Kitabı oku: ««Титаник» и другие корабли», sayfa 3
ГЛАВА 6. «РИО И РЕВОЛЮЦИЯ»
Рио – чудесная гавань, уступающая только Сиднею, и в то время она была полна парусных судов, хотя многие из них стояли на якоре без единой души на борту. Холера и оспа были еще слишком сильны, так как туземцы не располагали достаточными средствами и энергией, чтобы сдерживать эти болезни. Число погибших на берегу составляло в среднем около двухсот человек в день, в то время как «суда смерти» постоянно патрулировали гавань со своим ужасным грузом – погибшими матросами с различных кораблей. И все же Рио доставил мне массу удовольствия, и с обычным юношеским равнодушием люди я не обращал внимания на окружавшие меня ужасы.
Я не могу сказать, что англичане когда-либо были желанными гостями в Рио, и вряд ли можно винить туземцев за плохо скрываемую ненависть, с которой они относились к нам. «Инциденты» случались довольно часто, важные и неважные; многие из них были даже смешными. Однажды ночью мы были на дежурстве, без капитана, и в итоге попали в погоню с полицейским катером; из-за революции, бушующей в Рио в то время, никого не пускали на воду после захода солнца.
Наша шестивесельная лодка из красного дерева была очень легкой и очень быстрой, и мы водили этот полицейский катер за нами кругами, так что эту погоню они вряд ли смогут забыть. Все, что им было нужно – это знать, к какому кораблю мы идем, чтобы они могли арестовать капитана, так что мы твердо решили не показывать им наш корабль. Они попытались сделать несколько выстрелов из своих револьверов, но мы знали, что они не собирались стрелять в нас. В результате они гнались за нами, а мы от них, но их экипаж не был закален в суровой школе британского парусника. Через пару часов, совершенно выбившись из сил, им пришлось уступить нам, и на следующее утро еще одна жалоба была отправлена на разбирательство в суд этим тактичным хранителем британского престижа: старым добрым британским консулом.
В другой раз в британского солдата прямо на его корабле вонзили нож, и в результате он умер. Британский флот в Рио в то время состоял из двух сравнительно небольших кораблей, но то, чего не хватало в размерах, адмирал, конечно, восполнял твердостью и решительностью. Безуспешно потребовав выдачи убийцы, он через сорок восемь часов встал напротив города, приготовился к бою и высадил вооруженный отряд на берег. Мы, мальчишки, сидели в лодках на дежурстве, и ничто не могло нас порадовать кроме того, что мы должны были оставить эти лодки и последовать за флотом в город, чтобы посмотреть на веселье. Никто не оказал никакого сопротивления британцам, которые промаршировали прямо к тюрьме, вытащили убийцу, посадили его на борт крейсера и отплыли из гавани, чтобы через несколько часов вернуться с его останками, раскачивающимися на рее! Позже тело было спущено, отправлено на берег и оставлено для сбора властями.
Довольно высокомерно, я признаю, но британцев боялись и уважали в те дни.
В другой раз портовые власти почему-то отказались выдать «Фетиде», полностью оснащенному британскому судну, его документы, и после недельной задержки капитан пригрозил вывести судно без документов. Власти на берегу сказали ему, что они потопят корабль, если он попытается пройти форты. Капитан пригрозил, что отправится за британским флотом (состоящим из этих двух небольших крейсеров), и те помогут ему. Ответом властей было то, что они также потопят британский флот.
По-видимому, капитана это не остановило, поэтому, командуя паровым катером, капитан принес радостную весть адмиралу, который плавал за пределами гавани, не желая вмешиваться в происходившую тогда революцию, с помощью которой жители Бразилии намеревались свергнуть Дона Педру. В итоге подошли два британских крейсера, встали по обе стороны от британского парусника и приказали капитану поднять якорь. Так что этот корабль все же смог выйти из гавани. Мы радовались успеху этого маневра так, что аж охрипли. Нет нужды говорить, что из фортов не было произведено ни одного выстрела.
Распространенной формой развлечения среди нас, мальчишек, в которой наш корабль «Холт Хилл» играл ведущую роль, было плавание «по кораблям». На большинстве судов купание за бортом было абсолютно запрещено; на других – только в течение получаса или около того вечером, с очень строгими предосторожностями, такими как шлюпки в воде и наблюдение за акулами. Наш капитан старик Джок Сазерленд был настоящим спортсменом до кончиков пальцев и разрешил нам делать все, что угодно, руководствуясь исключительно нашим собственным здравым смыслом. Итак, когда дневная работа была закончена, палубы вымыты, а мы сами допили чай, то в вечерней прохладе мы прыгали за борт и плыли к следующему кораблю. Их мальчики, если их никто не видел, тоже перелезали через борт и присоединялись к нам, и мы переходили с корабля на корабль, пока нас не набиралось около пятидесяти человек, плавающих и поющих вокруг гавани в воде, похожей на теплое молоко. Во всяком случае, акулы – трусы, за исключением тигровых акул, и, как оказалось, мы были в полной безопасности и не потеряли ни одного человека.
