Kitabı oku: «Кровь и Судьба. Anamnesis morbi», sayfa 2
Жора дежурил на ставку, его заработанных денег было в обрез, правительство тем самым подталкивало людей к развитию частного бизнеса.
Суды были завалены гражданскими делами. Поэтому частный адвокат Гарин-отец процветал. Он купил себе и маме квартиру в Крылатском, оставив Жору в его трехкомнатной «сталинке», а чтобы сын не зарос в грязи, через свою контору нанял ему домработницу Валю, женщину средних лет, которая убиралась, готовила, закупала продукты и при необходимости могла пожить какое-то время у Жоры.
Переваливший четвертьвековой рубеж Жора так и не нашел себе достойной спутницы жизни. Он неплохо разбирался в психологии, и быстро вычислял психотипы девушек, надеющихся завоевать его сердце и собственость. К счастью, планка оставленная в его сознании Наташей Яковлевой была слишком высока.Таких Жора больше не встречал. А других не хотел.
Отец, зная о мечте сына стать кардиологом, однажды заехал к нему вечером, посидели, поговорили. Служба на «скорой» Жору утомляла и не радовала, в отличие от многих коллег, желание стать кардиологом сидело подобно раскаленной игле.
Но время шло, а ставок не появлялось. Во всех больницах администрации, словно сговорившись, стояли насмерть – анестезиолог? Вот идите, Георгий Александрович работать по специальности! А то что вы–недоделанный кардиолог БИТ, не считается!
Отец выложил перед Жорой визитную карточку с золотым тиснением:
– Позвони этому человеку.
Жора прочитал:
«Бланк Антон Семенович. Генеральный директор малого медицинского предприятия «КиЛ», кандидат медицинских наук», телефоны: служебный, домашний, факс, адрес в котором Жора узнал большую клиническую больницу на юге Москвы.
– Он возьмет меня кардиологом?
– Сомневаюсь, – честно ответил отец, – КиЛ создан год назад, но за это время он оброс уже четырьмя отделениями, там молодая команда врачей, но главное это то, что у них мощный спонсор, вкладывающий лично в Бланка и его будущий медцентр гигантские деньги. Я осуществляю юридическую поддержку, и имею небольшую долю акций в будущем медцентре. Так что Бланк о тебе знает и готов принять. Позвони. Он очень энергичный и обаятельный человек.
– А кто он по специальности? – решил разузнать поподробнее Жора.
– По-моему – проктолог, если я не ошибаюсь, но в горбольнице руководит терапевтическим отделением, на его базе он и создал свой КиЛ. Они там пару палат арендуют для платных больных и операционные, а оборудование получили уже свое. Мне известно, что Бланк сейчас ищет дом в городе, чтобы там развернуть свой центр. Думаю – найдет.
– Тогда какой мне смысл с ним связываться?
– Хотя бы выслушай его, я не знаю, что он тебе предложит. Может быть, пока ту же ставку анестезиолога?А когда обстоятельства позволят – ты там займешься кардиологией. Почему нет?
Не то что бы Жора загорелся идей переходить к Бланку, скорее его уже начала раздражать работа на скорой, сутки, вызовы, бессонные ночи, мизерная, несмотря на надбавки зарплата. Подрабатывать выездным наркологом, как взялись многие коллеги, отмывать запойных состоятельных граждан, ставить капельницы – он не хотел. Да это заработок и весьма неплохой, но что-то внутри не позволяло «опуститься» до такого вида заработка, как и наняться анестезиологом в какой-нибудь платный абортарий. Он был и продолжал оставаться в душе советским человеком, который никак не мог принять новую экономическую реальность. Не таким он видел свое будущее в качестве врача.
Но съездить к Бланку и поговорить он согласился. Отчего не поговорить? От него не убудет. Время есть. Вдруг, что-то интересное предложит этот Антон Семенович. Проктолог. Для России делать все через задницу – характерная особенность. Может быть, он так и кардиологом станет?
Глава 2. Учитель-«Мидас»
Антон Семенович Бланк в жизни Георгия Гарина исполнил роль Судьбы. Настолько важную, что крайне необходимо рассказать о нем поподробнее.
Его родители Семен Исаакович Бланк и Фрида Аароновна Шмерлинг родились на территории нынешней Украины до революции, которую мы привыкли называть Великой Октябрьской.
