Kitabı oku: «Backstage реальности. Книга 1», sayfa 2
ГЛАВА 2
Господа! Риторический вопрос: зачем убивать курицу, несущую золотые яйца? Даже если эта курица вами ненавистна, и гадит, где попало…
Воспоминания шестилетней давности натолкнули меня на одну мысль, которой я бы хотел с вами поделиться в сегодняшнем посте. Надеюсь на понимание и адекватную реакцию, потому как фундаментом моих слов и предложений является отличный пример нашего, пусть и строптивого, но соседа, прошедший проверку не только временем. Но об этом позже.
Чуть более шести лет назад возжелал я, так сказать, провести выходные в курортном литовском городе Друскининкай. Он и в советское время считался привилегированным местом отдыха, и не каждый желающий мог туда попасть. Например, моя тетя в школьные годы заслужила отдых в санатории своей отличной успеваемостью. К слову, санаторий «Belorus», построенный почти сотню лет назад, продолжал существовать и нормально функционировать и на момент моего визита. Ну а что с ним стало после, вы и сами помните. Но речь сейчас не о нем.
Небольшой городок Друскеники, как его называли при Советах, выигрышно расположен у нашей границы, недалеко от Гродно. Поэтому добраться до него, не имея даже личного транспорта, было проще простого. Сложно судить, насколько тогда город пользовался популярностью. Но, примерно, каждый второй пассажир переполненного автобуса, на паспортном контроле на вопросы о пункте назначения и цели визита отвечал – «Друскининкай», «отдых». Лично я остановился в гостевом доме на берегу Нямунаса (Немана), и номера были заняты только мной и семьей из Калининградской области, приехавшей на отдых по случаю больших выходных. Кстати, немаловажный факт: дело было в конце зимы, а точнее, 22 февраля. Согласитесь, не самая лучшая пора.
У нас не тревел-блог, поэтому нет смысла все подробно описывать. Коротко. Город тогда славился аквапарком, канатной дорогой, музеями, – в числе которых был музей Чюрлениса, если не ошибаюсь – домом-перевертышем, ну и, собственно, санаториями. Были и еще какие-то приблуды, но я уже не вспомню. Из всего перечисленного меня интересовала лишь канатная дорога, да и то, только потому, что тогда такую у нас еще не построили. Сама трасса была неплоха: в длину чуть больше километра, поднималась на высоту сорока пяти метров и проходила через Неман. Стоила такая поездка – пять евро в два конца.
Если коротко подытожить мои тогдашние впечатления о Друскининкае, то город как город. Ничего такого необычного, чем он мог бы меня удивить, я там не увидел. Ничем не лучше наших туристических городов, а если сравнивать по стоимости отдыха, так наши города окажутся в выигрышном положении.
Главная же цель поездки находилась не совсем в Друскининкае, а в нескольких километрах от города – в деревне, название которой я уже и не вспомню. Gruto Parkas. Парк Грутас. Истинное наслаждение человека, ностальгирующего по советской эпохе. В чем необычность этого парка? – спросите вы. В самом его существовании…
Парк Грутас – парк-музей, созданный частным лицом, маленький уголок ушедшей советской эпохи на территории Литвы. Если кто не в теме, объясняю: период нахождения Литовской республики в составе СССР до сих пор в этой стране считается периодом оккупации. Наравне с немецкой. Ни много ни мало. Соответственно, вся советская символика в Литве находится под запретом, использование ее допускается только в музеях и в научных работах.
Практически все «коммунистические» памятники страны, демонтированные после того, как Литва обрела независимость, были сохранены и перевезены в Парк Грутас. Ленины, Сталины, Дзержинские и другие литовские советские деятели по сей день находятся на территории Литвы. И, кстати, приносят немалый доход хозяину. Шесть лет назад входной билет стоил семь евро. Сейчас – может и больше.
