Kitabı oku: «Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1», sayfa 25
Увидев спускавшуюся по ступенькам Катю, одетую, как и Нюся, в пионерскую форму, он чуть не бросился к ней навстречу, но вовремя спохватился. Он вышел на середину, скомандовал своему отряду:
– Смирно!
После чего отряд хором прокричал заготовленную фразу приветствия. Приехавшие дружно ответили, а затем, получив команду «вольно, разойтись», смело подбежали к стоявшим в некотором смущении хозяевам и засыпали их вопросами. Через несколько минут осмелела и принимающая сторона, и, окружив горниста с барабанщиком, с интересом рассматривала и трогала невиданные ими до сих пор инструменты.
Через 15–20 минут оба отряда построились в одну колонну и под звуки обоих барабанов и горна, а затем и пионерских песен, направились к школе. Шли на этот раз по кратчайшей дороге через луг.
Борис подошёл к Нюсе и Кате, которые с любопытством осматривались вокруг, обе в Новонежине были впервые. Катя дружески поздоровалась с парнем, чем ещё более усилила его радужное настроение, возникшее сразу, как только он увидел её выходящей из вагона.
К их компании вскоре присоединились и Борины помощницы, предоставив пионерам знакомиться друг с другом самостоятельно. Он представил девушек, причём обратил внимание, что и на Лиду, и на Валю Катя посмотрела с каким-то непонятным ему любопытством.
Уже спустя много лет Борис понял это любопытство: оказывается, Поля Горобец любила распространять небылицы. Она после зимних каникул, которые провела в Новонежине, вернувшись в Шкотово, своим приятельницам, а в числе их находилась и Катя, говорила:
– Вот Борька-то Алёшкин – мало ему шкотовских девчат да новонежинских учителок, теперь стал и совсем к девчонкам липнуть, окружил себя двумя пятнадцатилетними помощницами. Догадываемся мы, как они ему помогают!..
Знай Борис о подобной клевете, не стал бы он выручать Полину из её беды при панике в избе-читальне, возникшей при вести о хунхузах. «Пусть бы так и висела на гвозде!» – злобно думал он о ней, узнав про её дикую сплетню.
После этого ему стала понятна Катина холодность при его появлении в Шкотове зимой. Но видно, она потом поняла всю беспочвенность подобных слухов и, как мы знаем, сменила гнев на милость.
Собравшиеся около станции новонежинцы, рассматривая новенькую форму, инструменты и знамя шкотовских пионеров, невольно завидовали им, и говорили между собой:
– Вот это пионеры! А форма-то! А барабан-то! Да и знамя тоже – не то, что у наших! Неужели наше село такое бедное, что не может своих пионеров одеть и хорошее знамя им дать?
Уже на следующем заседании сельсовета кто-то из его членов внёс предложение собрать средства на знамя, барабан и горн для своего отряда пионеров. Через полгода это было сделано.
На лугу впереди колонны, образованной обоими отрядами, их оказалось более 90 человек, шли Нюся Цион и обе Борисовы помощницы, за ними пионеры со знаменем, затем горнист, следом два барабанщика, с азартом колотившие в свои инструменты, причём Миша использовал инструмент шкотовцев, а их барабанщик делал то же самое на барабане новонежинцев. Затем двигалась с песнями основная колонна, за нею на расстоянии нескольких шагов сзади шли двое: Борис Алёшкин и Катя Пашкевич.
Первую половину дороги они шли молча – Борис от непривычной ему робости, а Катя, вероятно, оттого, что была занята созерцанием нового для неё места, непривычностью обстановки, а может быть, и оттого, что она тоже шла рядом с Борисом.
А тот был неизмеримо счастлив, что им удалось вот так идти рядом, отделёнными ото всех. Пожалуй, он только теперь начал понимать, что то, что он испытывал по отношению к этой девушке, – совсем новое для него чувство. Обычно при общении с другими всё было просто: посмеялся, пошутил, проводил, обнял, поцеловал… Или как с Тиной Сачёк – можно было спорить, разговаривать целыми вечерами так же, как с любым парнем. Но поцеловать Катю?!! Да он даже и мечтать об этом не смел, уже одно прикосновение к её руке казалось ему величайшим счастьем.
