Kitabı oku: «Антиклассика. Легкий путеводитель по напряженному миру классической музыки», sayfa 4

Но, полагаю, он все равно был впечатляющим композитором, вне зависимости от того, отвлекался ли он на лампочки, которых у него дома могло и не быть. В одиннадцать лет он написал балет «Снеговик», на который получил восторженные отзывы после представления в Венской придворной опере в 1910 году. А когда ему было двенадцать, Густав Малер провозгласил его гением. Рихард Штраус тоже сказал отцу Корнгольда, что Эриху не было необходимости учиться в консерватории, потому что он уже знал все, чему его могли бы там научить. Его прозвали «Моцартом двадцатого века», но он, конечно, не Моцарт, потому что Моцарт – единственный и неповторимый. Но я понимаю, что современники Корнгольда имели в виду.

ЙО-ЙО МА

(род. 1955 г.)

Если вам уже надоели эти вундеркинды, представляю вам человека, который таковым не является⁴⁶. (Что бы вам ни говорила его страница в «Википедии».) Йо-Йо Ма для тех из вас, кто не застал его на «Улице Сезам», в «Западном крыле», «Симпсонах» или на «Поздним вечером с Стивеном Колбертом», – вообще-то, Большая Шишка. Для классической музыки он так же значим, как группа Queen для Великобритании. Только он моложе. И популярнее. (Я не слышала ни одного человека, который попытался бы выдать о нем или его игре хоть что-то плохое – чего я не могу сказать ни об одном живом музыканте⁴⁷.)

Его часто называют вундеркиндом, потому что он начал выступать в возрасте четырех с половиной лет, но сохранилась лишь запись его выступления на благотворительном концерте, когда ему было семь, – вундеркиндом в эти годы я бы его точно не назвала. Конечно, его игра производила сильное впечатление, не поймите меня неправильно, но он не как Сара Чанг, которая уже в пять лет была крохотным, но очень уверенным профессионалом.

Технические возможности взрослого Йо-Йо, бесспорно, сногсшибательны, но это не суть его естества. И тем более это не причина, по которой он попал в эту подборку. Причина – его музыкальность, способность к интерпретации, сценическое обаяние и энергия, которую он излучает рядом с виолончелью. Наблюдая за его выступлением, ты как будто смотришь на резвящегося ягненка или на дельфина, выныривающего из воды, или на воробушка, который пикирует и взлетает к облакам. Естественное в его исполнении – это ощущение, которое он создает. Все в мире – или хотя бы в маленькой его части – на один миг встает на свои места.

Моему папе однажды довелось исполнить сонату вместе с Йо-Йо Ма. Это было ключевым моментом его карьеры пианиста⁴⁸. Когда мы ужинали с семьей Йо-Йо, мама решила спросить у всех, как они относятся к оральному сексу, – это был ключевой момент ее карьеры в области смущения дочерей-подростков⁴⁹. (Мне тоже однажды посчастливилось играть с Йо-Йо – в квартете, по случаю дня рождения, – потому что он дружил с моим преподавателем Линн. Но я играла на альте, а не на скрипке, так что это не считается. Вы поймете почему, когда прочитаете главу 4⁵⁰.)

Сыграть с Йо-Йо было бы честью для любого музыканта, но особенно – для моего папы, потому что в его музыкальной карьере было мало триумфальных моментов, сравнимых с этим. Он всегда был прекрасным пианистом, но никогда не был профессиональным артистом. В основном он преподавал теорию музыки и фортепиано и немного дирижировал. В последние годы он перешел на административную работу.

Ему было шесть, когда он попросил родителей отдать его на фортепиано, но родители это откладывали, ожидая, что папа забудет про эту идею. Но нет, он все еще просил о занятиях три года спустя, и бабушка с дедушкой сдались. Проблема была в том, что они очень мало знали об индустрии и не могли предоставить поддержку, необходимую для серьезной музыкальной карьеры. В конце концов папа оказался в Истменской школе музыки (одной из наиболее престижных консерваторий в мире), но только в аспирантуре понял, что, несмотря на десятичасовые репетиции, проведенные в надежде наверстать упущенное, все-таки было уже поздно.

Но не сочувствуйте ему слишком сильно: он успешный мужчина, которого часто принимают за Роберта Редфорда⁵¹, и он преуспевает практически во всем, за что берется. (Он был капитаном команды по сквошу в Академии Филлипса в Эксетере, окончил Гарвард за три года, его гандикап на поле для гольфа вечно флиртует со скретчем, и он катается на лыжах как австрийский граф, который оказался в затруднительном положении и нашел себе работу инструктором.) Его боли в сердце, когда дело касается фортепиано, скорее всего, являются симптомом патологической необходимости побеждать абсолютно во всем, что он делает.

