Kitabı oku: «Неизбежность друг друга», sayfa 2
Алберт впился взглядом в Полину. Он не мог понять, почему она это сделала.
Он подошел к ней, взял ее маленькие ладони в свои руки и, почувствовав, как она дрожит, прижался губами к ее холодным, тонким пальцам.
– Спасибо, – прошептал он и, не в силах совладать с внутренним порывом своего сердца, быстро перехватив одной рукой ее лицо, коснулся губами ее губ.
Петер смотрел на них со слезами на глазах.
– Я сделала это не для тебя. А для него, – чуть слышно прошептала Полина и легонько отстранилась от новоиспеченного жениха.
Затем она быстро подошла к столу и, почти не глядя на договор и не читая его, чиркнула подпись. Рядом свою подпись поставил Алберт.
И оба в молчании застыли около стола, стараясь осознать, что произошло. А главное – зачем?
* * *
Они спешат куда-то, они начинают жить заново, бросая старое на полпути в надежде изменить хоть что-то. Или наоборот – понять, что все так, как должно быть.
Они думают, что способны задавать миру свои правила игры.
Другие наивно верят, что, перешагнув через собственное «я» со всеми его привычками, вечным недосыпанием и бесконечными размышлениями о смысле жизни, прыгнув выше головы, станут сильнее от этого ложного обновления.
Но все вокруг, все, с чем они сражаются, – только пыль, подобная той мягкой бурой пыли, что лежит на полках с давно забытыми книгами. Эта пыль состоит из мельчайших частиц: из перемешавшихся кусочков памяти, неосуществившихся желаний, несбывшихся и сбывшихся страхов и надежд.
Все вокруг, все, к чему они стремятся, – только ветер, неуловимый и вечно непрекращающийся ветер, постоянно меняющий направление и силу. Ветер подхватывает крупицы той пыли и играет с мыслями людей, как сами люди играют друг с другом…
Они все спешат куда-то, они почему-то боятся не успеть, не понимая, что сосуд времени наполняется ими самими ровно настолько, насколько они сами этого хотят.
И только иногда кто-то из них вдруг понимает, как поймешь и ты, что в твоей жизни ничего настоящего нет, все ложно, и тебе никогда не вырваться из твоей иллюзии в настоящий, живой мир.
И никто не знает тебя, и ты не знаешь никого, а только себя, и все твои друзья, и все, кого ты любишь, на самом деле там, на другой стороне, и они не слышат тебя, а ты и не хочешь, чтобы услышали.
И тогда твоя иллюзия оживает, превращается в огромную ветряную мельницу. И ты начинаешь с неистовой силой сражаться с мельницей, не понимая, что, разрушая ее, ты разрушаешь себя. Такого, каким ты себя знаешь.
Те, кому удается победить мельницу, становятся по-настоящему другими..
Но таких мало, а остальные обречены вечно сражаться с ветряными мельницами собственного воображения.
Мельницы – всегда разные, но они всегда одинаково огромны и неодолимы…
Прости меня, но скоро ты поймешь, что я – всего лишь одна из таких ветряных мельниц для тебя.
Прости, но я уже поняла, что моя ветряная мельница – это ты. И нам никогда не победить друг друга.
И изменить ничего нельзя.
Глава IV
– Боже мой, как мне пережить эту осень. Этот бесконечный дождь и полумрак? – шептала Полина, то и дело подходила к занавешенным окнам и, отодвигая край гардины, прижималась лбом к холодному чистому стеклу. Медленно дышала на него и сквозь запотевшую поверхность заглядывала на улицу. Все ей казалось безумно грустным, серым и неприветливым в старых и угрюмых Подебрадах.
Ей не хотелось ни говорить, ни видеться с Албертом, ей было странно и холодно в его небольшом старом доме.
