Kitabı oku: «Время Уязвимости», sayfa 4

–А ты завтракаешь здесь в одиночку?

–Да. У меня всегда богатый завтрак. Давно привык к этому. Потом целый день на ногах, некогда есть, заправляюсь полностью с утра. Но раз уж ты сегодня тут, то прошу, не стесняйся.

–Да, я голоден.

–Тогда нам нужен ещё один прибор, я сейчас принесу.

Треска с фасолью пахла аппетитно. Когда Лунио возвратился, беглец, лишившийся терпения, моментально приступил к рыбе.

–Мне хотелось с тобой поговорить. Ты знаешь, что я вчера сделал для Лоция? – заговорил, немного насытившись, Оахаке.

–Да, он мне рассказал, что ты неплохо справился.

–Почему ты меня не предупредил? Я растерялся, и, кажется, разочаровал принца. Не знаю, что он тебе сказал, но я видел выражение его лица и отстраненность. Он ждал большего.

–В этом натура Лоция. Он всегда ждёт превосходной степени от всех и всего на свете. Ты справился, ведь ты до сих пор с нами.

–Я даже не понял, что произошло. Почему ты не сказал заранее о всех побочных эффектах? – Оахаке повертел в руках вилку.

–Я не знал, что Лоций задумал этот первый твой ритуал. Я узнал уже после. Вчера утром я искал тебя, когда ты не явился для занятий. Сёрен видел, что вы ушли, но куда, не известно. Только по возвращении я смог переговорить с Лоцием. Тогда он мне всё и объяснил.

–А мне что-либо объяснять он отказался, – Оахаке нервно забросил ещё одну рыбу к себе на тарелку. – Вообще, я получил от него совет расспрашивать тебя получше. Так что расскажи мне, в чём же дело.

–Мастер, если ты думаешь, что мы хотим что-то утаить от тебя, то это не так. Или ты мог подумать, что мы не доверяем тебе? Отчасти это верно, но не обижайся, ведь мы знакомы ещё совсем мало. Полагаю, что и ты пока не проникся к нам беззаветным доверием. – Лунио говорил размеренно и твёрдо, с наслаждением поглощая завтрак.

–Вы не приняли меня за своего, но раз ты говоришь, будто утаивать что-либо в ваши планы не входит, то я хочу прояснить интересующие меня вещи. Я задам прямые вопросы. Ты можешь ответить на парочку? – треска с фасолью и чай Лунио, кажется, успокаивали Оахаке. Вкусная, горячая и здоровая пища помогла справиться с болью и туманом в голове.

–Конечно, мастер. Только не спрашивай меня об Архелии или планах Лоция – об этом я знаю не больше твоего. Собственно, всё, что он сказал нам в том театре, и есть исчерпывающая информация о миссии.

–По словам Сёрена и Дебби выходит то же самое, только если вы все тут не сговорились, – улыбнулся Оахаке. Аромат травяного чая проникал в раздражённые участки разума и излечивал их.

–Так что тебя тогда интересует? – Лунио отложил вилку, прекратил есть, отхлебнул чай и внимательно посмотрел на беглеца.

–Я провалился в химерическую ткань… Вернее, она окутала меня, или нет… Она словно заполнила меня, как нечто пустое,

–Это испугало тебя, мастер?

–Скорее, да… или, по крайней мере, сильно встревожило…

–Ты теперь по-настоящему чувствуешь, что не один.

–Да, эта раскалённая сила… Я думал, что извне прикасался к её… телу, веществу… Но, кажется, она повсюду. Извне до неё просто невозможно дотронуться, ибо ты у неё внутри, как в брюхе. Мы все у неё в брюхе. И эти образы, которые я видел, Лунио, что они значат?

–Что видел ты, я не берусь предполагать. Это очень… непредсказуемо. Принц просил не углубляться, обучить тебя как можно быстрее, ты знаешь ведь… Я не всё успеваю объяснить, как должно. Но кое-что тебе, судя по всему, стоит знать.

Оахаке кивнул. Чай не просто расслабил и избавил от боли, он настроил беглеца на мистический лад. Мир загудел. Неосязаемое стало чувствоваться. Горячий газ ткани вновь поплыл по телу. Но не так агрессивно, как в пещере, а лишь слегка.

