Kitabı oku: «Ева. Грани миров», sayfa 3
6.
– Ник, ты? Уже вернулся? Так быстро, – послышался женский голос из гостиной. Элис сидела в своем кресле. Рядом на низком деревянном столике среди разбросанных бумажных книг дымила чашка с горячим чаем, над которой висел большой, железный конус светильника. Неяркий, желтоватый свет падал в сторону, а по полу струились бледные тени догорающего камина.
– Быстро? Сколько меня не было?
– Минут пятнадцать, не больше. Я вот, всего-то прочитала, – Элис указала на книгу, – Несколько страниц. Холодно там?
– Да, холодно. То холодно, то тепло, то снова холодно, – пробурчал Ник себе под нос. Он подошел к окну и застыл.
На мгновение показалось, что по комнате пробежало тепло и запах лета, сочных зеленых деревьев и цветов, но то, что видели глаза, заставило сомневаться. Внутри, в районе солнечного сплетения родилось и наполнялось силой сомнение. Оно учащало пульс, напрягало органы чувств, извлекая из памяти картинки прошлого. На одной из них мальчик, лет шести. Он сидит в песочнице и строит причудливые строения, а шумные дети носятся вокруг и все время кричат. Рядом кривое дерево, распустившее белые цветки, и красный мяч на зеленой траве. Картинка не постоянная, она то всплывает, то прячется в глубине памяти, отчего формы и предметы не четкие, словно в пелене тумана. Ребенок спокоен, ибо предметы и веселые детские крики обычны. Обычно все, кроме ряби, ползущей вдоль невысокой деревянной ограды. Внезапно белоснежная, опоясывающая площадку ограда, начинает мерцать, и слой за слоем менять структуру, и цвет. Каждое следующее движение смывает очередной слой и очень скоро от белого цвета не остается и следа. Удивленный ребенок подходит ближе и видит серые, подгнившие, потрепанные временем доски, он протягивает руку и касается изогнутого гвоздя, который издает неприятный звук и оставляет на пальцах ржавчину. От испуга ребенок бежит к родителям в поисках защиты, но мгновение спустя происходит новое мерцание и все возвращается. Дерево, дети и белоснежная оградка.
Странности прошлого, точнее воспоминаний, казались игрой воспаленной фантазии, мозг придумывал несоответствия, внушая хозяину исключительность, но тут же упирался в стену критики. «Подумай об этом, подумай об этом», – звучали слова Анта. Сложно даже представить, что мир, каким его видят и слышат, другой, а допустить наличие искусственно внедренного творца и вовсе невозможно. Ник прикоснулся кончиками пальцев к стеклу и почувствовал его гладкость, и прохладу. На стекле остался след, который медленно растворялся. Прикасаясь к предметам, Ник прошел по комнате. Он еще не понимал, что именно ищет, но уже понимал почему. Фактура дерева, обрамлявшего картины; тепло камня, из которого сложен камин; скрип деревянного пола; хруст красной кожи, обтягивавшей кресло, – выглядели, звучали и пахли узнаваемо, и казались максимально натуральными. Но какие они на самом деле?
«Подумай об этом. Ева анализирует тебя, выстраивая вокруг неповторимый индивидуальный мир». Зрачки Ника расширились, мотор в груди ускорил обороты, он посмотрел на Элис. Он не мог даже допустить, что Элис, милая Элис не такая, какой он ее видит. Стало по- настоящему страшно и больно. Ник закрыл глаза. В комнате повисла тишина, наполненная треском догорающего дерева и шелестом переворачиваемых страниц.
– Элис, ты помнишь свое детство?
– Да, у меня было прекрасное детство. Помню не все и не четко, но яркие страницы, да.
– А не яркие?
– Не яркие тоже были, но к чему они мне?