Нужно было ехать в Прагу, в архивы, и готовить материал для кандидатской, но Полина не могла себя заставить и выйти из дома. Старочешские легенды и ее работа с ними словно опротивели ей. Девушку все сильнее манил собственный воображаемый мир ее романа, и хотелось все бросить, прыгнуть туда, как в пропасть. Разбиться там насмерть и никогда не возвращаться в реальную жизнь.
А временами хотелось бросить все и сбежать домой, и из этого дома, и из страны, в Москву, в прежнюю жизнь.
Полина часами просиживала, запершись в своей комнате. Иногда за ноутбуком, но слова не складывались в предложения, а если писать и получалось, то Полине страшно не нравился результат.
Иногда она садилась прямо на пол, на приятно мягкий, бежевый ковер и, обхватив колени руками, подолгу просиживала так, ни о чем не думая и ничего не желая. Иногда она плакала, не зная о чем и отчего, ей было нестерпимо жалко себя и страшно. Она не могла понять – что делает в этой стране, в этом доме, рядом с этим человеком.
Полина не ощущала себя хоть капельку причастной к тому, что с ней происходит, и к тому, что ее окружает. Она также не ощущала себя замужней женщиной, ей казалось это каким-то диким и неестественным, ей было непонятно – почему здесь именно она, Полина?
В ее светлой, уютной комнате все время играла музыка, и девушка занимала себя тем, что, сидя на полу, листала в смартфоне старые плейлисты, включая их один за одним. Время от времени она, поднявшись с пола, начинала бродить по комнате, усаживалась на кровать, принималась читать какой-нибудь журнал или книгу, но потом словно с отвращением отбрасывала его или ее в сторону и снова вскакивала с кровати. Полина думала, что, наверное, этот ее образ жизни смахивает на поведение душевнобольных в палате психиатрической лечебницы. И от этого ей делалось еще хуже и тоскливее, она снова и снова подходила к окну и вглядывалась в текучую и постоянно изменчивую темноту дождя.
«Нет, нет, нет, – думала Полина. – Это не может продолжаться долго. Я просто сбегу отсюда. И все будет по-старому».
Эта мысль успокаивала ее на время, ненадолго, но скоро приходила другая, мучительная и гнетущая.
Как она мечтала еще какой-то месяц назад о том, чтобы в ее жизни хоть что-то изменилось. Как взахлеб ночами писала роман тайком от самой себя и надеялась на какое-нибудь удивительное событие, на чудо, которое поможет ей бросить осточертевшую учебу, предрекавшую работу учительницей русского и литературы в ненавистной школе, и полностью посвятить себя писательству.
Еще месяц назад она грезила о новой жизни так же сильно, как теперь мечтала о том, чтобы все вернулось на круги своя. Она оказалась попросту не готова к этой новой жизни.
У Полины и в мыслях не было хотя бы чуть-чуть сблизиться с новым для нее состоянием и с новым окружением.
Минутная слабость, пустившая в ее сердце жалость и сострадание к совершенно незнакомому ей человеку, сделала ее заложницей какой-то фантастической, нереальной игры. Игры, в которой она играла не по своим правилам. Какое ей дело до отцовских чувств какого-то старика, увидевшего в ней возможность счастья для его сына?
Теперь она вынуждена играть в эту игру, жить в доме незнакомого ей человека и хотя бы на людях делать вид, что их брак с Албертом не фиктивный.
Полина сначала думала, что просто распишется с Враницким и вернется в свою съемную комнату в Праге. Но оказалось, что по условиям пана Петера пакет его акций перейдет Алберту не просто после свадьбы, а при условии совместной жизни супругов на протяжении не менее трех лет. Видимо, так Враницкий-старший как раз и хотел снизить вероятность фиктивной регистрации брака, после которой новоиспеченные супруги сразу бы разбежались.
Сам пан Петер после свадьбы, которую сыграли скромно, в настолько узком кругу, насколько это было возможно, переехал в свою пражскую квартиру. Он объяснил свое решение тем, что молодые должны чувствовать себя свободно и не оглядываться на чьи-то устоявшиеся привычки. Также он настоял, чтобы Гашеки перебрались в расположенный неподалеку флигель особняка и помогали молодой семье по хозяйству.
