Kitabı oku: «Ева. Грани миров», sayfa 4
«Время является бесконечной чередой коротких, сменяющих друг друга, слайдов-мгновений. Подобно картотеке, состоящей из огромного количества карточек, время упорядочивает и создает последовательности. Гарантии того, что картотека хранит все слайды, и в надлежащем качестве, не существует. Это связано внутренними и внешними факторами. Внутренние обусловлены свойствами человеческой памяти и ее способностями к сбору, анализу и хранению информации. Сбор и анализ даются мозгу легко и поддаются тренировке. В процессе социализации, на ранних стадиях возможно изменение параметров работы инструмента – формирование новых связей, а также ускорение существующих. Куда хуже обстоят дела с постоянной памятью. Мозг человека не пригоден для долгосрочного хранения информации, которое усугубляется рисками болезней или неминуемой смерти. Последняя обнуляет опыт, а значит и картотеку. Память человека существует по принципу «здесь и сейчас», ей не нужны вчера или завтра, они для нее энергозатратны, а значит необязательны.
При этом с указанные механизмы имеют мало общего с другими механизмами, например, инстинктами. Инстинкт потребления пищи напомнит владельцу, когда и какой объем еды необходимо принять. Однако, удовлетворение потребности в еде не станет карточкой в нашей картотеке. Бывают исключения: ужин со свечами, музыкант со скрипкой, мужчина становится на колено и протягивает даме кольцо. Неординарность ситуации, и как следствие всплеск эмоций, возбудят химические процессы, которые и сформируют устойчивое воспоминание-карточку. Стоит отметить, что и она довольно скоро утратит черты и потускнеет.
Особенностью формирования воспоминаний является механизм «от большого к малому», при котором мозг использует фильтры «важности» и «необходимости». Карточки, удовлетворяющие двум критериям, хранятся долго. Если воспоминание не важное, или не самое необходимое, оно, как правило, удаляется. Особыми, требующими внимания, являются воспоминания о стыдных, порочащих достоинство, и трагических событиях. Мозг и хотел бы их забыть, но неординарность ситуации, особые эмоции, и, как следствие, химические процессы уже сделали свое дело.
На помощь передаваемой из поколения в поколение вербальной информации (как следствие подверженной максимальной критике) пришло документирование. С изобретением письменности достоверность, если такой термин вообще приемлем, значительно возросла. Тогда и возникла интерпретация. Картотека человеческой памяти, называемая историей, пополнилась карточками, которые многократно исправлялись рассказчиками, летописцами и всем, кому не лень. При этом, каждый следующий вносил свои оригинальные правки. Не остановил процесс искривления памяти и дальнейший прогресс. Общая грамотность росла, знания обретали массовый характер, но непременно находились те, кто забирался в нашу виртуальную картотеку и правил карточки.
«Где же время?» – спросите вы. В масштабах, больших, чем одна человеческая единица, время ничтожно, а в массе и больших расстояниях и вовсе сведено на нет. Оно существует только по тому, что в нем нуждается маленький хрупкий человеческий организм, желающий познать себя. Наша жизнь – конечная, не имеющая смысла, смена слайдов. Наслаждение, чувства и мысли существуют исключительно в том слайде, который мы проживаем сейчас. Память – всего лишь послевкусие. Яркость и точность карточки зависит от ситуации и химии внутри. Но не стоит обольщаться, времени до нас нет никакого дела. Парадигма жить воспоминаниями порочна, как порочны обещания прекрасного будущего. В обоих случаях мы опираемся на эмоции. Эмоции – роскошь современного мира».
Ник закрыл книгу, погасил свет и долго сидел, наблюдая темноту. Темные текстуры давались Еве легко. Она не тратила ресурсы на прорисовку деталей, работу с глубиной, тенями, не пыталась соотнестись с законами физики. В темноте мир становился монохромным и плоским, он наполнялся визуальным шумом и акустической тишиной. Внезапно Ник понял, что искал Ант – грань, то место, где соприкасаются реальность и иллюзия. Суть Евы не в ее возможностях, а в целях и средствах. Словно ребенок, добравшийся до заветной шкатулки, Ник улыбнулся: «На этих страницах ты ничего не найдешь ни о Еве, ни о ее устройстве. Брант издевается, и поясняет почему. Эту книгу написал человек для людей. Каждый следующий актор с удовольствием внесет правки, лишив текст уникальности. Ант раздражал систему, собирая свой личный опыт, свои карточки. Вот почему он так удивился, когда понял, что я не забыл об их нападении на серый дом. Личный опыт внутри собственной карточки важнее букв на бумаге. Ант создавал дыры и наблюдал, как старательно Ева их штопает».
