Kitabı oku: «Цена души», sayfa 5
– А смысл наживать себе врагов? – только и ответил Борис.
– Что? – слова собеседника не до конца дошли до писателя.
– Скажите, вы бы были мне благодарны, если б я не показал вам дорогу, а отправил на все четыре стороны?
– Безумно, если честно.
– Это вы сейчас так говорите… Если б вы не видели того, что видели, не оказались по ту сторону, вы бы не успокоились. Люди приезжают сюда, полные отчаяния. Я не помню конкретно вас, но почти все вы как один – в этом отчаянии и последнем куске надежды, что что-то способно выполнить ваше невероятное желание.
Я пытался вас отговорить и не смог. Если бы после этого я сказал, что не покажу вам дорогу, вы бы пошли ее искать сами. И искали бы, пока не нашли, могли даже применить силу по отношению ко мне или другим жителям, заставив все вам рассказать. Такое уже случалось. Я видел, как некоторых из нас избивали приезжие, когда те отказывались указать на перекресток. Так что вы бы все равно сделали то, что сделали, просто, может быть, месяцем позже, вернувшись сюда на очередное полнолуние.
– Вероятно, вы правы…
Печальный смешок раздался из уст старика.
– Хотел бы я оказаться неправым. Расскажите…
– Николай.
– Расскажите, Николай, на что вы заключили сделку? Прежде я видел всех людей только, перед ней самой. И слышал рассказы. Вы же первый, кто решил меня посетить и поведать обо всем. Вы же именно об этом хотели поговорить?
– Да, все верно.
– Я вас слушаю.
Николай не имел понятия, с чего начать свою историю. Он так долго хотел кому-то выговориться, избавиться от пресловутых образов и видений. А здесь, в компании с Борисом ему было очень хорошо. Монстры будто отступили, при том факте, что писатель уже почти третьи сутки не пил. Это вселяло надежду, что такой длинный путь был проделан вовсе не зря.
– Когда вы меня оставили… – и понеслось. Мужчина рассказал о том, как провел то время, пока ожидал полуночи, о листке с текстом заклинания, что забыл в машине, но неведомым образом обнаружил в кармане штанов после слов Бориса по телефону. Рассказал про ад, что лицезрел собственными глазами, про Абаддон, про невыносимые крики тысяч искалеченных душ, про сделку и дьявольское рукопожатие, про лисенка, что сбил накануне, а потом увидел вылезшим из шляпы демона. Николай говорил и говорил, не упуская ни единой детали. Ему было важно донести каждый нюанс, перетранслировать весь спектр ужаса, что мужчина испытал.
Затем писатель поведал обо всем, что случилось после. О невероятном вдохновении после возвращения домой, о неведомом успехе и популярности, о которых можно только мечтать, о всем хорошем, что пришло после этого, и о всем плохом, что заняло место хорошего. Николай рассказал о кошмарах, что его посещают каждую ночь последние восемь лет, о тяжести того груза, что на него свалился, и как сложно нести сквозь года этот груз в одиночку, об алкогольной зависимости, что начиналась с простого вина по вечерам, а продолжилась виски и коньяком днем или аж с раннего утра. Мужчина без утайки признался во всем, что ему пришлось испытать после проклятой сделки с дьяволом. Он признавался и признавался, все больше облегчая себе душу. Где-то внутри писатель физически чувствовал, как ему становилось легче. Казалось, что теперь кошмары и видения должны уйти на совсем и больше никогда не возвращаться.
Пока Николай все больше облегчал свою ношу, Борис молча сидел и слушал. На протяжении всего долгого рассказа он не вставил ни слова, внимательно принимая услышанное и анализируя его. Мужчина посвятил своей истории свыше часа, иногда забегая чуть вперед, иногда возвращаясь назад, в отсутствие какого-то единого сценария повествования. Но так или иначе, Николай сказал все что хотел, после чего окончательно почувствовал покой внутри себя, какого не чувствовал много лет.
– Я сочувствую вам, – все что сказал Борис после кульминации истории. – Я понимаю, что не могу вас винить в том кошмаре, в который обернулась ваша жизнь, хоть и очень хочу. Вы не могли передумать, не могли уйти оттуда и не могли отказаться. Дьявол опасен, Николай. Теперь вы это знаете.
– Уже восемнадцать лет, как…
– И вы определи цену своей души. Каждого, кто приходил ко мне за информацией о перекрестке, я спрашивал о цене его души. За что он готов ее продать. Ваша цена не сильно отличается от большинства.
