Писатель пишет половину книги.
Другую половину пишет читатель.
Джозеф Конри.
© Анатолий Суконщиков, 2020
ISBN 978-5-0051-0874-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Написал и задумался: «Оставить все как есть или «подлитературить», то есть заменить подлинные фамилии вымышленными. Может кому-то покажутся изложенные события и факты неточными и оскорбительными. Но я писал как видел и, в основном, слышал из уст встречаемых в то время людей. Я прекрасно знаю, что все мы в равной степени обладаем как достоинствами, так и недостатками. Кто-то одними, кто-то другими. Все мы не ангелы, все не без греха. Все нам не чуждо. Кому что дано. Многих уже нет в живых. Но каждый из нас в то время надеялся, работал и стремился к тому, чтобы в завтрашнем дне жить лучше, чем во вчерашнем. В этом направлении, в рамках отведенной судьбой, шли и мои герои. Я писал с тем, чтобы сохранить события прожитых лет. И пусть будут светлой памятью, упомянутые здесь имена и фамилии как для живущих, так и для ушедших в мир иной. Решил оставить все как есть. Если что не так, то пусть простят меня мои герои и их родственники.
28.02.1990г.
На улице снега почти нет. Лужи. По Филину ручью бегут разводья солярки. Запах еще тот. Уже две недели такая картина. Во вчерашнем номере газеты «Звезда» появилась заметка-запрос директору завода ДВП Мирау Петру Францевичу по поводу загрязнения ручья.
Переодеваемся. В слесарной мастерской запрессового отделения старшой – бригадир Толя Курочкин. Кроме него Юра Петруничев, Андрюха Ворошнин и Игорь Соколов. Заходит начальник цеха Ноженко и к Курочкину: «Давайте к машинам. Последний день месяца. Чтобы все работало». Я и иду к шлифмашине второй линии. Там уже Сергей Лукин. У него шестой разряд, как и у Курочкина. И в бригаде их право на конечный вывод по наладке и ремонту оборудования. И на гражданке существует субординация.
Смотрю – машина стоит. Рядом крутится оператор. Порвало и зажало шлифленту, натяжной вал не поднимается. И плохо работает редуктор. А замены-то нет! Кое-как при помощи ваги приподнимаем вал и выдергиваем обрывок ленты. Сергей говорит, что теперь просто надо оператору при подъеме вала, сбрасывать воздух противодавления. И точно. Вал хоть и медленно, стал опускаться и подниматься. Зарядили новую шлиф ленту и машина заработала.
Вскоре заминка на продольном рольганге. Там почти закатало ведомую звездочку. Заменить нечем. Бригадир обнаружил на одной из полок звездочку с подобным шагом зубьев и убежал заказывать в РМЦ. А мы, открутив натяжник, и, удалив пару звеньев на цепи, натянули её через закатанную звездочку в тугую так, что она перестала прыгать и перескакивать через зуб звездочки.
Пришли в слесарку. Помыли руки. Время десять часов тридцать минут. Поставили чайник. Но влетел Игорь Соколов: «На первой линии у главного насоса шлифмашины выдавило сальник. Масло бежит».
– Придется его снимать, – решает Лукин.
Я молчу. У меня нет права голоса. Как говорится: «В нашей коммуналке живешь – по-нашему заламывай кепку». Я ведь на подхвате.
– На сколько там ключи? – спрашивает Игорь, скорее всего сам себя, и продолжает: – Вроде, двадцать два на двадцать четыре. Пойду снимать.
– Зачем? – останавливает Лукин. – Чайку попьем и снимем.
А сам берет фонарик и идет на линию. Я следом. Мне интересно. Надо все знать. Но до места мы не добираемся. Навстречу бежит оператор и кричит: «Заело камеру охлаждения плит».
Подходим туда. Смотрим – шток правого цилиндра поднят, а левого – опущен. Разнобой. Сергей просит меня покрутить маховик насоса гидростанции в обратном направлении, а сам зажимает конечник. Я выполняю приказ старшего, но сам себя спрашиваю: «Для чего?» Вижу, что штоки цилиндров выравниваются. Включаем в работу гидростанцию и агрегат переворачивает плиту как положено.
