Kitabı oku: «Кира в стране дирижаблей», sayfa 14

44

Журналист Дмитрий Крысилев занял место на бомбардировщике в хвостовом отсеке возле отверстия, где должен был располагаться пулемет. Пулемета там не было, но крепилось не менее грозное оружие – съемочная камера. Ассистент менял катушку с пленкой – своеобразную обойму.

Крысилев снимал военную хронику для своей передачи. Его самолет Б-28 летел вместе с седьмой эскадрильей императорского летного корпуса на подмогу «Громобою», но, когда они вышли из облака, увидели грузное тело дирижабля, медленно сползающее вниз. Объятый огнем, распираемый тысячью взрывов торпед, которые уже добрались до склада боеприпасов, что породило новую волну пламени, затмившую солнце, бездвижимый и неживой «Громобой» исторгал из себя последних аэронавтов, которые спасаясь от огня летели навстречу гибели от другой стихии. У большинства не было парашютов. И люди летели просто кубарем, сыпались, как песок.

Камера заработала, стараясь запечатлеть кадр за кадром, ужасные сцены людской смерти.

Из-за гибнущего тела «Громобоя» показался «Хозяин неба». Он летел как ядерная ракета в замедленной съемке. И тут же клин эскадрильи рассыпался на отдельные самолеты, которые взвились, как хищные птицы.

– Мы можем поднырнуть под килем этой громадины? – спросил Крысилев пилота.

– А можно мы будем исполнять не ваши приказания, а? – огрызнулся летчик.

Бомбардировщик совершил маневр и попытался подняться над фюзеляжем «Хозяина неба». Но неповоротливый, как слон, дирижабль, хоть сам и уступал в скорости самолетам, его орудия – нет. Корпус тряхануло, линза камеры разбилась, пленка вылетела и спуталась.

– Они попали в мотор! Срочно отключи подачу топлива, пока мы не сгорели на хрен! – Крысилев сквозь звон в ушах услышал голоса в кабине. Журналист поднялся с пола, куда свалился, услышав жуткий треск.

Сквозь круглые отверстия в корпусе зияли покрывшиеся копотью облака.

Самолет постепенно замедлялся, пока не начал планировать. Подбитая ласточка оказалась легкой целью для стальных когтей коршуна. У Крысилева сжался желудок, когда он осознал, что самолет падает. На полу валялось мертвое тело ассистента, из кабины пилотов уже не доносились голоса…

Крысилев пробрался к спасательному люку, надел парашют и кубарем вывалился в небо. Поток воздуха подхватил его большое тело. Падая, он видел, как самолет расчерчивает небо черной полоской дыма, внизу его взгляд встретил тетрис заснеженных полей. Переполненные гари облака напоминали вареный говяжий жир.

45

Адмирал высунул голову в иллюминатор и посмотрел вверх. Принявшая бой по правому борту «Аркадия» все сильнее смещалась влево под натиском вражеского огня. Казалось, взрывы буквально толкают воздушный корабль на дирижабль-близнец «Арабеллу». Столкновения не избежать. Еще секунда и на его голову посыплются кровавые ошметки погибших солдат. Их построение обратной пирамидой – два цеппелина сверху, один снизу – было полностью разбито противником.

Небо истекало кровью. Потерявшие управление самолеты неслись по воздуху, как игрушечные конфетти. Их подбрасывало, переворачивало, рвало на куски. Асы еще пытались что-то сделать, они брали высоту, маневрировали, крутили мертвые петли, пикировали, но в конечном счете вражеские орудия доставали и их.

Шайбу не видел в смерти ничего ужасного, но не так, как это не видит монах-отшельник, познавший естественность процесса умирания. Адмиралу казалось нормальной возможность одного человека убить другого, поэтому открывшаяся панорама не вызывала в нем никаких эмоций. Для него небо, когда он смотрел на него, было расчерчено линиями и пометками. Облака – это просто сектора на карте с соответствующими координатами. Он просто исполнял свой долг.

На секунду у Шайбу промелькнула мысль о той девочке, которую видел в суде. Ее звали Кирой. Кирой Неботовой.