– Богатство?
– Именно. Писательство лишь инструмент. Можно попросить сделать вас успешным писателем, музыкантом, актером, даже блогером, но все это лишь инструмент для зарабатывания денег. Так что цена вашей души не отличается от прочих.
– Пожалуй…
– И, если помните, я говорил, что вечные страдания в аду – это лишь самое лучшее, что с вами может произойти. Дьявол волен использовать людские души, как ему захочется. Это ограниченный и очень ценный ресурс. И после смерти вас может ждать совсем не то, что вы увидели на дне той пропасти. Ведь не просто так Сатану называют князем лжи.
– Откуда вы все это знаете?
– Что именно? – недопонял Борис.
– Вот это все. Вы знаете так много о потустороннем мире, его устройстве, дьяволе и демонах. О людских душах. Раннее вы говорили, что никогда не пересекались с людьми, уже заключившими сделку, а потому мой рассказ – первый, что вы слышите. Однако создается впечатление, что вы очень хорошо разбираетесь в данной теме и знали все, что я говорил о происходящем со мной той ночью и до этого. Откуда? Вы сами случайно не бывали в том месте? не видели все это собственными глазами?
– Нет.
– Тогда откуда?..
– Книги, – простой и конкретный ответ. – Вы, любители художественной развлекательной литературы, недооцениваете книги. В них много, чего можно подчерпнуть. В той же библии, или в сатанинской библии. Во многих других религиозных книгах. Я прочитал их все ради максимально объективной картины и многое узнал оттуда.
– Это все?
– Разумеется нет. Я живу в этой деревне всю жизнь. И слухи о перекрестке тоже слышу всю жизнь. Он появился здесь очень давно. Когда именно, сказать сложно, но я точно знаю, что всю мою жизнь и жизнь моих родителей он существовал в этом лесу. А живя рядом с подобным местом, да в которое люди ходят толпами, хочешь-не хочешь, а будешь слышать и впитывать информацию. Так от знакомых знакомых, у которых знакомый их знакомых побывал на перекрестке и заключил сделку, потом рассказал кому-то, и все это снежным комом донеслось и до меня. Так что за свои почти девяносто лет я знаю, кажется, все, что вообще можно знать об этом богом забытом месте.
– Понятно.
– Однако, ваш рассказ все равно было интересно послушать. Первый случай, когда о произошедшем мне говорит сам непосредственный участник событий.
– Спасибо.
– Мой тебе совет, – старик внезапно перешел на ты и положил руку на плечо мужчины. – Наслаждайся жизнью, пока можешь. Тебе уже сколько?
– Сорок.
– Сорок! – указательный палец второй руки Бориса взмыл вверх. – Половина жизни. А ты уже почти десять лет выкинул в помойку вместе со всеми пустыми бутылками. Ты знаешь, что тебя ждет после смерти, не точно, но знаешь, что ничего хорошего. А значит, успей вдоволь насладиться жизнью здесь.
– Спасибо вам, – искренне ответил Николай. Сейчас он чувствовал себя совершенно другим человеком. Вместе с моральной ношей ушла и ломка, выпить больше не хотелось, как ни странно. Писатель скинул это на проявление высших сил. Или низших, в любом случае, было приятно вернуться к старому себе.
* * *
Снова те же самые улицы. Те же самые пустые улицы, где давно никто не живет. Ни единой души на тротуарах, машины неподвижно стоят. В окнах чернота, ни в одном не горит свет.
И снова я бегу от все тех же красных глаз. Ничто не поменялось. Они все так же преследуют меня, а я все так же пытаюсь от них скрыться. Бегу, бегу, бесконечно бегу, пока силы еще есть, потому что не хочу быть разорванным на куски этими красными глазами. Снова.
Я помню боль. Я помню всю ту боль, что испытал в первый раз. Помню, как острые зубы вонзались в мои части тела и отрывали их одну за другой. Помню, как сначала меня укусили за ноги, ведь они были ближе всего к этим тварям. Я упал и тогда мне сразу же впились в руки. Кровь залила весь асфальт, я помню ее запах, запах собственной крови, коей было так много, что ее аромат заполнил весь переулок. А затем я ощутил и вкус, когда несколько капель залетели ко мне в рот. Я помню этот металлический привкус несмотря на все те муки, что мне тогда причиняли. Уже через несколько секунд я перестал отличать одну боль от другой. Мне прокусили живот? Или оторвали кусок плоти с плеча? Не важно, ощущения уже не отличались между собой и просто объединились в одну общую какофонию боли. Все это продолжалось где-то на протяжении минуты. Минута невыносимой боли.
