Kitabı oku: «Северная формула счастья. Как жить, чтобы вам завидовал весь мир», sayfa 5

Северная теория любви говорит и о том, как должен проходить первый год жизни ребенка после его появления на свет. В странах Северной Европы осознали, что помощь семьям в воспитании детей отвечает долгосрочным интересам всех, в том числе и бизнеса. Ведь в конечном итоге счастливый семьянин работает продуктивнее, а круг здоровых и хорошо воспитанных людей, из которых бизнес может черпать кадры в будущем, расширяется. Поэтому в Северной Европе применяют совершенно иной подход к предоставлению отпусков по уходу за малолетним ребенком, чем в Соединенных Штатах.

Во всех странах Североевропейского региона минимальная продолжительность отпуска по уходу за малолетним ребенком составляет девять месяцев. При этом он оплачивается в размере не менее 70 % среднего заработка использующего его родителя. В некоторых странах верхний предел этой суммы все же ограничен, но только для особо высокооплачиваемых работников. Иногда предлагаются различные варианты на выбор: так, в Норвегии можно выбирать между одиннадцатью месяцами отпуска с оплатой в размере 100 % среднего заработка и тринадцатью месяцами с оплатой в размере 80 % среднего заработка. Но базовая продолжительность и оплата отпуска гарантируются повсеместно. В странах Северной Европы отпуск по уходу за ребенком не зависит от прихоти работодателей компаний различных размеров или местных веяний. Он является одним из элементов простой, открытой и неизменной политики государства, а его оплата обеспечивается налоговыми поступлениями в систему социального обеспечения соответствующей страны. Для соблюдения справедливости отчисления на оплату отпусков по уходу за ребенком делают все работники и компании, а не только фирмы, в которых работают беременные женщины или матери малолетних детей.

Отпуска по уходу за ребенком в Северной Европе отличаются еще и гибкостью. Родители могут использовать положенное время так, как им удобнее: например, разделить его между матерью и отцом или скорректировать сроки. Более того, во всех североевропейских странах предусмотрено целевое финансирование части отпуска для отцов. Эта мера призвана поощрять их активное участие в воспитании ребенка и понизить уровень стигматизации, которой могут подвергаться на работе мужчины, становящиеся активными и увлеченными родителями.

В Финляндии первые четыре месяца отпуска по уходу предназначаются конкретно матерям, а начинается он как минимум за пять недель до предполагаемой даты родов. Таким образом, после рождения ребенка у них есть три месяца на восстановление и грудное вскармливание младенца (которое предпочитают большинство финок). Несмотря на это, в тот же период все молодые отцы тоже могут взять три недели оплачиваемого отпуска, чтобы помогать по дому и подружиться с младенцем. Остальные шесть месяцев родители могут делить между собой по собственному усмотрению. И, наконец, у отца есть еще шесть недель собственного отпуска по уходу, которые не может использовать мать. Еще раз отмечу, что все это не зависит от конкретных решений работодателя, а является правом любого родителя.

Система работает безотказно и признается нормальной как работодателями, так и семьями. Скажу больше: по истечении десяти месяцев отпуска по уходу один из родителей может продлить его до достижения ребенком трехлетнего возраста. На этот период предусмотрена не оплата по среднему заработку, а небольшое социальное пособие. По окончании трехлетнего отпуска использовавший его родитель возвращается на свою прежнюю работу и должность.

Первым ребенком Ханны и Олли был приемный малыш из Кении. Местное агентство по усыновлению потребовало от новых родителей провести в Кении более полугода. Ханна взяла год оплачиваемого отпуска по уходу за малолетним ребенком, а Олли – семь месяцев отпуска за свой счет, хотя для обоих было непривычным брать столь долгие единовременные отпуска. Со вторым ребенком отпуск по уходу Ханны начался за месяц до предполагаемой даты родов, и она планировала оставаться в нем в течение полутора лет. После рождения ребенка Олли использовал две недели из положенных ему шести.