«Сама профессия, которой солдаты посвящают жизни, в сущности, без прикрас сводится именно к убийству, а не к благородной защите своей страны. Это мы объявили войну. Мы никого не защищаем. Государство, страна, правитель – это лишь наименования, слова в словаре. Только смерть настоящая, поэтому-то такие как адмирал Шайбу или капитан Смертин выживают, а такие как Однабоков умирают» – так сказала бы Кира.

Но он тут же отогнал от себя мысли. Что одна девочонка может понимать в этом мире? Она приехала с Запада. У нее промыты мозги. Она уж точно ничего не понимает в россссийской душе. Россссия за мир, мы защищаем своих! Это освободительная война. А те, кто на ней умрут попадут в рай! Войну развязала Американская Федерация! НАЭТО у наших границ. А как же договор о нерасширении? Они нарушили его. Теперь они будут знать свое место. Мы великая держава! По сути мы сражаемся за свой славянский мир! Он, Шайбу не должен думать. Он оружие. И сейчас его задача сохранить как можно больше солдат для будущих битв.

Шайбу приказал отступать.

46

Смертин с обгоревшими волосами и испачканным кровью лицом, пузырящимся от ожогов, продирался по насту смерзшегося снега к старому дереву – это был единственный ориентир вокруг. Капитан знал, что где-то на востоке есть город, который они должны были защищать, но они проиграли теперь это не имело значения. Для него города, страны, границы, перестали быть ориентирами.

Он просто шел к дереву.

Над ним, на высоте двух тысяч метров еще шел бой, но «Укротитель ветров», как он слышал, взяли на абордаж, а связь с «Арабеллой» и «Аркадьей» пропала, еще когда он был на палубе «Громобоя». Ничего не было слышно и о флагмане. Смертин выкинул рацию за ненадобностью.

Он остановился у высокого ствола векового дерева, которое могло пережить еще несколько поколений, но теперь погибнет под обломками воздушных судов. В ветвях висел запутавшийся в веревках и вероятно задохнувшийся парашютист.

Смертин с трудом узнал на искаженном от ужаса лице черты журналиста Крысилева. Страшная смерть.

Казалось бы – вокруг столько воздуха, но ему не досталось. Смертин перекрестился и выругался.

Под ноги упал болт.

Капитан поднял голову и увидел летящие вниз обломки, которые его сейчас похоронят.

47

Выпирающие алюминиевые балки – единственное, что не сгорело – торчали из земли ребрами мертвых воздушных китов.

48

Домовой без дома шел по шпалам и думал, что теперь не важно, куда идти – назад или вперед, в деревню к брату Яше или все-таки в город…

Железная дорога была старой, поезда по ней уже не ходили несколько лет. Рельсы тянулись прямо по болоту, поэтому казалось, что идешь по воде – слева и справа были большие водные разливы. Среди шпал путались камыши, рогоз и всякие кустарники, названия которых мальчик не знал. Железо утопало в воде с песком. В тех местах, где должны были крепиться болты, прорастал кучерявый мох. Кое-где под ногами росла морошка, мальчик сорвал одну ягоду и неторопливо положил в рот.

В воздухе пахло гарью и дизелем.

На соседних путях, еще более старых и совсем уже утонувших в жиже, стоял проржавевший вагон. Откуда он тут, вряд ли мог кто-то ответить. Стекла вагона были выбиты, а на железных пластинах обшивки виднелись нацарапанные неприличные слова.

Пашик вспомнил свою книгу с картинками, оставшуюся дома, там был нарисован паровоз с точно такими же вагонами, но только новыми.

Позади виднелся город, над которым красными облаками курилось небо.

По телевизору мальчика научили, что, если видишь на небе такое пятно, надо вытянуть руку вперед и поднять большой палец вверх, как будто показываешь «класс». Если пятно не видно из-за пальца, значит беспокоиться не о чем.