– Они часть тебя, как мое прошлое – часть меня. Я говорю о том прошлом, которое сформировало нас, которое должно быть у каждого свое. В детстве мы часто ходили в пустошь, далеко за Нейм, в красную зону, и там …
– Там радиация, и чем дальше от Нейма, тем больше. Мы тоже ходили в пустошь …
– Все ходили в пустошь. Потом мы возвращались и в ночи у костра слушали рассказы о времени, когда это произошло. Война, заражение, и новое время в Неймах. Мы все знаем одну историю, слово в слово. В моем прошлом нет меня, а в твоем нет тебя. Наше прошлое – не конкретные люди, а образы, не конкретные события, а мутные слайды. Да, набор воспоминаний у каждого свой, но они сглажены и лишены шума. Зато есть настоящее. Нам явили эту реальность, а мы поколение за поколением ее принимаем и оберегаем.
– О чем ты говоришь? Новое время лучше прошлого, в котором правили Одни, – удивленно возразила Элис.
– И их оружие! – дополнил заученную фразу Ник, – В отличие от других воспоминаний, эти сохранились прекрасно. Я помню пустыню в мельчайших деталях, людей, их лица, одежду и прически. И все мы, все без исключения знаем, что новое время лучше того прошлого. Походы в пустошь – обязательный и достаточный элемент, но чего?
– Милый, что-то не так?
– Элис, эти воспоминания у всех одинаковые, как и воспоминания прекрасного детства и полной красок юности. В них нет разбитых коленок, и носов, нет драк, и нет болезней. Где все это? Ты скажешь, не было ни первого, ни второго, ни третьего, ведь мы живем в новое время. Тогда откуда у тебя это? – Ник взял Элис за руку. На запястье красовался шрам в виде латинской буквы «В».
– У Мари тоже есть шрам и она тоже не помнит, откуда он. Видимо, не все воспоминания обязательны, оттого просто забываются, – Элис подошла к Нику и обняла.
– В том и дело, что не обязательны, – пробурчал Ник и улыбнулся, – Для того, кто нас формирует.
Глава 2
Тени
Он пришел тихо, пробравшись утренним свежим ветром,
Дрожью по телу, сквозь толщи одежды,
В самое тонкое, самое слабое место,
Не оставив даже надежды.
Mysky «Они знают»
7.
Шесть месяцев пролетели, как один миг. Суровая зима сменилась сырой весной, а та уступила место яркому и зеленому лету. Ученые прошлого ошибались, предполагая, что планету ждало глобальное потепление. В ответ на причиненную боль, планета повела себя максимально разумно, наказывая нерасторопных жителей холодными и продолжительными зимами, удивляя ливневыми и ветряными вёснами, и радуя коротким, но теплым летом.
Жители Нейма научились справляться с капризами природы и приспособились к стачкам ее настроений. Зимой приходилось прятаться от ледяного дождя, который опадал с неба огромными, твердыми каплями. Набрав скорость, они ударялись о землю, и со стеклянным звоном разлетались на мелкие осколки. Наблюдать за явлением было одно удовольствие, ведь стеклянная дробь сопровождалась волшебной игрой света. Подобно триллионам маленьких бриллиантов, летящие во все стороны ледяные осколки распускали скучный, серый свет на сотни разных оттенков, которые, сливаясь друг с другом, образовывали причудливые узоры. Только вместе с красотой, природное явление несло и опасность. Твердые ледяные частицы больно ранили прохожих, которые теряли желание любоваться, и поскорее ретировались в безопасные места.
Ранней весной природа отмывала Нейм, густыми дождями, приправляя картину активными, шквальными ветрами. Царствующий ветер прогуливался по паркам и улицам, а податливые деревья покорно склоняли макушки. Но тирания длилась не долго, ее место занимала мягкая, вкусно пахнущая весна. Это было, пожалуй, самое приятное и восхитительное время года. Картина вокруг приобретала плотность, наполнялась жизнью и просто радовала глаз. При этом жителям, наконец, ничего не угрожало. Они могли часами прогуливаться по паркам, не опасаясь за здоровье.
Теплое время года длилось не долго, три-четыре месяца. В такие периоды стрелка термометра подрастала и часто поднималась выше сорока градусов, а пустыня, опоясавшая Нейм, напоминала о себе мелким и едки песком. Даже самый незначительный, нежный и ласковый ветерок приносил пылевые облака, которые подобно горячим танцорам, бодро кружили вдоль улиц и проспектов.