Мои крики в тот момент можно было услышать за десяток улиц, до того я даже не знал, что мои голосовые связки способны на такое. Но уже вскоре мне откусили язык, и мои крики прекратились, сменившись всхлипами и кашлем в попытках не захлебнуться кровью. А в это время меня все продолжали и продолжали рвать на куски и медленно пожирать. И лишь в конце я наконец смог загнуться от болевого шока и всем этим страданиям пришел конец.
Но как оказалось, ненадолго, поскольку я снова здесь, и я не хочу повторить прежнюю судьбу. Меня волнует не сама смерть, а все что перед ней последует. Я точно знаю, что на этот раз никакого милосердия не будет и никто не оборвет мне жизнь мгновенно, перекусив шею. Нет. Все будет повторяться раз за разом по одному сценарию. Я знаю это. И поэтому я бегу.
Я помню, как я бежал в прошлый раз и стараюсь бежать по-другому. Но красные глаза все так же преследуют меня и не собираются отставать. Больше я не ищу укрытия в виде торговых центров или хотя бы любой открытой двери. Я убедился, что их в этом месте не бывает. Зато теперь я ищу пожарные лестницы. Вряд ли четырехлапая тварь способна забраться по лестнице. А потому это должно стать моим единственным спасением.
Но вот я бегу через улицы смотря по сторонам, и у каждого дома пожарная лестница находится слишком высоко. Мне туда не допрыгнуть и не взобраться по стене. Я знаю это и знаю, что даже пытаться провернуть подобное не стоит риска испытать испытанное. А потому я продолжаю бежать.
Пробегаю одну улицу за другой и уже чувствую, как силы заканчиваются. Монстр за мной тоже это чувствует и довольно рычит, у него-то сил в запасе еще много. Я почти что смирился с неизбежным, и теперь преследую цель получше изучить пустой город, чтобы в следующий раз иметь больше шансов на спасение. А следующий раз обязательно должен быть. Раз есть этот, значит будет и следующий. Я знаю это. Поэтому я должен спастись.
Внезапно, уже совсем отчаявшись, я вижу неподалеку пожарную лестницу в двух метрах от земли. Это мой шанс! Если достаточно разогнаться и подпрыгнуть, то можно вцепиться в нижнюю перекладину, резко подтянуться и оставить красные глаза внизу. Именно это я и делаю. Бегу со всех ног на последних оставшихся во мне силах, прыгаю, выставляя правую ногу перед собой и отталкиваясь ею от стены дома, чтобы пролететь выше. И все получается! Я хватаюсь за перекладину и собираюсь подтянуться, как острые зубы мигом все до единого вонзаются в мою плоть, целиком скрыв в пасти монстра мою левую лодыжку. Я кричу и срываюсь в невероятной агонии. Кричу не только от той боли что только что испытал, но и в первую очередь от осознания, что сейчас все повторится вновь…
* * *
Оглушительный выстрел раздался так громко, что разбудил мирно спящего в гостиной Николая. Это была его первая трезвая ночь без кошмаров за долгие-долгие годы.
Писатель порядком устал, да и на дворе уже давно стояла глубокая ночь, а потом в развязавшейся беседе Борис предложил мужчине не уезжать дождаться рассвета у него, чему Николай был вовсе не против. В то время, как старик ушел к себе в спальню, он удобно устроился на диване, не раскладывая его. Писатель был уверен, что данный предмет мебели уже давным-давно невозможно разложить, не сломав его. Он просто лег вдоль, уложив голову на невысокий подлокотник и в скором времени погрузился в сон. Очень крепкий сон без сновидений, что казалось замечательной сказкой. Конечно, он уже многие годы так спал, но исключительно под градусом и с невыносимой головной болью на утро, пока не выпивал новую бутылку. Сейчас же сон мужчины приносил тому в разы больше удовольствия, как морального, так и физического. До того самого выстрела, что прозвучал словно гром средь ясного неба.
Николай резко подскочил, а сердце его быстро ускорило темп работы. Звук донесся где-то совсем близко, либо в доме, либо возле него. И было очевидно, что звук выстрела не может знаменовать ничего хорошего, однако стояла острая необходимость выяснить его причину. Мужчина, протирая глаза и привыкая к темноте, неумело встал на ноги и поплелся из комнаты. Руки он выставил перед собой и передвигался в основном на ощупь, не помня, где в этом доме что находиться. Врезаться во внезапно образовавшийся перед ним косяк не особо хотелось.