Северная теория любви играет несколько иную роль в период, когда молодые родители возвращаются к работе. В странах Северной Европы хотят, чтобы оба родителя могли полноценно сосредоточиться на производительном труде, в то же время оставаясь хорошими родителями маленького ребенка на этом этапе его жизни. В Америке ясли часто становятся одной из самых острых и затратных проблем молодых родителей. В отличие от этого североевропейцы решили освободить родителей от этого бремени, поскольку это хорошо для всех – работодателей, родителей и, не в последнюю очередь, самих детей. Благодаря северной теории любви, все родители Финляндии, Швеции, Норвегии и Дании могут пользоваться услугами недорогих и удобно расположенных детских дошкольных учреждений, которые субсидируются государством. Оплата обычно зависит от дохода семьи. Право на услуги детских дошкольных учреждений возникает в момент окончания отпуска по уходу за ребенком, а качество услуг контролируется регулирующими органами¹⁷. К услугам желающих есть, разумеется, и частные ясли и детские сады.

Поскольку в Финляндии родителям гарантировано сохранение их рабочих мест в течение трех лет с даты рождения ребенка, в большинстве семей решают, что кто-то из родителей проведет в отпуске два года, а затем малыша отдадут в одно из прекрасных детских дошкольных учреждений. Для низкооплачиваемых категорий их услуги бесплатны, а более состоятельные платят в пределах максимума, который на 2016 году составлял примерно 350 долларов в месяц (или 4200 долларов в год) за первого ребенка со снижением цены за каждого следующего.

Учитывая иностранное происхождение своего приемного ребенка, Ханна и Олли хотели предоставить ему возможность посещать англоязычный детский сад. Ханна нашла в интернете список местных детских дошкольных учреждений, выбрала два ближайших к дому частных и послала им электронные запросы. Одно из них сразу же приняло их сына, и проблема была решена. Поскольку государство субсидирует даже частные детские сады, Ханне и Олли пришлось платить лишь немногим более того, что они платили бы за государственный детский сад – около 370 долларов.

Я спросила Ханну, не беспокоит ли ее возможность повредить своей карьере столь долгим периодом пребывания в отпуске по уходу. Это же касалось и Олли, который ко всему прочему брал семимесячный отпуск за свой счет. Как-никак, управленческий консалтинг печально известен беспощадной конкуренцией между сотрудниками. К тому же компания, в которой работала Ханна, была международной и американской по происхождению (Ханна даже проработала год в одном из ее американских офисов).

«Наверное, Олли задумывался об этом, да и я отчасти тоже», – сказала Ханна. Но, по ее ощущениям, местный филиал компании не имел ничего против ее отпусков по уходу за ребенком, а они с Олли сумели быстро вернуться к полноценной работе. «Когда мы вышли на работу после первого ребенка, оказалось, что вернуться в свое русло достаточно просто. Не думаю, что мне стоит беспокоиться об этом сейчас, после второго».

В некоторых североевропейских странах приняты еще более щедрые меры помощи работающим родителям, как в плане отпусков по уходу за ребенком, так и в плане детских дошкольных учреждений. В Швеции семья по собственному усмотрению использует положенные 480 дней оплачиваемого отпуска (то есть около шестнадцати месяцев) до достижения ребенком четырехлетнего возраста. Часть этих дней могут быть перенесены на более позднее время и использованы до достижения ребенком двенадцатилетнего возраста. Детские дошкольные учреждения в Швеции еще дешевле, чем в Финляндии. Если финны часто решают оставаться с маленьким ребенком подольше, то в других североевропейских странах люди обычно возвращаются к работе после достижения малышом одного года. Помимо отпуска по уходу и общедоступных детских дошкольных учреждений в большинстве североевропейских стран родители имеют право работать по сокращенному графику до достижения ребенком школьного возраста. А если ребенок заболеет, один из родителей может посидеть с ним несколько дней.