Полину поражал этот странный человек, настолько благородный, насколько и противоречивый. В нем чувствовалась удивительная глубина души и в то же время железная хватка предпринимателя старой школы, решающего все вопросы не дипломатией и переговорами, а силовым продавливанием людей и ситуаций под себя и свои интересы.
Прожив всю жизнь, зарабатывая деньги, чтобы обеспечить стабильность и процветание своей семье, пан Петер упустил что-то важное, что теперь хотел наверстать таким странным способом. По-другому он просто не умел. И в этой абсурдной ситуации с передачей акций его сыну Алберту Полина видела отчаянную попытку в очередной раз продавить этот мир под себя, устроив счастье для сына по своим правилам.
Увлекшись на склоне лет религией, пан Петер все больше становился фаталистом, и все меньше предпринимателем. Он стремился как можно скорее оставить дела, чтобы посвятить себя ставшему любимым делу – чтению философской литературы и трудов средневековых и современных богословов. Полина пару раз слышала, как между Албертом и Петером случались небольшие стычки на этой почве. Видно было, что Враницкого-младшего раздражает все возрастающая религиозность отца, которая, как он говорил, разрушает его когда-то трезвый рассудок, делая умного и хваткого человека меланхоличным фанатиком. Сам же Алберт производил на Полину не менее противоречивое впечатление, чем его отец. Он был красив, по меркам Полины, даже слишком, самоуверен, имел широкий кругозор и вкус. Много внимания уделял внешнему виду – любил дорогую, качественную одежду и обувь и, конечно, мог себе это позволить. Его подбородок всегда был гладко выбрит, а ворот рубашки источал аромат элитного парфюма. В нем все было безупречно. Идеально. Вылощено.
С каждый днем это все сильнее раздражало склонную к хаотичности и беспорядку Полину, которая могла не заметить пятно на своей одежде и проходить весь день с листиком зелени между зубов, взглянув в зеркало лишь вечером. Она не была неопрятна и от природы обладала чувством прекрасного. Но слишком часто бывала рассеянна, витая в своих мыслях. Поймать ее в моменте «здесь и сейчас» было непростой задачей. Бытовое, физическое и явное имело для нее гораздо меньшее значение, чем нематериальное, духовное, воображаемое.
Полину никогда не привлекали модные бренды и наряды, а женщин, часами пропадающих на шопинге и в салонах красоты, она считала пустышками, у которых за душой ничего нет. И теперь, попав в среду, где выглядеть идеально и дорого считалось нормой, Полина чувствовала угнетающую беспомощность, отчего уровень саркастичности и язвительности по отношению к подобному образу жизни у девушки только рос. А с ним росла и неприязнь к неожиданно появившемуся в ее жизни «идеальному» мужчине, которому она по всем параметрам совершенно не подходила. Полина вспоминала свое первое впечатление от Алберта, тогда в баре, и все больше утверждалась в нем. «Чертов мажор». И точка. Никаких историй между ними.
«Нет. И еще раз нет», – постоянно повторяла она, спускаясь завтракать в столовую, всегда на час позже Алберта, чтобы никак не пересекаться с ним, не говорить и не ловить на себе его странные, пронзительные взгляды, в которых всегда было что-то потаенное, скрытое, неведомое. Лунное. То, что скрывалось за красивой картинкой и что Полина старалась не замечать. Так было проще.
Глава V
Так прошли первые три недели «совместной» жизни супругов в Подебрадах. Молодые люди почти не пересекались и даже практически не разговаривали. Полину это, кажется, вполне устраивало, но Алберта постепенно начинало задевать это ее жуткое равнодушие. Это подзадоривало его, злило и забавляло одновременно. И он начал действовать.
Он, словно охотник, наблюдал за своей жертвой издали, изучал повадки и привычки, подмечал слабые места. «Я сделаю из этой неуверенной, нервной девочки писательницу, за книгами которой будут выстраиваться очереди», – думал он, с энтузиазмом бросаясь в свой новый бизнес-проект, как в омут.