И Семен, и Фрида были врачами, что для их семей стало настоящим прорывом. Потому что дед Антона Семеновича по отцовской линии Исаак Бланк обшивал весь штетл (местечко) Тульчин и его окрестности, а дед по материнской Аарон Шмерлинг лечил зубы жителей штетла Гайсин, ибо получил медицинское образование и стал дантистом.
Оба штетла из Винницкой губернии. Семен и Фрида окончили Винницкую гимназию с золотыми медалями, немножко в разные годы, ведь Семен был на пару лет постарше Фриды.
Золотая медаль была необходимым условием для поступления любого еврейского чада в любой Российский университет.
Студенты Киевского медицинского факультета Бланк и Шмерлинг окончили учебу с дипломами «лекаря с отличием» в годы революции, терапевт Семён в Февральскую, а гинеколог Фрида выпустилась уже после Октябрьского переворота.
Им обоим повезло угодить в "победоносное шествие советской власти" и практически сразу после получения дипломов уехать вглубь России. Таким образом они избежали знакомства с паном Петлюрой и его гайдуками, которые рубили шашками всех, кто им хоть чем-то напоминал «жидов».
Сема и Фрида их напоминали очень сильно, но, к счастью, были в это время далеко от Киева, мобилизованные в Красную армию.
В передвижном санитарном госпитале армии под командованием Михаила Васильевича Фрунзе они и познакомились. Там же и расписались, или, как тогда говорили, «записались».
После Гражданской войны и установления власти большевиков на всем пространстве Российской империи, за исключением земель, потерянных по Брестскому миру, они жили в Киеве и только в 1939 году вернулись в родные края и поселились в городе Станиславiв, который после освобождения новая власть переименовала в Ивано-Франковск.
Всего у Фриды и Сёмы до Второй мировой войны родилось трое детей.
Старший сын – Соломон Бланк в тридцать пятом поступил в танковое училище, окончил его в сороковом и в сорок втором погиб под Сталинградом в звании старшего лейтенанта.
Средняя дочка Мара Бланк с дедом и бабкой попала под оккупацию и погибла в Аушвице (Освенциме).
А вот младший сын – Антон, к началу войны живший с родителями, сперва уехал вместе с мамой Фридой в Вологду, где согласно приказу формировался ее санитарный поезд, а затем всю войну путешествовал с нею от переднего края до Красноярска, куда Фрида сдавала выживших раненых, и обратно.
Семён Бланк в это время служил главным терапевтом Свердловской области и доблестно сражался с пневмонией и дизентерией среди гражданских и военных лиц.
После войны Фрида и Семен решили не возвращаться в УССР и поселились в Свердловске, где Антон прямо с поезда пошел в школу, которую и окончил с отличием в 1956 году сразу после 20 съезда КПСС.
Семен, избежавший метлы "дела врачей", еще с 1936 года преподавал в мединституте, руководил кафедрой инфекционных болезней.
Фрида, демобилизовавшись из РККА, заведовала роддомом.
А их теперь единственный сын Антон поехал искать счастья в Москву, спрятав на груди золотую медаль и аттестат с отличием.
Он с первого раза поступил в Первый мед, где на первом курсе однажды краем уха уловил, что лучше всех зарабатывают стоматологи, гинекологи и проктологи. Студенты шутили: что доходны лишь концы пищевой трубы, а серединка никому не нужна, в отношении гинекологов, остряки добавляли, что все самое ценное в организме человека собралось в области малого таза, жаль что там зубов нет, а то был бы настоящий Клондайк!
Две кафедры сразу сказали Антону, что вакантных мест ординатуры и аспирантуры у них нет, а вот кафедра хирургии раскрыла объятия, предупредив, что после окончания института, возможно, придется уехать к черту на кулички и там спасать местное население скальпелем и эфиром, но это еще не скоро, годика через три-четыре.
Антон, переживший бомбежки еще до восьми лет, ничего не боялся. Поэтому он принял решение непременно, еще до распределения жениться на дочке завкафедрой хирургии Юлии Кочерлинской.
Юля, увы, не обладавшая неотразимой внешностью, трезво оценивая свои возможности обольщения, и влюбленная в выразительный орлиный профиль Антона Бланка, была не против. Папа – профессор хирургии Кочерлинский – решил, что зятю после окончания института нечего делать за полярным кругом, и взял его к себе на кафедру ассистентом с перспективой защиты. Тесть честно предупредил, что места в аспирантуре для Антона не будет, чтобы не возбуждать подозрений в кумовстве. Защищатся ему придется, как соискателю по достижению необходимого стажа в должности ассистента или старшего лаборанта.