–Я расскажу тебе, кто ты и что ты значишь для нас, – произнёс Лунио. Он поднялся со стула и подошёл к стеклу. Поезд плыл по бескрайней долине: виднелись сельскохозяйственные дроны, обрабатывающие землю, станции зарядки, автономные стационарные пункты по обработке зерна, поблескивавшие солнечными батареями. Солнце успело взойти стремительно и заполнить мир скудным осенним теплом.

–Ты родился в племени субеев, блуждающих вдоль реки. Хранящих множество тайн. Но ты слишком рано покинул племя. Ты многого не знаешь, – вздохнул Лунио. В горле Оахаке застыл комок, воспоминания о племени будили в нём чувства, от которых хотелось отстраниться. Сожаление, тоска, ностальгия.

–Тебе необходимо кое-что вспомнить о сути твоих верований… – начал он, но беглец остановил его.

–Я не принадлежу более к своему народу, не связывай меня с ними.

–Могу предположить, что заставляет тебя говорить в подобном духе, но всё же… С твоей кровью связан древний дар племени субеев.

–Я был бы рад возможности сменить свою кровь на любую чужую или стать полиморфотом, чтобы принимать любое воплощение.

–Жизнь полиморфота – сплошное страдание. Искусственное тело только болит, разлагается. Это не то, о чём можно мечтать.

–Полагаю, ты прав, – Оахаке взглянул в глаза Лунио. – Но что же со мной произошло в той пещере?

–Ты коснулся ткани, той, в которую вшиты мы все. Ткани реальности. Полноценной реальности. Она – словно космическая рубаха, а мы как пуговицы на ней.

–Но пуговицы пришиты и не могут двигаться, а большинство из нас обречены вечно кочевать и скитаться в сегодняшнем мире.

–А разве обречённость скитаться не есть та самая «пришитость». Мы иглами рождения и смерти прикреплены к этой Ткани. Она повсюду. Но видеть её почти никто и никогда не способен.

–И в чём суть моего соприкосновения с ней?

–Ты перебирал её нити, менял их расположение, распускал и сплетал заново – чтобы принести нам удачу.

–То есть, то, чему ты меня учишь – слова тайн и слова загадок, концентрация – это для управления тканью?

–Нет, конечно. Ты не способен ею управлять, как не способен никто. Мы лишь немного переплетам крохотные ниточки. Для нас они имеют значение, для существования всей ткани – не очень большое. И она позволяет нам так баловаться, или, скорее, не замечает этого. Мы же с её помощью облегчаем себе жизнь. Вызываем дождь или призываем урожай.

–Почему я должен был убить? Пускай и птицу.

–Это жертва. Это те нити, что ты расплёл. Создал себе материал для изменения ткани. Каждое тело соткано из сотен тысяч её нитей. Расплетая их, можно получить что-то новое. Соткать заново. Ты «расплёл» тело голубя и соткал себе удачное стечение обстоятельств. Пока неосознанно, конечно. Может, ты и ошибся, возможно, что обстоятельства сложатся неудачно. Ведь ты ещё не можешь досконально всё понимать и контролировать. Но, так или иначе, что-то было отдано, что-то создано. Принц уверен, что это принесёт нам удачу.

–И мне всегда придётся кого-то убивать?

–Жертва может принимать любой вид. Ты ещё поймёшь всё. А теперь послушай кое-что. Это важно для того, чем ты станешь заниматься. Субеи убеждены, что стержень истины в человеческой душе, человеческом разуме заключён в отрицании…

–Неужели? – Оахаке не хотелось слушать о древних заблуждениях своего племени.

–Воспринимай это как легенду чужого, далёкого народа. Но народа мудрого, ибо всё, что я тебе скажу, пригодится.

Итак, религия данного народа, как многие иные религии, учит, что мир видимый и осязаемый есть мир «большого морока», иллюзии. И ступить на путь отрицания, отрицания мира, значит сделать первый шаг к избавлению от иллюзии. Но суть отрицания действительности субеи понимают несколько специфично. Борьба внешнего мира и разума человека есть в религии субеев не форма духовных игр или философии. Они научились видеть само тело иллюзии мира, или, как они его зовут, «тело тюрьмы».