9.
Спустя сорок один год после Великой войны родился ребенок, чье имя вошло в историю и плотно связалось с созданием Нового мира. Мальчика назвали Макс. Небольшого роста, хилый, часто болеющий ребенок заставлял родителей переживать и не спать ночами. Подобная напасть сопровождала многих. Война напоминала о себе страшными болезнями, которым не было числа. Маленькое, плохо развитое тело снаружи, внутри наполнялось не по годам. В раннем детстве у Макса открылся талант к рисованию. Сверстники только учились держать в руке карандаш, как Брант, точнее его воображение, уже представило образ, а маленькая, пухлая детская ручка старательно вывела первые линии. Реалистичность и объем, коими была наполнена картина, ошеломили. Это был портрет молодой девушки. Овал лица, платок, накинутый на плечи, живые глаза с маленькими блестящими точками зрачков и загадочная улыбка. Глядя на картину, зрители невольно улыбались. Реакция пугала, а по телу пробегала дрожь, ведь эмоцию вызывал рисунок человека, которому не было и пяти лет.
Макс был единственным ребенком в семье, его воспитанием занималась мама. Об отце Бранта истории не сохранилось, словно его никогда и не существовало. Добродушная Рози трудилась в совете Нейма и везде таскала сына с собой, отчего вызывала злые ухмылки и оскорбления. Соседи, и случайные прохожие озирались и обходили мать и сына стороной. Опаску вызывала не маленькая женщина, а ее сын. Худой, сутулый с болезненным видом юноша рано обрел дурную славу.
Примечательный случай. Максу шесть, закрытый, необщительный ребенок сидит на старой деревянной скамейке. Одежда соответствует теплому сезону – маечка, черные шортики и тапочки на босу ногу. Скамейка пряталась в тени большого, с отслаивающейся корой, ветвистого дерева. На коленках Макса блокнот, а ребенок, сутулясь над листом бумаги, что-то рисует. В такие моменты он не замечал ничего вокруг, его не интересовали игры детей, разговоры взрослых, кудахтанье стариков, занимавших соседние лавки. В то время Нейм все еще походил на большую и бедную деревню. В пейзаже преобладала серость с красно-рыжим налетом песка, приносимого ветром из пустоши. Сильный порыв ветра заставлял прикрывать дыхательные пути платками, висевшими на шеях, при этом движение ни на секунду не прекращалось. Дети продолжали играть, взрослые судачить, а Макс Брант рисовать.
Со временем наблюдение за чудаковатым гением превратилось в забаву, соседи с любопытством замечали мимику и жесты, движения тонких ручек в воздухе и всего тела. Казалось, ребенок не просто рисовал, а руководил невидимым художественным оркестром. Он поднимал обе руки на уровень глаз и синхронно двигал влево-вправо, в следующий момент левая рука опускалась, и острый карандаш оставлял на бумаге след. Работа над рисунком продолжалась несколько дней. Изобразив несколько элементов, Макс зависал и проводил в подобном состоянии долгое время. Наблюдая странное поведение, зрители обостряли внимание и спешили придумать собственную версию происходящего, которой непременно делились с остальными. Так, по одной из версий каждый уход в себя сопровождался смертью юноши. Они были уверены, что с отсутствием внешней мимики и движения век, Брант терял и сердцебиение, а после, как ни в чем не бывало, возвращался к жизни. Другие видели в поведении ребенка что-то мистическое и страшное. Они опасались, что в периоды отсутствия (именно такой термин применялся к Максу), он общался с духами, и от них черпал свои таланты. Третьи считали Бранта просто идиотом, ребенком не от мира сего, отчего позволяли в его адрес грубость и даже физическое присутствие.
Закончив очередной шедевр, Макс резким движением вырывал лист из блокнота и отправлял по ветру. Взлетевший лист кружил в воздухе, а после падения недолго лежал в пыли. Да, да, соседи поднимали рисунок и с любопытством рассматривали. Макс рисовал людей. Иногда близко и детально, а иногда в отдалении, но образы никогда не находились в реальном мире. Его мир был выше и просторнее, в нем не было сломанных заборов и покосившихся крыш, его наполняли высокие дома, над которыми тянулись вереницы овальных капсул.