Проктологией кафедра занималась постольку-поскольку, если появлялась возможность. Антон просил в приемном отделении базовой клиники передавать ему все поступающие геморрои и прочие беды «выхлопной трубы» ввиде трещин и парапроктитов.
Однако, большая часть нужных и, главное, полезных пациентов, даже появившись однажды, вдруг потом куда-то утекала из больницы.
Антон стал выяснять, куда же несут свои зады нужные ему люди, и узнал, что в одной небольшой районной больницы Москвы некий профессор Александр Наумович Ройтман создал зародыш будущего института проктологии и собирал в команду исключительно врачей-мужчин близкой ему национальности.
Консультировавший в Кремлевке профессор Ройтман уже заручился обещанием правительства создать НИИ Проктологии. Вся его "банда" жила этой мечтой и готова была терпеть любые лишения в районной больнице в центре Москвы.
Вот куда уходили пациенты с геморроем разной степени зрелости!
Антон Бланк читал повесть Валентина Катаева «Сын полка» и помнил: для того, чтоб тебя взяли в «большую и дружную семью», «нужно командиру показаться». То есть «сирота» должен обаять профессора, чтобы он с первого взгляда полюбил новенького молодого врача. Национальная общность тут играла не на руку, а скорее наоборот. Ройтман намеренно взял себе в качестве зама по науке русского врача с фамилией Сидоров и к "своим" был невероятно требователен, таким образом отобрав самых талантливых специалистов в проктологии.
Бланк не решился сразу предстать пред очи Ройтмана, а провел предварительную разведку и узнал, что у профессора есть два обязательных требования к соискателям и одно необязательное.
Во-первых, соискатель на место будущего сотрудника НИИ должен быть мужчиной, то есть не создавать проблем с беременностью и внезапно болеющими детьми, как это бывает у женщин, во-вторых, хорошо знать английский язык и, в-третьих, быть своим. Из этой обоймы у Бланка выпадал только язык, потому что идиш, которым владело больше половины сотрудников Ройтмана, не считался иностранным.
Антон нанял репетитора и посвятил год ежедневному изучению английского, который знал лишь в школьном объеме. Это был верный ход. Придя к Ройтману, он подвергся небольшому допросу на английском, после чего профессор сказал:
– Хорошо. Стаж у тебя уже есть, язык более-менее знаешь, но мы еще поднатаскаем… осталось научить тебя проктологии. Выбирай себе тему, но должен предупредить: мы тут на птичьих правах, потому в гастроэнтерологическом отделении ты будешь числиться терапевтом-гастроэнтерологом. А уже в свободное от работы по отделению время будешь мне ассистировать и дежурить по хирургии.
Ройтман любил, уже когда его команда переезжала в новенькое, еще недостроенное здание НИИ на берегу Москвы-реки, приговаривать, выставляя указательный палец правой руки:
– Этот палец золотой, я им институт построил!
Создав же оный институт еще в небольшой больнице, Ройтман действительно именно благодаря своему пальцу достал из московского начальства участок земли на краю столицы. Он даже начал строительство нового суперсовременного института – и въехал в готовый корпус, пока лишь единственный – но окончить строительства не успел, так как скоропостижно почил, то есть приказал всем своим ученикам долго жить.
Ройтман оставил после себя российскую школу проктологии, свой портрет маслом кисти неизвестного художника, в тяжелой золоченой раме, и недостроенное здание института, как его называли в медицинской среде, «проблем дефекации». Новым директором НИИ после Ройтмана оказался назначен его зам по науке Сидоров, тайно ненавидивший, как он говорил "сионистскую банду" Александра Наумовича.
Бланк, к тому времени защитивший кандидатскую диссертацию, вместе с другими своими соплеменниками был весьма грубо изгнан из института новым директором. Ибо тот испытывал сильные антисемитские чувства к коллегам-проктологам и плевал на тщательно создаваемую « Советскую проктологическую школу Ройтмана».
Как ни стыдно, но сие исторический факт и его надо признать. Как и то, что из-за действия этого советская проктология понесла невосполнимую утрату, откатившись в разработках и открытиях на десятки лет от западных школ, которые в загнивающем капитализме смотрели не на графу «национальность» в паспорте, а на знания и талант.
