Kitabı oku: «Путешествие в Рим», sayfa 2

Как любой джентльмен разбирается в часах и не может представить свою жизнь без тех самых проверенных временем ручных часов, так и я, разбираясь в друзьях, не могу представить свою жизнь без друга, который был рядом со мной и никогда не ломался, как швейцарские часы. Он всегда показывал верное время и направление, давал необходимые советы и поддержку. Потеря такого друга равнозначна самому грустному сюжетному повороту в фильме. Его звали Варин. Знаете, каждому нужен свой Варин. Он был выше меня на добрую голову, блондинистой наружности и у него была характерная немецкому народу скромная улыбка.

Чай

Столовая располагалась на первом этаже школы типичной советской застройки. Заявленная мощность школы не превышала и шестисот человек, поэтому мы чувствовали себя как дома. Такой атмосферы, какая витала в столовой, будет не хватать каждому, спустя каких-то полгода после вручения аттестатов. Но в тот день это никому не приходило в голову, ведь мы были заняты чем-то действительно серьезным: то ли собирали синхрофазотрон на уроке технологии, то ли списывали домашнее задание по истории. Чашка чая, купленная девочкой, которая была младше меня на несколько классов, напомнила мне о недавнем разговоре.

…

Я помню, как случайно ввязался в диалог с одним из современных философов на одном из поэтических вечеров, когда я пил черный чай с долькой лимона. Мы говорили достаточно долго, но к сожалению, сказано было до смешного мало.

– Но вы же понимаете, – с уверенностью говорил я, – что будущее философии заперто в её прошлом? Вы слишком заняты тем, что говорили люди прошлого. Вместо собственного рассуждения ваше мышление повторяет доводы давно умерших людей. Вы в добровольном рабстве, ведь посадили себя и свой мозг в рамки вчерашнего дня. Да так глубоко посадили, что забыли о настоящем. Вы уже не размышляете, признайтесь, вы лишь читаете размышления других.

– Это не так, – возразил профессор, – изучение философии складывается на полном осознании прочитанного, ведь для появления собственных мыслей необходимо понимание «мысли» как таковой.

– Ответьте, профессор, – начал я, – вы бы приняли мой философский трактат, если бы я писал его без ссылок на «известных» и «уважаемых» авторитетов? Если бы не использовал бы чужие цитаты, чтобы придать фразам больше «веса»? Конечно же нет.

– Вы не правы, молодой человек. Философия – это ведь не отдельная наука. Философия – это и есть наша жизнь. То, как вы мыслите и рассуждаете, лишь подростковый солипсизм и ничего более. Мы должны помнить о прошлом и нам всем необходимо обращаться к философии и истории, потому что только они могут дать ответы на наши вопросы. Ведь история повторяется.

– История может и повторяется, но переписывается гораздо больше. Следовательно, называть историю точной наукой невозможно и даже преступно. В целом моё отношение к истории можно сравнивать с отношением к мифам Древней Греции. Увлекательно, интересно, но не правдоподобно. Пока историю пишут победители, в каждом из учебников истории, на каждой странице, в начале каждого из абзацев, необходимо будет вписать «Возможно…».

«И самое страшное – когда историю начинают переписывать прямо сейчас, а люди этого и не понимают», – сказал я, попутно осушая свой стакан чая.

…

Когда девочка допила свой чай, мы, доделав домашнее задание, с чувством неизбежного пошли на урок. Занятие по истории проходило гладко и понятно. Для учителя истории. Для всего класса это было испытание на психологическую прочность, не столько от незнания предмета, сколько от понимания того, что это никак не повлияет на их будущую работу. А, следовательно, урок истории превратился в то, что нужно «перетерпеть». Но это большое заблуждение. Что может быть хуже, чем думать о работе со школьной скамьи? В какой момент нам подменили школьные будни на бесконечное откладывание жизни на потом? Куда же подевались прогулки после занятий? Где школьные дискотеки, на которых большинство мальчиков впервые решатся подойти к девочке? Когда еще репетировать свое выступление, чтобы станцевать на глазах для всей школы? Вместо всего этого нам дали неуверенность в будущем, да настолько большую, что для утоления голода неизвестности приходится приносить в жертву настоящее. У современных школьников забрали детство, дав планирование собственного будущего. Но человек без детства не станет взрослым. Он станет несчастным. Без нормального детства невозможна полноценная зрелость.