В странах Северной Европы отдают себе отчет в том, что для полноценной работы и выполнения родительских обязанностей люди должны иметь возможность отдыхать, восстанавливаться и просто наслаждаться обществом друг друга. Это значит, что работникам – всем, сверху донизу, – предоставляется солидный ежегодный отпуск. В Финляндии в первый год работы его продолжительность рассчитывается исходя из двух дней отпуска за каждый отработанный месяц, а гарантированная продолжительность ежегодного оплачиваемого отпуска для штатных сотрудников, работающих больше года, составляет тридцать дней. В других североевропейских странах дела обстоят похожим образом. Работодатели побуждают полностью использовать отпуска даже таких сотрудников, как Ханна и ее супруг Олли из Хельсинки с их напряженным графиком работы. Считается, что отдых идет им на пользу и как людям, и как профессионалам. Олли отдыхает как минимум пять недель в году, а Ханна использует шесть недель отпуска.

Стоит подчеркнуть, что в странах Северной Европы ни один работодатель какого бы то ни было масштаба не может отказать работнику в использовании этих прав. Их чтут на общенациональном уровне. Это обязательства, которые вдохновлены северной теорией любви и приняты государствами Северной Европы перед семьями, а еще конкретнее – перед детьми.

Хотя может показаться, что все эти меры социальной политики направлены в основном на родителей, существует и другой взгляд на них: в первую очередь они призваны обеспечивать достойную жизнь детям. В этом смысле движение к современной североевропейской цели обретения максимально возможной личной свободы начинается с момента появления человека на свет. С североевропейской точки зрения неспособность предоставлять достаточно продолжительный отпуск по уходу за ребенком есть не что иное, как нарушение основных прав человека, а именно права ребенка на заботу и воспитание родителями, которые имеют для этого все возможности.

Это далеко не альтруизм. В Северной Европе считают обеспечение базовых прав ребенка на заботу инвестициями в будущее общества. Поддержка психологического, физического и финансового здоровья семьи путем предоставления оплачиваемых отпусков по уходу за ребенком, больничных листов и ежегодных отпусков, действительно восстанавливающих силы, помогает проследить за тем, что дети вырастут и станут здоровыми и полезными членами общества, а не уголовниками, пациентами или безработными. В то же время, субсидирование детских дошкольных учреждений позволяет трудоспособным матерям и отцам вернуться к производительному труду и дает всем детям возможность получать дошкольное образование. Разумеется, главная ответственность за воспитание детей сохраняется за родителями, но помощь государства в решении этой задачи служит как благополучию отдельно взятого ребенка, так и общества в целом.

Один мой американский знакомый кипел от возмущения, рассказывая о своей коллеге, после рождения ребенка попросившей разрешения время от времени работать дистанционно. С точки зрения этого мужчины, таким образом она осложняла жизнь своим коллегам. «Завести ребенка было ее собственным решением. А теперь она хочет, чтобы все остальные подстраивались. Это не наша проблема». В североевропейской стране вы вряд ли услышите нечто подобное даже от бездетных. Тем не менее я сочла, что в некотором смысле он прав. Поскольку детей у меня нет, мне тоже приходилось задерживаться на работе дольше по сравнению с моими коллегами с маленькими детьми и платить больше налогов, чтобы бюджет мог оплачивать их отпуска по уходу и субсидировать детские дошкольные учреждения. Однако я все равно считаю, что благополучие детей служит благу каждого из нас, а их нищета или несчастья являются общими проблемами. Кроме того, в моем представлении право каждого ребенка на счастливое детство является неотъемлемым и безусловно независимым от удобства взрослых. Хотя, наверное, самое главное в том, что я просто эгоистка: я понимаю, что, если бы у меня были дети, к моим услугам была бы точно такая же помощь.

Вдобавок, стань я будущей мамой в Финляндии, я с нетерпением ждала бы получения коробки для младенца. Эту чудесную традицию моей родной страны американцы находят крайне странной.

О коробках для младенца и великовозрастных детях

В первые годы жизни в Штатах одним из самых поучительных примеров столкновения культур стала для меня статья, опубликованная на сайте журнала «The Atlantic» под названием «Финские коробки для младенцев: дар Санта-Клауса или проклятие социализма?» Ее автор, американский политолог Доминик Тирни, рассказывал американскому читателю об одной из самых бесспорных и любимых традиций Финляндии – коробке с набором для младенца, которую посылают всем семьям, где появился новорожденный. В набор в том числе входят: одежда, постельные принадлежности, увлажняющий крем, младенческая зубная щетка, тканевые пеленки, прорезыватель для зубов и книжка с картинками. Кроме того, сама коробка сконструирована так, чтобы ее можно было использовать в качестве детской кроватки – в ней есть маленький матрасик. Финны считают, что такой подарок помогает молодым родителям, у которых туго с деньгами, и в любом случае он удобен для занятых мам и пап.