Тем не менее это сердечная боль, и она стала причиной, почему я начала играть на скрипке, когда мне было два года, спустя всего пару недель после того, как обозначила свою заинтересованность. Он знал цену ожиданию – и не хотел, чтобы я заплатила ее, как когда-то он сам.

Поначалу папа был моим учителем и, когда в мои музыкальные порывы включались детские капризы, его добрый, но строгий голос дисциплины сопровождал меня и заставлял сосредоточиться на занятиях, чтобы проработать каждую задачу. Он записывал мои уроки и выступления и делал заметки, чтобы я могла проанализировать свои ошибки.

Уроки, которые он преподал, помогают мне каждый день почти во всем, что я делаю. Но за такой подход тоже пришлось заплатить. Просто он этого не знал. Пока.

Глава 3
Классическая музыка – для снобов
Но и для вас тоже

Моя сестра стала вторым провалившимся музыкальным экспериментом наших родителей. Я использую термин «провалившийся» очень условно. Она не провал сама по себе – она замечательный, умный, прекрасный, успешный и полезный член общества. И как виолончелистка она была замечательным, умным, прекрасным, успешным и полезным членом музыкального мира: обучалась в лучших консерваториях Америки и Европы и сделала еще много чего, что очень бы вас впечатлило, если бы вы об этом узнали. Под «провалившимся» я имею в виду лишь то, что она, как и я, больше не играет профессионально.

Ее решение закончить карьеру (до того, как ей исполнилось 80 лет – возраст, когда большинство классических музыкантов уходят на пенсию), возможно, было предсказуемо. Если мне понадобилось двадцать пять лет, чтобы признаться себе и окружающим, что я не обожаю репетиции (хотя я должна была и признать, что некоторые аспекты все же казались приятными – или вызывали зависимость), Марина четко понимала это с самого начала. Она могла сыграть несколько нот, а потом отвлечься на завораживающие кисточки на ее ковре, а иногда она и вовсе отказывалась садиться на свое кресло для виолончели.

Она всегда была и остается неуязвимой перед влиянием нашего отца, который заставлял каждого встречного добиваться своего одобрения⁵², а это значит, что его тактики убеждения, которые всегда так хорошо мотивировали меня, в ее случае были абсолютно бесполезны. Мы приходили домой из школы, объявляя, что такой-то пригласил нас на день рождения, а папа отвечал что-то вроде: «Конечно, вы можете пойти – нормальные дети так и сделали бы». Я в ужасе начинала кричать и говорила: «Нет, папочка, я не хочу быть нормальной!», в то время как Марина смотрела ему прямо в глаза и отвечала: «Агась, как раз то, что надо».

Есть прекрасное видео, на котором четырехлетняя Марина сидит в своем кресле для виолончели и хнычет: «Я не хочу играть на виолончели, я хочу посмотреть фильм».

Ее желание исполнялось по выходным, когда наши родители уезжали из дома – за продуктами или починить их древний микроавтобус Volvo⁵³. Я всегда усердно старалась заниматься в их отсутствие – по наказу родителей. Но спустя полминуты игра на виолончели в соседней комнате неизбежно прекращалась, и я слышала топот маленьких ножек в коридоре. После неуверенных возражений мы вместе сидели на диване, с пультами от телевизора в руках, переключаясь между фильмами и повторами ярких моментов из наших любимых видов спорта. Затем звук шин по гравию обращал нас в бегство, и мы отправлялись по комнатам, делая вид, что все время репетировали⁵⁴.

За время этих просмотров фильмов (а их было существенное количество, поскольку Volvo нужно было ремонтировать постоянно) мы с относительным постоянством сталкивались со множеством искажений классической музыки. Иногда эти неточности раздражали. Но не так сильно, как раздражали ужасные попытки любого актера изобразить игру на музыкальном инструменте. В любом случае искажение, на которое я хочу пожаловаться, значительно больше этого. Оно причиняет бесконечный вред индустрии. Это PR-кошмар, который никогда не закончится. Я, конечно же, говорю о популярном предрассудке, что классическая музыка – для снобов.

Снобы обожают классическую музыку

Когда кино- или телережиссер хочет показать в сцене в позолоченном зале изысканность или духоту в саду, куда только что вошел главный герой, он неизбежно включит классическое произведение. Чаще всего, как мы узнали в главе 1, это музыка классицизма или барокко.