Такое разнообразие Ильичей я не видел даже в нашей стране! Ленин-стоящий, Ленин-сидящий, Ленин-держащий, Ленин-смотрящий, Ленин-указывающий, Ленин-думающий и т.д. и т.п. А про Сталина и говорить нечего. В парке, если я не ошибаюсь, он был представлен в количестве 2-х единиц. Для примера, в нашей стране нет ни одного памятника Иосифа Виссарионовича. Хватает и своих представителей коммунизма. Здесь вам и первый лидер ЛитБел и Литовской Советской республик Мицкявичюс-Капсукас (в его честь даже назвали один из литовских городов, нынешний Мариямполе), который усиками и бородкой очень смахивает на Феликса Эдмундовича. Я их даже поначалу путал; здесь вам и командарм первого ранга Иеронимас Уборявичюс (которого, правда, Советы расстреляли по сфабрикованному делу в тридцать седьмом году), не чужой человек для одного из столичных микрорайонов; и другие знакомые нам личности, такие как Ваупшас и Мельникайте.
Собственно, о чем весь этот сказ? Вернемся к началу. Зачем убивать курицу, несущую золотые яйца? Нашелся же в Литве один практичный человек, который сделал бизнес на чаяниях людей, скучающих по советскому прошлому. Уверен, находится немало таких, которые готовы платить деньги, чтобы снова окунуться в атмосферу давно ушедшей эпохи. Так почему же что-то подобное не сделать в нашей стране? Да, мы полностью подавили и искоренили ненавистную аппозицию, так почему же сейчас не сберечь всю экстремистскую символику, и через пару-тройку лет не сделать какое-то подобие музея, где могли бы храниться их «реликвии»? Неужели не найдутся те, которые захотят его посетить? Конечно, найдутся. Главное только все сделать с умом. Ответьте, имеют такие мысли право на жизнь?..
Если в тот день до обеда я еще как-то пытался создавать иллюзию рабочей деятельности, то уже после перерыва бросил эту глупую затею. Павловне было не до меня, мне же, в свою очередь, было не до нее – я всячески пытался разгадать замудреный «квест» Историка. Чем больше я старался постичь суть написанного «Микки Рурком», тем запутаннее мне казалось послание. После каждого ознакомления – как будто мне это могло помочь – я все больше и больше погружался в уныние. Прочитав пост в четвертый раз, я был вынужден констатировать – от остатков моей обеденной радости не осталось и следа. Да уж, радость все-таки эфемерная штука, подверженная внешним раздражителям. А раздражителей в тот день у меня хватало. Ко всем пережитым проблемам первой половины дня, добавились проблемы второй половины. Конечно, я не был настолько наивен и не ожидал, что мой информатор зашифрует адрес следующего «квеста» в каком-нибудь простецком ребусе. Но как разгадать эту пропагандистскую белиберду, состоящую из нескольких сотен слов? Нафига так все усложнять?! Конспираторы хреновы!
На деле же я понимал, что злился тогда только потому, что мои ожидания разошлись с реальностью. Я-то ожидал, что, получив послание, быстренько в течение рабочего дня разгадаю его, но как только увидел сложность загадки, сразу запаниковал. Я никак не мог сконцентрироваться свое внимание на разгадке. Вместо того, чтобы успокоиться и взять ситуацию под контроль, я тратил время на обдумывание сложности ситуации, в которой оказался. Я никак не мог выйти из ступора. Это сейчас я понимаю, – да и тогда подсознательно это понимал, – что, учитывая всю серьезность ситуации, Историк тогда все делал правильно. Слишком многое стояло на кону. Но как оказалось, тогда ментально я был еще не готов. Понимание пришло позже. Первая умная мысль, пришедшая мне в голову, была следующей: «сделай паузу, скушай Твикс». Твикса, разумеется, не было, поэтому я сделал кофе-паузу, благо все необходимое имелось в нашем с Павловной кабинете. Маловероятно, что кофе мог бы стимулировать работу мозга, просто мне хотелось немного дать отдохнуть голове. Через несколько минут, сбросив напряжение, я вернулся к зашифрованному посланию.