Вместо коробки можно получить деньги в сумме около 150 долларов, но большинство семей предпочитают коробку. К тому же это стимулирует посещать женскую консультацию в дородовой период, поскольку коробку предоставляют только после первого визита туда. Мои финские друзья не нарадуются по поводу коробки для младенца: кому из молодых родителей придет в голову заранее запастись детскими ножничками для ногтей или термометром для ванночки? Многие используют прочную коробку в качестве первой детской кроватки. Финская коробка для младенца служит, наверное, самым первым материальным выражением северной теории любви: родители наверняка будут делать ради своего ребенка все, что в их силах, но с самого начала жизни он не зависит исключительно от их возможностей.

Тем не менее Тирни заранее определил, как могут реагировать на все это в Соединенных Штатах: «Коробка для младенца может показаться многим американцам образчиком государства-няньки. Неужели люди не могут купить детскую кроватку сами?» Финские родители (если только они не совершенно нищие), безусловно, могут купить детскую кроватку сами, и на самом деле я уверена, что в итоге все так и делают. Но для малообеспеченных или тех, у кого мало родных и знакомых, коробка для младенца существенно важна. А поскольку ее посылают всем без исключения, служить социальным клеймом она не может. Кроме всего прочего, это еще и выгодно, поскольку государство может уторговывать феноменально низкие закупочные цены на содержимое коробки. Фасоны и яркие цвета одежды для нее то и дело меняются. На факультете графического дизайна хельсинкского Университета Аалто однажды устроили конкурс среди студентов на лучшее оформление самой коробки. А если вдруг кто-то из американцев решит, что зимой финские детские площадки усеяны малышами в одинаковых комбинезончиках государственного образца, то я могу заверить, что бо́льшую часть гардероба своих детей родители покупают сами (а также меняются детскими вещами и передают их друг другу). В общем и целом финны обычно относятся к коробке для младенца как к красивому обряду и символическому приветствию от общества. Она как бы говорит: мы уважаем ваше решение обзавестись ребенком и будем вам помогать, мы всегда с вами.

Американским вариантом коробки для младенца можно считать беби-шауэр – праздник в честь будущего ребенка и его матери, который устраивают примерно за месяц до родов. Трудно представить себе вечеринку, столь же полную надеждой на лучшее и любовью, как этот праздник, на котором родные и друзья дарят будущим родителям подарки для их будущего ребенка. В то же время, американский бэби-шауэр в определенном смысле символизирует грядущее. Материальные возможности и связи семьи определяют не только подарки для будущего ребенка, но и то, будет ли он получать надлежащую медицинскую помощь, пойдет ли в хорошие ясли, как его будут воспитывать и какое образование он получит. Социальные программы и стипендии могут служить определенным подспорьем для беднейших американцев, но в целом изначально более или менее выгодное положение появившегося на свет человека определяется тем, к какому классу общества принадлежат его родители.

С выходом малыша из ползункового возраста и его дальнейшим развитием государственные подходы, основанные на северной теории любви, не утрачивают своей силы. Наоборот, в странах Северной Европы считают еще более важным помогать детям в обретении независимости от случайного выбора, который представляют собой родительские возможности и связи, на этапе их перехода к взрослой жизни. По мере взросления ребенка ему продолжают помогать в этом самыми разнообразными способами.

Но сначала давайте вернемся к Тирни, поскольку он рассматривает именно эту возможность. В статье о финских коробках для младенца он вторит опасениям многих американцев относительно опасных посягательств государства-няньки на права и свободы своих граждан: «Не скользкая ли это дорожка? А когда малыш вырастет из подаренной ему одежды, почему бы государству не послать следующую коробку? А потом коробку для подростка, а потом коробку для взрослого человека?»

Справедливый вопрос. А ответ на него содержится в явлении, о котором я не имела представления до своего переезда в Америку: «дети-возвращенцы», то есть великовозрастные дети, вернувшиеся жить в родительский дом.