Эта наша реальность, являясь иллюзорной, в то же время нестерпимо живая и очень ревнивая, она не выносит сомнений в себе. Отвержение реальности, попытки избавиться от морока – не просто фигуры речи для этой тюрьмы. Это твёрдая и очень болезненная для неё предметность. Подобными словами или действиями мы изнутри пытаемся прорвать её тело, что причиняет тюрьме-реальности страдания. Мы оставляем раны, рытвины внутри неё. Будучи вшитыми в её ткань, отрицая иллюзию, мы вспарываем её, и ей больно. Потому, это работает также и в обратную сторону – реальность полосует и нас. Это называется «нить жертвы». В широком понимании субеев – мы все жертвы тюрьмы, но чем больше человек отрицает иллюзию, тем более он опутан её нитями, более изрезан и обглодан тёмными машинами смерти, что служат тюрьме: болезнями, неудачами, страданием. Верное жертвоприношение – вот путь избавления от плена, способ сбросить свои кандалы и обратить взоры к солнцу.

Отрицание реальности принимает разные формы. Субеи выработали наиболее эффективные способы. И этими знаниями владеют мастера жертвы. Если просто заявить, что ты не веришь в реальность этого мира или покончить с собой – это не принесёт пользы. Более того, в следующем воплощении ты будешь помещён в более страшную клетку, так как нанёс «телу тюрьмы» рану и обиду. Нужно знать тайные ходы, уловки, системы канализации. Столетиями твой народ занимался этим. Правильным отрицанием. Иллюзия – не значит нечто неосязаемое, от чего можно просто отмахнуться или очнуться, завершив свой жизненный путь. Смерть тоже включена в эту тёмную империю. Иллюзия значит – ложь, плен, страдания. Но не мы одни сопротивляемся империи – есть и силы, что содействуют людям. Их мало, они почти неуловимы, с помощью верных жертвоприношений с ними можно устанавливать контакт и использовать в своей борьбе. Это определённые нити в ткани. Лечебные нити.

Ткань, иллюзия, тело тюрьмы – это всё одно. Мастера жертвы умеют перестраивать иллюзию так, что боль, причинённая ей, оказывается тут же анестезированной. Хотя порою происходят и ошибки. Тебе было больно вчера потому, что ты ещё не слишком верно перестроил нити, и ткань, заметив это, наказала тебя. Когда-нибудь ты научишься всему.

Оахаке молчал. Ватное гудение состава окутало сознание и не позволяло сказать ни слова. Он понимал, что многое из услышанного находилось глубоко в его памяти. Сказки, легенды и мифы, рассказы матери перед сном. Игры детей в шаманов и колдунов. Таинственные мистерии на праздники. Затем взросление, и то, как медленно, по крупицам, посвящали в его тайное знание, готовили к чему-то.

Обряд инициации.

Бегство и желание обрести забвение.

Оахаке, носивший тогда иное имя, сбежал, предав свой народ, традиции, уклад. За ним началась погоня. Обряд инициации – это нечто священное, и до такой степени, что отказ от него карался смертью. Люди из племени нашли беглеца. С ними был и учитель, наставник Оахаке. Юный беглец из рода Тенмиззио вымолил себе пощаду. Но его подвергли процедуре, после которой все сакральные знания народа субеев были стёрты. Оахаке унижен, изгнан. После, его имя много раз менялось. Но сущность души, кажется, никогда. Через некоторое время он попал в ситуацию, когда его снова принялись преследовать из-за предательства. Теперь единственным выходом он видел бегство в Спораду. Путь в которую для него мог открыть только принца Лоций. Но то, что Оахаке должен был сделать для него, оказалось слишком непредсказуемым. Ибо требовало пробуждения очень давних воспоминаний, почти истёртых, изничтоженных. Требовалось использовать воспоминания для выполнения странной задачи – манипуляций с сакральной тканью реальности.

Лунио налил Оахаке ещё чаю. Увидев, что пар уже не идёт, он виновато произнёс:

–Остыл, сейчас подогреем. Сейчас-сейчас, – он поднялся и нелепо засуетился.