Я не знал Историка, но его троллинг режима, понятный мне одному, позабавил меня, и даже заставил проникнуться симпатией к «творчеству» моего информатора. (Так цинично обыгрывать весь гной диктатуры, нужно иметь отличное чувство юмора, ну и стальные яйца, конечно) Точно! С этого же и нужно было начинать! Его послание должно было быть понятно только мне одному. Итак, что мне тогда было известно? В ДээНКа пропагандистской демагогии Историка был зашифрован адрес.
Адрес. Адрес. А что такое адрес, балбес? Правильно, название улицы, номер дома и, возможно, номер корпуса дома. Начнем с того, что полегче – с чисел. Какие числа встречаются в месседже? Я выписал все без исключения: 6, 100, 2, 22, 45, 5, 7, 37, 1, 3. И что мне это дало? Ничего… Тупик, подумал я. Нужно было еще раз присмотреться к Историковой писанине, но только на расстоянии, чтобы увидеть всю картину целиком. Я поднялся из кресла, сделал шаг назад и взглянул на лежащий на столе листок. Ну, конечно же! Ёлупень! – вот кто ты! Как я это сразу не сообразил, а только все усложнил. Зачем нужно было выписывать все числа? «Микки» же специально для меня выделил два числа цифрами. Остальные числа он прописал текстом. 22 и 2. Сердце забилось чаще, пальцы рук стало слегка покалывать, но я все же попридержал радость – пока это только лишь «слезы», но главное, дело сдвинулось с мертвой точки. Значит, 22 и 2. Все логично: 22 – номер дома, 2 – номер корпуса.
Осталось узнать название улицы. Ага, «осталось», легко сказать. Было понятно, что с идентификацией улицы мне придется еще тяжелее, хотя бы потому, что со столичной географией я был на «Вы». Но тогда я уже понял, что, как и в случае с числами, Историк не станет все усложнять. Нужно было просто выписать все слова с прописными буквами: названия географических объектов, а также фамилии персонажей – а там посмотрим, подбадривал я себя.
Друскининкай, Belorus, Друскенини, Советы, Гродно, Нямунас, Неман, Калининградский, Gruto, Груто, Литва, Литовский, СССР, Ленин, Сталин, Дзержинский, ЛитБел, Советский, Мицкявичюс-Капсукас, Мариямполе, Иероним Уборявичюс, Ваупшас, Мельникайте.
Сразу можно вычеркнуть слова, написанные на латинице: Belorus и Gruto. Вряд ли таким образом стал бы их выделять Историк. Слова с литовским произношением – также в утиль: Нямунас и Груто. Также вычеркнем одно из слов, имеющие общие корни: Друскининкай-Друскеники, Советы-Советский, Литва-Литовский. Оставим лишь Друскининкай, Советский и Литовский. Раз есть Советский, убираю сразу СССР, тем более такой улицы у нас нет. Скорее всего. Стоит также убрать Литбел. Вряд ли у нас существует улица, названная в честь Белорусско-Литовской республики. Априори, такое сейчас немыслимо.
Путем логических исключений удалось проредить исходный список возможных названий: было – двадцать три, стало – четырнадцать.
Друскининкай, Гродно, Неман, Калининградский, Литовский, Ленин, Сталин, Дзержинский, Советский, Мицкявичюс-Капсукас, Мариямполе, Иероним Уборявичюс, Ваупшас, Мельникайте.
Да уж. Не легче. Что еще можно сделать, чтобы укоротить этот ряд? Снова же, давай рассуждать логически. Может ли существовать в нашей стране улица, названная в честь первого лидера Литовской ССР? Улица Мицкявичюса? Улица Капсукаса? Точно нет. Вычеркиваем.
Также вызывает сомнение существование таких улиц, как Друскининкайская, Мариямпольская и Литовская. Нет, где-нибудь в Гродненском регионе, в каких-нибудь населенных пунктах, может, и встречаются улицы с такими названиями, а вот в столице – вряд ли. Знаю точно, что есть улица Брест-Литовская, но это совсем другое. Минус три. Итого: десять.