Несколько лет назад социолог Кэтрин С. Ньюман обратила внимание на то, что по сравнению с 1970-ми число живущих у своих родителей американцев в возрасте 30–34 лет возросло в полтора раза. Возросла и численность молодежи в возрасте за двадцать и за тридцать, никогда не покидавших родительское гнездо. Это явление было особенно характерно для США, хотя отмечалось также и в Японии, Италии и Испании. «Почему в наиболее состоятельных странах мира молодежь (и уже не совсем молодежь) не способна крепко стоять на собственных ногах?» – задалась вопросом Ньюман.

Научный коллектив под руководством Ньюман выявил ряд внешних причин, продлевающих состояние зависимости детей от родителей, которое заставляет первых превращаться в «возвращенцев». Заработки молодежи упали из-за глобализации. Чрезмерная родительская опека и консюмеризм породили поколение детей, предпочитающих покупать себе дорогую обувь и фешенебельный отдых, а не оплачивать аренду квартиры и расходы на жизнь. В семьях со старомодными представлениями молодые женщины отказывались выходить замуж и покидать родительский дом, опасаясь превращения в главную сиделку родителей и прочих родственников мужа. Трудности современной жизни в сочетании с живучестью социальных структур прошлого изменили общие представления молодежи о взрослой жизни и замедлили ее развитие.

Затем Ньюман обратила свой взор на другую часть планеты – Североевропейский регион. «Гражданам Норвегии, Дании, Финляндии и Швеции было бы невдомек, о чем мы тут шумим, и это вполне простительно… В Стокгольме или Осло молодежь обычно начинает жить самостоятельно в восемнадцатилетнем возрасте. В Копенгагене или Хельсинки жить с родителями в возрасте старше восемнадцати означало бы стать объектом сплетен и социальной диковиной».

Ньюман наблюдала северную теорию любви в действии. Меры государственной политики североевропейских стран помогают взрослеющим детям все меньше зависеть от финансовой и бытовой поддержки родителей. Вот лишь несколько основных примеров. В странах Северной Европы университетское образование в большинстве случав бесплатно, поэтому студенты не зависят от родителей в вопросе оплаты своей учебы и не вступают в жизнь обремененными огромными задолженностями по образовательным кредитам. Они не зависят от родителей и в плане расходов на жизнь, поскольку получают стипендии. Ничто не вынуждает молодых североевропейцев возвращаться жить к родителям, поскольку они могут найти достойное и недорогое жилье или получить субсидию на его аренду. Когда экономическая ситуация не позволяет сразу найти работу, они могут жить на пособие по безработице. Для молодых людей, не имеющих истории занятости, его сумма невелика и, мало того, через год или два она существенно понижается, но тем не менее это постоянная материальная помощь. В обмен на нее безработный обязан регулярно посещать консультантов бюро занятости населения и доказывать факт своих серьезных усилий по поиску работы. В общем и целом свобода от архаических форм бытовой зависимости от родителей облегчает детям стран Северной Европы процесс перехода к взрослой жизни.

Какой ужас, подумает американец, человек же может оказаться на пособии прямо со школьной скамьи. И у американской модели с семейной поддержкой есть свои преимущества. Связи между родителями и взрослыми детьми в Штатах, будь они добровольными или вынужденными, выглядят более тесными, чем в Северной Европе. Но растущее число детей-возвращенцев показывает, что потребность в помощи родителей во взрослом возрасте может быть не менее расслабляющей, вредной и разрушающей ощущение независимости и уверенности в себе, чем другие виды помощи. На самом деле можно с уверенностью утверждать, что материальная помощь семьи вредит даже больше. Вернувшиеся в родительский дом великовозрастные дети и не пытаются жить самостоятельно, предпочитая возврат к укладу своего детства. Северная теория любви предполагает, что отношения между родителями и выросшими детьми должны быть отношениями равных самодостаточных людей, выражающих друг другу свою любовь и поддержку. Напротив, дети-возвращенцы и их родители вынуждены вступать на путь сложно устроенной и продолжительной взаимозависимости, которая быстро пропитывается смущением, обеспокоенностью, недовольством и чувством вины.