На самом деле рыба, которая гораздо опаснее акулы в гавани Рио, – это скат Манта, часто называемый Солнечной Рыбой и иногда Морским Дьяволом. Он часто спит на поверхности, занимая площадь до десяти-пятнадцати квадратных ярдов. Эти рыбы имеют обыкновение почти полностью выныривать из воды и садиться сверху на свою жертву, которой может быть плавающий человек. Они могут двигаться только вперед, так что на самом деле в них нет большой опасности, при условии, что вы довольно быстро схватываете, уклоняетесь в сторону и не паникуете.
Как-то вечером, мы на нашей лодке налетели прямо на одного из этих парней, к большому неудовольствию капитана. Вскоре после полуночи наступила кромешная тьма. Я думаю, что капитан хорошо провел время; во всяком случае, он был очень доволен собой. Мы вытащили шесть весел, и, как обычно, когда до трапа оставалось около 100 футов, мы должны были по приказу: «Налечь на весла», – сделать около полудюжины хороших гребков, затем ловко поднять весла, в то время как лодка по инерции дошла бы до корабля, но, как только мы совершили эти полдюжины гребков, лодка вдруг высоко задрала нос вверх, налетев прямо на ската, лежащего на поверхности. Скат быстро проснулся и, взметнув хвостом, нырнул вниз. Мы были на узкой длинной лодке, и наша корма сильно опустилась, когда мы налетели на ската, а в результате того, что он поднялся вверх, капитан обнаружил, что сидит по самые подмышки в воде. Клянусь жизнью, мы не смели смеяться, поэтому просто затолкали его на борт, подальше от ската, и завыли во все горло.
Еще одно развлечение для мальчиков, составлявших экипаж с разных кораблей в гавани, состояло в том, чтобы собраться у причала на берегу и, оставив одного из них приглядывать за лодками, сходить на рынок, чтобы купить то, что мы не могли украсть. Осмелюсь сказать, что мы были своего рода нежелательными гостями, и туземцы, конечно же, не проявляли излишнего терпения по отношению к нам; на самом деле они часто толпой выгоняли нас с рынка. Я не виню их полностью, но, когда они иногда обнажали ножи, это уже выходило за рамки шутки. Однажды они преследовали нас через половину площади, прежде чем мы получили подкрепление с лодок и смогли ответить им своими добрыми пожеланиями во всех подробностях. На этот раз я не только получил два очень милых маленьких пореза, но и оставил на земле небольшой кусочек плоти с одной руки. Кое-кого из нас уже порезали, когда, чтобы к ранам добавить еще и оскорбление, явилась конная полиция, и вместо того, чтобы обвинять толпу, она обвинила нас, мальчишек!
Рио также довольно известен своими маленькими лодочками, доставляющими провизию, которые курсируют по гавани, посещая корабли, и с тревогой высматриваются голодными ордами подмастерьев. В обмен на деньги или рубашку, если у вас не было наличных денег, как это обычно бывает, вы получали великолепный хлеб, кофе, апельсины, бананы и «аллигаторовы груши», как их теперь называют, хотя их настоящее название – авокадо. Этот вид торговли пресекался помощниками капитана, если они его обнаружат. Но когда светит солнце и человек голоден, резиновые сапоги и теплая одежда кажутся не такими уж нужными. Многие парни покидали Рио-де-Жанейро на пути к мысу Горн, едва имея достаточно одежды для тропической погоды, не говоря уже о суровости мыса Горн. Пройдя несколько раз вокруг Горна, вы становитесь «настоящим моряком», но побывать там без резиновых сапог – вот настоящее испытание.
В Рио мы кое-как соорудили мачту для брамселей, больше похожую на обрубок по той простой причине, что у них не было достаточно длинных лонжеронов для нормальных мачт брамселя, бом-брамселя и трюмселя. Они были ужасно неподходящими, но это было лучшее, что мы могли получить от города в суматохе вечных революций. Паруса были сделаны из оставшейся парусины и имели высоту сорок два фута. Опущенные и взятые на гитовы. По крайней мере, они должны были опускаться вниз, но по возможности мы никогда этого не делали, так как обычно это выглядело так: мы «опускали вниз фалы брамселей» и, как ни в чем не бывало, «брали на гитовы». В итоге нам приходилось брать оттяжку и тащить адскую рею вниз грубой силой, после чего поднимать ее. Сделав это, нужно было «подняться наверх и свернуть парус» – парус размером шестьдесят на сорок футов и притом мокрый. Это было больше похоже на попытку свернуть кусок шкуры носорога, чем на что-либо другое, что я могу себе представить. Вы можете надорвать живот, пока пытаетесь крепко ухватиться за парус всеми пальцами, а затем все вместе тащите и подтягиваете к себе. Все это время парус грохочет и дергается, а вы балансируете на пешеходном канате, названном так, потому что под ногами у вас только он, а все остальное – это глубокое синее море или, что еще хуже в случае, если вы упадете, палуба. После того, как два или три шлага паруса уже будут подвернуты под каждым человеком, кто-то может ненароком ослабить хватку, или парус даст дополнительный толчок, и вы начнете все сначала. Вам повезет, если вам посчастливится ухватиться за леер перед вами, когда парус с ревом поднимется над вашей головой. Как же горячо мы проклинали эти паруса!