– Что произошло? – пытаю Сергея.
– Плита попалась не стандартная, короткая. А оператор преждевременно отключил насос гидростанции и поэтому конечник дальнего цилиндра не успел сработать.
Сергей остается тут, а я иду к шлифмашине первой линии и вижу, что масло из головного насоса обильно вытекает через поврежденный сальник. Сообщаю подходящему Сергею. Он видит и сам. Молча направляется к пульту управления шлифмашины, а мне остается путь в слесарку, чтобы ждать дальнейших распоряжений. Туда вскоре заявляется и Лукин. Вдруг к нам вбегает мастер первой линии – женщина в черном свитере.
– Где Лукин Сережа?
– Вон, – показываем. Он как раз мыл руки.
– Надолго машину остановил?
– А как сделаем, но до обеда – точно.
– Как это? Сегодня последний день месяца.
– Да, там столько масла вытекло, – в свою очередь возмущается Лукин. – А кто таскать его будет?
В разговор включается Юра Петруничев. Он спрашивает Сергея:
– Ты остановил, машину? Так надо идти. Делать.
– Ладно. Вот чаю попьем…
Мастер:
– Так мы, за это время, хоть несколько кубов плиты наберем. Может включим, Сергей?
– А масло потом кто будет таскать? Если кто-то будет – включайте.
Петруничев кивает мастеру головой, что означает – «добро», а Сергея тихонько – шутливо журит: «Ну, ты и вредитель».
Попили чаю. Пошли. Хотели ускоренным темпом снять насос, не отсоединяя станину. Не удалось. Мешал вал. Пришлось брать насос вместе с ним. А когда все это принесли в мастерскую, то выяснилось, что импортный вал дал трещину. Аналогичной замены не было. Поставили отечественный насос. А у него скорость низкая. Тринадцать метров без нагрузки, с нагрузкой – восемь.
Опять все в слесарке, а я сперва долил масла в бак.
Тут бригадир объявил, что был Ноженко и велел вернуть родную для машины гидростанцию.
– Я, – говорит Курочкин, – начал возмущаться, де, угробим оборудование. А начальник цеха,
мол, сегодня надо сделать план. Дать шестьсот кубометров плиты, а завтра будем думать.
– Вот так, – сокрушался Курочкин, размахивая руками. – Сегодня план, а завтра будем думать, – повторял он слова Ноженко. – Все раскурочим, а потом и не собрать.
Перекинули все на старый лад. Рядом крутился Ноженко. Запустили машину. Стала работать.
Подошел механик цеха Зубов:
– Мне кажется, что масло в гидростанции греется из-за шлифмашины. Где-то в ней клинит.
Я, хоть совсем недавно пришел сюда на работу, но понимал, что он несет чушь. Курочкин тоже округлил глаза:
– Да чего может клинить? Если бы клинило, так подгорели бы и перевернулись ремни.
– Ну… – безразлично буркнул Зубов.
Курочкин коснулся рукой до металла:
– Редуктора все холодные. Они бы ведь тоже грелись.
Я сунулся со своим мнением, что клинить может только из-за муфты. Но она пока работает.
– Тут возник Ноженко и дотронулся одной рукой до Курочкина, а другой до меня:
– Помогите снять валик гидравликам, – и показал на поодаль работающих у пресса.
Мы подсобили снять деталь со станины весом в двести килограммов.
В это время электрик собрал схему на шлифмашину, а оператор ее запустил. Через неё пошла древесно-стружечная плита. Никакого клинения не наблюдалось.
– Клинит у Александра Васильевича в голове, – возмущенно говорит Курочкин. А Игорь Соколов его успокаивает:
– Да, брось ты переживать! Это ему перед начальством надо выглядеть знающим и работящим. А на самом деле он – кабинетный работник. Был-то директором комбината хлебопродуктов.