Так и шли они рядом: он с сияющими от счастья глазами, она с задумчивым видом, оглядываясь вокруг и бросая иногда на Бориса какие-то, не то удивлённые, не то приветливые, не то рассерженные взгляды. Догадывалась ли она о Борином состоянии?
Нам кажется, что, если и догадывалась своим женским инстинктом, то пока ещё истинной глубины его не понимала. Сама она, это было очевидно, такого или похожего состояния не испытывала.
Отряды подошли к школе. Ребят распустили поиграть во дворе, и они разбежались вокруг школы. Местные пионеры показывали приехавшим свои достопримечательности, а те, в свою очередь, рассказывали про свои. Все вожатые вместе с помощниками собрались в учительской, туда же пришли и секретари ячеек РКП(б) Емельянов и РЛКСМ Хужий, а вскоре зашли и Полина Медведь с Тиной Сачёк. На этом совещании утвердили план проведения встречи, разработанный новонежинским отрядом, он был принят лишь с одной поправкой, внесённой Емельяновым, который категорически возражал против прогулки в сопки, намеченной Алёшкиным. Её отменили, заменив подвижными играми на лугу. Емельянов опасался хунхузов, всё ещё бродивших по окрестностям Новонежина. Затем заслушали сообщение Поли Медведь о подготовке питания и его порядке.
Хужий ознакомил вожатых с тем, что комсомольская ячейка в целях предотвращения каких-либо неприятностей приняла решение организовать охрану лагеря шкотовских пионеров, для чего поручили пионервожатым ночевать вместе со своим отрядом, а комсомольцам Новонежина организовать несение караульной службы вокруг школы в течение всей ночи. Одновременно он предупредил шкотовских вожатых, что если вокруг школы вдруг поднимется стрельба, то всех ребят следует уложить на пол, лечь там же и самим, не выходить из школы до тех пор, пока в неё не зайдёт кто-нибудь из знакомых новонежинских комсомольцев.
По утверждённому плану, после обеда, который должен был состояться в ближайшие полчаса, мёртвого часа для шкотовцев и домашнего отдыха для новонежинцев, в 5 часов вечера на поляне перед школой состоится большой пионерский концерт с участием пионеров и вожатых обоих отрядов. Программу концерта поручили разработать Нюсе и Кате, включив в неё все приготовленные номера, в помощники им выделили Лиду Сердееву и Валю Фишер. После концерта собирались зажечь костёр, руководство песнями и играми около него поручили Борису.
На следующий день после завтрака решили организовать физкультурные выступления, подвижные игры на лугу, отделявшем район станции от села, ими должны были руководить все вожатые. Затем обед, отдых и проводы шкотовского отряда домой.
Алёшкин деятельно распоряжался всем, его обычная подвижность, очевидно, от присутствия Кати Пашкевич, увеличилась по крайней мере вдвое, особенно, когда он замечал бросаемые ею на него украдкой взгляды, в которых читал и одобрение своему поведению, и даже как будто (хотя, может быть, ему это только казалось) какую-то ласку. От этого его энтузиазм и работоспособность казались ему безграничными.
Конечно, такое его поведение не осталось незамеченным. Первой, кто обратил на это внимание, была Тина Сачёк. Она тихонько сказала Полине:
– Смотри-ка, как Борька-то наш вокруг этой тонконогой девчонки, Катьки Пашкевич, увивается, прямо из кожи лезет! Втюрился, кажется, по уши, а она будто и не замечает!
Та рассмеялась:
– А ты что, ревнуешь?
Тина немного смутилась, но быстро оправилась и, слегка нахмурившись, отвернулась:
– Вечно у тебя глупости на уме, Поля. Ведь знаешь, что меня с ним ничего, кроме простой комсомольской дружбы, не связывает, ведь он по сравнению со мной мальчишка! Мне просто жалко его и обидно, что он так теряет голову, и, кажется, зря! Его поведение уже всем бросается в глаза, пойдёт болтовня…
Как ни тихо вёлся этот разговор, Нюська сумела его услышать, и хоть не полностью, но содержание поняла, она не замедлила передать его и Борису, и Кате.