Несколько десятилетий подряд (1980-е и 1990-е годы особенно провинились) играло одно из двух произведений: Eine kleine Nachtmusik Моцарта или «Времена года» Вивальди (особенно «Весна»). Когда Эйс Вентура, детектив по поиску домашних животных, проникает на званый вечер миллиардера Роберта Кэмпа. Когда Вики Вэйл заходит в музей в «Бэтмене» Тима Бертона за несколько минут до того, как там появится Джокер, чтобы осквернить его. Когда злорадствующая Люси Лью побеждает свою юную оппонентку по шахматам в фильме «Ангелы Чарли: Только вперед». В эти моменты играет Eine kleine Nachtmusik. Она играет в похожих сценах в фильмах «Дежурный папа», «Все без ума от Мэри», «Костер тщеславия» и «Близко к сердцу». И это не весь список злоупотреблений классикой. (Не то чтобы Моцарт оставил нам на выбор свыше шестисот произведений из нескольких частей, большинство из которых значительно лучше Eine kleine Nachtmusik⁵⁵.)

А вот «Весна» из «Времен года» Вивальди звучит, когда Джулия Робертс сопровождает Ричарда Гира на его деловом ужине в шикарном ресторане в «Красотке». И когда Джеймс Бонд встречается со злодеем Максимилианом Зориным на званом вечере в саду в «Виде на убийство». А еще когда король Джулиан, сидя в первом классе самодельного самолета пингвинов в «Мадагаскаре 2», пинает Мелмана со словами: «Ничего личного, просто мы лучше тебя». Ну и в придачу в самых пафосных сценах «Шпионских игр», «Мальчишника в Вегасе», «Тайной жизни домашних животных» и – раз на то пошло – «Близко к сердцу». Опять.

«Весна» звучит в рекламе, в шоу, в лифтах. Всегда в самых ужасных, педантичных условиях, чтобы подчеркнуть претенциозность ситуации. Когда я слышу это произведение, у меня сразу начинается лихорадка. Либо фильмы окончательно испортили для меня эту композицию, либо Вивальди удавалось лучше запечатлеть весеннюю атмосферу, чем мне кажется.

Возможно, благодаря Google и Spotify звукорежиссеры начали понимать, что классический репертуар состоит не из трех произведений, и расширили свой плейлист снобских сцен⁵⁶. Вот несколько примеров, которые приходят мне на ум: «Kingsman: Золотое кольцо», где звучит Серенада для струнного оркестра до мажор, соч. 48 Чайковского – в сцене, когда Эггси ужинает со шведской королевской семьей; «Очень плохие мамочки», где во время шикарной вечеринки Кристины Эпплгейт звучит Фортепианный квартет ми-бемоль мажор, К 493 Моцарта.

Все эти и миллиард других сцен, которые я не перечислила, подчеркивают ассоциацию классической музыки с душной состоятельной элитой.

Прежде чем я объясню, почему это все фигня – и почему нет, – следует сделать различие между снобами и богатыми людьми. Конечно, многие богатые люди не являются снобами. Например, один из моих первых спонсоров – Пол, пианист-любитель, который регулярно открывает двери своего дома и счета в банке для молодых восходящих музыкантов. У него есть винный погреб, членство в University Club и собственность в Хэмптонсе, но он все равно ездит на дерьмовой Volvo, хотя и не такой ужасной, как у моих родителей, но иногда воспламеняющейся посреди дороги I-496, когда ситуация там особенно тяжелая. И у него нет теннисного корта – не знала, что в Хэмптонсе так можно. Вместо того чтобы установить корт или поменять машину на ту, что по совместительству не будет работать как духовка, он купил фортепиано Steinway для своей любимой организации сценических искусств, когда члены ее совета (у которых, кстати, скорее всего, есть теннисные корты) не захотели раскошелиться.

И напротив, среди небогатых людей есть много снобов. Когда я училась в Джульярдской школе, у меня был сосед – один из самых жутких снобов, которых я когда-либо встречала. Хотя наша столешница была из тех, что можно отклеить, если вам скучно, а единственные окна в нашей гостиной выходили на комнату соседей. Все, что нужно было сделать, чтобы спровоцировать его внутреннюю Люсиль Блут⁵⁷, – съесть перед ним порцию спагетти болоньезе. Он сразу начинал читать лекцию о том, что спагетти – неправильная паста для рагу и что соль, по его мнению, это средство, необходимое только при отсутствии настоящего кулинарного мастерства. Если еще немного потерпеть, ваше присутствие на кухне перестанет мешать ему и его мечтам о том, чтобы остаться поскорее в покое, читать и анализировать «Поминки по Финнегану».