Громкий монотонный, скрипящий звук пробежал по пустынной улице и, отражаясь от редких строений, медленно затих. Сигнал раздавался ежедневно в семнадцать часов, свидетельствуя, а в определенные периоды настойчиво призывая, к окончанию работы. В первую очередь это касалось корпораций, всосавших в себя добрую половину жителей Нейма. Джениос – старейшая и одна из самых могущественных корпораций, чей потенциал не знал равных – три производственные площадки и несколько зон управления удовлетворяли более десяти процентов потребностей Нейма в еде, сопутствующих товарах, приборах и технике.
Работа в Джениос, как и в других корпорациях, строилась по строгим принципам, основанным на дисциплине, преемственности и квалификации. Правила Нейма запрещали возвышать одних людей над другими. Это прежнее время городило бесконечных директоров и управленцев, их заместителей, заместителей заместилелей и так до бесконечности. Став Одним, человек прошлого обретал черты, свойственные статусу, а высшей степенью мутации являлось превращение среднестатистического представителя вида в философа-мыслителя. Вот только мнение одного, даже самого опытного человека часто являлось ошибочным. Преемственность нового времени заключалась в равном доступе к желаемой позиции, а критериями служили опыт и знания.
Джениос активно взаимодействовала с другими корпорациями. Сейвас и Оптикум располагались южнее и юго-западнее, и специализировались на выпуске бытовых приборов. Там же, на востоке находилась новая площадка, которую назвали Неррис. Своим появлением она обязана росту численности жителей Нейма. Корпорации- близнецы Йенни и Лоррел занимали огромную площадь на севере, а Марджив гордо занимала восточную часть. Стоит отметить, что на корпорации распространялись те же правила, что и на всех остальных. Правило номер пять «Запрет сговоров», поощряло конкуренцию в производстве схожих категорий продуктов и товаров, но запрещало тайные соглашения, либо сотрудничество которые вели к нарушению интересов общества.
В считанные минуты площадь перед Джениос заполнилась людьми, ожила и загудела. Из узкого, темного коридора, рассеченного турникетами, повалили люди в серой форменной одежде с нашивками «Джениос». Лето выдалось сухим и жарким. Системы охлаждения кряхтя пыхтели, пытаясь доказать пригодность, но справлялись с трудом. Деревья, моля о пощаде, растопырили ветки, и клонились к земле.
– Как же много здесь работает людей! – Алекс прищурился от внезапного яркого света, осматривая площадь перед Джениос.
– Весь наш Нейм – это одна большая корпорация, – День повернулся в пол-оборота, взмахнув пухлой рукой. Невысокого роста с добрыми глазами парень с трудом поспевал за друзьями.
– И ведь в каждой производственной площадке столько людей, – согласился Ник.
– Сколько людей, столько идей, – улыбнулся День, – Хотя, какие идеи, надел на голову шлем и вперед к светлому производственному будущему.
Алекс, Ник и День дружили с детства. Школа-пансионат, куда родители отправили отпрысков на обучение, состояла из нескольких связанных корпусов. Вокруг учебного блока располагались жилые отсеки, где ребята и познакомились. Семилетних пацанов поселили в одной комнате, в крайнем блоке, на самом верхнем этаже. Тесная комната состояла из спальных мест и пары столов, но за долгое время стала родной, ведь детей часто оставляли в пансионате на несколько дней. Только если Алекса и Ника родители забирали часто, то вот День проводил в кампусе много времени. Полный ребенок с круглым лицом и красными щеками умел найти приключения на пятую точку, он рос активным, быстро соображал, остроумно шутил и, не смотря на тучность, умел постоять за себя и за друзей горой.
– Ник, братишка, ты сегодня с нами в Арго или снова в царство мертвых книг? – День улыбнулся, не ожидая ответа.
– В архив, – грустно протянул Ник.
– Маньяк. Как можно столько времени проводить в этом хмуром, плохо пахнущем месте, – парировал Алекс, – Пойдем, День, а то еще подхватим он него любовь к книгам.