Улица Гродненская точно есть. Неманская? – аналогично. Калининградская? – затрудняюсь ответить, по крайней мере, не слышал о такой. Может и существует. Улица Ленина железобетонно имеется в географии нашей столицы, как пить дай. Улица Сталина? Когда-то проспектом Сталина назывался нынешний проспект Независимости, но сейчас у нас точно нет адресов с таким названием.
На сто процентов уверен в существовании проспекта Дзержинского, улиц Советской и Мельникайте. А вот другие литовские советские военные личности вызывают у меня сомнения. Улица Ваупшаса. Улица Уборявичюса… Блин, не помню, чтобы они когда-то были у меня на слуху. Ваупшас. Уборявичюс… Нет, вроде бы нет у нас таких улиц. Минус два. Уверен в шести, Калининградская – под вопросом. Да уж. Все равно многовато.
Я уже начал обдумывать, как выкристаллизовать нужную улицу из оставшихся шести-семи, а мое подсознание по-прежнему продолжало смаковать предыдущие две улицы, которые я поспешно отбросил. Что-то не давало покоя моему мозгу. «Ваупшас». «Уборявичюс». Что-то не то, говорил мне внутренний человек. Что-то не то. Ваупшас. Уборявичюс. Ваупшас… ну конечно! Шницель-дрицель! Ваупшас – литовский вариант русского Ваупшасова! Конечно! Есть такая «заводская» улица в столице. А Уборявичюс? Еще раз попробовав это слово на вкус, я испытал экстаз. И мгновенно последовавший за ним стыд. Дошло…
Гребанный стыд! Какой зашквар! Да не простит мне родная Чижовка такого никогда! Как я не мог догадаться про главную улицу Чижовки, улицу Уборевича?! КАК, Карл?! Да, улица Уборевича, длиннющая улица, которая почти окольцовывает весь микрорайон. Ай-да, «Микки Рурк», ай-да, молодчина! Все верно, послание мог понять только я. Он ведь и подсказку оставил (внимательность – явно не мой козырь):
не чужой человек для одного из столичных микрорайонов
Но, погоди! Откуда он узнал, что я живу в Чижовке?.. Ну я и дурак! У меня ведь ник был в by.3B1sport.com «Чыжоускi заузятар». Конечно, они знали. Меня ведь часто за это на сайте троллили. Вместе с тем ко мне пришло осознание, что Чижовское кладбище в качестве нашей с НИМ встречи было выбрано не случайно. Сейчас-то я ясно понимаю, как легко тогда попался на крючок.
Тот день нещадно продолжал чередовать белые и черные полосы. Только я успел разгадать «шифровку», аккурат к концу рабочего дня, – что благотворно сказалось на моем настроении – и уже успел было предвкусить скорый поиск нужного дома по улице Уборевича, как тут же Анна Павловна осадила меня.
– Сейчас на первой линии запускают новую работу для Линк-Винаж. Задержись немного, проконтролируй запуск. Не нравится мне краситель СКГП 1-073. Тем более партия с барьерным слоем. Могут возникнуть проблемы с качеством продукции. О'кей?
Что ж, пришлось «задержаться немного». На два с половиной часа. Можно было отказаться, но совесть не позволила. Во-первых, не хотелось в тот день лишний раз расстраивать босса. А во-вторых, по правде говоря, весь день занимался чем угодно, но только не исполнением своих обязанностей. Единственное, что тогда меня волновало, это время. В тот вечер оно было на вес золота.
В начале десятого я был уже в районе зоопарка. Ташкентская улица все еще искрилась иллюминацией. Ее волшебство действовало на меня успокаивающе, и всякий раз порождало в голове новогодние и рождественские мотивы. Даже если новый год наступил несколько месяцев назад. Я всегда любил эту улицу, любил еще до того, как она стала «новогодней», когда сюда ещё не приземлились летающие тарелки «Чижовка-арены» (улицу окультурили к чемпионату Мира по хоккею). Старая Ташкентская. Такая светлая и теплая, как погода в Ташкенте, с жизнью – слева и досугом – справа, с запахом лета, с запахом зелени из парка девятисотлетия Минска, с запахом гниющей соломы вперемешку с запахом экскрементов зверюшек из зоопарка. Улица Ташкентская, источающая запах моего детства, запах лета в деревне под Дзержинском у бабушки и дедушки, куда я любил всегда приезжать на каникулы, навсегда останется в моем сердце, даже когда … Но в тот поздний вечер мне нужно было в другую сторону.