Еще за пару дней до знакомства с Полиной в баре, он успел навести о ней кое-какие справки.
Полина, конечно, не знала о том, что окна библиотеки, в которой она проводила свои дни за работой над кандидатской, выходили прямо на один из офисов Враницкого. Алберт увидел ее случайно, заехав в офис по какому-то вопросу. В тот день он был крайне раздосадован разговором с отцом о его будущем и мыслями о том, что это слишком глупо – отказываться от такого куша назло отцу.
Алберт хорошо помнил, как подошел к окну и, блуждая взглядом по улице, в здании напротив заметил ее. Она сидела за столом, заваленным какими-то древними манускриптами, томами с пожелтевшими страницами, ветхость и старина которых была заметна даже через стекло. Романтическая героиня, с безнадежно устаревшей в современном мире моралью и образом жизни – именно такое впечатление она произвела тогда на Враницкого. И тогда у Алберта мелькнула сумасшедшая мысль. Та самая, которая привела их обоих в точку, в которой они теперь находились.
И чтобы начать двигаться из этой точки в другую, ради которой все и затевалось, Алберту нужно было познакомить Полину со светской жизнью и издательским миром. А этот самый мир – с Полиной. Сложность состояла в том, что Полина была абсолютно далека от медийности во всех ее проявлениях. Алберт же жил ею. Владея издательским домом с несколькими линейками глянцевых журналов, он был практически тотально окружен холеной, дорогой красотой и идеальной картинкой. Он сам сделал свое окружение таким, как хотел, и любил его. И оно отвечало ему взаимностью.
Модели, фотографы, журналисты, продюсеры, шеф-редакторы его журналов, его команда, его приятели, сотни знакомых, самые сливки высшего общества Праги, светские вечера и презентации – все это было его повседневностью. Именно поэтому ему вдвойне интереснее было заниматься историей Полины. Она была так непохожа на все, что его окружало. И он решил сыграть на этом.
«Нового Пигмалиона не будет, – думал Алберт, по привычке просчитывая свою стратегию на несколько шагов вперед, – я не буду делать из нее леди. Это убьет в ней естественность и неидеальность, которые теперь становятся так популярны. Я не буду делать из нее леди. Я сделаю так, чтобы леди начали читать ее книги».
Он хорошо знал, что общество всегда агрессивно к тому, кто чем-то от него отличается, и примет Полину враждебно. И будь на месте Алберта более осторожный человек, он вряд ли рискнул бы показать своему обществу Полину такой, какая она есть. Красивую, но не той красотой, к которой оно привыкло – без «естественного» макияжа и укладки, на который у команды визажистов и стилистов уходит добрые пару часов. В простой, не брендовой одежде. И главное – совершенно не беспокоящейся по этому поводу.
И все же Алберт хорошо понимал, что принимают по одежке. И представив Полину миру в ее стареньких студенческих джинсах, он рискует вызвать на себя и на нее шквал негатива, сплетен и слухов о фиктивности их брака. Слишком колоссальна тогда будет разница между ним и его женой.
Размышляя о том, как, не убивая в Полине ее природного очарования и «неиспорченности» миром моды, сделать ее более «дорогой» и «породистой», Алберт решил делегировать этот вопрос своей давней подруге, женщине светской во всех отношениях – Еве.
Откровенно говоря, Ева года четыре назад была его любовницей, но бурный роман модели и издателя длился недолго. Они были слишком похожи, чтобы уживаться как мужчина и женщина, и слишком похожи, чтобы разойтись навсегда. Поэтому они выбрали третье – стали друзьями.
– Дорогая, мне нужна твоя помощь, – набрав знакомый номер, сказал в трубку Алберт, и часа через полтора у ворот дома в Подебрадах остановился красный автомобиль блистательной Евы.