Последние слова Алекс произносил уже в спину другу. Ник даже не обернулся. Детское увлечение историей переросло во что-то иное. День за днем, неделю за неделей он проводил в плохо освещенных и по-особому пахнущих помещениях среди высоких деревянных стеллажей, наполненных бумажными документами и книгами. Несмотря на то, что книги и документы были переведены в цифровой вид, и являлись доступными, Ника манили царапины и потертости обложек, цвет и запах листов, их складки, обрывы и заметки, написанные рукой человека, жившего много лет назад. Бумажная книга была живой, и обладала особой неповторимой энергией.
Обложившись книгами и альбомами, и забыв о времени, Ник с головой погружался в чтение. Он прятался в дальнем углу большого зала, там, где царили тишина и уединение. На самом деле выбор места не имел особого значения, архив популярностью не пользовался, отчего пыльный зал большинство времени пустовал. Увлекаясь процессом, Ник не замечал проходивших мимо людей, или, что еще интереснее, как начинал размышлять вслух. Услышав пространные размышления, доносившиеся из-за груды книг, случайные наблюдатели поворачивали головы и мило улыбались.
С момента знакомства и Антом прошло более полугода, а Ник ни на шаг не приблизился к пониманию загадочного человека и его мира. Короткое, словно вспышка, знакомство оставило море вопросов, которые впадали в бездну непонимания. «Ничего не было, тебе все привиделось» – убеждал себя Ник, а после прыгал в аэро, и летел на место взрыва. Капсула зависала над развалинами, а Ник внимательно рассматривал искореженный металл и обгоревшую растительность. Не найдя ответов, молодой человек возвращался в архив, и принимался за изучение мрачного и неоднозначного прошлого.
Добравшись до войн двадцатого века, Ник воскликнул, – Они всегда искали поводы. Причины копились годами, а вот поводы для начала самых кровопролитных войн придумывались в закрытых клубах за бокалом виски.
– Вы что-то сказали? – раздался мужской голос. Акустика помещения, наполненного большим количеством предметов, обманчива. Нику показалось, что голос исходил издалека, но каково было его удивление, когда, подняв голову над стопками книг, он увидел стоящего совсем рядом пожилого человека.
– Вы мне? – отрешенно спросил Ник.
– Извините. Вы размышляли вслух, мне понравились ваши слова.
– О, нет. Я задумался и …
Ник попытался отмахнуться, но незнакомец покачал головой, – Все в порядке. Разрешите, спрошу? А ваше мнение, для начала войны нужен повод?
Ник внимательнее посмотрел на собеседника и прищурился. Незнакомец был не высок, его голова светилась серебристыми волосами, а, наполненный неведомым огнем, взгляд проникал глубоко и гипнотизировал. Не по возрасту стройную фигуру украшал, застегнутый на все пуговицы, бежевый плащ, из-под которого выглядывал дерзкий черный воротник с разноцветной вышивкой. Нос незнакомца был манерно вздернут, и когда он говорил, то смотрел сверху-вниз.
Ник оперся подбородком на кисти рук, и задумался, а после тихо произнес, – Повод служил обоснованием того, почему люди должны были взять в руки оружие, пойти в чужую землю и там погибнуть. Истинные намерения подразумевались и, кажется, были понятны, но уже не имели значения. Когда над головами свистят пули, а рядом взрываются снаряды, ничто не имеет значения.
– Отчасти вы правы. Слова нужны тогда, когда есть слушатель. В последний раз они все сделали быстро, никого никуда отправлять не пришлось. Б-у-у-у-м! – незнакомец изобразил руками в воздухе шар и улыбнулся. В последнем слове низкий голос стал еще ниже и зазвучал угрожающе. Его речь не состояла из отдельных слов, подобно ручью она лилась и поглощала собеседника. Очарованный Ник отпрянул, понимая, что попадает в сети опытного оратора.
– Страшно и глупо.