Зоопарк. Именно оттуда улица Уборевича берет свое начало. Но если бы у меня спросили «с чего начинается эта улица», я бы ответил – с запаха зоопарка. Необычно теплый апрель двадцать шестого не мог заставить меня дышать диафрагмой: даже если Свислочь и старалась обдавать прохладной свежестью, то все ее потуги разбивались о стену «благовоний» зоопарка. Нормально относишься к этому специфическому запаху и уж тем более его переносишь, если нечасто с ним «встречаешься», а вот тех людей, что живут в пятиэтажке напротив – искренне жаль. Особенно – если окна их квартир выходят на улицу. Особенно – если ветер дует со стороны зоопарка. Уникальность Уборевича в том, что все жилые дома на ней расположены по правой стороне. Не скажу, что данное обстоятельство упростило мне поиски: было бы куда проще, если бы нечетные номера домов были по одной стороне, четные – по другой. Скорее – наоборот. Я перешел на «жилую» сторону и немного прошелся по ней, благо пешеходная зона улицы была хорошо освещена фонарями.
Я дошел до дома №10. После него уже следовал дом №24. Не сказать, что такой «пробел» меня озадачил, скорее, настроил на другого рода поиски. С большей концентрацией адреналина. Углубляться во дворы «священной земли» в такое время и с лучом телефонного фонарика ощупывать дома в поисках заветного номера, было не самым лучшим решением, но выхода тогда у меня не было. Хотелось завершить поиски именно в тот день, чтобы весь следующий потратить на планировку поездки, при условии, что Павловна не завалит меня какой-нибудь тупой работой в цехе. Она частенько любила напрячь меня какими-то «срочными делами» «в поле», на подобии испытания стрейча, или проверки коробки из гофрированного картона на соответствие техническим параметрам. По факту, Павловна просто культурно выпроваживала меня из кабинета, если ей хотелось побыть одной. В определенные дни. К таким относились критические дни, дни ПМС, а также дни плохого настроения, вызванные ссорой с супругом накануне вечером и незавершившиеся «мировыми» половыми утехами. Я их знал превосходно. (Не спрашивайте откуда я был хорошо осведомлен о ее месячном цикле.) В такие дни я сам искал повода «погрузиться в практическую часть своей деятельности». На деле же, всей моей практической частью было упражнение в чесании языком с наладчиками и печатниками. Классная штука, если нужно было убить час-другой рабочего времени. Но, что интересно, в тот день она не пыталась от меня избавиться. А сам я, по понятным причинам, не горел желанием покидать наш кабинет. Была надежда, что на следующий день она снова не откажется от моей компании. Ну, или хотя бы не станет забрасывать меня глупой и ненужной работой.
Не то чтобы я боялся Чижовку. Нет. Дело во времени. Такой поздний час словно магнитом притягивал в подворотни криминальные элементы общества, готовых у запозднившихся прохожих поживиться стареньким смартфоном (красная цена – десяточка), а если повезет – лопатником с пятью десятками налом: столько стоило, чтобы откупиться от сотрудников полиции, в случае нарушения режима. Как правило, в осенне-весенний период после девяти редкий люд встречался на улицах спальных районов. Даже собачники и собачницы выгуливали своих питомцев ближе к сумеркам. А уже ближе к десяти народ в своих бетонных коробках включал телек и, словно Новый год, встречал комендантский час свеженьким выпуском итоговых новостей. Естественно, хороших новостей. Люди их ожидали, и люди их ежедневно получали. Тридцать минут «свежего воздуха» непременно заканчивались короткой речью о «стабильнай и працветаюшчай» самого президента. Таков был порядок. Он всегда любил, когда последнее слово было за ним. Только с одним эпитетом президента я мог согласиться. В стране действительно было стабильно. Стабильно плохо.