Вообще, конечно, это слишком спорная классификация снобства для этой главы. Любой человек при деньгах будет считаться снобом (богатые люди-не-снобы простят меня, потому что они и так знают, что крутые), и любой человек без денег, который по какой-то причине хочет относиться к сообществу снобов, может носить это почетное звание, но понимать, что не все из перечисленного его касается.

На самом деле снобов всегда привлекала классическая музыка. Они делали себя незаменимыми винтиками в экономической системе музыкальной индустрии со времен Баха и Моцарта, когда состоятельные дворяне, короли, принцы, архиепископы и т. д. нанимали музыкальных гениев так же рутинно, как нанимали сапожников, поваров и модельеров (многие из которых, с большой вероятностью, тоже были гениями). С тех пор ситуация немного изменилась, но и сейчас нет такой большой базы слушателей – или достаточного государственного финансирования, чтобы полностью избавиться от снобов.

Именно поэтому в недавнем инциденте, прозванном Малергейт⁵⁸, весь концертный зал ополчился против мужчины, чей телефон зазвонил посреди исполнения Третьей симфонии Малера.

Так же и я несколько лет назад в Берлинской филармонии была вынуждена сидеть рядом с женщиной, которая впадала в бешенство каждый раз, когда кто-то аплодировал между частями⁵⁹. (Это было отвратительно. Она пыталась впечатлить своего спутника криками: «Нет! Вы еще не должны аплодировать!» И она кричала это тем, кто ее не слышал. Потому что они аплодировали.)

Самое забавное в этой ситуации вот что:

1. Люди, которые аплодировали между частями, просто вежливо выражали свой восторг музыкой. Их аплодисменты не беспокоили никого, кроме этой женщины. А вот ее невежливые высказывания, полные разочарования и снобизма, беспокоили всех, кто сидел рядом.

2. Сходя с ума по тому, что не волнует даже большинство музыкантов, она показала, что на самом деле была далеко не таким экспертом, каким пыталась казаться.

3. Просто представьте себе, каково это – иметь настолько хрупкое душевное равновесие, что такие мелочи выбивают вас из колеи.

Кстати говоря, если из-за этой истории вы теперь стесняетесь пойти на концерт, не переживайте. В главе 12 есть целый раздел про концертный этикет, и я уделила особое внимание моментам, когда нужно аплодировать. А еще из этого раздела вы узнаете, в каких случаях можно быть мудаком, если другие люди не знают, когда аплодировать. (Ни в каких. В этой ситуации вообще не стоит быть мудаком.)

Классическая музыка – и для вас тоже

Тот факт, что существуют снобы, увлеченные классической музыкой, не означает, что она была создана исключительно для них. Это все равно что сказать, будто золото и принцессы – для огров, а шоколад в моем доме предназначен только для меня. Просто потому, что кому-то что-то нравится – и он держит это «что-то» в заложниках – не значит, что эта вещь предназначена для этого человека.

На самом деле, сколько снобы существуют в мире классической музыки, столько и классические музыканты молятся об освобождении из рабства.

Ненависть Моцарта к своему заказчику, принцу-архиепископу Хиеронимусу фон Коллоредо, подробно задокументирована в тех письмах композитора, которые не были сосредоточены вокруг его желудочно-кишечных активностей. Так, в письмах отцу Моцарт часто жалуется, как плохо с ним обращается архиепископ и насколько он жаден, в одном из посланий он даже пишет, что «ненавидит архиепископа до безумия». С большой вероятностью Бах так же относился к своему покровителю Вильгельму Эрнсту Саксен-Веймарскому, который на четыре недели заключил композитора в тюрьму за попытку уйти в отставку.

Музыкантам часто приходится проглатывать свою гордость и работать на людей, которых они ненавидят. Как и любому другому, музыканту нужна еда, а для инструментов требуется укрытие на случай непогоды и стихийных бедствий. Мне повезло, что абсолютное большинство моих профессиональных контактов – это люди, которые мне нравятся. Но и мне приходилось заталкивать гордость куда подальше и целовать чужие задницы. К сожалению, история, которую я хотела бы вам рассказать, – про абсолютно кошмарную женщину, шедшую в комплекте с очень важным сторонником искусства, – выходит за рамки разумного⁶⁰. Но могу сказать, что мне приходилось иметь дело со множеством грубых и невежественных замечаний со стороны влиятельных меценатов и с неуместными комментариями и предложениями, которые делали серые кардиналы индустрии и жюри конкурсов, – почти во всех случаях мне приходилось быть вежливой, очаровательной и явно благодарной (даже после отказов), чтобы не потерять работу и не нажить властных врагов.