– Точно, – поддержал Курочкин. Не один раз было ему сказано, де, доставайте насос, а то встанем. Вот и приехали! Он тоже угрюмым стал. Раньше-то вторая линия горя не знала. А сейчас ее бросает как корабль – от берега к берегу.
Вечер. Пришёл с работы. Дети гуляют. Мы с женой собрались ужинать. У нас двухкомнатная квартира на пятом этаже. Дали от завода ДВП, можно сказать – супруге. Меня не учитывали. Сошка маленькая – слесарь четвертого разряда. По закону вроде бы положена трехкомнатная, так как дети разнополые. Да мой «вес» подвел. Правда, после маленькой комнаты общежития, мы и этому были рады. Ведь я стоял в очереди на жилье в поселковом совете не менее пяти лет. И еще простоял бы, наверное, лет двадцать. Поэтому новоселью радовались.
Квартира жены. Она работает экономистом в цехе щепы. От меня же потребовали расписку, что согласен проживать с ней на данной жилплощади. Расписку эту, тотчас прикрепили к другим важным бумагам.
Супруга собирает на стол и мимоходом говорит:
– Мира (главный экономист завода ДВП) сегодня сказала про Ноженко, мол, хорошо, что на заводе хоть один лидер есть, за которым коллектив идет. А я ей ответила: «Знаете, Мира Николаевна, идет за ним пока вы деньги цеху ДСП валите, а вот не будете валить, так и коллектив отвернется. Вот смотрите. Вы им даете все. И зарплату хорошую и доход вон какой высокий. В ущерб другим цехам. А у нас в «щепе» что?
– А что у вас? Вы тоже доход могли получить, да бумаги Мирау подали без подписи. Я ей, мол, не надо так говорить, Мира Николаевна! Вы же прекрасно знаете, что все у нас было подготовлено и Мирау читал всю нашу документацию, но вы же сами с ним сделали так, как вы этого и хотели. Так она и губы поджала.
Я поддержал начатый разговор:
– Не знаю выполнил ли план наш цех? Будет ли зарплата?
– Зарплата пока начисляется, – ответила жена. Она вращается среди основных конторских работников и знает расклад. Сейчас вот получим вторую половину доплаты. В марте, возможно, дадут тринадцатую. А в апреле – капиталка – тоже деньги будут. А с мая – большой вопрос…
Помолчали. Жена перевела разговор на другую тему:
– Я еду домой. Игорь Соколов садится в автобус. Я поздоровалась, а он нет.
– Наверное, не узнал. Или своими мыслями был занят. В кино брал билеты. У него сегодня романтическое свидание.
– А был один…
– К нему, к Дому культуры подруга приедет.
– А как дела у них, у «молодых»?
– Слышал, что муж его «невесты» опять к ней возвращается.
– А Катька-то Соколова, наверное, к своему Игорю переберется?
Я смеюсь:
– У них идиллия. Поменялись женами на время. Но, на время ли? Не знаю. Игорь-то своей сказал: «Не пущу». Он второй месяц не выпивает. Вчера у Андрюхи Ворошнина рождение сына обмывали, так он не остался, ушел.
Вот видишь? Он ушел, а ты нет.
– Да как-то неудобно. Да я стопку всего…
…После ужина замеряем площадь кухни и коридора. Пятнадцать квадратных метров. Жене пообещали достать линолеум.
Одиннадцать ночи. На улице ветер. Стучит железо на крыше и снаружи на подоконниках. Слегка отдувает занавески. Ветер проходит сквозь окна и даже сквозь кирпичную кладку.
На подоконнике у нас банки с рассадой: перцы, помидоры и крупная южная ягода. Проклюнулись два семечка арбуза и два перца.
Ем яблоко и ложусь спать.
Проснулся всех раньше, Где-то по радио звучит гимн. Понежился ещё и окончательно встал в шесть сорок пять. Сегодня первое марта. Начало весны. На улице тихо, только слышно как где-то за окном щелкает клювом галка: «ростится» как курица перед кладкой яиц.
Жена забрякала на кухне посудой. Завилась. Встали Юля и Саша. Допили кофе.