– Почему же? Все зависит от цели. Если цель – уничтожение всего живого, то не нужны ни причины, ни поводы. Первый эксперимент боевого применения атомного оружия был признан успешным. Невероятная энергия, способная вмиг стирать с лица земли все то, что строили на протяжении сотен лет, бодрила похлеще любого наркотика. Время шло, килотонны сменились мегатоннами, а количество бомб исчислялось сотнями тысяч. Был ли у них шанс избежать большой беды? Нет, – он протянул последнее слово, – Там, где сошлись две самые мощные зависимости – сила и власть, правит не разум, – незнакомец слегка наклонился, – Я тоже люблю сюда приходить. Меня манят тишина и антураж, здесь удобно думать.
Незнакомец не спешил, при этом он не подбирал слова, подобная манера казалась естественной. В способе подачи было что-то несовременное и высокомерное, при этом его глаза светились великим знанием. Внутри старого, осунувшегося, покрытого морщинами и возрастными пятнами лица, жили два молодых, ярких, наполненных интеллектом, голубых зрачка.
– Что вы читаете? – поинтересовался незнакомец.
Ник обрадовался смене темы, потянулся к карте и приготовился ответить, как боковым зрением заметил в руке незнакомца небольшую книгу. Встретить человека с книгой в библиотеке не такая уж и редкость, но внимание привлек ее внешний вид. Серые страницы были сложены не так аккуратно, как это делали специальные станки и подсказывали, что книгу собирали вручную. Можно было предположить, что незнакомец держал блокнот для записей, но твердая, значительно выступавшая над листами, бежевая обложка говорила об обратном. Увидев любопытный взгляд Ника, мужчина провел большим пальцем по обложке, и убрал руки за спину.
– История, меня увлекает история, события и люди прошлого, – ответил Ник и кивнул на стопку из десятка сложенных друг на друга книг, – Вот тут время прошлое, а вот тут, – соседняя стопка была куда выше и массивнее, – Настоящее. Я пытаюсь понять и сложить события в линию.
– И как, получается?
– Нет, пока нет. Слишком много пробелов, пустых мест.
– Вы уверены, что двигаетесь в правильном направлении?
– Правильном направлении? – опешил Ник.
– Что события происходят одно за другим и именно так, как хранятся в памяти поколений? Память человека, далее малой группы людей, потом все шире и шире, и вот перед тобой история мира, написанная коллективным, многократно интерпретированным разумом. Мне кажется, в этих книгах истины ровно столько, сколько в ваших собственных воспоминаниях о вчерашнем дне.
– Ну как же, вот посмотрите, – Ник выдернул толстую, потрепанную книгу, – Вот здесь. История закономерная и последовательная смена, – но подняв голову, увидел, что разговаривает уже сам с собой. Ник приподнялся, посмотрел по сторонам, выглянул в длинный, пыльный коридор и, не обнаружив незнакомца, вернулся на место. Внезапно, в глаза бросилось что-то, чего на столе Ника быть не должно. Предмет лежал на самом краю, отдельно от остальных книг. Подойдя ближе, Ник свел брови и еще раз осмотрелся. На краю стола, отдельно от остальных, лежала та самая книга, которую еще минуту назад так трепетно держал в руках незнакомец.
Бежевая с подтеками времени обложка была пуста, на ней не было ни букв, ни символов, ничего. К основному телу книги она крепилась темно-коричневой тканью, похожей на бинт. Внимательно присмотревшись, обнаруживались подтеки клея и краски, которые заметно выступали и были нанесены уже поверх собранной книги. Первые страницы, как и обложка, оказались пустыми. Быстрыми движениями Ник пролистал несколько страниц печатного текста, пока взгляд не останавливается на двух маленьких буквах. Словно написанные детской неуверенной ручкой, буквы «МБ» сорвали Ника с места.
– Макс Брант? Не может быть!
Он бросился вдоль коридора, пересек длинный зал, спустился по лестнице два пролета, добежал до стойки сутулого архивариуса с пустыми глазами и поинтересовался, куда делся пожилой мужчина. Не дослушав вопрос, архивариус фыркнул и, удаляясь в свою коморку, прохрипел, что в библиотеке только один посетитель и это нервный юноша, стоящий напротив, а, предъявленная в качестве доказательства, книга вообще не из его архива.
8.