А еще я могу рассказать, что однажды мне пришлось съесть сырую необработанную гигантскую серую креветку – несмотря на то, что она была очень, очень резиновой и я панически боюсь микробов и бактерий. Пришлось просто потому, что ее мне подали после концерта в доме двух очень влиятельных музыкальных благотворителей, похожем на дворец, и я очень боялась того, что могло произойти, если бы я оскорбила их (или их личного повара). Это, конечно, не то же самое, что заключение в тюрьме за попытку уйти с работы, но психологическая травма осталась.

Хорошая новость в том, что некоторые снобы начали вымирать, так что теперь их меньше. С финансовой точки зрения это не так здорово, но это заставило индустрию адаптироваться, чтобы привлечь новую аудиторию. (Я чрезмерно упрощаю. Выживание – только часть того импульса, что меняет индустрию. Многим музыкантам надоел застоявшийся воздух, окружающий эту музыку, и они потянулись в свои запасы креативности во имя творческого роста и сохранения рассудка.) Как результат, классика перешла в мир новаторства, экспериментов и очень тонких талий. У нас есть такие юные яркие прекрасные исполнители, как Шеку Канне-Мэйсон, Елена Уриосте, Карим Сулейман, Дж’Ней Бриджес и Ван Юйцзя, а также ансамбли Quatuor Ébène и уморительные Igudesman & Joo, которые пронеслись по индустрии, как Мари Кондо по гардеробным, сворачивая носки и радуя окружающих с такой самоотверженностью, что многих из выживших снобов удалось обратить в эту новую веру⁶¹.

(Кстати, если вы сами – тот сноб, который хочет расколдоваться, просто погуглите J’Nai Bridges, basketball, взгляните на I Trust You Карима Сулеймана или послушайте Someday My Prince Will Come группы Quatuor Ébène. Если это не сработает, то непримиримое ребячество в A Little Nightmare Music от Igudesman & Joo или обезоруживающее простодушие и необычайное музыкальное мастерство Елены Уриосте и видео #UrePosteJukebox Тома Постера точно сделают свое дело. Я тоже была снобом, но, думаю, это было больше связано с моим подавленным духом и общей неудовлетворенностью, чем с врожденной заносчивостью⁶².)

Еще история. Когда я училась в Джульярдской школе, я принимала участие в Стипендиальной программе Глюка в области общественных работ, в рамках которой учеников отправляли выступать в разные учреждения Нью-Йорка – тюрьмы, школы и дома престарелых⁶³. Однажды нас с моим партнером по дуэту Изиа отправили выступать в психиатрическое отделение больницы.

Готовясь к этому выступлению, я изо всех сил старалась придерживаться того спокойного, просветленного, политически корректного поведения, которого от меня ожидала бы мама. Но втайне мне было страшно. Моей единственной ассоциацией с психиатрическими учреждениями были фильмы ужасов. Поэтому в момент, когда я обернулась и увидела лицо с широко открытыми глазами, уставившееся на меня через круглое окно нашей гримерки, я чуть не закричала.

Через несколько минут меня встретила одна из самых отзывчивых аудиторий, с которыми я сталкивалась, – внимательная и лишенная притворства и официоза. Один мужчина попросил сыграть «саундтрек из фильма “Взвод”», который Изиа знала как Адажио для струнных Барбера, и пока мы изо всех сил старались сыграть это произведение по памяти, тот мужчина рыдал от переполняющих его благодарности и счастья. Одна женщина, очарованная нашей синхронностью, бросила нам вызов сыграть начало нашего дуэта Моцарта с закрытыми глазами и поддерживала нас на протяжении этого эксперимента. А другая, с короткой стрижкой пикси, вальсировала каждый раз, когда мы играли произведение с размером 3/4.

Эти люди не были снобами. На некоторых из них даже не было штанов. Однако они почувствовали такую связь с музыкой, которую чувствуют лишь немногие снобы – и то, только будучи пьяными.

Суть в чем: не позволяйте снобам вытеснить вас. И хотя индустрия классики была создана с расчетом на снобов, классическая музыка не была. Многие бывшие снобы, как и я, расколдованы и готовы принять вас с распростертыми объятиями. А те, кто не готов и хочет, чтобы все вернулось на свои места, во времена, когда людям нравилось быть опозоренными перед тысячной аудиторией из-за звонка телефона, – не заслуживают той красоты, которую подарили нам композиторы, или захватывающей креативности и новаторства, которые дарят мои любимые музыканты сегодня. Эта музыка предназначена для вас.

Да, для ВАС.

Я оставлю вас с заключительной мыслью:

Моцарт однажды написал произведение под названием Leck mich im Arsch. Переводится это примерно как «Лизни мою жопу». Не очень подходит для музыки в загородном клубе.