Иногда на рисунке зрители находили себя. Поразительная точность пугала, открывая наблюдателю незаметные ранее морщины на лбах, родинки на щеках и шеях, залысины и странные недобрые глаза. При этом во время работы Брант никогда не смотрел по сторонам.
Однажды ребята постарше задумали потревожить юного гения и придумали жестокий план. Желание посмеяться над чудным художником победило разум, как самый меткий пинатель мяча, издав глухой звук, отправил круглый, резиновый шар в свободный полет. Спустя пару секунд тяжелый предмет ударился о голову Бранта, бодро отскочил и покатился в обратном направлении. Дети синхронно заржали. Точное попадание вызвало истерику, они показывали пальцем в сторону Бранта и хвалили пинателя за меткость. Словно очнувшись ото сна, Макс поднял голову, огляделся по сторонам, слегка опустил брови. Он смотрел на обидчиков прямым и пронзительным взглядом.
– Причинение физического вреда человеку вам кажется смешным, – тихо произнес Макс. Сказанное не звучало, как вопрос, это было утверждение, – Громкость и продолжительность смеха прямо пропорциональны степени вреда. Это странно.
Затем он медленно развернул карандаш так, как держат острые предметы, когда готовятся напасть, смех резко утих. В следующее мгновение карандаш вошел в правую кисть художника и, пройдя насквозь, вылез с обратной стороны. Дети обомлели. Открыв рты, и практически не моргая, они стояли и наблюдали за Максом, который даже не шелохнулся. Он держал раненную руку на весу, кисть кровоточила, а красные густые капли падали на серую землю.
– Почему вы не смеетесь? Ущерб значительнее прежнего, – голос Бранта звучал монотонно и сухо, – Кажется, я понял, для формирования эмоции необходимо личное участие. Вы чувствуете потребность в унижении, и причинении боли другим и только так становитесь счастливее, – он извлек из раненой руки окровавленный карандаш и протянул в сторону ребят.
Молчание продолжалось не долго, шокированные дети бросились в разные стороны с криками: «Сумасшедший, сумасшедший!» Брант опустил голову над блокнотом, оторвал испачканный кровью лист, что-то на нем написал и отправил по ветру.
10.
Вдоль первого этажа высокого жилого дома, расположенного в новом районе Нейма, тянулась череда, сменяющих друг друга булочных, салонов причесок, магазинчиков и кафе. В самом центре вереницы выделялось Арго. Огромные витринные окна кафе светились изображениями блюд, музыкальных инструментов и никогда не гасли. Несмотря на современность исполнения, кафе наполняло множество старых вещей. Это и, забывшая что такое уход, деревянная мебель, и люстры, выполненные из наборного стекла с шелушащейся краской, и фотографии на стенах, чья бумага пожелтела и вылезала из паспарту.
Небольшое заведение пользовалось бешеной популярностью. Оно принадлежало человеку, который любил поварское дело, а процедуру приготовления превратил в искусство. Особенностью Арго было расположение кухни. Плиты, грили и фритюры находились в зале, отчего создавалась особая дымно-ароматная атмосфера. Гости привыкли к плотности воздуха и манерам хозяина. Невысокого роста, плотный мужчина, со спрятанными под поварской колпак кучерявыми волосами, и доброй улыбкой, без остановки жарил ребрышки и подшучивал над публикой.
– Здравствуй, Ник, – сквозь дым прокричал Марк, – Как обычно, двойную порцию и пинту?
– Как обычно, – прокричал в ответ Ник, – Привет Сэм, здравствуйте мистер Глэм.
Ник пробрался в дальний темный угол, небрежно сдвинул табличку «Не занимать, стол забронирован» и открыл меню, которое состояло из двух пожелтевших страниц. Заведение медленно наполнялось людьми, и дымом, музыка становилась громче, а движение гостей хаотичнее. Невысокий человек в белом халате и накинутом поверх фартуке скакал по кухне, удивляя скоростью и ловкостью движений. За окном темнело, а место Алекса по-прежнему пустовало. Ник достал из кармана небольшую металлическую коробку, на экране которой светилось сообщение: «Извини, дружище, планы изменились». Дисциплина и обязательность не входили в список достоинств Алекса. Скорее наоборот, лучший друг являлся их антиподом, явлением, наполненным словами «забыл» и «напутал». Часто он не мог вспомнить, чем занимался накануне. Алекс не следил за временем, его не тревожили дни недели, их последовательность, и связанные с ними события.