Иду на работу. На улице слякоть. Падает мохнатый снег. Ветер южный. Настроение бодрое. Захожу в цех не центральными, а боковыми воротами. Тут ближе. На табло второй линии горит цифра сорок восемь. Столько запрессовок сделали ночью.
Игорь Соколов спускается по лестнице из будки операторов. Значит уже узнал о состоянии линии и неполадках. Мне можно не заходить. Шагаю прямо в слесарку. Там Юра Петруничев. Ворчит:
– Поздно чего-то…
Начинаю переодеваться.
– Восьми ещё нет…
Заходит Игорь, а следом Сергей Лукин.
– Поди-ка и не спал? – сощурив глаза и, хитро улыбаясь, подшучивает Юра над Игорем.
– Да, после такого фильма разве уснешь? – подхватываю я шутливый тон Юры.
– Первого эротического, – вторит Лукин.
– Первого советского эротического, – пытаюсь уточнить я.
– Чушь, говно, а не кино, – говорит Игорь.
– Точно, подтверждает Ворошнин. Они с Курочкиным как раз зашли в слесарку. – Бабу показали, как доска и посмотреть не на что. Горбоносая. Половина зала тут ушла.
– Ты-то, поди во все глаза смотрел, – говорит, переодеваясь, Игорю Курочкин. – Один был?
– С ней.
– А «друг» твой тебе не навешал?
– Он в аварию попал.
– Ишь до чего довел ты мужика, – зудит бригадир. Природного таланта, умения подмечать тонкости характера партнера и подшучивать над ними у него не отнять. – Жив?
– Машину помял, да лицо пооскоблил.
– Женщины наше счастье и беда…
– Хватит болтать, – вмешивается в разговор Юра Петруничев. – Выходим на линию…
И Курочкин тотчас приступает к своим обязанностям.
– Как линии на профилактику встанут, – инструктирует он, – надо срезать и поставить другую звездочку на второй, а на поперечном рольганге первой линии снять цепь и звездочку. Придут из конструкторского бюро, снимут размеры и отдадут заказ в РМЦ.
– А зачем снимать? – возражает Юра. – Подшипник двести десятый. И зачем снимать?
Но у бригадира свои резоны.
– Нет, надо снять. – Стоит он на своем. – Пусть все полностью замеряют. Зато, если ошибутся, то к нам не будет никаких претензий.
– Ты начальник, – парирует Юра, – тебе с горки видней!
Я уже на линии. Почему-то хорошее настроение и хочется работать. Без приказа долил масло в гидростанции второго «кармана», Заменил цангу на масляной трубке – устранил течь.
Когда вторая линия остановилась на чистку, начали срезать звездочку. Возились долго. Срезал сварщик Андронов. Ступица у звездочки широкая и та не хотела поддаваться. А когда срезали ее и зачистили посадочное место, оказалось, что новая звездочка не подходит. Её надо растачивать. Юра снял размеры и Курочкин побежал в РМЦ.
Спустя час принесли из РМЦ звездочку, но оказался у ней меньшего размера шпоночный паз. Пришлось готовить мне другую шпонку. Провозились почти до обеда.
Вчера Толя Курочкин был на заседании СТК и стал делиться впечатлениями:
– Выступал механик подсобного хозяйства. Приятно его было послушать. Нет, – говорит, – того-то и того-то. Не поставили вовремя снабженцы. Ну и представили им штрафные санкции. Считаю, что правильно сделали. А за что им деньги платим? Зачем их держим. – А у нас —то у самих? – спрашивает бригадир, и сам отвечает: – Сколько времени нет питательных валиков, насосов? И Хоть бы к кому предъявили санкции. Снимают с завода пятьдесят четыре тысячи за экологию – разлили солярку. Какое наказание понесли главный инженер и начальники цехов? С них-то сколько «деревянных» сняли? Ничего! Так, что им не жить? Наклали в штаны, а вытряхивать некому. Премию, так небось от себя не отпихнут…
После обеда начальник первой линии Боровиков принес для шлифмашины новый гидравлический насос. Взамен текущего. Покидая слесарку упредил: «Насос новый, под пломбой!»