Узнав об этом, Борис не только не отошёл от Кати, а, наоборот, как будто назло всем болтунам стал чаще к ней подходить, советуясь о мероприятиях, и, получив ответ, дольше оставался с нею рядом. К его удивлению, и Катя тоже, как бы назло всем, не уходила от него, как это обычно бывало в Шкотове, а наоборот, стала держаться к нему ближе, чаще с ним заговаривать, громче всех смеяться над его шутками и сидеть с ним рядом.
Сбор отрядов, а затем и концерт, прошли очень оживлённо, выступления самодеятельных артистов сопровождались бурными аплодисментами и криками одобрения, время до ужина пролетело незаметно. Так же весело прошёл и костёр, и уже совсем поздно, когда затухали последние головешки, ребята по команде, нехотя, поднялись, спели пионерский гимн и разошлись: шкотовцы – в школу, во главе со своими вожатыми, а новонежинцы – по домам. Все с нетерпением ждали следующего дня, который, по предположениям, обещал быть таким же интересным.
Медленно обсуждая небывалое для села событие, расходились по домам и жители села Новонежина, плотной толпой окружавшие пионеров и с интересом смотревшие и слушавшие, как выступления отдельных ребят, так и их коллективные песни. Для новонежинцев это зрелище, увиденное впервые, надолго осталось предметом многочисленных разговоров и пересудов.
Конечно, основную массу зрителей составляли ребятишки-не пионеры и молодёжь. Забегая вперёд, можно сказать, что этот сбор сослужил хорошую службу пионерскому движению в Новонежине: после его проведения в течение одного-двух месяцев количество пионеров в селе увеличилось почти вдвое.
К концу торжества подошёл и Фёдор Сердеев. Для того, чтобы Борис мог неотрывно проводить встречу и сбор с пионерами, Феде пришлось целый день одному управляться со всеми делами их участка, и он смог закончить их только после наступления темноты.
Борис познакомил друга с Катей и Нюсей, расспросил его о проделанной работе, а тот, в свою очередь, отчитавшись, сколько вагонов чурок сегодня пришлось отправить, рассказал и следующее:
– Знаешь, Борис, а к нам гость приехал – Митя, помнишь, у которого мы с тобой на Первой Речке ночевали? Ведь он мой двоюродный брат, и его очень любит папа. Да, понимаешь, он, оказывается, очень хорошо ездит на велосипеде, и так как он останется на весь завтрашний день, то и нас научит!
Глава семнадцатая
Несколько дней тому назад, как-то роясь в хламе, сваленном на чердаке станционного здания, Федька обнаружил старый велосипед. Отец объяснил, что, когда из Новонежина уходили стоявшие там американские солдаты, они много разного барахла побросали. Вещи, оставленные ими, позабирали местные жители. Около станции рабочие обнаружили этот велосипед и принесли его Макару Макаровичу. Тот ездить на нём не умел, забросил его на чердак, да и забыл о нём. Он разрешил Фёдору взять его и учиться ездить. Впоследствии они с Борисом несколько раз пытались проехаться на этой, кажется, вполне исправной машине, но так и не сумели.
– Сегодня, – рассказывал далее Фёдор, – как только Митя увидел машину, он сразу же загорелся желанием на ней покататься. Оказывается, у неё только спустили от времени шины, а насос был укреплён в особых колечках у передней части рамы, он отцепил его, накачал шины и поехал. Ты понимаешь, Борис, так быстро и красиво! Проехал за водокачку, по улице, мимо нашей конторы и обратно к станции. Знаешь, всю эту дорогу он проделал за каких-нибудь пять минут, а ведь пешком тут полчаса ходу! Мы должны обязательно научиться ездить! Как раз завтра воскресенье, вагонов нам не дадут, вот целый день и будем учиться.