–Не надо, я не хочу больше, – Оахаке успокоил его.

–Слишком много наговорил. Многое непонятно, да-да. Тебе стоит перевести дух после такого. Начнём через час. Потренируемся перебирать и переплетать нити, – улыбнулся Лунио.

***

День пролетел в занятиях, а вечером, перед самым ужином в компании Сёрена и Деборы, беглец обнаружил на своём столе конверт. Косые лучи низкого солнца освещали просторное помещение личного купе Оахаке. Он взял в руки конверт и со странным волнением насладился плотной бумагой, древесным запахом, непредсказуемым рельефом печати карминового цвета. Конверт был изящно подписан тонкими буквами: «Оахаке Розеналлису». Хотелось одновременно вскрыть его, и в то же время – вернуть на поверхность стола, тонущего в льняных лучах солнца. Расположившись на красном кожаном диване, Оахаке осторожно расслоил конверт. Извлёк оттуда лист бумаги цвета кофе с молоком. Нежные, ароматные буквы. Это приглашение. На бал в честь двадцатилетия правления Менандра, в Симметричной Орхестре конгломерата Иннис. Оахаке знал, что никто вовсе не собирался звать никому не известного предателя-беглеца на знатный бал к царю одного из самых могущественных квазигосударственных образований в Циклизации. Это искусная подделка.

Раздался стук в дверь, прервавший размышления беглеца о своей малозначимости. Оахаке поднялся с дивана и, держа лист приглашения в левой руке, открыл дверь. Дебби пришла удостовериться, получил ли Оахаке Розеналлис приглашение на бал.

–Я постаралась, чтобы оно выглядело достоверно.

–Не совсем понимаю, зачем это?

–У тебя же нет приглашения. Ты нам вчера сказал. Я поговорила с принцем – он извинился, это было упущение. Потому такой лист теперь есть и у тебя, – Дебби сделала шаг, переступая границу купе. – Я могу войти?

–Вероятно, да

С ней в купе проник и аромат духов, напоминавший солёный ветер далёкого моря.

–Зачем ты пришла?

–Чтобы помочь тебе, – она неожиданно придвинулась к губам беглеца.

Поцелуй был похож на бриз – свежий и оглушающий. Оахаке потерял контроль. Отдался поцелую. Лист приглашения выскользнул из его руки.

Грохот удара, скрежещущий визг. Поезд резко остановился.

Оахаке потерял равновесие, не удержался, упал и ударился о стол, разбив затылок. Дебора устояла, держась за дверь купе.

Снова раздались скрежещущие животные визги, затем затрещали автоматные очереди защитных иотонных установок состава. Что-то определённо было не так. Оахаке поднялся и взглянул на Дебби. Она прильнула к окну, пытаясь понять, что происходит. Но на улице стояла необъяснимая темень, слишком густая для человеческого глаза, слишком быстро пропало вечернее солнце. Раздавались только выстрелы и жуткие визги, крики не то боли, не то безумия.

–Чудовища? Они напали на нас? – сказала Дебора. – Кажется, атакуют вагон принца.

–Нам стоит помочь ему? – Оахаке, одной рукой ощупал затылок, другой открыл ящик стола. Там хранился револьвер, который Скальни вручил ему ещё на «Глориоле».

–У принца серьёзная защита, но я думаю, мы должны пойти и выяснить, что происходит.

–Мне брать… оружие?

–А ты умеешь им пользоваться?

–Это сложный вопрос.

–Тогда лучше возьми.

–Почему «тогда»?

–Многое упрощается, когда у тебя есть оружие, – Дебби стремительно покинула купе. Оахаке схватил револьвер и отправился за ней, но сделав два шага рухнул на пол. Очень быстро сознание покидает его, уступая место темноте, среди которой выцветшими оттисками блуждают обрывки болезненного сна.