Бланк ушел из института с гордо поднятой головой, унося с собой звание кандидата медицинских наук, которое получил за весьма серьезную научную работу по изучению механизма анального отверстия.
Для этого он истратил много километров специальной мелкозернистой высокочувствительной пленки. Еще он уносил особый унитаз со встроенной высокоскоростной кинокамерой и лампочками ярко освещавшими интимную зону. Уникальная камера имела широкоугольный цейсовский макрообъектив, способный запечатлевать крупным планом «процесс изгнания каловых масс», одновременно отмечая на пленке время для каждого этапа работы запирательного механизма. Любому, даже не медику ясно, насколько важно, чтобы этот механизм работал без сбоев и надежно запирал. Так что ни у кого не возникало сомнений в актуальности темы диссертации, кроме Сидорова.
Кроме звания к. м. н.-а и киноунитаза Бланк забрал еще и все пленки, включая не отснятые, а немного позже и портрет любимого учителя, который несколько лет пылился в подвале НИИ.
За унитаз совесть Антона Семеновича не грызла, ибо вся наука в СССР была общая, а значит, и приборы для нее тоже. Унитаз же никому в освобожденном от "сионистской банды" Ройтмана НИИ был не нужен, и его после списания завхоз отдал Бланку за пятьдесят рублей с легким сердцем.
Через год, после вынужденной беготни по участку в районной поликлинике, кандидату меднаук Антону Семеновичу предложили занять пост заведующего терапевтическим отделением с гастроэнтерологическим уклоном в одной из крупных московских клиник.
«Не имей сто рублей, а имей сто друзей», – гласит народная мудрость. Бланк ее оценил в полной мере.
Изгнанные за пятую графу друзья-коллеги-проктологи, кто не покинул СССР, устроившись сами после «исхода», как между собой называли они массовое увольнение из недостроенного НИИ, поддержали всех, кто незаслуженно пострадал от самодурного директора-антисемита.
Так к 1982 году Антон Семенович занял вполне достойное место руководителя отделением, давшее ему определенную свободу в выборе пациентов и непременный интерес к своей персоне у различных начальников средней руки, страдающих геморроем, но не доросших до обслуживания в Кремлевской больнице.
Портрет учителя Бланк повесил на стену в своем кабинете, рядом с портретами стремительно меняющегося руководства страны. Эти смены его не сильно беспокоили, ибо начальство меняется, а геморрой вечен. Причем не фигуральный геморрой, как синоним проблем на задницу, а вполне реальный, с багровыми кровоточащими узлами вокруг выхлопного отверстия прямой кишки.
Бланк всегда очень благожелательно встречал различных руководителей, которые не хотели пользоваться услугами кремлевской медицины.
Все-таки больное место такое пикантное, а Кремлёвка – известное гнездо дятлов: покажешь на осмотре свое «дупло», и пойдут эти "птицы" своими большими носами настукивать в разных совсем не медицинских инстанциях, обсуждая твою деликатную болезнь, а это может непременно отразиться на репутации и карьере. Могут и отказать в продвижении по карьерной лестнице: скажут, мол, куда это ты с такой ж…, да на высокую должность?! Не годишься! Ишь, как запустил свой организм… доверь такому народное хозяйство – тоже запустит!
А к Бланку ляжешь с гастритом, как в санаторий, но заодно, как бы незаметно, и от геморроя избавят. Тихо, деликатно, без лишнего шума. Справочку дадут, что в определенной части тела произведен «косметический ремонт». И никакого вреда для репутации. Выходит такой начальник с тюнингованным анусом и, ничего не опасаясь, ждет дальнейшего повышения по службе.
Бланк из большого уважения к важным пациентам всегда сам лично осматривал начальников, помня заповедь Ройтмана, выставлявшего свой указательный палец десницы: «Я как царь Мидас, одним этим пальцем институт построил!»
И это была чистая правда. Ройтман так умело вводил свой золотой палец в естественное отверстие большого начальства – видимо, зная, на какие кнопки там нажать, – что необходимые ему суммы выделялись без лишних уговоров и объяснений и все вопросы решались легко и без проволочек, характерных для советской бюрократии.
Бланк постиг эту науку в совершенстве и поступал точно так же, то есть кому попало свой палец не совал, а только в надежде выудить что-нибудь полезное .