Пока Фёдор с увлечением рассказывал про своего двоюродного брата и мастерское владение им ездой на велосипеде, с него не спускала глаз Катя. Причём смотрела она на него с каким-то особым, повышенным, что ли, любопытством. Борис это заметил, ведь он за ней следил так, что видел её малейший жест или движение. Это пристальное рассматривание друга его обеспокоило. Фёдор в Новонежине слыл сердцеедом, да и Полина от него таяла, как воск… «Неужели он пришёлся по душе и Кате?» – с тревогой думал Борис. Он искренне обрадовался, когда услыхал голос Полины, звавшей Фёдора. Увидев его болтающим около приезжей, она не выдержала и позвала его. Фёдор отозвался и сейчас же заспешил к дому Полины и Тины. Перед уходом он сказал:
– Борис, ты, пожалуйста, поставь меня в свою смену, ладно? Будешь людей расставлять, меня позови, я у учителок буду.
Борис молча кивнул головой.
Вслед за Фёдором ушли и Нюся, и Катя. Борис остался один на скамейке у ворот, поджидая той смены караула, которую он возглавлял. А вот и она.
В смене было 12 комсомольцев, им следовало занять вокруг всей территории школы 4 поста, сменявшиеся каждые два часа, в 4 часа утра их заменит смена, которой руководил Хужий. Она должна была нести караул до восьми, до подъёма пионеров.
Оставив 7 человек у ворот, Борис расставил часовых по назначенным им местам, а с остальными прошёл в школу, в учительскую, которая должна была стать караульным помещением. Ребятам он предложил пока поспать, разместившись на столах и полу, пообещав в положенное время их разбудить и отвести на пост, Фёдора он решил поставить во вторую смену.
Самому ему предстояло не спать до 4 часов утра, до прихода Хужего с его сменой. Каждый комсомолец, отстоявший 2 часа, мог после смены отправляться домой.
Борис вышел из школы и снова опустился на скамейку около ворот. Спать ему не хотелось, не хотелось идти и к учительницам, где его, очевидно, ждали.
Только он уселся, скрестив ноги и зажав между ними винтовку, как вдруг услышал около ворот тихие шаги и увидел выходившую из них настороженно оглядывавшуюся по сторонам Катю. Он вскочил, подумав, что её или разбудил шум, поднятый входившими в школу комсомольцами, или она вообще ещё не спала. Девушка, наверное, поднялась, выглянула в щёлку двери и, увидев вооружённых людей, проходивших в учительскую, решила выйти на улицу, накинула на себя курточку и платок. Может быть, она забыла о том, как на совещании говорили об охране лагеря, может быть, наоборот запомнила. Запомнила и то, что Борис будет участвовать в этой охране. Захотела его увидеть? Всё может быть! Только она всё-таки вышла из ворот и, конечно, увидела Бориса.
– А кто это, с винтовками-то?
– Комсомольцы, – ответил Борис.
– А зачем? Неужели вы боитесь, что шкотовские пионеры разбегутся или что к ним кто-нибудь залезет? – насмешливо спросила она.
– Нет, этого мы не боимся, – серьёзно ответил Борис. – А вот ты, наверно, забыла, что говорил Емельянов. Ведь за вашу безопасность и безопасность доверенных вам ребят мы отвечаем головой! Вот поэтому и наладили охрану вашего лагеря. Мало ли что может взбрести в голову хунхузам, да и не столько им, сколько тем белобандитам, которые, говорят, есть в этом отряде, а он бродит недалеко, вчера его опять около Лукьяновки видели. Я вот караульным начальником назначен, а остальные часовыми. Первую смену расставил, через два часа поведу следующую, – с гордостью произнёс парнишка, он не мог не похвастаться!
Катя немного изумлённо и даже почтительно взглянула на него и с удивлением спросила:
– Неужели на самом деле здесь недалеко ещё хунхузы есть? Я ведь думала, что днём ваш партийный секретарь это говорил больше для того, чтобы пионеры наши не разбегались по окрестностям села, а вовсе не думала, что он о настоящих хунхузах говорит. Вот если бы об этом знали мои родители или родители большинства наших детей, не пустили бы ни за что! И так некоторые ребята со слезами вымаливали разрешение на поездку.
– К сожалению, хунхузы всё-таки есть. Пока известно только то, что они ограбили несколько китайских заимок да отдельных корейских фанз, но может быть всё… А ты-то чего не спишь, Катеринка? – осмелился он спросить и так назвать Катю.