Кое-как ему удалось выбраться из гостиной.
– Борис? – позвал он старика, обращаясь в темноту. – Борис, вы спите?
Ответом послужила тишина. Весь дом, вся округа погрязла в этой тишине. Кроме тихих шагов и дыхания писателя не было слышно ничего. В третий раз звать хозяина дома мужчина не набрался смелости и решил проследовать в спальню, если где сейчас и должен быть старик, то там, мирно спать в своей кровати.
Дверь туда оказалась закрыта, но не заперта. Немного толкнув ее, Николай услышал скрип петель, что давно никто не смазывал. Медленными шагами мужчина прошел внутрь. Глаза его уже немного привыкли к темноте и глубине спальни он смог различить человеческий силуэт, сидящий в кресле. Кровать при этом была пуста.
– Борис? – обратился он к черной фигуре. Сложно было различить образ, но складывалось впечатление, что фигура так же имела лишний вес, а потому никем кроме старика данный силуэт являться не мог.
Николай нащупал на стене выключатель, нажал его, и спальню осветила одна единственная лампа в центре под потолком теплым слегка приглушенным светом.
Предположение писателя оказалось верным: черной фигурой в кресле действительно являлся Борис. И мужчина сразу понял, почему он ему не ответил. По телу мертвого старика все еще струились ручейки крови. Помимо черных пятен на старой белой майке образовалась череда алых клякс, что не переставали увеличиваться. Голова трупа была запрокинута на спинку кресла, нижняя челюсть у нее отсутствовала. Вернее, она все еще находилась в этой комнате, разнесенная по стенам, полу, потолку и мебели выстрелом из двуствольного ружья, что валялось рядом с креслом, у ног старика, обутых в тапочки, тоже уже потемневших от красной жидкости.
– Блять… – все что смог сказать писатель. – Блять! Что за…? – подобная картина впервые предстала перед глазами Николая за всю его жизнь. Он много видел в кино сцен и похуже, да что там говорить, собственноручно описывал море кровавых сцен в своих романах, но увидеть нечто настолько реальное вживую оказалось хуже любого фильма ужасов.
Сначала мужчину парализовало от шока, что он испытал, потом, следом за полным отсутствием мыслей, разом хлынул целый их поток. Больше всего хотелось убежать, просто смыться из этого дома, словно он тут никогда и не был. Быть может позже он даже подумает, что все это сон, и на самом деле он уехал от Бориса еще ранней ночью, отказавшись от идеи ночевки? Но любопытство, что пришло совсем скоро, оказалось сильнее и заставило Николая пойти к телу. Чем ближе он подходил, тем больше подробностей развернувшейся трагедии мог залицезреть. От нижней челюсти старика не осталось и следа на его голове. За верхней губой виднелись голые десны, за ними небо, чуть глубже висел неповрежденный язычок. Сохранившийся корень языка свисал своими рваными краями в образовавшуюся под ним пропасть.
Глаза были открыты и не выражали ничего; мертвые зрачки уставились в потолок. На лице старика несколько алых капель отражали свет лампы.
Писатель больше не мог смотреть на эту мерзость и перевел взгляд на журнальный столик рядом с креслом. На нем стояла лампа с торшером, лежала шариковая ручка и сложенный вдвое листок А4, тоже испачканный в крови, как и стол, как и все вокруг мертвого старика. Очень медленно Николай потянулся к листку, шестое чувство где-то внутри него говорило, что это письмо предназначалось ему. Развернув его, мужчина прочитал:
ТРЕТЬЕ. О СДЕЛКЕ ЗАПРЕЩАЕТСЯ ГОВОРИТЬ. СООБЩЕНИЕ ПРАВДЫ О ЗАКЛЮЧЕННОЙ СДЕЛКЕ ПОНЕСЕТ НЕОБРАТИМЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ И ПОВЛЕЧЕТ ЗА СОБОЙ КАРУ.
Смяв бумагу, Николай пулей вылетел из дома, не беспокоясь ни об отпечатках, ни о чем остальном. Он сел в машину, развернулся и понесся на огромной скорости, как и восемнадцать лет назад.