– Элис, Элис, ты дома? – прогремел Ник, врываясь в дом. Его встретили запахи готовящейся еды и знакомые звуки, которые доносились из гостиной. Помешивая шкварчащие и булькающие блюда, Элис порхала в ароматном дыму и пела: «On and on the rain will fall, like tears from a star, like tears from a star». Трехмерная проекция Стинга расположилась в центре комнаты и подпевала Элис. Закрывая от удовольствия глаза, она вытягивалась во весь рост, вставала на носочки и широко открывала рот. Наблюдая за Элис, Ник позабыл чем, еще секунду назад хотел поделиться. Он стоял в дверном проеме, в верхней одежде и наблюдал единение человека и музыки. Подпевая человеку из далекого, далекого прошлого, прекрасная Элис не заметила постороннего присутствия. Повторив несколько раз какие мы хрупкие, какие мы хрупкие, какие мы хрупкие, Элис грустно улыбнулась и замолчала.
– Элис! – прошептал Ник.
– Ник, я тебя не заметила, – обернулась блондинка, в ее глазах пробежало смущение, – Что? У тебя такой загадочный взгляд.
– Какая же ты такая красивая, Элис.
Спустя час молодые люди и их гости сидели за большим столом, уставленным блестящими приборами и свечами. Зажжённые свечи добавляли уют и уравновешивали разность характеров. Напротив спокойной хозяйки дома сидела бурная Мари. Невысокого роста, с длинными темными волосами и голубыми глазами девушка являлась воплощением неиссякаемей энергии. На худощавом, овальном лице выделялись острые скулы, а на щеках были рассыпаны еле заметные веснушки. Тело девушки украшало множество мелких рисунков-тату, а выглядели они так, словно их оставила неопытная детская ручка. Уж слишком мило соседствовали герои сказок и рунические символы.
Мари выросла без родителей. Они пропали, когда девушка была совсем маленькой. Отца Мари не помнила совсем, а вот мама сохранилась в памяти. Оказавшись в тишине, наедине с собой Мари закрывала глаза и представляла, как красивая женщина с волнистыми волосами и добрыми глазами качает детскую коляску и поет одну, и ту же песню. Уверенности в реальности воспоминаний добавляло и то, что Мари хорошо помнила последние слова песни:
Спи моя детка, спи,
Добрые сны в пути,
В обнимку с юной луной,
В сказочный мир лети.
Спи моя детка, моя Мари,
Добрые сны в пути,
Когда станешь взрослой, помни меня,
И просто меня прости …
Мама просила не забыть, Мари не забыла. Память сохранила не конкретного человека, а скрытый пеленой тумана, женский образ. В моменты отчаяния и грусти он приходил, обнимал теплом и шептал, что все в порядке. Мари не знала, куда пропали ее папа и мама, но прислушивалась к ветру и верила. «Все в порядке, все в порядке …»
Улица воспитала в девушке характер и феноменальную память к деталям. Сидя напротив, Элис видела глаза Мари и нежность, с которой она смотрела на Алекса. В них разгоралось пламя огня, кончик носа игриво приподнимался, а следом за ним поднимались уголки губ.
Алекс возник в ее жизни случайно, и как повторяла сама Мари, он ее спас. От чего именно Алекс спас Мари так и осталось загадкой, но вот что известно точно, так это спасение самого Алекса. От природы крепкий Алекс частенько попадал в неприятности, и знакомство молодых людей состоялось как раз в тот момент, когда Алекс нуждался в помощи. Дерзкий характер и острый язык молодого человека, заставляли держать ответ, а безопасное общество на то и безопасное, чтобы не допускать банальных уличных разборок. Не успели спорящие стороны сцепиться в кулачном бою, как пустой и темный переулок осветил яркий луч света, следом раздался громкий голос хранителя, приказавший всем оставаться на местах. Все и остались, кроме Алекса, который рванул что было сил, и, снося все на своем пути, врезался во что-то мягкое. Миниатюрное женское тело взвизгнуло и, словно в рапиде, отправилось в свободный полет. Тем вечером Мари спрятала беглеца у себя. Некоторое время внимательный прожектор рыскал по переулкам в поисках нарушителя, только нарушитель уже спокойно попивал чай у новой знакомой.