Прочитав сообщение, Ник улыбнулся и потянулся к пальто, как проходящий мимо нетрезвый посетитель, потеряв вертикаль, сделал пару неуверенных шагов и свалился на стул, ожидавший Алекса. Деревянная конструкция скрипнула и пошатнулась, но устояла. Ник видел этого человека впервые и не думал начинать разговор. Блестящими, полными тумана, глазами, гость осмотрел зал, наклонился к Нику и нечленораздельно выдавил, – Раньше эта забегаловка называлась Марс, и поговаривают, не в честь планеты, летающей там, – он поднял голову вверх, обведя зрачками полукруг, – Это первые буквы имен тех, кто научил вон того юношу, – дрожащий палец ткнул в сторону кухни, – Готовить так вкусно.
Первые несколько попыток встать не увенчались успехом. Гость кряхтел, но сила всемирного тяготения неизменно побеждала. Деревянный стул принимал удары рыхлого тела, все больше скрипел, и казалось, уже приготовился развалиться, но звезды распорядились иначе. Гость ловко наклонился вперед, и когда тело преодолело вертикаль, резко выпрямил ноги и, шатаясь, направился в уборную.
– Это же так очевидно, – прошептал Ник, – Марс – это Марк и Ант. Ант не просто так обратил внимание на Арго, он показал ориентир. Целью были не ребрышки, целью был Марк.
Многие месяцы Ник ходил в Арго в надежде встретить Анта. Он прятался в углу и ждал, когда дверь распахнется и в кафе войдет худощавый, жилистый юноша с татуировками на руках и теле.
– Марк, Марк, – прокричал Ник, подойдя к раскаленной, шкварчащей плите.
– Еще минуту и будет готово, – ответил Марк, не оборачиваясь.
– Марк, ты знаком с Антом?
Марк, находившийся к Нику спиной, повернулся, сделал шаг навстречу, на его лице читалась озабоченность, но он лишь отшутился, – А, высокий, татуированный красавчик, – но быстро осекся, – Человек с именем Ант давненько не заходил.
Ник глубоко вздохнул и направился к своему столику, как услышал высокий голос Марка: «Поговорим после закрытия. Поможешь убрать зал».
Следующие несколько часов пролетели, как одно мгновение. Бар пустел, движения становились медленнее, трехмерная проекция модной певицы заунывно усыпляла, намекая, что гостям пора по домам. Закрыв дверь на замок, Марк подошел к Нику, бережно отодвинул деревянный стул и присел.
– Ты знаком с Антом.
– Как сказать, он, – но Марк перебил.
– Куб, он показал Куб. Так и говори.
– Ты не боишься? – удивился Ник и огляделся по сторонам. Жест выглядел странно и нелепо, ведь в кафе помимо Марка и Ника никого не было.
– Чего именно? – Марк ехидно улыбнулся, – Что я говорю об этом с незнакомым человеком? Ник, ничего не бывает просто так. Человек с именем Ант никогда здесь не был, – Марк взмахнул рукой, – А значит, спросить о нем мог только тот, кто его знал. Ант не очень общителен, он одиночка. Даже не припомню, чтобы он заводил знакомства, лишенные идеи. А идея у Анта одна! – Марк облокотился на спинку стула, – Ты был в Кубе! Ну, что это было, пустыня, океан, горы?
– Город, это был город с парящими в воздухе домами.
– Романтик Ант, любит он такие штуки. Огромные, сводящие с ума пространства, невероятная глубина и детальность. В отличие от меня Ант перфекционист, и куда умнее. Ему под силу любая задача. О, видел бы ты его симуляцию взрыва! – голос Марка дрогнул, – Я тогда чуть в штаны не наложил. Или наложил, но об этом лучше молчать.
– У тебя тоже есть свое пространство?
Марк бережно задвинул стул под стол, и протянул, – Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Далеко идти не пришлось. В конце зала располагался узкий и темный коридор, который заканчивался тесным подсобным помещением. Комнатка с ведрами, швабрами и сырыми тряпками содержала сюрприз. Рассматривая предметы, Ник не сразу заметил небольшую дверь. Она находилась в самой глубине, при этом особо не скрывалась. Сразу за дверью пряталась старая, скрипучая, со скошенными ступеньками лестница в подвал, которая заканчивалась очередной, на этот раз полноценной, дверью. Марк подошел к двери, бережно приоткрыл и жестом руки (очень схожим с жестом Анта на пороге Куба) показал, что можно пройти. Ник медленно вошел в темное лишенное окон помещение, которое имело только один источник света. На деревянном столе в дальнем углу располагалась тусклая лампа с абажуром. Ник прищурился, пытаясь понять назначение помещения, но Марк опередил.