Как раз в этот момент Полина спустилась в гостиную и, увидев Алберта, несколько удивилась. Ведь обычно в это время ее муж был в городе. Она сдержанно кивнула ему, отвечая на приветствие, и уже хотела уйти, как в гостиную буквально влетела молодая женщина. А вслед за нею влетел шлейф из умопомрачительного аромата духов и осенней терпкой свежести.
– Альбер, дорогой! – восторженно крикнула гостья, бросившись к Враницкому в объятья и расцеловав его в обе щеки. – Целый месяц тебя не видела!
Полина застыла с чашкой в руках, молча наблюдая за этой картиной. Тут незнакомка оторвалась от Алберта и, переключив свое внимание на Полину, с таким же восторгом, защебетала:
– Полиночка, как же я рада! У меня не получилось быть на вашей свадьбе, но я так за вас обоих счастлива! Поздравляю, пупсики!
С этими словами она кинулась обнимать и целовать и Полину, которая от неловкости момента глупо заулыбалась, не зная как реагировать на излияния незнакомки.
– Паула, это Ева, моя хорошая подруга. Она была на вечере в честь нашей помолвки, – пришел на помощь Алберт, заметив ее растерянность.
– Ты, наверное, меня не помнишь, но я тебя прекрасно понимаю. Я не то чтобы кого-то, я бы себя от волнения и счастья не помнила, будь я на твоем месте, – весело смеялась и восклицала Ева, блистая белизной фарфоровых зубов. – Мои дорогие, как же я вас обожаю! Альбер, любовь моя, отпускай скорее Полиночку, у нас с ней куча дел на сегодня.
Полина смотрела на великолепную Еву с искренним восхищением, до того мощная энергетика женской непосредственности и легкости исходила от этой девушки. Но при ее последних словах Полина резко обернулась к Алберту и, бросив на него недобрый взгляд, спросила:
– Я чего-то не знаю?
Ева, в миг уловив остроту момента, упорхнула на улицу, бросив напоследок:
– Вы пока воркуйте, голубки, а я пойду позвоню. Буду ждать Полиночку в машине.
Когда дверь за ней закрылась, Полина молча уставилась на мужа, ожидая объяснений. В свою очередь он невозмутимо посмотрел на нее.
– Ты ведь скучала? – наконец сказал он.
Полина молчала.
– Я решил, что, возможно, тебе захочется развеяться.
– То есть ты решил это за меня, – Полина начинала злиться.
– Паула, давай так. Я не хочу сейчас долгих философских рассуждений. Просто представь, что все, что происходит, – это наш с тобой квест. Мы друг друга почти не знаем, но сейчас мы в одной команде. Кто-то должен быть ее капитаном. Так?
– Допустим, – с неудовольствием отозвалась девушка.
– Я выдвигаю свою кандидатуру, ты вправе поддержать ее либо выдвинуть свою. Что ты выбираешь?
Полина саркастически усмехнулась.
– Ладно, кэп. Что дальше?
– Дальше только одно правило. Все просто. Я предлагаю – ты либо соглашаешься, либо отказываешься и предлагаешь свой вариант. Согласна?
– Окей.
– Хорошо, – улыбнулся Алберт, – мое первое предложение – съездить с Евой в Прагу и хорошо провести там время.
Полина покачала головой.
– Во что я ввязалась…
В этот момент с улицы донесся звонкий голосок очаровательной Евы.
– Альбер! Отпусти уже свою жену, я ее не съем!
Алберт подошел к Полине и помог ей накинуть плащ.
– Как мне себя с ней вести?
– Как считаешь нужным. Как и остальные, Ева думает, что мы познакомились с тобой в начале лета.
– А как мы познакомились?
– Предоставляю полную свободу твоей фантазии в этом и других вопросах.
– Чудно! А кстати, почему «Альбер»?
– Вот и спросишь об этом у Евы, – подмигнул жене Алберт.
– Подожди, она что твоя бывшая? – осенило Полину.
– Да.