Надо прямо сказать, что такая смелость к нему пришла только потому, что было совсем темно, и ни она его лица, ни он её не видели.
– Я пойду, проверю посты, а затем буду сидеть здесь на скамейке, – как бы между прочим сказал он.
– А я пойду посмотрю, как там ребят спят, и, может быть, тоже выйду посидеть… Мне что-то спать не хочется.
Через полчаса они уже сидели на скамейке вдвоём. Правда, случилось это не сразу. Когда Борис возвращался с последнего поста, он заметил на скамейке две фигуры, тесно прижавшиеся друг к другу.
«Вот, чёрт возьми, кого это нелёгкая принесла? Ведь Катя, как увидит посторонних, так сейчас и вернётся к пионерам! Наверно, это Федька со своей Полиной примостились, мало им спальни, так на улице поприжиматься захотелось!» – сердито думал он.
Но подходя ближе, он заметил, что эти фигурки девичьи: «Ну вот, ещё лучше! Неужели это Тинка вместе с Полей вышли? Куда же они Федьку сплавили? А, вероятно, его спать уложили, а сами чистым воздухом подышать вышли, вот уж некстати! Теперь привяжутся, от них и за час не отделаешься…»
Но когда он подошёл совсем близко, то увидел, что это сидят, тесно прижавшись друг к другу, Нюська Цион и Катя. Он успокоился, хотя, откровенно говоря, и не обрадовался: «Эх, не захотела одна выйти, подругу прихватила, а та тоже хороша, чего привязалась?» Но вслух он только спросил, усаживаясь с другого конца скамейки:
– Ну, всё в порядке? Ребята спят?
– Спят-спят, за день-то намаялись! Да ещё и завтра предстоит… Я тоже спать пойду! Надо же хоть кому-нибудь выспаться, а то ты не спишь – дежуришь, её вот тоже бессонница одолела. Смотри не замёрзни, видишь, как похолодало? Ну да вас двое, как-нибудь согреетесь! – со смехом закончила Нюся, вскочив со скамейки и скрываясь в калитке.
– Вот дура! – возмущённо воскликнула Катя, и тоже вскочила со скамейки. – Ну, я пойду, Борис, а то там они ещё чего-нибудь придумают. Спокойной ночи!
– Катя, посиди хоть чуть-чуть! – взмолился парень, и в его голосе было столько мольбы, какой-то просьбы обиженного ребёнка, что девушка не выдержала, рассмеялась тихим смешком, но ответила немного сурово:
– Ладно, посижу. Вот я сяду с этого края скамейки, а ты сиди там, где сидишь, и не шевелись. Если только поднимешься, я сейчас же уйду!
Борис обрадовался её согласию, а ещё больше тому условию, которое она поставила. В глубине души он подумал: «Значит, она меня боится, значит, не надеется на себя, значит, я ей не безразличен!» – торжествовал он.
Несколько минут они сидели молча. Затем Борис повторил план завтрашнего дня, Катя сделала несколько возражений, с которыми он моментально согласился. Потом он спросил:
– А что нового в Шкотове? Я ведь уже месяц, как там не был.
– Новости есть, – ответила Катя, – во-первых, в Шкотове теперь будут только семилетка и ШКМ. Я окончила седьмой класс, в ШКМ учиться не пойду. Мама и Андрей хотят, чтобы я продолжала образование, Мила на этом настаивает, да мне и самой хочется… Если мама сумеет договориться с родственниками во Владивостоке, чтобы они меня на квартиру взяли, то с сентября месяца я уеду во Владивосток и буду учиться там.
У Бориса упало сердце: «Значит, мы с ней встречаться совсем редко будем! Ведь во Владивосток мне вырваться удастся, может быть, однажды за всю зиму. Да и захочет ли она там со мной встретиться? Ведь в городе будет много ребят, которые намного лучше меня, а я? Как же я? А при чём здесь я? Нет, даже очень при чём!» – и Борис с каким-то облегчением вдруг сразу понял, что эта тонконогая, насмешливая, неприступная девушка для него – всё, без неё жить невозможно! Он решил ей об этом сегодня же сказать.