– Сука, сука, сука! – единственное, что мог говорить в данной ситуации. Столько лет он держал в себе эту тайну, тайну, что преследовала его каждую ночь, нагоняла кошмары, выедала его изнутри, заставляя пить и не просыхать. Этой ночью мужчина наконец смог избавиться от всех тех ужасов, что его преследовали, но кто мог знать, что цена за это окажется столь высокой? Ведь Борис был ни в чем не виноват. Однако Николай, думая только о себе и беспокоясь только о себе, чертов эгоист, нарек старика на верную смерть.
Не оставалось никаких сомнений, что произошедшее – дело рук сатаны. Да, Борис застрелился сам, но писатель был на 100% уверен, что подтолкнул его к этому не кто иной, как дьявол. Расплата за нарушение пункта договора.
– Кто ж знал… – себе под нос, едва ли не плача, сказал Николай. – Простите меня… простите.
Слезы одна за другой начали стекать по его щекам. Раньше он был повинен только в своей собственной судьбе, теперь же по сути своими руками застрелил невинного человека. Ад, который ждет мужчину после смерти теперь представлялся очень даже заслуженным наказанием. Возможно, писатель бы меньше винил себя в случившемся, если бы забыл об условии. Он слышал их все подряд всего один раз и запросто один из пунктов мог случайно выскользнуть из памяти. Но проблема заключалась в том, что Николай прекрасно помнил каждое из условий сделки: 1.Получаешь желаемое, 2.После смерти жертвуешь душу дьяволу, 3.О сделке запрещается говорить, 4.Нельзя обмануть дьявола, 5.Перед смертью придет тот самый лис. Всего пять правил, – не так уж и сложно их запомнить. Но очень сложно соблюдать.
Именно третье правило послужило катализатором к алкогольной зависимости, хоть Николай и говорил сам себе, что все дело в банальном стыде. Он не понимал того, что обманывает сам себя аж до этого момента. Каким очевидным теперь все казалось, когда ничего исправить уже нельзя. Благодаря третьему правилу мужчина держал рот на замке ото всех, включая Кристину. И несмотря на ужасную смерть Бориса и чувство собственной нескончаемой вины, Николай был счастлив, что решил поехать к нему, а не рассказал все супруге.
В дороге, да и по прибытию к дому старика писатель молился, чтобы кара за развязанный язык была не столь губительной и страшной. Однако он забыл, и вспомнил только сейчас, когда ехал свыше 140км/ч в направлении к своему дому, о том, насколько бесчеловечной является та сторона договора. Дьявол, Сатана, Повелитель лжи, – множество имен одной сути существа, самого ужасного и самого опасного во всем мире.
Минуты сменялись минутами, час за часом черный мерседес ехал по очень длинной дороге, изредка делая передышки. Перед лицом Николая теперь, помимо всех тех страшных образов восемнадцатилетней давности, постоянно мелькал новый: мертвый старик в кресле, у которого вместо нижней челюсти располагалось кровавое месиво. И судя по всему, данная картина не собиралась покидать память мужчины больше никогда. Всего лишь еще один ночной кошмар, страшнее любого романа ужасов за авторством Николая. Потому что касается реальной сути существования мира и конца одной человеческой жизни. Все, чего хотел писатель теперь, это чтобы душа Бориса за неисчислимые страдания отправилась на небеса, где ей самое место. Если старик сейчас наслаждается райскими садами или что там наверху, то вина, испытываемая Николаем, стала бы хоть чуть-чуть меньше. Грустно, что правду ему никак и никогда не узнать.
Была преодолена половина пути до дома, когда в автомобиль сзади врезался огромный грузовик. В момент столкновения мужчина вспоминал и думал о словах Бориса про цену души, а после уже не думал ни о чем.
Водитель грузовика, лежащий без сознания на руле, продолжал давить педаль газа, что привело к неизбежной аварии. Удар в заднюю часть мерседеса заставил Николая потерять управление, машина по инерции от толчка пролетела вперед, врезавшись в серую хонду, после чего встала. Что дальше произошло с другими машинами и грузовиком осталось загадкой, тело и голова писателя с силой ударились в руль и даже мгновенно среагировавшая подушка безопасности не спасла мужчину от как минимум переломов пары ребер. Однако сознание он не потерял.
Внезапно пришедший адреналин временно заглушил всю ту боль, которая совсем скоро настигнет Николая из-за полученных травм. Но пока вместо этого он сел, осмотрелся по сторонам в разбитые стекла, что оказалось совсем не эффективно. Перед глазами все было размыто, будто зрение разом понизилось на несколько пунктов, плюсом к этому послужило явное помутнение сознания. Соображать писатель уже внятно не мог, голова его была совершенно пустая, хоть и в силах понять и переварить произошедшее. Ни один алкоголь не доводил мужчину до подобного состояния.
