умылся и поехал к Никитину, чтобы отвезти признание Измайлова и взять с него постановление об освобождении из следственного изолятора для Ильинского. Он решил ничего еще не говорить Наташа до тех пор, пока он не сдаст анализы, не узнает результаты, и ему самому не будет ясно, что делать.
Никитин, был крайне недоволен обязанностью выходить на работу в законный выходной день, но понимание того, что сегодняшний день будет последним днем в истории расследования уже ненавистного ему дела, что он скоро избавится от необходимости видеться со Страховым, к которому, как он ни старался, ему так и не удалось изменить отношение, – понимание этого заставило его приехать в прокуратору. Он прибыл быстрее Страхова и еще несколько минут с нетерпением ждал его у входа.
Когда Страхов вышел из машины, Никитин набросился на него с расспросами и, не выслушав ответа, грубо выхватил из его рук признание Измайлова, жадно впиваясь в него глазами, прочитал от первого слова до последнего, убедился в том, что документ составлен правильно, и только тогда, облегченно вздохнув, обратил внимание на самого Страхова. Бедный Женя стоял с красными опухшими глазами, которые ему самому казались уже обычными на вид, бледным исхудавшим лицом, заросшим щетиной. Никитин понял, что Измайлов умер, и ему стало так совестно за свое поведение и мысли, так жалко своего однокурсника, что он расчувствовался и обнял Страхова, утешающе похлопывая его по спине. Женя, не ожидавший подобной реакции от Андрея, сначала насторожился, а потом, услышав тяжелое сопение и потягивание носом, крепко обнял его в ответ. Так они простояли несколько мгновений, пока мимо не начали проходить сотрудники полиции и в недоумении оглядываться.
Никитин тут же заполнил постановление об освобождении из следственного изолятора в связи с тем, что не подтвердилось подозрение в совершении преступления, сделал несколько звонков, чтобы к приезду адвоката парни подготовили необходимые документы, затем пожелал Страхову удачи и взял с него обещание позвонить, если понадобиться какая-либо помощь. Страхов поблагодарил и, спрятав постановление в портфель, вернулся в машину и отправился в сизо. Молодой парень, неделю назад поступивший на службу, недовольно покосился на Страхова, приехавшего в неположенный день, и не пустил его, а попросил некоторое время подождать, пока он узнает у начальства, что делать. Он взял постановление и рысцой бросился наверх, звеня ремнем, стучащим о пуговицу на рубашке. Спустя полчаса он вернулся и уже не один, а с Ильинским, держащим в руках маленькую спортивную сумку с вещами, и извинился перед адвокатом за недоверие. Антон, узнавший все обстоятельства дела от молодого и болтливого сотрудника, с благодарностью и сожалением посмотрел на Страхова и тихо сказал, подойдя к нему ближе:
– Спасибо большое. Мне жаль, что судьба свела нас при таких обстоятельствах.
– Мне не жаль, – сказал Страхов, добродушно улыбаясь и осматривая Антона с ног до головы.
Ильинский, переодетый в черную рубашку и джинсы, показался ему еще выше и тоще, чем он был на всех прочих встречах в следственном изоляторе.
– Вы не могли бы отвести меня в больницу, где бабушка лежит? – робко спросил Антон, пока Страхов водил по нему взглядом.
– Конечно, – кивнул Страхов, – Садись, – сказал он и открыл дверь переднего пассажирского сидения в машине.
Антон, перегнувшись в пояснице, сложился вдвое и кряхтя залез в автомобиль.
– Всё затекло за полторы недели, проведенные в камере, – пояснил он, когда увидел веселую улыбку своего адвоката, наблюдавшего за его маневрами.
Следственный изолятор стоял на той же улице, что и больница, и дорога не заняла много времени. Страхов сам от себя ожидал ненависти к этой больнице, в которой последнюю неделю он бывал чаще, чем дома, но вместо этого он ощутил странную необходимость зайти в нее вместе с Антоном. Так он и сделал, вновь прошел по коридору, увидел Маргариту Сергеевну, совсем исхудавшую, Никиту, сидящего около брата, двух мальчишек, Диму и Мишу , читающих друг другу сказки и понял, что какое-то трудное решение уже приняло его изменившееся сердце. Оставив Антона, он спустился к Алёне, чтобы попросить ее посодействовать в сдаче анализов на генетические болезни. Алена провела его к четырем врачам, те написали направление и тут же отправили на сдачу крови и пообещали позвонить, когда придут результаты.