Элис перевела любопытствующий взгляд на Ника, который весь вечер светился недосказанностью. Он сидел молча, но по жестам и скорости движений становилось понятно, он переживал внутренний всплеск эмоций.
– Все очень вкусно, – Ник оторвался от тарелки и поднял бокал, наполненный вином. Гости присоединились к комплементу и хотели что-то добавить, как из коридора донесся гулкий грохот. Система контроля отреагировала мгновенно, изобразив видео проекцию источника шума. Это был День, который не стал дожидаться ответа, и в свойственной себе манере ввалился в гостиную.
– Уже и не ждали! – громко прокричал с порога гость. Зачесанные назад русые волосы придавали детскому лицу интеллигентный вид, а образ завершали солнцезащитные очки.
– Как обычно громко, – улыбнулся Ник, – Проходи, присаживайся.
День манерно сдвинул очки на край носа и провел зрачками вдоль гостиной, – То есть опять все парами, а бедняга День один! – широко улыбнулся и, подойдя к столу, добавил, – Значит, буду есть за двоих!
– И снова ничего нового, – Ник подвинул столовые приборы, – Ест за двоих, а вытворяет за четверых. Помнишь, в пансионате тех, кто жили по соседству? Доставучие жуть. Как же они нас называли? – Ник обратился взглядом к Алексу и Деню.
– Как-то обидно, – воскликнул Алекс.
– Так вот этот красавчик, – Ник подмигнул Деню, – Придумал дерзкий план, и нет, чтобы поделиться им с нами, все исполнил сам. Комнаты, в которых мы жили, отпирались с помощью специальных ключей-карт. Даже выход из комнаты подтверждался картой.
– Нет карты, нет выхода, – улыбнулся День и манерно поднял вверх брови.
– Точно. Эти трое никак не унимались: «Длинный, тихий, попрыгун, длинный, тихий, попрыгун». Однажды ночью День забрался в операторскую комнату и заблокировал соседям карты.
– И не просто забрался, еще днем спрятался в уборной, и там просидел до самой ночи. А уже ночью провернул коварный план, – перебил Алекс.
– Так вот. Ночь, все спят, заходит День, будит меня и Алекса, и говорит: «Пойдемте прогуляемся». Мы такие: «Куда, чего», – и вот мы нехотя, уныло плетемся на улицу, обходим жилой корпус, поднимаем глаза вверх и видим такую картину. Те трое, выглянув в окно, визжат, что есть мочи и просят о помощи. Оказывается, День добыл дымовую шашку и подкинул им под дверь, а потом, как ни в чем не бывало, постучал. Проснувшись в дыму, обидчики бросились к выходу, только карты-ключи никак не хотели открывать дверь. Нужно было видеть их лица. С одной стороны жуткий дым, а в двадцати метрах внизу три довольных лица. Нарушителей, точнее нарушителя так и не нашли.
– Ведь кто-то отключил и видео наблюдение во всем кампусе! –снова перебил Алекс.
– Ох, они вам потом …, – Мари посмотрела на друзей.
– Потом они выбрались из своей комнаты и больше ни слова в наш адрес не произнесли. Длинный, тихий и попрыгун навсегда исчезли, а вместо них появились Алекс, Ник и День. За тебя, друг, – Алекс поднял вверх бокал.
Сделав глоток, Ник погас и задумался, – Вкус. Как вы думаете, какой он на самом деле? То, что мы сейчас чувствуем – всего лишь сложный механизм взаимодействия рецепторов и клеток.
– Этот напиток, – Алекс сделал большой глоток, – Прекрасен, чтобы не говорили о нем мои рецепторы.
– Каждый из нас воспринимает мир по-своему, видит по-своему, чувствует, – Элис провела указательным пальцем вдоль стола, – Каждый из нас индивидуально тонко настроен, словно внутри струны, чье звучание то слабеет, то усиливается.