А Катя между тем рассказывала дальше:
– Но это, пожалуй, не самая большая новость в нашей семье. Ты ведь знаешь нашу Милочку?
– Ну конечно! – ответил безразлично Борис, он всё ещё продолжал думать о Катином отъезде.
– Так вот, она вышла замуж!
– Замуж? А за кого? – также безразлично спросил Борис.
– За Митю Сердеева. Он служит заместителем председателя райисполкома в Совгавани. Они, оказывается, уже давно договорились, да ждали окончания учебного года, чтобы она могла сразу же поехать с ним. Они расписались и через неделю уезжают на север, в Совгавань.
И вдруг до сознания Бориса дошло: Мила Пашкевич, этот комсомольский идеал всех шкотовских комсомольцев, вышла замуж! И за кого? Хотя Митька Сердеев, судя по рассказам Фёдора, заслуженный человек, и большевик, и партизан, и всё такое, но ведь он пьёт безобразно водку, спит с какими-то продажными женщинами, Боря ведь сам это видел! Как же она – такая девушка может за этого парня выйти? Как же он смеет на ней жениться? «Впрочем, подожди, Борис, ты его так чернишь, а сам? Ты сам-то разве лучше? Ты мечтаешь вот об этой девушке, что рядом сидит, а сам уже путался чёрт знает с кем, это как?» – думал парень, смущённо опустив голову. Он почти машинально повторил:
– За кого, ты говоришь, выходит Мила-то?
– Да ты спишь, что ли? Хорош часовой: ещё и ночь не началась, а он уже заснул! Я же тебе сказала – за Митю Сердеева, он двоюродный брат Фёдора, я поэтому так его и рассматривала, ведь он теперь мне вроде как родственник. Он совсем не похож на Митю, гораздо красивее…
– Да, да! – ответил Борис, а сам продолжал думать: «Как же это так получается, что прежде, чем сделать что-нибудь хорошее, обязательно в какую-нибудь грязную историю вляпаешься? Сидишь сейчас рядом с девушкой, которая дороже тебе всего на свете, и сам ещё не решил, как у тебя с ней будет. Может быть, так же, как с Середой или с Марфой, а? – Борис невольно покраснел от стыда, – Нет! Нет! – мысленно воскликнул он. – Только не так! Эта девушка будет моей женой! Я женюсь на ней, обязательно женюсь! Что, осуждаешь Митьку? Я и Катя – совершенно другое! А что же ты Митьку осуждаешь? Может быть, у него только к Милочке появилась настоящая любовь, а? Да, наверное, так! Пусть он себе женится на ком хочет, пусть Мила выходит замуж за кого хочет. Важно только, чтобы вот эта насмешница согласилась стать моей женой. «Твоей женой? – шептал ему какой-то голос. – Это когда тебе семнадцать лет всего, да и ей ещё только шестнадцать? Борис, ты с ума сошёл!» А всё равно, – упрямо сопротивлялся он. – Через год мне будет восемнадцать, тогда и женюсь!» – «А она-то за тебя пойдёт? Ты об этом-то подумал? Ты бы её хоть спросил, нравишься ли ты ей, а то уже сразу о женитьбе размечтался! Эх ты, дурак, мечтатель …»
Все эти мысли пронеслись в мозгу Бориса в течение нескольких секунд, но тем не менее молчание затянулось, и он, спохватившись, спросил:
– А ты знаешь, что Митька Сердеев здесь? Он что, вместе с вами приехал?
Катя засмеялась:
– И да, и нет… Видишь ли, мама, узнав о моей поездке в Новонежино, категорически запротестовала. Всё уже приготовили к тому, что повезёт отряд одна Нюська, но тут приехали Митя и Мила, я им рассказала о мамином решении, и они встали на мою защиту. Особенно помогло то, что Митя сам захотел ехать в Новонежино. Он заявил, что ему перед отъездом на север надо попрощаться с дядей, да и двоюродных сестёр и брата он давно не видел, надо им рассказать о своей женитьбе. Уговаривал он и Милу поехать, да та отговорилась необходимостью сборов в дальнюю дорогу. Вот тогда-то мама и согласилась меня отпустить, взяв с меня слово, что я буду слушаться его во всём, а его попросила строго присматривать за мной. Ну, как за мной присматривают, ты видишь! Если бы мама знала, что сейчас, в 12 часов ночи, я сижу с парнем вдвоём на улице, да ещё с каким парнем, с кем – с Борькой Алёшкиным! Ты ведь знаешь, какая про тебя слава в Шкотове-то идёт, а тут ещё Михайловы, особенно Ирина, подбавляют такого, что мне и самой страшно, что я с тобой знакома! Ну а мама – та бы, наверно, в обморок упала! Ну да ладно шутить, пора мне, чтобы маму не тревожить, пойду. Спокойной ночи!