Прошло три дня после того, как консилиум врачей рассмотрел МРТ головного мозга Страхова и подтвердил болезнь Паркенсона.
Страхов зашел в аудиторию, не дожидаясь окончания пары, тихо прошел мимо рядов на свободное место в конце зала и присел. Никто из студентов уже не обращал на него никакого внимания, так как его появление не было для неожиданностью или поводом для прекращения лекции. Вадим Юрьевич едва заметным движением руки поприветствовал Страхова и, пригладив редкие волосы за затылке, продолжил прервавшуюся речь:
– По ком звонит колокол – это слова не Хемегуэя, а Джона Донна. И завершая разговор об этой личности, нельзя не прочесть эти его знаменитые слова: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе. Каждый человек есть часть Материка, часть Суши. И если волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего. Смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе». На этом мы завершим, готовьтесь к семинару на следующей неделе.
– Вадим Юрьевич, я решил отдать все деньги на лечение тем, кто пострадал от пожара. Не знаю, как Наташа это воспримет.
Профессор с тяжелым сердцем оглядел Страхова с ног до головы и обнял его.
– Знаешь, всё, что я говорю здесь с этой трибуны, всё это просто слова, пустое сотрясание воздуха, вода в ступе, – виновато произнес профессор, и у него защемило в груди, – Но это всё, на что я способен. Когда человек выполняет свой долг, свои прямые обязанности, это не называется подвигом. Великий тот, кто выполняет сверх своих обязанностей.
Острая боль не дала ему закончить речь, он хотел еще многое сказать о том, как он гордится и восхищается силой духа и воли своего друга, сказать, что для него счастье знать такого человека и говорить с ним, но вместо этого он смог только сделать медленный вдох и плавно опуститься в кресло, держась левой рукой за грудь. Он посмотрел на Страхова, и Страхов все понял.
Наташа в это время получила известие о смерти Егора, который умер от остановки сердца. Когда ей позвонил его классный руководитель, она была дома и планировала перестановку мебели, которую она устроит после рождения малыша. Новость эта так потрясла её, что она не сразу поверила в правдивость слов коллеги. Когда же ум ее принял суровую правду, она бросила трубку и упала на пол, залившись слезами. Она винила себя в том, что не смогла понять причины подорванного душевного состояния ученика, что не догадалась о болезни, угрожавшей его здоровью. Неизвестно, сколько времени она провела в истерике, прежде чем смогла остановить слезы и успокоиться. Наташа умылась, приготовила чай и собиралась перезвонить коллеге, чтобы спросить, какая помощь от нее требуется, как в дверях появился Страхов.
– Женя, что случилось? – взволнованно спросила Наташа, встретив его у порога квартиры.
– Была очень непростая неделя.
– Голодный? – обратилась Наташа к Жене и суетливо стала хлопотать по хозяйству.
– Наташа, сядь рядом, – попросил Женя, присев на диван и похлопав по нему рукой. Наташа, перепуганная и тревожная, села, куда попросил Страхов и замерла, не зная, чего ожидать. Страхов достал из кармана брюк сложенный в шесть раз лист и, перекручивая его в руках, стал рассказывать невесте о своей терапии, о мамином обмане, о папином прощальном подарке и своей болезни. Наташа слушала его и, не отводя глаз, смотрела, как он крутит лист. Каждое его слово забирало у нее по капле надежды на счастье, вынимая все, что дарило ей радость.
– Я решил оставить немного вам с сыном и оплатить лечение и операции всем, кто из-за Вовы лежит в тяжелом состоянии, – сказал Страхов и повернулся к невесте.
– Нет! – вскочив с дивана, завопила Наташа, – нет, нет, нет, нет, – повторила она, отбежав к окну, – Я на это не согласна. Ты хочешь поступить так же, как твой отец. Никого не спросив, решить, что нам будет лучше без тебя.
– Я буду с вами, пока смогу, – произнес Женя, пытаясь успокоить Наташу, – Сейчас нет никаких симптомов, – сказал Женя, подойдя в Наташе, – И я должен спросить еще кое-что, – добавил он, с болью в глазах посмотрев на живот, – ты точно хочешь оставить ребенка?
Наташины глаза загорелись яростью, зубы запрыгали, она замахнулась и дала Страхову звонкую пощечину. Он смиренно стерпел и приготовился к другой, но вместо этого Наташа издала страшный вопль, испепеливший душу Страхова, из глаз ее брызнули долго сдерживаемые слезы, и она босиком выбежала из квартиры, закрывая горящее лицо руками.