– Не думай так громко. Я здесь живу. Мой дом немного отличается от дома Анта, и надеюсь это видно.
Марк прошел вглубь и наклонился к тонкому черному проводу. Раздался щелчок, а лампа, поднатужившись, прибавила яркость. Ник удивленно посмотрел по сторонам, он впервые видел подобное помещение. Подойдя к стене, он прикоснулся, и застыл.
– Это, это все настоящее?
– Завораживает больше мультиков Анта, – Марк широко улыбнулся, – Это самый настоящий аналоговый подвал в Нейме. Здесь нет ни намека на Еву и ее проделки. Посмотри сюда, – Марк бодро уселся на диван, конструкция скрипнула старыми пружинами, – Слышишь? Песня!
Ник рассматривал интерьер, и предметы в их настоящем. Все вокруг, от скрипа дерева под ногами, до фактуры обложки книги, лежавшей на столе, было другим. Взрослый человек оказался в самом нереальном реальном мире. Оформление стен розово-фиолетовой рельефной бумагой, серый ворсистый ковер на полу, диван с тонкими деревянными ручками, телевизионная панель на стене и блок компьютеров вызвали шквал эмоций. Ник медленно подошел к столу, на краю которого лежали блокнот и шариковая ручка. Он потянулся к ручке и уже хотел дотронуться, как вдруг поймал незнакомый запах.
– Так пахнет жизнь, Ник, настоящая жизнь!
– Что это? Я не чувствовал этот запах ранее.
– Это запах сырости, мы же в подвале. Сюда не проникает солнце, вот он и появился.
– Она меняет и запахи? Но зачем? – Ник присел на единственный стул.
– Удивлен? Здесь нет огромного, не в меру пространства, нет парящих над землей домов, но есть энергетика. Завораживает, да? Я не знаю, почему в ее коллекции нет аромата сырого подвала, могу только предположить, что сырость ей не по вкусу.
– Боюсь спросить, все это точно не симуляция?
– У нее не хватит возможностей для такой детальной отработки помещения. Ева не сможет наполнить его тонкими, перетекающими запахами, удивительными микронюансами, естеством. Все что она умеет – это бестолково усреднять и упрощать.
– Марс, это ведь ты, Ант, и кто-то еще?
Марк вздохнул, – Верно! Только что-то пошло не так. Ева, это все она. Копается в головах, ищет слабости лучше любого хантера, туманит, а после завоевывает. У нее есть преимущество – она знает, что на самом деле творится у нас внутри, там, где сознательное утопает в бессознательном. Она гений, и продукт гения, а мы всего лишь маленькие человечки, решившие познать ее суть. А знаешь что? Мы со всей этой мишурой экспериментов и нападений ни на миллиметр не приблизились к ней, ни на миллиметр!
– Ты ей восхищаешься, – Ник наклонился к Марку.
– Она столько лет водит человечество за нос, конечно восхищаюсь. Ты можешь жить хоть со слоном, но если внутри тебя эстет, предпочитающий тонкое искусство, Ева это обязательно выведает, и сделает твоего слона изящнее вон той дамы, – Марк махнул рукой в сторону стола, над которым висел бумажный постер с худощавой женщиной, прикрытой минимальным купальником, и надписью: «Раскрой глаза».
– Ева создала довольно простой, но идеальный мирок, – голос Марка срывался в фальцет, – Отдать должное Бранту, он обучил дамочку хорошим манерам. Теперь она – наши правила и она их гарант.
– Что стало с Антом?
– Не знаю, никто не знает. Скорее всего, она посчитала Анта опасным.
– Я видел, как Куб взлетел на воздух.
– Ник, очнись. Вокруг мир Евы, а ты что-то там видел. Всегда, ну почти всегда, мы видим только то, что она позволяет видеть, и помним, что она позволяет помнить. Завтра ты начнешь сомневаться, что вообще когда-то знал Анта, видел Куб, а послезавтра забудешь все, как страшный сон.
– Как ей это удается?
– Я у нее не спрашивал! – отрезал Марк, – И мой островок настоящего – лишнее тому подтверждение. Это Ант нарывался, старался прыгнуть выше, увидеть дальше.
– Ты не прыгаешь, я понял.
– Я рос один, жизнь научила не высовываться. Я поддерживаю свой дом, блокирую ее нападки, дописываю что-то наверху и никуда не лезу. А еще я люблю готовить. Так что заходи.