Катя поднялась с лавочки, вскочил и Борис, он приблизился к ней. Ему так хотелось рассказать ей много-много – про себя, про своё нелёгкое детство, про то, что ему уже пришлось испытать и прожить, что было с ним на самом деле. Но язык его словно прилип к нёбу. Он только смотрел на белый овал её лица, хорошо заметный и в темноте.
Она же, заметив его приближение, испуганно протянула ему руку, затем так же быстро её выдернула и, ещё раз прошептав «до завтра!», торопливо скрылась в калитке.
Борис обошёл посты, сменил часовых, вновь уселся на скамейку. Ещё одна смена, и он пойдёт спать…
Но вот кончилась и эта смена. Подошёл со своими ребятами Хужий, сменили последних часовых, среди которых был и Фёдор Сердеев, друзья вместе пошли домой.
Видимо, в квартире учительниц немало толковали об отношениях между Борисом и Катей, которые бросались в глаза, потому что первым вопросом Федьки был следующий:
– Ну как там у тебя с моей новой родственницей-то? Клюёт?
Эти пошлые слова до такой степени не подходили к тому чувству, которое Борис ощущал к Кате, так не подходили к ней самой, что возмущённый парень остановился и, схватив друга за рукав гимнастёрки, гневно сказал:
– Вот что, Фёдор, если хочешь мне быть другом, не говори про это! Этого ты не поймёшь! Так про неё говорить нельзя! Она, она…
Борис не нашёл больше слов и только повторил:
– Не говори, пожалуйста, никогда об этом, я тебя прошу!
Фёдор покачал головой и как-то неопределённо хмыкнул.
А в квартире Сердеевых весь этот вечер проходила большая гулянка: Дмитрий Сердеев прощался с холостой жизнью. Макар Макарович пригласил сослуживцев, все они знали Митю, многие из них до дармовой выпивки всегда были охочи, народу собралось порядочно. Гулянка затянулась чуть ли не на всю ночь.
Утро следующего дня пионерские отряды провели на поляне возле школы и на лугу, выполнив все намеченные планом мероприятия. Разумеется, вожатые отрядов находились тут же. После обеда оба отряда так же торжественно прошагали из школы на станцию, там распрощались сперва официально, а затем и просто, по-дружески. Многие пионеры успели между собой передружиться.
После ухода поезда, увезшего шкотовский отряд под предводительством Нюськи Цион, Борис отправил по домам и новонежинских ребят. Он освободился.
К его удивлению и большой радости, Катя, проводив отряд и Нюсю, сама осталась в Новонежине, она подошла к стоявшим на перроне Макару Макаровичу, Мите и Федьке. Митя представил её дяде как новую родственницу и заявил, что они в Шкотово поедут завтра, а сегодня вечерком ещё догуляют. К этой группе подошёл и Борис.
Макар Макарович пригласил всех к себе обедать. Правда, Борис и Катя уже успели пообедать с пионерами, но ни тот, ни другая от этого приглашения не отказались.
После обеда, где Макар Макарович и Митя опять основательно нагрузились, последний вызвался провести урок велосипедной езды. От водокачки до переезда шла хорошо утрамбованная и ровная широкая тропинка длиной около 200 шагов, она и послужила треком.
Вначале по ней ехал сам Дмитрий и, хотя он находился под значительным градусом, проехал вполне благополучно. Затем сделал попытку освоить трассу Фёдор. Ему удалось проехать не больше десяти шагов, как он свалился набок. Митька, наблюдавший за этой поездкой, сразу нашёл ошибку у начинающего велосипедиста.