Ройтман тет-а-тет объяснял своим избранным ученикам, что действие сие, ректальное исследование, имеет необычное свойство духовного сближения с пациентом, и как результат – максимальное доверие к лекарю и человеку сч. А это доверие уже открывает и двери в высокие кабинеты, и кошельки.
Так больше десяти лет Антон Семенович руководил отделением и копил в своей записной книжке телефоны друзей, от чиновников разного масштаба до артистов различной популярности, пока не грянула перестройка… Многие его друзья и коллеги, соратники начали частно практиковать, вставляя свои пальцы уже не бесплатно.
Задумался и Бланк: как бы тоже реализовать свои возможности и связи? Смазал палец вазелином и принялся листать записную книжку, размышляя, кто из этого списка и чем может быть ему теперь особенно полезен.
[19] Графа в советском паспорте, в которой указывалась национальность. После 1992 года отменена.
Глава 3. "КиЛ" и "ЭСХИЛЛ"
Антону Семеновичу посоветовали обратиться к грамотному юристу. Наиболее грамотным в поле зрения Бланка оказался Александр Гарин, которого ему порекомендовал кто-то из освобожденных от бремени геморроя пациентов.
Юрист обозначил гонорар за консультацию и довольно быстро набросал варианты коммерциализации деятельности Бланка в условиях нарождающегося капитала и «нового мы́шления», которое активно проповедовало руководство страны, при этом толком так и не объяснив, а в чем же новизна. В словоблудии публикаций терялся здравый смысл.
С развалом СССР всё стало предельно ясно, когда в массы бросили всем понятные лозунги «Обогащайтесь!» и «Бери от жизни всё!». Выяснилось, что те, кто мог и умел, давно это делали, не афишируя, а кто не мог, кому не позволяла совесть, тем никакие лозунги не помогли, они погружались в трясину долгов и делались из бедных в лучшем случае нищими, а в худшем – мертвыми.
Бланку оставалось свершить главное: собрать команду молодых, энергичных, голодных и потому особенно не отягощенных коммунистической моралью врачей, ну и еще найти стартовый капитал.
Остальные юридические и экономические вопросы решались без труда, Гарин-старший частью их брал на себя, экономическую и внешнеторговую проблемы он тоже подсказал, как решить. Помимо обычного гонорара, за каждую решенную задачу А. С. Бланк всё равно остался обязанным Гарину-старшему. То есть так обязанным, что никакими гонорарами покрыть невозможно.
Именно в это время Гарин-младший с дипломом выпускника Калининского мединститута и интернатурой по анестезиологии метался по клиникам Москвы в поисках вакансии кардиолога, о которой мечтал с пятого курса. Но всем хотелось получить в штат анестезиолога, и никому не был нужен недоученный кардиолог. Чтобы не терять врачебного стажа, Жора дежурил на скорой— но, как он любил цитировать принца Флоризеля, работал, «но совершенно без удовольствия».
Бланк по-прежнему вставлял свой палец в каждый анус большого начальства, имеющего доступ к государственным деньгам, в поисках необходимого стартового капитала, и однажды сделал это настолько удачно, что, фигурально выражаясь, «извлек» вместе с пальцем различного оборудования для хирургии, урологии и гинекологии на несколько десятков миллионов долларов.
Самый подходящий для хранения импортного медицинского оборудования зад оказался у министра ореховой промышленности Михаила Наумовича Рудыго, который министром стал только после развала СССР. До этого момента он руководил управлением ореходобывающей отрасли, которое входило в состав ГУЛАГа, и имел звание генерал-майора ВВ [20].
Новый министр, кроме огромного штата работников, миллионов гектаров кедровой тайги и приличной суммы оборотных денег, не имел ничего. Связан он был не с пищевой промышленностью, как могут подумать неискушенные читатели, а с оборонкой. Ведь мало кто знает, что масло кедровых орехов обладает уникальными свойствами и используется в ракетостроении, а из ореховой скорлупы делают какие-то особые звуко- и теплоизолирующие прокладки для боевых самолетов. Но это относится к государственной и военной тайне.
Чищенные кедровые орехи продавались за валюту, на которую закупались редкие – кешью и бразильские, без которых тоже, как оказалось, ракеты так, как надо, лететь не могут. Вообще они летят, конечно, но как-то не так, как хотелось бы конструкторам.