Появился Ноженко – в норковой шапке, в коричневой кожаной куртке. Глубокая на лбу морщина. Посмотрел на принесенный насос.
– Сейчас на чистку остановятся и мы поставим быстренько, – перехватив взгляд начальника цеха, объявил бригадир. А когда тот вышел, добавил:
– Ишь наше начальство начало бить копытом. Вы сознаете, – говорят, – на вас какая легла ответственность?!! Она, японский городовой легла, а мы должны бегать, выпрыгивать из штанов. Ничего эта перестановка не даст…
Поставили. Включили. Пшик! Даже одного раза не провернул.
– Вот и под пломбой… – съязвил старшой. – Да разве нам чего хорошего дадут?
Пришлось тащить старый насос и возвращать на место. Все время рядом был Ноженко. Его присутствие нам было не приятно, но что поделаешь – контроль.
Линия поехала. А мы – в слесарку.
Сергей Лукин не слова не говоря занялся проверкой головки малой гидростанции, которую я собирал и опробовал накануне. Еще утром проверил, – ходила хорошо, не грелась. – А тут, смотрю – Лукин разбирает ее.
Вывод – мне не доверяет. Думаю, может, наворотил чего по неопытности?
– Подшипник полетел?
– Да! Полетел, – цедит Лукин.
Раскрутил, раскидал всю «головку» – подшипник нормальный. Как стоял, так и стоит после многочасовой работы.
– Что, Сергей Павлович, – лыбится Курочкин – Вроде бы целый?
– Да он же и не грелся, – поясняю я, понимая, что Лукин просто ищет зацепку, чтобы показать свое превосходство. Но для смягчения ситуации не выхожу из миролюбия:
– Может посадочное место разбило?
Пошатали. Нет. Все хорошо.
– Есть качка в подшипнике, – гнет свою линию Сергей. Заставить его изменить своим правилам бывало делом практически безнадежным. Лукин – мужик себе на уме.
Защищаюсь:
– Смазать еще надо его, раз разобрали.
Набили смазки – циатима.
Сергей стоял, стоял, думал, думал и говорит:
– Навернется он.
– И все не вечно, – улыбаюсь, – До капиталки он проходит, а то и дольше. Тем боле, что прилично положили смазки.
– Закрывай, Сергей Павлович, – говорит бригадир – . И ставь «головку» на место.
Мы втроем – я, Игорь и Ворошнин, натягиваем ремни на шкивы вентилятора обрезного станка.
Мимо нас профланировал инженер по технике безопасности. Выглядел этот человек вполне солидно – высокий, тощий с рыжими усами. Голову держит прямо, нос вздернут вверх. Весь вид его показывал – я знаю себе цену.
– От безделия решил по цеху прогуляться, – говорит Андрюха, закручивая болт натяжника и добавляет – Как это целый день выходить с папочкой, ничего не делая?
– А он привык, – роняет Игорь. – Деньги же платят.
– У каждого своя работа, – говорю я, собирая ключи.
В слесарке видим на зеркале листок – листовку. Она прикрывает портрет Брежнева. Его на стену прикрепил Андрюха. Листовка появилась в наше отсутствие. На ней фотография и крупным шрифтом напечатано, что инженер завода по снабжению Маймистов Николай Васильевич кандидат в областной Совет депутатов. И призыв за него голосовать.
Курочкин снял листок с зеркала и стал с издевкой читать:
– Тысяча девятьсот сорок шестого года рождения.. Ага, – говорит Курочкин. – Он сокольский, – и кивает Игорю и Юре, – ваш земляк. И пытается выбросить листок в урну.
– Оставь, – просит Юра. – Листок чистый. Пригодится к покеру.
Вечер. Ужинаем.
– Представляешь, – разливая суп по тарелкам, – говорит жена. – Сегодня оказалось, что цеха ДВП и ДСП выполнили месячный план по выпуску плиты. А наш цех по подаче щепы по бумагам не выполнил. Спрашивается: из чего же они её делали? Из воздуха? Я показываю бумаги Семенову, он за начальника цеха на время отпуска Кухты. Мол, что за безобразие? Если ты не пойдешь ругаться к Киселеву, то я одна пойду.