Мне же самому хотелось не только найти заветный второй корпус двадцать второго дома, но и успеть оказаться в своем доме, в своей съёмной квартире до наступления комендантского часа. Белые цифры на экране блокировки видавшего виды смартфона были для меня неутешительными – двадцать один тридцать три. Оставалось двадцать семь минут. Лишиться самого смартфона, прослужившего мне более двух лет, став жертвой гоп-стопа, было не так страшно, как провести ночь в РОВэДэ, став жертвой гоп-стопа, имевшего законную силу. Парни не церемонились: если не было необходимой таксы, могли и «письмо счастья» на работу отправить. Самой худшей виделась перспектива попасть под раздачу в обоих случаях. Мозг все еще подавал признаки интеллектуальной деятельности, а накопившаяся за тяжелый день эмоциональная усталость немного атрофировала чувство страха. Пофиг! – думал я тогда, раз загнал себя в такую ситуацию, придется расставлять приоритеты. Главное – найди нужный дом, а уж потом, если получится – не нарушить комендантский час. Я верил в первое, и даже практически поверил во второе. В конце концов, дом, это ведь не иголка в стогу сена. За каких-нибудь три минуты найду. Ну, максимум, пять. Хватит еще времени, чтобы успеть домой добежать. Радовало тогда, что в пределах приемлемой видимости и слухового восприятия подворотня не подавала никаких признаков криминальной жизни.
Прочесав периметр района, ограниченный десятым и двадцать четвертым домами, обнаружил лишь двадцать второй дом, зажатый между двумя детскими садами. Помимо него было лишь четыре жилых дома, да гимназия с футбольным полем. Никакого второго корпуса там не было. Мне тогда очень пригодилась бы офлайн-карта страны (и Минска, в частности) на смартфоне, но дотоле в ней не было нужды, и я не стал ее скачивать – не хотелось лишний раз иметь дела с Комитетом Надзора. В ту пору я уже предельно ясно понимал, что согласившись на такую, скажем, «работу», которая будет подразумевать «командировки» по всей стране, без карты, будь то бумажной или приложения на смартфоне, не требующего выхода в БЕ-net, мне не обойтись. Но в тот поздний вечер, метясь по подворотне улицы Уборевича, думать на перспективу у меня не было ни желания, ни времени – нужно было во что бы то ни стало найти этот чертов дом! Все смешалось в кучу, в одно большое горькое блюдо: тревога, вызванная отсутствием ожидаемого результата, смешанная с отсутствием достаточного количества времени на обдумывание, приправленная эмоциональным истощением, залитая почти осязаемой пугающей темнотой двора, подогретая обжигающим страхом двух тлеющих, движущихся огоньков у второго подъезда двадцать второго дома – которое парализовало работу мозга. Огоньки с равными интервалами перемещались по дуге вверх-вниз, что говорило о том, что две живые души дышали апрельским воздухом, попутно отравляя себя табачным дымом. И хорошо, если они просто вышли покурить, а не ждут меня тепленького и готовенького. И почему я тогда остановился как вкопанный у той чёртовой восьмиподъездной кирпичной пятиэтажки, да еще у первого подъезда? Лишь десяток метров разделял меня и тех двух мужиков, насколько я мог судить по голосам, доносившимся со стороны второго подъезда. Проклятого второго подъезда!.. Подъезда! Эврика! – дубовая твоя голова! Ну, конечно же, второй подъезд, а не второй корпус! Вряд ли в те далекие годы, когда застраивалась деревня Чижовка, думали о такой мелочи, как корпуса. Места хватало, номеров – тоже.
Внезапное открытие едва ли улучшило мое положение. С одной стороны – я почти докопался до истины, с другой – на пути этой самой истины стеной стояли два мужика. И прежде чем я мог бы докопаться до нее, они докопались бы до всего ценного, что было тогда со мной – телефона и проездного на автобус. Я снова взглянул на часы – двадцать один сорок два. Восемнадцать минут. Оказавшись в положении загнанного зверя – скорее всего, зайца, так как заяц, это трус по-белорусски – пришлось подчиниться судьбе – я взглянул страху в глаза.