…Река, покинутый дом. Он выходит из скромного строения на берегу, бедной хижины, почти лачуги. Она устойчива, у неё есть корни. И он сам – неуязвим, устойчив, недоступен силам потока. Он каждый день просыпается в одном месте, выходит к одному и тому же берегу реки. И с ним люди, от которых не требуется бежать. Которых он никогда не предаст…

 Выплывая из забытья, беглец обнаруживает себя лежащим на диване, прямо под пристальным взором Дебби. Это ненадолго, сознание снова его предаёт.

…Он видит чудовищ, окруживших поезд. Их паучьи лапы и медвежьи морды. Все вышли с ними биться, с винтовками и странным оружием, разящим грозным лучом света. Чудовища отступают, оставляя после себя нечто. Большое яйцо, из которого грозится вылупиться новый демон. Чёрное яйцо с голубыми прожилками. Оно шипит и трясётся. Никто не в силах ничего сделать, это была ловушка. Чудовища выманили всех из поезда, чтобы главный демон вырвался на свободу из скорлупы и пожрал всё на своём пути…

Когда беглец открыл глаза, никого рядом был только Лунио. Дебби ушла. Может, перед уходом поцеловала его. Оахаке поднялся с дивана, выпил воды. Посмотрел в зеркало – ему перебинтовали голову. Чудовища из сна, оказались лишь чудовищами из сна. На поезд напали одно кочевое племя, промышляющее атаками на одинокие транспортные средства Циклизации. Скромный поезд, летящий с небольшой скоростью в паре метров над землёй показался им лёгкой добычей. Лунио с увлечением рассказывал, как эти воины в доспехах из кожи гигантских ящериц, восседая на горбатых конях с птичьим мордами, совершили попытку ночного ограбления поезда. Бросили зажигательные смеси в окна. Использовали сети и верёвки, пытаясь забраться на крышу состава, палили на право и налево из своих древних револьверов, но защитные системы поезда быстро справились с варварским налётом.

–Мне даже удалось пострелять. Хотя, мы не стремились кого-то убить, так отпугнуть. Больше шуму наводили, чтобы эти «ящерицы» убрались куда подальше. – смеялся Лунио.

За окном занимался рассвет. Оставшись один, беглец прильнул к окну. Сегодня он не пропустит момент рождения дня. Но облака казалось, кипели, их было так много, что солнца едва проступало сквозь них. Они обещали дождь. Очередной день занятий с Лунио прошёл под дождём.

Снова приходилось читать не то молитвы, не то заклинания. Простые формулы для концентрации сознания на определённой вещи, которую требуется получить от ткани. Способы распускания и сплетения вещей. Способы избежать гнева ткани. Работать нужно быстро, точно, как хирург, при этом тихо и незаметно, как вор. Расплести нити одной сущности, то есть жертвы, взять её нити и получить из них то, что тебе необходимо, соткав новую сущность, новую реальность, ситуацию – всё, что угодно. Только необходимо произвести ритуал незримо для ткани, безболезненно, иначе она сама заберёт все твои нити.

Занятия текли плавно, бесшовно. Оахаке не чувствовал течения времени, холода на открытой платформе, голода и многого другого. Лунио заботился о беглеце: не давал ему замёрзнуть, отменно кормил и устраивал передышки, чтобы поговорить, освоить теорию. В конце дня Оахаке заслужено уставал. В голове блуждал горячий газ, пытавшийся всполохнуть и разорвать голову на части. Обычно беглец ужинал после всего этого у себя в купе, в одиночестве, даже мысли не составляли ему компанию, а потом проваливался в сон.

В один вечер, Оахаке встретил Сёрена, который предложил покурить прекрасного табака. Они вышли в тамбур, где Сёрен подал Оахаке небольшую самокрутку, они затянулись, поглядывая друг на друга. Выпуская дым и мерно покуривая, простояли в молчании несколько минут. За окном в лучах заката тонули степи. Табак расслаблял, потому Оахаке, уставший от дневных упражнений, не чувствовал потребности в разговоре, стало просто хорошо и даже уютно. Он припал к стене тамбура. Сёрен улыбался, глядя на него.

– У тебя есть любимая песня, мастер?

Оахаке сейчас был не вполне способен осознать до конца смысл вопроса, но что-то внутри при слове «песня» вызвало старые образы.