– При этом никто не знает истиной сути, – перебил Элис Ник, – Рецепторы способны нас обманывать, точнее не они сами, а механизмы, стоящие над ними. Может оказаться, что блюдо, – Ник указал на тарелку, в которой лежали обжаренные овощи, – Не такое аппетитное, а весь эффект, не более чем манипуляция.
– Ладно тебе, дружище, не важно, что творят эти механизмы, важен итог. Так, внимание, обращаюсь к своим рецепторам. Сейчас я сделаю невероятный глоток шикарного красного напитка и жду от вас восхищения, – манерно прокричал Алекс. Друзья заулыбались.
– Ник, дорогой, а что за книгу ты мне показывал?
Ник одернулся, и нехотя выдавил, – Нет, не важно. В другой раз.
– Давай, расскажи. Не зря же ты столько времени проводишь в этих архивах, – хором подхватили Алекс и Мари.
– Вы посчитаете меня сумасшедшим, но мне попалась очень странная книга. Я думаю ее автор Макс Брант. Тот самый, которого считают создателем нового мира.
Ник заметил, как яркая Мари вдруг потухла, опустила глаза и о чем-то задумалась. Плечи повисли на тонкой шее, а спина округлилась. Ник попытался сменить тему, но Алекса было не остановить.
– И что пишет мудрейший из людей?
– Алекс, это не интересно, давай в другой раз.
– Нет, так не пойдет. Теперь мне страшно любопытно.
– Брант говорит о настоящем. Точнее о том, что мир может стать супернастоящим, но для этого, – Ник сделал паузу, – Время нужно погрузить во тьму. Он много рассуждает о времени, его сути и наполнении. Ценность человеческого вида в моменте, а такие понятия как «вчера» и «завтра» вообще не имеют значения. Прошлое не линейно, а будущего вообще не существует. Вот почему нарушителей закона лишают не свободы, как в прежние времена, а именно времени, – украдкой Ник посмотрел на Мари, которая даже не шелохнулась, – Хранители погружают нарушителя в состояние, при котором все биологические процессы продолжаются, но человек свое время не живет.
– Проспать много лет. Страшно, – прошептала Элис, – Не удивлюсь, если Брант все еще жив и следит за нами.
– Или вообще никогда не существовал. Системе не нужен ни автор, ни надзиратель, она самодостаточна.
– Ты прав Ник, но при одном условии – если система одинакова для всех, всех без исключения, – прошептала Мари. Зрачки Ника расширились, лицо вытянулось в удивлении. Мари цитировала строки из книги Бранта, – Как бы восприятие, или что-то еще, не старались, их настройки поверхностны. В глубине каждого из нас живет суть, наше я. Внутренний я строг, амбициозен и очень противоречив.
Остаток вечера Ник провел в раздумьях. Он сидел в своем кресле и, не моргая, смотрел в одну точку. Тишина, как сказал незнакомец из архива, помогала думать, но мысли никак не собирались в стройный ряд. Они оторвались от поверхности и медленно кружили. Буквы, числа и картинки, среди которых появилась Мари, выстроились в ровное плотное кольцо и кружили вокруг своей задумчивой планеты. Ник выхватывал картинку, страницу или фразу, рассматривал и возвращал обратно в круговорот. Мозг отторгал Анта и его разрушенный мир, Бранта с его странными представлениями о жизни, и даже Мари только по тому, что они находились за гранью рационального объяснения. Вместе с тем, Ник все больше превращался в странного и закрытого Анта, и все больше утопал в буквах, символах и знаках.
Перед Ником лежала старая книга, которая, окажись среди десятка других, останется не тронутой. Плотная, рельефная обложка, потертые края, замятые углы и еле заметный, идущий сверху вниз, след, который говорил о хранении книги в чехле или бандероли. Темный тканевый корешок, с торчащими нитками и страницы, местами серые, с подтеками истории. Книга имела печатное исполнение, но многие страницы содержали дополнения, выполненные от руки синими и черными чернилами. От страницы к страницу менялись шрифт и почерк. В одних местах записи были выполнены аккуратным, каллиграфическим почерком, в других беглым, и не таким понятным. Как бы там ни было, книгу писал один человек, но в разное время и при разных обстоятельствах.