– Приходим. Он говорит:
– Я тоже удивился. Как так получается? И думаю придете или нет?
– На завтра он наметил совместное разбирательство. Я решила: «хватит прощать». Матанова, главный технолог цеха ДСП звонит мне после обеда. Такая ласковая: «Вот, мол, Валерий Михайлович позвонил… Я тоже удивилась!» А чему удивилась? Сами же с Ноженко сказали, что не кубометра больше не подпишут. И каждый месяц так. То чек, то данные по щепе не подписывают. Волынят. Пора их к ответу привлекать. Я так и сказала Киселеву. Он сейчас за директора завода.
– Значит план-то наш цех выполнил? – спрашиваю я у жены, зная, что и она заинтересована в этом. Не выполнение плана отразится на моей зарплате и на семейном бюджете.
– Да, выполнили, – говорит она. – Семнадцать тысяч двести восемьдесят кубометров плиты дали.
В восьмом часу вечера пришел телемастер. Я был на кухне, а жена с соседкой Леной сидели в зале на диване. Услыхали звонок. Жена крикнула: «Открыто, заходите». Думали дети идут от соседей. Но никто не вошел.
– Видно, кто-то незнакомый.
Отворила.
– Я телемастер. Давно у вас не был. Может и забыли?
– Нет, – женщины в один голос. – Только что вспоминали. Плохо без телевизора.
Мастер был две с половиной недели назад. Тогда он вынул блок, который требовалось отремонтировать и вот только принес его.
– Нет запчастей, – поясняет. – А которые есть – не качественные. Всё идет на космос и военную промышленность. У меня сестра в Талине. Работает на радиозаводе. Так там все лучшее отбирают военным, а бракованные детали в продажу. А вот в Японии, например, брака вообще нет. У нас распределение делится на подгруппы – А, Б, С, то есть – первый, второй, третий сорт. А у них – для какого изделия предназначена деталь, для того и собрана микросхема. И если есть отклонение в ее изготовлении, то деталь – на переплавку. Там как принимают на работу? Подходит гражданин. Его берут, но заключают с ним договор, чтобы за год дал десять рацпредложений. Если условия договора не выполнил, то его под зад мешалкой. У ворот – очередь. Зато японцы изделиями завалили свой рынок и американцы от них уже стонут. Для японского телевизора – гарантийный срок работы – двадцать, двадцать пять лет уже мал. Они замахиваются на пятьдесят. Купил и одного телевизора на всю жизнь хватит. А наш рассчитан на пять лет службы. Гарантийный срок – один год, а на кинескоп – два. Ну, куда это годится? Это сейчас начали бюрократию расшевеливать. А то, ведь на прием к первому секретарю партии не попасть. Все кругом —милиция, охрана. А им все блага идут – и дачи и санатории, и особое питание. Так зачем им перестраиваться? Вот они и вставляют палки в колеса Михаилу Горбачеву. Сейчас нет ничего у простого люда, а с высокой трибуны уже сказали: «Затяните рубашку потуже, будет еще хуже».
Закончил ремонт, поставил телевизор на место. Включил. Порядок!
Жена спросила: «Сколько за работу?»
– Да, сколько не жалко! Не первый раз прихожу.
Супруга подала двадцать пять рублей и бутылку водки – дефицит, по талонам.
– Может мало? – спросила она и протянула еще пять рублей: – Вот еще, чтоб вам было не обидно и нам, чтоб не думалось. Вы бы точную цену сказали. Мы ж не знаем сколько стоят запчасти и работа.
– А, что запчасти? Тут все по мелочи – рубля на три. Но в ателье, где-то так бы и взяли.
Он ушел. Дети стали смотреть телевизор.
Уже поздно. На улице вновь оттепель. Снежок, выпавший утром, растаял. Слышно, как за окном шаркают по бетону подошвы обуви прохожих. Половина двенадцати ночи. Ложусь спать.