Пашик попробовал сделать, как говорил телевизор, – все небо вокруг пальца полыхало и пульсировало подобно тому, как содрогается тело в агонии. Дальше по инструкции: из спецпакета достать противогаз, надеть как показывали в передаче, прикрыть всю кожу спецэкипировкой, чтобы защитить от радиоактивного обгорания, лечь на живот головой в сторону эпицентра взрыва…

Но противогаза не было, и вообще ничего не было из того, о чем говорила инструкция. Пашик почесал по-детски большой живот, на который ему нужно было бы лечь. Он знал, что сейчас в городе суета и давка у входа в бомбоубежище, если, конечно, жители еще не умерли. Но судя по пятну, взрыв был где-то за городской чертой, чуть левее. Наверное, бомбардировщик ошибся в вычислениях, и еще есть минута или полторы…

А разве это не бессмысленно – все время убегать? Ведь теперь уже не важно, куда идти.

Пашик остановился и сел на ту шпалу, которая была более сухой. Нагретая пожарами, она приятно уперлась в попу. Мальчик засунул палец в нос и стал ковырять. На ноготь попался зеленый катышек козюли. Мальчик раскатал его в колбаску и отбросил в лужу.

49

В ясном небе парил оранжевый треугольник дельтаплана. Маленький моторчик жужжал пчелой, разгоняя облака и тоску. Вечерело, но это было неважно.

– Над облаками вечер наступает позже, – Влад повернулся к Кире и поцеловал ее в ремешок защитных очков, но она все равно почувствовала поцелуй.

Когда Влад предложил ей улететь, она сначала не поверила.

– Ты умеешь водить дельтаплан? – спросил ее Влад.

– Нет, – ответила Кира.

– А я умею.

– Знаешь, Влад, в детстве, когда я училась в пансионате… я хотела оттуда сбежать, но упала со второго этажа. Это был мой первый и самый короткий полет. Так вот, тогда мне казалось, что мой побег не окончился, а только начался и длился он всю жизнь… до этого момента. И хотя сейчас мы снова в бегах, и наш путь только начинается, мне кажется, что я впервые нашла, что искала. Мой поиск окончен.

Они собрали в доме кое-какие вещи: немного еды и теплую одежду. Влад уже ждал ее у выхода, когда она решила обойти дом в последний раз. Сначала она заглянула в комнату Однабокова, там столе лежала аккуратно подшитая стопка листов, на первом из которых виднелись печатные буквы. Кира увидела свое имя. «Кира в стране дирижаблей». Она взяла стопку бумаги всунула себе в сумку.

Затем девушка поднялась в самое запретное, но теперь никому не нужное место в поместье – кабинет графа. Они ни разу не заходили сюда с тех пор, как искали информацию для расследования, хотя дверь уже давно не запиралась.

На подбитом бархатом столе валялись, разнесенные сквозняком документы. Среди них – половинка обгоревшей фотографии матери в треснувшей раме.

Кира забрала снимок себе. Сейчас она чувствовала его грудью, там – под курткой и свитером.

Она смотрела на заходящее солнце, которое для них – Кира знала это – не зайдет еще много часов. Это был самый длинный закат в их жизни.

– Мы оба так готовились к худшему, что забыли, что может быть счастливый конец, – сказал Влад, но порыв ветра развеял его слова по небосводу. Так звучат слова, брошенные на ветер. Только на самом деле, любые слова, если они произнесены – уже брошены на ветер.

Поэтому Кира молчала, напряженно сверяясь с компасом. Ее мечта сбылась, она была пилотом хотя даже и не самолета, а почти бумажного самолетика. Влад следил за тем, как она справляется с управлением, готовый в любую минуту подстраховать ее.

…И кто они? Счастливые грешники, вознесшиеся к небесам своей любовью или ангелы, спасающиеся бегством из рая? Беспечные эгоисты или святые влюбленные? Что они наделали? Или не было их вины в том, что люди гибли на войне, пока они спасались бегством? Кира не знала ответов. Кире было уже все равно.

Они улетали, оставляя позади себя войну, политику, правила, предрассудки, убеждения, определения, смыслы, названия, имена, понятия, все слова и даже звуки…

У нее остался только ветер в волосах.

Андрей Швед

4 марта 2022 года