– Шикарно! Я еду! – сказала Полина и вышла из дома, все больше удивляясь самой себе.
Глава VI
Поездка с Евой на удивление Полины прошла неплохо и даже весело. Об Алберте девушки говорили немного, в чем, безусловно, была большая заслуга Полины. Она старалась избегать неудобных вопросов от Евы, чтобы не показать свою полную неосведомленность о муже. С одной стороны ей хотелось узнать о нем побольше, тем более от его бывшей пассии, с другой же – Полина чувствовала себя крайне неустойчиво на этой почве и поэтому решила больше отмалчиваться.
Впрочем, Ева с удовольствием взяла на себя роль рассказчицы, предоставив Полине быть прилежной слушательницей всех последних сплетен и новостей нового для нее мира. Ева говорила без умолку, рассказывала о своих и чужих нарядах, съемках и любовниках, приподнимая перед Полиной кулису в светский мир глянца и гламура. Полина же, тайной целью которой было убедиться в своем нелицеприятном мнении об Алберте, терпеливо слушала. Она выхватывала из рассказов Евы нужные ей для своей картины мозаинки и небрежно дополняла воображением то, о чем Ева не упоминала.
– Молодой современной писательнице нужно быть своей в этом мире, пойми, – восклицала Ева, водя Полину по модным магазинам и подбирая вместе с ней новые вещи, – Альбера зацепила именно твоя натуральность, твоя далекость от мира моды и гламура. Но ты, как жена такого человека, как он, должна держать марку… Ах, Альбер! У него было много женщин из этого мира, но я всегда знала, что он в конце концов выберет что-то необычное. Кстати, он же говорил тебе, что мы с ним когда-то были вместе?
Полина, улыбаясь, кивала. Творимая ее воображением картинка продолжала складываться. К вечеру она даже расслабилась, позволив себе не думать больше об Алберте, и наслаждалась легкой и непринужденной беседой с Евой, покупками и прекрасной осенней Прагой, в тот день на удивленье солнечной и светлой.
Когда девушки купили вещи, обувь и аксессуары на все случаи жизни, Ева предложила выпить по бокальчику шампанского, чтобы отпраздновать обновление гардероба Полины. Они уютно устроились в одном из небольших пражских ресторанчиков недалеко от Карлова моста, откуда открывался чудесный вид на вечернюю Влтаву. Та сейчас вся была испещрена огоньками речных трамвайчиков и прогулочных теплоходов.
Полина любила Влтаву. Гораздо больше родной Москва-реки, отталкивающей ее сухостью и чопорной официальностью набережных, в которых Полина не чувствовала души реки. Она представлялась Полине эдакой жесткой чиновницей в строгом костюме, под взглядом которой ежатся подчиненные. И никак не угадать, что у нее на сердце, что на душе. Мосты и набережные Влтавы, напротив, сразу же показывали характер своей хозяйки-реки. Меланхоличная, задумчивая, как средневековая дама сердца какого-нибудь безнадежно влюбленного в нее рыцаря, окутанная дымкой вечной печали и романтики…
Полина готова была бесконечно наблюдать за нею, погруженная в свои мысли или, наоборот, не думая ни о чем. Из задумчивости ее вывел звонкий голосок Евы, которая вовсе не была настроена на созерцательный лад.
– Обожаю сухое! – Ева зажмурилась, отхлебывая из бокала искристую, нежно-золотую влагу. – Дорогая, а расскажи, как вы познакомились с Альбером?
Тут уже было расслабившаяся Полина чуть напряглась и судорожно начала соображать, что говорить. Вдруг, решив рассказывать все, как есть, ничего не выдумывая, она выдохнула:
– А вот так же, в баре. Прозаично и банально, представляешь? Он оплатил мой счет и завязал разговор.
Ева пригубила шампанского и улыбнулась:
– Иногда банальное начало знакомства сулит небанальное продолжение.
– О да, – Полина кивнула, чувствуя, как к ней возвращаются все ее на время затаившиеся мысли об Алберте, и неприязнь к нему вспыхнула в ней с новой силой.