Под оглушительный бой сердца я неспешно подходил ко второму подъезду. За то короткое время пути я успел подумать о том, что мне казалось важным в тот момент, но чего так и не успел сделать. О том, что давно собирался, но так и не нашел время сообщить маме на экстренный случай пин-код от своей кредитной карточки. (Мои, пусть и небольшие деньги, пригодились бы ей) О том, что так и не успел простить отца. О том, что… о том, что благодаря свету, падавшему из ближайшего окна первого этажа на тех двоих, я отчетливо видел сланцы на ногах у одного, а тот, что второй одет в шорты и майку. Их хоум лук заставил меня глубоко выдохнуть: значит не гопники. Мне даже показалось, что они услышали, как из меня выходил воздух. По крайней мере, они прекратили свой вяло текущий разговор, и бросили на меня настороженные взгляды. Я их, естественно, не видел, но представил, что взгляды их должны были быть непременно настороженными. А может все-таки гопники, гопники, жившие в том подъезде? Да нет, в противном случае они бы «приняли» меня еще до того, как я подошел к ним. То, что те ребята не собирались навешивать мне люлей и уж тем более очищать мои карманы, не только меня успокоило, но и придало смелости. Такой смелости, что я даже решил воспользоваться их услугой:
– Мужики, можете мне посвятить фонариком или зажигалкой?
– Куда? – спокойно спросил тот, что был в сланцах и запустил руку в карман своего трико.
– На доску объявок… хочу одну рекламку сфоткать…ну…чтобы номер сохранить.
– Без бэ.
Мужик в сланцах достал телефон и включил фонарик. Холодный сноп света, направленный на то, что являло собой «доску объявок», обнажил не только ее. На стене синего цвета, стоявшей перпендикулярно к дому и служившей, по всей видимости, опорой подъездному козырьку, висел жестяной прямоугольник с различной информацией, а чуть выше и правее него черным маркером были нанесены две небольшие буквы: «Ч» и «З». Под самим же козырьком находился порядком выцветший обрывок стикера «Чижовка за Динамо». По тому, как его голубой, черный и зеленый цвета превратились в грязные оттенки серого, можно было судить, что приклеен он был еще в те времена, когда футбольные фанаты не считались экстремистами. Поэтому я не придал этому осколку той прошедшей эпохи никакого значения. А вот буквы адресовались только мне. Словно печать, словно гарантия того, что то, что я тогда искал, находилось именно там: ЧЗ – Чыжоўскi заўзятар. Осталось только «просканировать» объявления.
Информация была разного толка, но одинаковой полезности, точнее, бесполезности. Внимания жильцов, разве что, заслуживало лишь одно объявление о том, что такого-то числа с такого-то по такого-то «будет отсутствовать холодная вода в связи проведением ремонтных работ». А в остальном – стандартный набор: «куплю иномарку», «куплю квартиру в вашем доме», «окна ПВХ», «натяжные потолки», «деньги в долг» и прочее. То, что представляло мой интерес, содержалось в объявлении с отрывными листочками, напечатанном на белом листке бумаги формата А6 синими чернилами (шрифт Segoe Print) и наклеенном в левом нижнем углу жестянки поверх другого объявления. Из-за спешки сделать четкий снимок получилось лишь с третьего раза. Нужно было поскорее заканчивать с фотосессией идиотской объявки, в противном случае я мог сам себе нарисовать неприятности. Абсурдность содержания той информации, что я назвал «рекламкой», могло быть воспринято мужиками неправильно. Да что там, вся та ситуация могла бы оскорбить их. На мое счастье, те не только не проявили интереса к тому, что я фоткал, но даже не поинтересовались, почему я такой красивый в такой поздний час интересуюсь именно этой рекламой, наклеенной именно в этом подъезде. Нет, ничего подобного.
Я оторвал листочек с номерами телефонов и положил под накладку смартфона – он мне должен был пригодиться позднее – и спешно ретировался.