Кроме того, когда единственной защитой от суровых реалий жизни служат родные, фундамент семейных отношений начинает подтачивать еще более сильная и коварная ржавчина. Современная экономическая неопределенность все больше и больше сказывается на семьях, обладающих меньшими материальными ресурсами для содержания детей, тем более взрослых. В Соединенных Штатах это относится не только к малообеспеченным, но и к постоянно расширяющейся прослойке представителей среднего класса. Такое печальное положение дел содержит в себе горькую иронию для чадолюбивых американцев. И оказывается, что в Америке одной из главных жертв избыточной зависимости от поддержки семьи стал брак как таковой.

Брак утрачивает смысл

В январе 2014 года сенатор от штата Флорида Марко Рубио выступал с речью по случаю пятидесятилетней годовщины объявления президентом Линдоном Б. Джонсоном его знаменитой «Войны с бедностью». Сын кубинских эмигрантов Рубио, в частности, сказал: «Для большинства американцев главным желанием является лучшая жизнь. Для некоторых это означает стать богатым, и ничего дурного в этом нет. Но подавляющее большинство людей просто хотят жить счастливой и полной жизнью. Зарабатывать достойные деньги на хорошей работе. Иметь время на общение с семьей и любимые занятия. Иметь возможность спокойно отойти от дел. И предоставить своим детям такие же или лучшие возможности, чем те, что были у них самих».

Мне легко представить те же слова в устах любого североевропейского политика. Об этих же вещах мечтают люди всех стран мира. Продолжив, Рубио упомянул о росте неравенства доходов в Америке, которое он назвал ужасающим, и перечислил факторы, подавляющие малообеспеченных американцев: сокращение рабочих мест, не требующих высокой квалификации; высокие ставки налогов; обременительные правовые нормы; и колеблющийся внутренний долг. Он посетовал на дефицит социальной мобильности и привел некоторые способы решения этой проблемы, например обязательное переобучение хронически безработных (эта мера практикуется в Финляндии уже много лет). Но помимо этого, он сказал нечто, что вряд ли можно услышать в странах Северной Европы: «На самом деле есть инструмент, позволяющий вытащить детей и их родных из нищеты. Этот же инструмент позволяет снизить вероятность детской нищеты на 82 %. Но это не государственная программа помощи. Этот инструмент называется брак».

Звучит романтично и ободряюще. Ну кто станет выступать против брака? Но на самом деле это заявление говорит о том, что, что решение финансовых и бытовых проблем американской семьи XXI века состоит не в том, чтобы сделать то же, что уже сделано всеми развитыми промышленными странами, то есть предоставить детям ощутимую поддержку в виде оплачиваемых родительских отпусков или мер защиты основных прав ребенка. Нет. Согласно этой американской логике, лучшим решением проблемы недостатка денег у народа является брак.

На взгляд человека из Северной Европы, идея пропаганды брака в качестве решения вопроса бедности представляется чем-то очень устаревшим. Сегодня брак не должен использоваться для принуждения к заключению пакта о финансовой взаимозависимости, как это было в старину, когда каждый приличный человек жертвовал своими истинными желаниями ради сохранения и приумножения фамильных богатств. Именно от подобных архаических договоренностей должна была освободить нас современность.

Главное в северной теории любви – свобода и возможности. Современный брак должен быть взаимным обязательством двух равных, свободных и самодостаточных личностей дарить друг другу любовь и заботу. Такую глубокую связь создает именно добровольность их желания вступить в отношения. Оказывается, сдержанные и немногословные североевропейцы – на самом деле самые отъявленные романтики на планете.

Тем не менее следует признать, что в предложении Рубио есть своя печальная и неизбежная логика. Может показаться удивительным, но в США пары, живущие с детьми, обычно состоят в браке; практически всегда единственным родителем является незамужняя мать. Обеспокоенные этим фактом комментаторы приводят данные исследований, согласно которым внебрачные дети с большей вероятностью живут в нищете, не успевают в школе и страдают физическими, социальными и эмоциональными недостатками.