В общем, новоявленный министр получил министерство и сотни тысяч работников-ореходобытчиков, бывших зэков и вольнонаемных, которых понадобилось как-то лечить от хронических профессиональных болезней.
Бланк предложил для этого свою «клинику» – кооператив «КиЛ». Конечно, в обмен на оборудование.
Рудыго, после того как Бланк своим золотым пальцем «лишил его невинности», согласился на такой бартер, создав заодно и фонд социальной поддержки ореходобытчиков «Орешек», и «Орех-банк» с единственным представительством – на Новом Арбате. Новые финансовые корзины должны были от имени Минорехпрома заключить необходимые договоры с клиникой Бланка и контролировать как переданные деньги, так и списание их по актам выполненных работ, для чего в клинике постоянно работал бухгалтер-аудитор фонда «Орешек».
Министерство Рудыго ввиду того, что отменили монополию государства на внешнюю торговлю, вынуждено было создать массу коммерческих структур, вроде: «Орехи России», «Орехимпэкс», «К-К-К», «Эко-КГБ» (что означало: «Кедрач, Кокос, Кешью», «Эко-Кокос, Грецкий орех и Бразильский орех» и никак не относилось к расовой сегрегации, зато, благодаря созвучию, непременно привлекало внимание к ореховому бизнесу). Через них из страны беспошлинно вывозились наши орехи, но ввозились импортные. Мировой оборот орехов нарастал, при этом Россия заметно наклоняла его в свою сторону, пока не встревожилась корпорация De-NUTS, управляемая семьей Оффеншпиллеров из Африки и Бразилии.
Семья африкано-бразильских магнатов стала искать выходы на Рудыго, так, чтобы при этом не привлекать внимания финансовых и специальных служб.
В Крыму Рудыго купил участок южного берега Черного моря, на котором собирался высадить плантацию кокосовых пальм. С пальмами как-то не задалось, зато как-то незаметно выросла четырехэтажная дача Рудыго, по внешнему виду, интерьеру и площади не уступающая Ливадийскому дворцу и больше подходящая в качестве санатория.
Впрочем, Рудыго ее использовал в качестве дома приемов, приглашая туда важных людей для переговоров. Бывал там и Антон Семенович Бланк.
Надо ли говорить, что разное начальство, включая всяких министров и их замов, еще сильнее зауважало Бланка и регулярно навещало его отделение, а затем и медцентр, чтобы подставить ему соответствующую часть тела для проверки, всё ли там, в этой «темной пещере», в порядке?
«Конструктор для сборки» под названием «эндоскопический специалист и лазерный дробильщик», то есть медицинские приборы в ящиках от разных зарубежных фирм, прибыл в отделение Бланка в год окончательного развала СССР и стал основой для самой первой частной клиники в обновленной России.
Сперва эти приборы использовались на благо рядовых граждан – жителей и гостей столицы, однако, с развитием капиталистического движения, они стали работать исключительно для добывания денег. Малое предприятие «КиЛ», как и последующий «Медицинский центр ЭСХИЛЛ», уже через пару лет стали негласно называть «клиникой Бланка», а самого Антона Семеновича журналисты возвели в звание профессора. Бланк с этим спорить не стал.
Получивший новое здание центр уже действительно превратился в двухсот-, а затем и трехсоткоечную больницу, аббревиатура названия которой не имела отношения ни к Древней Греции, ни к поэзии [21], а расшифровывалась как «Эндоскопическая хирургия и лазерное лечение».
Антону Семеновичу Бланку удалось в очередной раз своим волшебным пальцем на этот раз извлечь из могучего ануса мэра столицы целый особняк бывшего НИИ «ненужной промышленности» с характерной архитектурой времен застоя, то есть семиэтажный параллелепипед из стекла и бетона, куда кооператив «КиЛ» и переехал под конец своего существования, а умирая, приказал долго жить новорожденному «МПЦ ЭСХИЛЛ».
Площадь новой добычи Бланка доводила его до головокружения: больше тридцати тысяч квадратных метров. И Антон Семенович уверовал в магическую силу своего указательного пальца окончательно. Дело оставалось только за обнаружением нужной задницы, но увы – все подходящие зады теперь предпочитали лечиться за границей.
[20] ВВ – внутренние войска.
[21] Эсхил – древнегреческий драматург, поэт.