Урок литературы

На перемене я дожидался пока учитель по литературе передаст мне нужные тетради, и мне выпала прекрасная возможность оценить старые настенные часы, обладающие большой властью, ведь именно по ним даются школьные звонки. Вспомнился случай, как в седьмом классе несколько моих друзей подкорректировали ход минутной стрелки в день контрольной по алгебре. Звонок дали на пятнадцать минут раньше, и в ходе учительских разбирательств было намного легче списать задачи. Правда уйти безнаказанными все равно не получилось, ведь всегда не работающие камеры, установленные еще несколько лет назад, работали именно в этот день. Подле часов висели плакаты синего и красного цветов: «Добро пожаловать в школу №62!» и «Молодежь – это будущее нашей нации». Немного ниже, на подоконнике расположили комнатные цветы, облагораживающие общий вид школьного коридора. На информационном стенде, который обновляют каждые несколько веков, были разного рода агитационные брошюрки, пропагандирующие здоровый образ жизни и отказ от курения. К слову, именно благодаря этим брошюркам многие мои друзья и начали курить. Видимо такая природа человека: делать не так, как говорят старшие, а с точностью наоборот. И этот подход к жизни сохранился еще со времен Аристотеля, судя по его высказываниям о непослушании детей.

На уроке литературы мы были поделены на группы, ведь так работать эффективнее. Я сторонился от позиции лидера, но есть те вещи, которые мы не выбираем. Выбирают нас и за нас. К счастью, учитель обошелся без публичных казней и дал нам свободу выбора, что самое важное в процессе обучения. Был дан выбор: кто был готов к чтению стихотворения получал «заслуженную» оценку, а кто не подготовился, тот получал оценку ниже среднего. Преподаватель задействовал свой самый страшный прием, спросив:

– Кто готов отвечать? – Весь класс парализовало чувство самосохранения.

Я, будучи уверенным в себе, поднял руку и сигнализировал учителю, но самое главное самому себе, что сейчас буду отвечать. Несмотря на то, что я потратил определенное время на заучивание стихотворения и был уверен в своих силах, легкий мандраж охватил моё тело. Я вышел к доске и несвойственным мне наигранным голосом начал:

«Ослу образование дали. Он стал умней?

Едва ли. Но раньше, как осёл,

Он просто чушь порол,

А нынче – ах злодей

Он, с важностью педанта,

При каждой глупости своей

Ссылается на Канта.»

Учитель к моменту одиннадцатого класса уже привык к тому, что я учу и рассказываю лишь те стихи, которые находят отклик в моей душе. Ведь если ты хочешь достигнуть чего-то большего, у тебя не должно быть времени на рядовое самоистязание нелюбимым делом. По этой причине мои выступления можно было назвать редкостью, а рядовые двойки за невыполненное домашнее задание компенсировались обширным кругозором, выработанным постоянными беседами с папой.

Я собрался уже садиться обратно за парту, однако учитель пожелал задать ожидаемый, но правильный вопрос:

– Домашним заданием, напомню, было творчество серебреного века литературы. Чем же тебе понравился фельетон Александра Михайловича Гликберга?

– Простые рифмы, глубокий смысл и сатира над обществом – три столпа великолепного стихотворения. Да и в целом, мне понравилось отношение автора к образованию, его подход к отношению человека и знаниям. Примерно в то же время, когда жил Саша Черный, творил Марк Твен, который породил одну из моих любимых цитат: «Я никогда не…

– …не позволял школе вмешиваться в мое образование», – перебила меня Маша, – мы все прекрасно о ней помним.

– Спасибо, Аццо, садись, четыре… – с абсолютным спокойствием сказала Мария Викторовна.

У меня не было возражений по поводу оценки и дальнейших замечаний со стороны учителя, связанных с краткостью выбранного стихотворения или моей интерпретацией его смысла. Вся моя жизнь складывалась так, что я сформировал четкое представление о себе, своих возможностях, слабых и сильных сторонах. И суждения со стороны общества были настолько незначительны в общей картине МИРа, что занимали большую по масштабам, но малую по важности часть бытия. Чужие слова лишь подтверждают моё отношение к себе, а в ином случае к МИРу.