Сухая долина, длинный караван их племени, ноги устали, мать идёт рядом. Во рту обезвоживание и жар, точно так же, как и вокруг. Сезон дождей не скоро, река пересохла настолько, что превратилась в грязный ручей. Такое случилось лишь однажды, но он хорошо это помнил. Память подло хранила яркость солнца, землю, раскалённую до того предела, когда на ней готовится пища. Память хранила трупы, через которые перешагивал Оахаке и его мать. Люди падали замертво. И никто их не закапывал в землю и не сжигал. Все шли к оазису, спасительному и мифическому. В те дни Оахаке услышал лучшую песню из всех, что когда-либо ему доводилось слышать. Её, конечно, пела мать. Эта была религиозная песня. О реках древнего города Вавилон. О слезах и воспоминаниях о потерянном доме. Оахаке до сих пор помнил мелодию, простую и мучительную. Шедшие рядом люди могли подхватывать её, размножать, ширить. Возможно, это и была любимая песня Оахаке.

–Что ты спросил? – медленно выговаривая слова, произнёс беглец.

–Ничего, – улыбнулся Сёрен. – Отдыхай. Завтра мы прибываем на Иннис. Тебе понадобятся силы.

Глава 3

Оахаке думал о том, что каждый узник желает обрести свободу. У пленённого человека есть две возможности. Либо ждать момента, когда двери камеры откроются и заточение подойдёт к концу. Либо отвоевать себе свободу ценой обмана, то есть, совершив побег. Так узник становится беглецом. Но есть ли в действительности различие между ними? Быть скованным цепями или окружённым стеной до невозможности сделать вдох, до смертельной нереальности одной только мысли о солнце, будет ли оно когда-то слепить тебе глаза, будет ли согревать твой путь домой? Такого участь заключённого. Но свободен ли беглец? Несомненно, он свободен бежать, куда вздумается, свободен дышать и греться на солнце, пока может. Но и его окутывают стены, и на его ногах кандалы. Естественно, лишь метафорически. Но суть этих иносказаний страшит Оахаке. Он начинает понимать, что бегство – это тоже тюрьма, плен. То, что преследует его, требует искупления.

Правда, Оахаке всегда знал или, вернее, надеялся, что искупление можно получить и другим способом. Без участия неотвратимой силы фатума, расплаты перед законом судьбы, как говорили в его племени. Теперь он точно понимал, как это сделать. Благодаря пробуждённым во время занятий знаниям и навыкам, искупление может быть соткано. Ткань мира податлива, если уметь с ней обращаться. Хотя порой это кажется беглецу таким же обманом, как и побег. Просто перекроить неудавшиеся лоскуты судьбы ещё не значит подчинить её себе, избежать неотвратимости ответственности. Это мучает Оахаке, это очередная уловка. Вместо того чтобы смотреть, не отводя взора, в глаза силе, которую невозможно побороть, он в очередной раз бежал, скрывался и хитрил. А сила эта требует следовать закону, призывает к ответу и честности.

Беглец Оахаке давно потерял чувство честности. Это очень странное состояние, когда не можешь понять, срывается ли с твоих губ правда или ложь. Это состояние души, оцепенелое, как наркоз. Невозможно продраться сквозь его поволоку. Всё беззвучно: обман, неискренность в чувствах. Всё потеряло звук, и душа в этом густом молчании погрузилась в дрёму. Душа грезит о домике на берегу реки, об устойчивости, вспоминает о детстве, и сладкая пыльца этого сна дурманит голову Оахаке. Он потерял понимание того, кто он есть. Он называет себя «беглецом». Это его универсальное поименование, почти второе имя. Тем более, что Оахаке – фальшивое имя, каких сменилось у него много, а вот клеймо «беглец» оставалась всегда.

 Имя «Оахаке» он присвоил на одном заброшенном маяке. Спасаясь от холода, потеряв ориентир на пути, беглец из племени субеев добрался до побережья. Он двигался вдоль холодных и мрачных вод. Море пугало потусторонним кипением и призрачной жизнью ревущих волн. Беглец, ещё именуясь Маноре в те дни, рассчитывал встретить странствующих по прибрежным землям рыбаков. Возможно некрупную станцию, где можно было бы переночевать. Иззябши, он глубокой осенней ночью добрался до старого, потухшего маяка. Двери его были открыты. Войдя внутрь и оглядевшись, Маноре плотно затворил их.