Хоть Николай и не мог до конца осознать, что с ним случилось, он ясно понимал, что это что-то нехорошее. Иначе ему бы не было так больно даже несмотря на шоковое состояние. Реальность начинала все больше ускользать и расплываться, что ни капли не понравилось мужчине; он сам не знал, чего боится, закрыть глаза и больше никогда не проснуться или что пока он не просыпается, с ним может случиться еще что-то похуже.
Не в силах продолжить бездействовать пальцы, коих писатель почти не чувствовал, нащупали ручку водительской двери. Николай не вышел, но вывалился их машины, упав на асфальт. Картина перед ним все еще была размыта, также оказались забиты уши, поскольку до мозга не доходило никаких внешних звуков. Только высокочастотный писк, что лишь усугублял ситуацию. Писатель уперся ладонями и приподнялся, в конце концов ему удалось встать и даже пройтись к переду автомобиля прежде чем адреналин окончательно уступил место невыносимой боли, что мигом окутала все тело. Ноги, руки, живот, грудь, шея, голова – все ужасно ныло и разрывалось от мучений, будто в каждую часть тела вонзили острые прутья. Мужчина свалился и вновь распластался на асфальте. То рвение, что заставило его покинуть мерседес медленно удалялось и заставляло погружаться в сон. Перед тем как опустить веки и окончательно уйти в пустоту, что бы она там за собой не скрывала, Николай ощутил легкий мокрый холодок на своей щеке. Тогда он увидел не размытого, как все остальное, а вполне себе четкого рыжего зверька перед собой, что лизал мужчине лицо. Это вызывало легкую щекотку, которую не составляло труда перетерпеть. Появившийся лис служил в некоем плане хорошей новостью: больше писателю не придется мучиться в ожидании своих страданий. Они наконец достигли его.
Это снова повторилось. И снова, и снова, и снова. Раз за разом, бесконечная череда моих смертей. Временная петля, из которой не выбраться. Я пытался бежать в поисках укрытия, я пытался забраться на один из домов, и на еще один, и на еще,… Я даже пытался дать бой, сопротивляться. Не стал убегать, а принял нападение зверя, когда он был всего один. Несмотря на то, что все вокруг постоянно повторяется, количество монстров, охотящихся за мной иногда меняется. Порой их может двое или трое, редко один, еще реже четыре. Пятеро мне не попадались ни разу, что грустно. Чем больше чудовищ, тем быстрее наступает очередная смерть и тем меньше мучений мне остается испытать. Когда я попытался ответно напасть на одного монстра, в последствии он убивал меня несколько минут, не торопясь откусывая куски моей плоти, лакая длинным языком мою кровь, и не сводя своих красных глаз с моего лица.
Я перепробовал все. Из этого ада не сбежать, скольки ни старайся. Когда я залезал на пожарную лестницу, абсолютно всегда в последний момент меня кусали за ногу, и я падал, как ни старался удержаться. Я пробовал провернуть этот план раз десять, то и дело говоря себе, что плохо хватался. Чуть больше силы и тогда монстр просто упадет с моей откушенной ногой вниз. Да, будет больно, но я смогу подняться на крышу и останусь жив. Однако опыт показал, что и это невозможно. Тварь кусает меня таким образом, что остается висеть на мне мертвым грузом. Она весит больше ста килограмм, это я могу сказать с уверенностью, и больше трех секунд с таким весом я не могу удержаться на перекладине.
Сейчас я вновь бегу по все тем же одинаковым улицам. Почему? Я сам не знаю. Какой в этом смысл, если все движется по одному сценарию? Вероятно, в глубине души я все еще надеюсь на свое спасение. А может, просто как можно дольше оттягиваю боль, коей сопровождается каждая из моих смертей.
Я так давно бегаю по этому пустому городу, что изучил здесь каждую улицу. Побывал в каждом тупике, где меня неминуемо разрывали на куски, в каждом узком переулке, запомнил название каждой улицы и номер каждого дома. Каждый раз я продолжаю задаваться вопросом, почему я еще не сошел с ума в этом месте, ведь складывается впечатление, что именно на такой результат оно и рассчитано. Так или иначе, похоже, каждую ночь до моей реальной смерти мне придется умирать здесь.
* * *
Муж и жена сидели в молчании. Николай закончил свой рассказ, допил новый бокал коньяка и уставился в панорамное окно на ночной город.