Страхов на несколько мгновений застыл в немом испуге, руки и ноги его стали ватными, и он не мог ими пошевелить. Он услышал, как хлопнула железная дверь подъезда, и вздрогнул. Тут же кровь побежала по телу, вызывая колющую боль, и вернула его к жизни. Страхов взял босоножки, пиджак, телефон и, закрыв за собой дверь, отправился искать Наташу.
Наташа в ужасе пробежала несколько кварталов и обнаружила себя в сквере, стоящей у макета самолету. Она прошла по выложенной большой серой плиткой дорожке и присела на большие желтые качели, висящие на железных цепях. Все ее тело ходило ходуном, она всхлипывала и тряслась, закрывая лицо руками.
Страхов нашел Наташу сидящей в немом испуге, подошел к ней и молча укрыл ее пиджаком, а потом снял с нее тапочки и одел на ноги босоножки.
Она очнулась и с мольбой в глазах обратилась к нему:
– Почему мы должны принести такую жертву? Почему жизнь всегда должна быть таким страданием?
– Это не жертва и не аскеза, – ответил Женя, – Это благословение, дар и возможность показать миру, как он нам дорог.
– Дары приносят счастье, – воскликнула она, – а это принесет нам только горе!
Страхов с любовью в глазах посмотрел на нее и прошептал:
– Тогда скажи мне, что такое счастье?
Наташа не могла произнести ни слова, все ее тело онемело и превратилось в камень от боли и обиды, которую испытывало.
– Ты сама учила меня тому, что такое любовь. Скажи мне еще раз, что это такое, – еще раз попросил он.
Наташ вздрогнула и, проглотив слезы, еле слышно произнесла:
– Это желание сделать другого человека счастливым так, как он хочет, не ожидания ничего взамен.
– Разве это определение не означает, что состояние одного человека становится превыше другого? – мягко улыбаясь, спросил Женя.
– Но оно приносит счастье двум людям, – протестовала Наташа, – Я счастлива, когда могу сделать что-то приятное для тебя, для своей семьи.
– Почему же ты не хочешь назвать это жертвой?
– Я не страдаю в этот момент, – всхлипывая, говорила она.
– Потому что ты испытываешь любовь ко мне и к своей семье. Но почему ты не хочешь увидеть во всем обществе свою семью? Ты отдаешь нам свою любовь, потому что полна ею. Тот, кто наполнил тебя ею, не требует отдавать её. Мы можем только брать, брать, пока не умрем. Мир, Бог, Вселенная… Они любят нас любыми, ни принимают наш выбор, но последствия своих поступков придется пожинать каждому. Мир дал мне много любви, сейчас я ею полон. Я готов поделиться этой любовью с тобой, с нашим ребенком и со всей своей семьей. Понимаешь, со всей. Это не жертва, и я не страдаю.
У Наташи внутри что-то оборвалось и снова соединилось, но уже иначе. Она смотрела на своего жениха и не узнавала его, не понимала, откуда взялось в нем столько силы, столько принятия и любви ко всему живому, и как она могла пропустить, не заметить процесс его изменения. Она положила руку на свой живот и с любовью простилась со всеми мечтами о будущем, которыми она грезила.
– Если бы ты знала, как всё это обернется, ты бы пригласила меня на лекцию? – с трепетом спросил Страхов, положив свою руку на ее живот.
– Конечно, – ответила Наташа, и ее лицо просияло.
– Спасибо, – тихо шепнул он.
– За что? – удивленно ахнула Наташа.
Страхов с любовью посмотрел на свою будущую жену и, крепко обняв ее, произнес:
– За то, что согласилась прожить эту жизнь со мной.
Эпилог
Дорога серой лентой тянулась на восток и там делилась на две части- одна становилась мостом, а вторая скатывалась вниз, забегала под мост и уплывала за горизонт. Под мостом кучками чернелась и гудела толпа, приготовившись по сигналу светофора забурлить и хлынуть в двери автобуса. Эта картина так часто разворачивалась перед глазами белокурой женщины, что он не смогла бы найти в ней изъяна. Она послушно влилась в толпу и , быстро перебирая худенькими ножками, облаченными в остроносые туфли на шпильке, сама не заметила, как оказалась уже в синей скрипящей машине.
Присевшая рядом с ней великовозрастная женщина, брызгая слюной и позвякивая мелочью в сумке, взахлёб тараторила о своих несчастьях, не обращая внимания на визг и шум, заполняющий пространство, когда автобус приближался к новой остановке. Белокурая женщина завороженно смотрела на губы собеседницы, стараясь разобрать слова и прочувствовать горе ее истории. Она считала своим долгом разделить страдания другого и, слушая о злоключениях в жизни старушки, она то покрывалась мурашками страха и зависти, то вздрагивала от радости, и тогда на сердце становилось омерзительно приятно.