 В помещении имелась печь, стол и кровать. Всё было довольно грубым, но по виду оставленным не так уж и давно. Вещи ещё хорошо помнили человека. Беглеца это настораживало, он опасался скорого возвращения смотрителя. И неизвестно, кем он мог оказаться. Но выбора не было, замерзать на улице не хотелось. Маноре растопил печь – в маяке лежал приличный запас дров. В небольшом шкафу, около стола, обнаружилось вяленое мясо и распитая бутыль вина. Небогатый, но сытный ужин, растомил Маноре. Он упал на крепкую деревянную кровать с небрежно наброшенным, прямо поверх голого матраца, шерстяным одеялом и моментально заснул.

***

Разбудили его крики чаек. Солнце слепило и кусало глаза поутру. На вершине маяка властвовали ветер и птицы. Поднявшись на вершину, беглец поспешил вернуться в закрытое мощными стёклами пространство, где располагался огромный фонарь. Оказалось, что есть возможность его зажечь. Он питался от электричества – от автономного генератора. Абсолютно не отдавая себе отчёта в том, зачем он это делает, беглец запустил генератор и включил свет на маяке.

 После, он часто думал, что за порыв заставил его это совершить. Ответ так и не был найден. Так или иначе, после этого Маноре пробыл на уже функционирующем маяке ещё день. В сундуке, не замеченном сразу, нашлись рыболовные снасти. Беглецу удалось поймать мелкой рыбы. Недалеко в лесу, который раскинулся близ маяка, нашёлся ручей, давший пресную воду. Задерживаться дольше, чем на пару дней, было очень опасно, но беглец нуждался в отдыхе. Утром второго дня, когда он собрался покидать маяк, на горизонте появился корабль. Поначалу это испугало Маноре, но не отрывая взгляда на медленное приближение древнего траулера, он не смог бежать. В тот раз он не смог бежать прочь, как много раз до и после этого.

 Корабль зашёл в бухту неподалеку от маяка. Маноре видел с возвышенности как сбросили шлюпку. На ней одинокий пассажир с прибывшего судна добрался до берега. Ступив на землю, он осмотрелся и, завидев человека у маяка, приветственно помахал рукой. Маноре охватила лёгкая тревога: гость очень свободно и уверенно подавал знаки, словно знал, куда прибыл и к кому. «Издалека мог просто не разглядеть меня, спутать», – подумал беглец. – «Верно, что он может быть знаком с местным смотрителем и принять меня за убийцу или грабителя, когда не встретит здесь своего друга».

 Но шанса скрыться уже не оставалось – прибывший поднимался по тропе наверх, к подножию маяка, туда, где стоял оцепеневший Маноре. Беглец рассматривал гостя по мере того, как тот приближался. Одет в плотную холщовую куртку, мятые чёрные штаны, высокие рыболовецкие сапоги, а в руках клетка с крупной птицей песчаного цвета.

 -Добрый день, я ищу ауспиция Маноре, – рыхлым, болезненным голосом проговорил прибывший. – Могу я высказать предположение, что это вы?

 -Почему вы решили, что это могу быть я? – в смятении ответил беглец.

 -Мне, если позволите, было видение.

 -Прошу прощения?

 -Видение. Мне был дарован визуальный образ человека, которого мне нужно искать, и место, где он может находиться. Вы очень похожи на дарованный мне визуальный образ, и место это, кажется, то самое. Заброшенный маяк, – гость окинул взглядом, окружавший их пейзаж и поставил клетку на землю. Птица слегка встрепенулась.

 -Маяк вовсе не заброшенный – вы же видели свет.

 -Именно! Так я всё и видел! Потухший свет вновь засиял!

 -И с какой целью вам необходим тот, кого вы ищите?

 -То есть, с какой целью мне искать вас?

 -Я сказал совсем другое.

 -Но вам стало любопытно.

 -Меня всё это, скорее, настораживает.