– Знаешь, я даже чуть-чуть завидую тебе, – лукаво шепнула Ева, замолчала на пару мгновений и, рассмеявшись каким-то своим мыслям, добавила, – потому что Альбер – идеальный, понимаешь?
– Идеальный… – автоматически повторила Полина, чувствуя, как это восхищение Евы еще больше распаляет в ней раздражение. – Слушай, а почему ты называешь его Альбером, на французский манер?
– Он всегда любил оригинальность и так представился мне при первой встрече. Помню, это было на тусовке в честь открытия первой линейки глянца его издательского дома. Я как раз только победила в конкурсе «Мисс Прага» и была лицом обложки… Ох, и напились мы тогда… Алберт Враницкий. Вот это мужчина! Пикантности добавлял тот факт, что он только недавно вернулся из своего добровольного изгнания…
– Изгнания? – с интересом переспросила Полина.
– Да, у него была какая-то темная история в Гималаях. Очень неприглядная. Альбер с двумя друзьями поехал в горы… И один из этих друзей пропал без вести. Потом в их палатке нашли то ли легкие наркотики, то ли еще что-то в этом роде. Выходило, что из-за этого пропал тот друг. Косвенно обвинили Альбера, и его репутация здесь, в Чехии, сильно пошатнулась.
Полина поежилась.
«Все интереснее и интереснее», – пронеслось у нее в голове.
– Так вот, Альбер после этого не вернулся в Чехию и года полтора путешествовал по миру. Где он только не побывал за это время. Он рассказывал мне. Это ужасно интересно! А ты сможешь написать об этом книгу. Современный Синдбад-мореход!
Ева допила второй бокал и налила себе еще. Полина внимательно слушала, чувствуя, как в ней действительно просыпается писательский интерес к этой странной истории.
– Спустя полтора года Альбер все-таки возвратился в Прагу и буквально за пять или шесть месяцев запустил первую линейку журналов. Весьма успешную. На вечеринке в честь этого мы с ним и познакомились. Я тогда без ума влюбилась, – она заливисто рассмеялась, – и я была, конечно, не единственной. Тогда за ним бегал целый ворох моделей и не только… В него трудно не влюбиться. Успешный, красивый, всегда классно одет, а парфюм! Голова кругом. А какое у него тело! – Ева уже была немного пьяна. – И согласись, как он хорош в постели!
Полина, весьма раздосадованная всем этим разговором, едва сдерживала раздражение. К своему удивлению она чувствовала нечто вроде ревности, хотя объективно для этого не было причины – ведь они с Албертом были друг другу никем.
Вернувшись домой на такси, Полина застала Алберта в гостиной у камина. Он сибаритствовал в кресле с бокалом виски, прикрыв глаза и наслаждаясь музыкой. Этот вальяжный вид еще больше разозлил и без того расстроенную девушку. Она шумно свалила на диван пакеты с обновками и, подойдя к креслу с Албертом, хотела сказать ему что-нибудь резкое, но вдруг осеклась. Она не станет показывать ему своего раздражения, чтобы не подумал чего-нибудь. Максимальное равнодушие – вот то, что ей нужно.
Алберт открыл глаза, внимательно посмотрел на Полину.
– Как съездила? Что интересного узнала?
– Узнала, какой ты идеальный, – усмехнувшись ответила Полина, взяла со столика поставленный Албертом стакан с виски и отхлебнула из него.
– Это тебе Ева поведала? – спросил Алберт, расслабленным взглядом следя за действиями Полины.
Девушка кивнула.
– А что еще она тебе рассказала?
– Ничего особенно, в основном, как ты хорош в постели, – бросила Полина, допила виски из стакана Алберта и, не проронив больше ни слова, поднялась к себе в комнату.
Алберт мечтательно улыбнулся, плеснул в бокал еще виски и снова откинулся на спинку кресла, расслабленно прикрывая веки.