Распрощавшись со старушкой, белокурая женщина вышла на советской площади, прошла по улице Глинки, мимо белокаменного дворца бракосочетания и зашла в здание банка. Когда она устроилась на рабочем месте, ей поступил неожиданный звонок от учительницы сына.
– Вы знаете, Глеб совсем не проявляет уважение ни к чему. Когда я пытаюсь ему объяснить материал, который он не понимает, он брезгливо смотрит и совершенно не слушает, – тревожно и обиженно говорила учительница.
– Что вы от меня хотите? – возмущенно пропищала белокурая женщина, – Вы же учитель! Где же ваш индивидуальный подход? У меня такой мальчик, он никому не должен ничего. Он не обязан меняться специально ради вас.
– Его никто не заставляет меняться, но границы надо выставлять, иначе не будет основы для уважения.
– Не учите меня воспитывать моего сына, лучше послушайте сами, что психологи говорят о воспитании. Надо быть хорошим учителем, вы сами не умеете выстраивать отношения с окружающими. Я могу вас взять с собой на следующую лекцию одного эксперта, я давно его слушаю, помогает.
Ещё один разговор закончился, оставив липкий неприятный осадок. Белокурая женщина пожала плечами и, бросив телефон в сумку, поспешила к лифту.
– Привет, – сказала она молодому коллеге, присаживаясь за свое привычное место работы, – представляешь, что со мной сегодня произошло?
– Представляю, – перебил ее тот, – мне нужна твоя помощь, ты ведь одна такая понимающая. Мне нужно сдать отчёт к вечеру, я чуток не доделал, а у меня сегодня родственники приезжают знакомиться с невестой. Подменить меня сегодня и доделай отчёт, пожалуйста! – и он милыми круглыми глазами посмотрел на белокурую женщину.
– Хорошо, нет проблем, – улыбаясь , вздохнула она и забрала с его стола полупустую папку с отчётом.
Молодой человек шустрым сайгаком ускакал из офиса.
– Мда, – тихо произнес другой коллега, краем глаза наблюдавший за ситуацией.
Белокурая женщина, ободрившись, стала болтать, найдя свободные уши.
– Так вот, – рассказывала она, – потом от нее ушел муж и…
– А зачем мне эта информация? – учтиво спросил коллега, выглядывая из-за монитора.
– Как зачем? – растерялась женщина, – Поделить печаль на двоих, и будет легче.
– То-то я смотрю тебе как полегчало, – засмеялся мужчина.
– Ты ничего не понимаешь. Ещё Лев Толстой сказал, что мы должны чувствовать ответственность за все, что происходит в мире.
– Лев Николаевич, конечно, прав. А ты что делаешь?
Белокурая женщина опешила от такого наглого беспардонного вопроса.
– Я стараюсь всем помочь, – утвердительно махнув головой, заявила она и затем гордо прибавила, немного поразмыслив, – можно сказать, я творю добро, не прохожу мимо несчастий.
– А, – протянул коллега с хитрой ухмылкой, – списком дел добрых и злых поделишься?
– Какой ты хам, – фыркнула она.
К ее окошку подошел молодой человек и протянул высокую стопку пятитысячных купюр.
– Мне нужно перевести эти деньги на этот счёт, – сказал он.
– Это ваш родственник?
– Нет.
– Кому же тогда такая сумма?
– Считайте, что это благотворительность. Одному доброму человеку, который десять лет назад подарил такую же сумму на лечение моих родителей и еще нескольких человек.
– Почему же вы не передадите это ему лично?
– Он уже умер. Деньги для его сына.
– Мне очень жаль, – тихо произнесла белокурая женщина, растерянно хлопая большими глазами, и стала вбивать паспортные данные.
– Давно умер?
– Совсем недавно.
– Очень жаль.
– Не стоит. Он прожил прекрасную жизнь, – проговорил молодой человек и мечтательно посмотрел на небо через открытое окно.
Тонкие перьевые облака длинной дорожкой тянулись по ясному лазурному небосводу. Персиковое солнце маленьким кругом горело высоко под куполом, согревая своими теплыми лучами остывшую после долгой снежной зимы землю. На высоких кленах и тополях уже начали набухать почки, и прохладный ветер старательно разносил пряный запах хвои и шишек из находящегося поблизости соснового бора.