 -И ведь меня тоже. Но вот каково ваше положение? Вы жили себе и ничего не знали обо мне, не думали даже, а сейчас вам немного страшно, потому как не понятно, почему я вас искал. Немного страшно, да. Но я же просто в ужасе! Я ищу вас очень давно и до сих пор не понимаю, зачем, – улыбнулся гость.

 -Ваши слова полны безумия.

 -Согласен-согласен. Наверное, просто стоило начать с другого вопроса. Скажите, не знаете ли вы человека, живущего поблизости и способного предсказать будущее по внутренностям птицы? Я тут проездом…Это очень помогло бы мне в дальнейшем путешествии.

 -Назовите своё имя для начала.

 -Меня зовут Герман. В прошлом, очень важный и уважаемый человек, могу заметить. Был, пока не связался с этой птицей…

 -Вот как? Вы продолжаете меня настораживать, Герман.

 -Изо всех сил постараюсь в дальнейшем развеять все ваши опасения. Хоть я и сам не ведаю, к чему может привести наша с вами встреча.

–Что-то мне подсказывает, что в любом из вариантов для этой птицы встреча закончится безрадостно. Если действительно решили воспользоваться моими услугами.

 -Верно подмечено, ауспиций Маноре. То есть, я так понимаю, это всё же вы?

 -Да. Не думайте, что я проникся к вам доверием, но мне и правда любопытно.

 -Ещё бы! Ситуация-то крайне занятная. Мне необходимо многое вам рассказать.

–Тогда прошу вас на маяк, что был возвращён к жизни, – Маноре захватило происходящее. Чувство безрассудства, точно такое же, как и в момент, когда зажигался свет на маяке, овладело беглецом. Когда теряешь понимание того, кто ты есть, теряется и осознание цели своих действий. Приходится довериться потоку времени и событий.

***

 Герман жадно поедал вчерашнюю рыбу, предложенную Маноре. Волосы на голове гостя были густыми, светлыми и очень давно не знавшими гребня. Кожа сухая, усталая, а лицо покрывала жёсткая, средней длины борода. Клетка с птицей стояла рядом, на обеденном столе. Герман отщипывал от рыбы небольшие куски, и птица клевала с ладони. Оба пришельца, кажется, были очень голодными. Беглец пил отвар из собранных в лесу трав и слушал рассказ гостя. Тот повествовал о своём прошлом, о своей птице и о том, почему сейчас они здесь. История оказалась удивительной.

Герман утверждал, что являлся некогда наместником на одной крупной станции, которая курсировала у самой границы Циклизации. Это была военная станция, нечто вроде оборонительного передвижного батальона. Они охраняли территорию Циклизации от орд диких, скатившихся в варварство племён. Племена эти полагали технику источником всех бед на Земле, причиной сегодняшнего состояния мира. Племена угрожали стабильности Циклизации. И потому такие, как Герман, помогали держать варваров на почтительном расстоянии от цивилизованного мира. Приходилось отражать набеги, вести разведывательную работу среди племён, ибо варвары были хоть и дикими, но с взрывчаткой и современным оружием обращаться умели. Они могли устроить серьёзный взрыв или иную террористическую акцию, как это называется. Со станции организовывались карательные походы, для наказания или в превентивных целях. Тактика предупреждения нападения. После таких походов из варварских племён привозилось много пленников, их превращали в рабов. И однажды на станции Германа появилась девушка-рабыня необыкновенной красоты, которая сразу же была определена для работы в покои наместника. Но, как утверждал Герман, у него не было привычки силою своего положения брать женщин, пусть даже и рабынь. Прекрасная Дион, так звали пленницу, стала убирать комнаты наместника, следить за чистотой и порядком, а вечерами растирать его уставшее тело, оказалось, что она прекрасно владеет техникой целебного массажа.

– Я очень плохо засыпал, для меня это была настоящая проблема, – вздохнул Герман и сделал глоток отвара. – А она буквально спасала меня. За несколько минут её трудов над моими напряжёнными ногами, спиной и шеей я растворялся в неге, расслаблялся и засыпал. Это было даже лучше, чем близость. Она подарила мне здоровый сон. Правда, ещё один подарок, который она преподнесла мне позднее, оказался не таким счастливым.