Тот не знал, как держать равновесие при помощи руля. Ведь нужно было при наклоне велосипеда в сторону немедленно поворачивать туда же и руль. Ни Федя, ни Борис об этом не догадывались, когда Митя разъяснил это основное правило, то дело пошло лучше. Уже через час оба парня смогли преодолеть эти 200 шагов без падения. Митя Сердеев вместе с Катей сидели на травке под развесистой берёзой и наблюдали за трудами «учеников».
Часа через три, когда солнце уже почти совсем склонилось к западу, оба велосипедиста, взмокшие, порядком уставшие, поцарапанные, с многочисленными синяками на ногах, но уже вполне уверенно преодолевавшие не только отведённый путь, но даже часть улицы, на которой жил Борис, в изнеможении опустились на землю рядом со зрителями.
Кстати сказать, кроме перечисленных, за освоением велосипеда наблюдало человек пять ребятишек – детей служащих железной дороги, обе сестрёнки Феди и Валя Фишер. Все они при каждом падении громко смеялись, чем немало злили неудачников, а возможно, и ускоряли процесс обучения.
Когда Борис и Фёдор уселись рядом и положили велосипед на траву, Митя поднялся и сказал:
– Ну, свояченица, давай-ка я тебя прокачу, не боишься?
Та немного смутилась от такого предложения, но отказаться не решилась.
Через несколько минут она уже сидела на раме велосипеда, а Митька, обняв её руками, взявшись за руль, вскочил на седло, и вскоре они скрылись за переездом, спустившись по дороге, ведущей в село. Когда они вернулись, Митя также покатал обеих сестёр Фёдора, Валю и ещё кого-то из ребятишек.
Тем временем «ученики» отдохнули и, конечно, тоже захотели продемонстрировать своё умение. К этому моменту около них осталась только Катя: Валю мать позвала домой, сёстры ушли готовить ужин, и единственной пассажиркой могла быть только она. Федя предложил прокатить её – она с сомнением покачала головой, но всё же согласилась. На велосипед они взобрались с помощью Мити и Бориса, тронулись довольно благополучно и так же благополучно вернулись, хотя велосипед под ними и вихлялся из стороны в сторону.
Борис испытывал страшные муки, когда видел, что Катю обнимают сперва руки Митьки, а затем и Фёдора. Как только Федя с Катей уехали, Митька повернулся к Борису и сказал:
– Слушай-ка, Борис, мне Федька сказал, что ты ухлёстывать за Катей начал. Имей ввиду, я теперь её родственник и в обиду её не дам! Так что, если ты что задумал, смотри, будешь иметь дело со мной! Ты что, влюбился в неё? – спросил он довольно сурово.
Борис не был готов к этому разговору, да ещё с кем – с Митькой Сердеевым! Мысленно он клял Федьку, услыхав, что благодаря его болтливости Дмитрий узнал о его чувстве к Кате. Он не предполагал, что происходившее в его душе, было написано у него на лице, во всём его облике, во взглядах, которыми он провожал Катю при каждом её движении. На самом деле, для такого опытного в этих делах человека, как Митька, ничего не стоило разгадать, что парень буквально потерял голову из-за этой девчонки.
Борис несколько мгновений молчал, затем, увидев возвращающихся Фёдора и Катю, вдруг ляпнул:
– Я на ней женюсь!
– Ого! – ошеломлённо сказал Митя, – Да ты, брат, скор на решения. Ну что же, родственниками будем! Только ей ведь ещё учиться надо, да и тебе подрасти необходимо. Намерение твоё я одобряю, верю, что ты не наделаешь никаких глупостей, но только не торопись, обдумай всё как следует, понял?
– Что это ты ему обдумывать велишь? – вмешалась в разговор Катя, соскочившая с велосипеда как раз в момент произнесения Митей последней фразы. Тот быстро нашёлся:
– Да вот, советую ему, когда он тебя повезёт, чтобы не торопился, а обдумывал каждый поворот как следует, – ответил Митя, лукаво взглянув на Бориса и делая упор на «он тебя повезёт».