На взгляд представителя североевропейской страны то, что американские семьи с единственным родителем живут беднее полных, представляется логичным. Совершенно очевидно, что растить ребенка на единственную зарплату труднее, а американские власти не оказывают достаточную помощь родителям-одиночкам. Как ни странно, многие американцы видят ту же ситуацию и приходят к прямо противоположному выводу. Они заключают, что в упадке брака и росте детской нищеты виноваты власти. Но не потому, что они оставляют родителей-одиночек брошенными на произвол судьбы, как мог бы подумать североевропеец. Наоборот, многие американцы думают, что слишком щедрые государственные пособия делают воспитание ребенка в одиночку более привлекательным, чем брак.

Льготы, получаемые американскими родителями-одиночками, выглядят просто убого по сравнению с теми, которые предоставляются в большинстве развитых стран мира, включая североевропейские. Когда американская общественная организация Legal Momentum, защищающая права женщин, исследовала положение одиноких матерей семнадцати стран мира, в наихудшей ситуации оказались американки. У них был самый высокий уровень бедности, наибольшая вероятность отсутствия медицинской страховки, минимальные социальные выплаты, а о таких вещах, как отпуска по уходу за ребенком и по болезни или государственные детские дошкольные учреждения, им оставалось лишь мечтать.

По этой странной американской логике проблемы родителей-одиночек вызваны избытком государственной помощи. Тогда в странах Северной Европы с их щедрыми мерами поддержки материнства и детства, разнообразными денежными выплатами и дешевыми яслями родители должны быть в первую очередь заинтересованы в том, чтобы наплодить внебрачных детей и сесть государству на шею.

Так действительно ли северная теория любви и порожденные ей меры социальной поддержки могут быть причиной распада североевропейских семей?

Посмотрев на статистические данные о детях, родившихся вне брака, можно решить, что браку в Северной Европе пришел конец. В этом регион показатели рождаемости внебрачных детей выше, чем во всех других развитых странах. В Швеции, Норвегии и Исландии рождается больше детей у родителей, не состоящих в браке, чем у связанных его узами. Тренд не настолько же ярко, но очевидно выражен в Дании и Финляндии, где внебрачных детей рождается больше, чем в Соединенных Штатах.

Но насколько полезен этот показатель? Стоит задаться вопросом, является ли в наши дни брак как таковой тем же, чем он некогда был. Действительно, если взглянуть на статистические данные о структуре семьи, картина резко изменится. Оказывается, по сравнению с американскими, дети в североевропейских странах с большей долей вероятности живут под одной крышей с двумя родителями, даже если эти родители не состоят в браке.

Социолог Кэтри С. Ньюман пишет и об этом явлении: «Модели семьи, ассоциирующиеся в сознании американцев с бедностью – родители-одиночки, внебрачное сожительство и внебрачные дети, – широко распространены в странах Северной Европы». Под влиянием северной теории любви общества североевропейских стран просто приняли не противоречащие современности и соответствующие базовым человеческим принципам гибкие семейные уклады. В Финляндии такое приятие распространяется даже на высший государственный пост страны. На момент своего избрания финский президент Тарья Халонен была матерью-одиночкой, находившейся в длительных отношениях с мужчиной, жившим отдельно. (После выборов он переехал к ней в президентскую резиденцию, и в итоге они поженились.) В представлении незнакомых с регионом людей культура Северной Европы требует от ее жителей соблюдения норм лютеранской морали. Однако на самом деле североевропейские общества уже согласны с тем, что современные отношения между взрослыми людьми могут принимать самые разнообразные формы и что все меры поддержки семьи должны фокусироваться на отдельных людях, а не на том, каким образом они устраивают свою личную жизнь.

В странах Северной Европы парам с детьми (вне зависимости, состоящим или не состоящим в официальном браке) и родителям-одиночкам предоставляются примерно одинаковые льготы. Государство помогает родителям-одиночкам справляться с эмоциональными, финансовыми и бытовыми трудностями (замечу, что это делается не ради блага этого родителя, а для того, чтобы обеспечить возможно более счастливое детство ребенку). В Северной Европе не подталкивают родителей-одиночек искать себе новых супругов: холостая жизнь как таковая не считается проблемой.