Наконец, со всем нашим грузом на борту – тысячью тонн остроконечного гранита, каждую унцию которого мы самостоятельно перетаскивали в трюм – мы были готовы к выходу в море. Со свернутыми парусами, буксируемыми вдоль борта, мы уходили и говорили: «Пока», – им и их апельсинам, их холере и их революциям.
С попутным ветром мы спокойно вышли из гавани Рио и направились в Калькутту – по крайней мере, мы так думали.
ГЛАВА 7. «ОСПА»
Почти смертельный удар мы получили, когда достигли сорока с лишним градусов к югу, где надеялись поймать преобладающий западный ветер и дойти на нем до мыса Горн. Нам пришлось спустить крюйс-трюмсель и поднять крюйс-бом-брам-стень-стаксель, так как крюйс-бом-брамсель ловила слишком много ветра на корме, а впереди были только кое-как сооруженные нами мачты для брамселей; на самом деле, с поднятым крюйс-бом-брамселем в сильный ветер всегда нужно было как минимум два человека за штурвалом, чтобы в случае чего удержать корабль в правильном направлении, даже если все другие мачты были на месте, тогда как обычно на кораблях, подобных нашему, можно было управлять одной рукой и несколькими спицами штурвала. И, поверьте мне, держать в своих руках восьмифутовое колесо (в диаметре, а не по окружности) и корабль в две с половиной тысячи тонн – это то, что никогда не забудешь. Вы можете «чувствовать» корабль так же хорошо, как лошадь с самым нежным ртом, и, чтобы быть достойным называться рулевым, вы должны знать, как корабль будет двигаться, до того, как это произойдет. Корабль поднимается на волне, выпрямляется и спускается к следующей, с безошибочным движением, говорящим вам, что на следующей волне корабль снова поднимется. Если вы не возьмете штурвал на себя до того, как корабль поднимется на вершину волны, то все верхние паруса затрясутся на ветру, а помощник закричит вам, чтобы узнать: «Куда, черт возьми, ты идешь, солдат?»
Хоть мы и покинули Рио, быстро забыть себя он нам не дал.
Мы пробыли в море около двух недель, когда кое-кто из команды начал заболевать какой-то болезнью. Первый парень, заболевший этой болезнью, оказался прикован к постели, пока не умер. Для парусного судна это был приговор. Человек неизменно «мычит», пока не умирает, и тогда мы говорим: «О, должно быть, ему было плохо». Это была оспа.
Он был первым, кто пошел ко дну, хотя мы еще не были уверены до конца в том, с чем мы столкнулись. Ни лекарства, ни врача у нас, конечно же, не было; фактически, последнее лекарство на борту, которое состояло из половины чашки касторового масла, было случайно выпито одним человеком, принявшем его за воду. Поскольку не было ничего, чтобы убедиться в том, что это оспа, мы просто должны были полагаться на наше железное телосложение и ждать, когда ситуация выправится. Казалось, у меня был иммунитет и к оспе, и к желтухе. Когда-то у меня на руках умер парень, больной желтухой, а сейчас я носил меховое пальто, принадлежавшее одному из больных оспой. Он обычно носил его днем, а я занимал у него по ночам! Признаю, что с того момента я не пользовался популярностью у вахтенных из-за того, что я носил это пальто.
Дважды я читал заупокойную службу или те ее части, которые мне удавалось найти, в штормовой ветер, когда первый помощник не мог отойти от штурвала. Иногда мы не могли перебросить тело через леера, и это было ужасно.
Мы спустились вниз, в высокие широты, в надежде заморозить болезнь. Это было смешанное преимущество, так как с одной стороны мы должны были притормозить распространение болезни, а с другой – нам пришлось спустить некоторые паруса по той простой причине, что если бы мы оставили их, то у нас не было бы рук, чтобы их контролировать, если бы вдруг подул сильный ветер. Так что нам пришлось идти под шестью марселями вместо того, чтобы идти к мысу Горн под всеми парусами.
После нескольких незабываемых недель борьбы в ужасных условиях мы наконец бросили якорь на карантинной территории Кейптауна. Мы восполнили наши потери и снова ушли. Я думаю, что все были рады, когда мы уходили, так как причина нашего пребывания там каким-то образом просочилась на берег, хотя к тому времени наше бедствие уже миновало.
С незапамятных времен парусные суда, обогнув мыс Горн по пути на восток, двигались по параллели широты, а иногда двигались на юг, держась ниже, пока не достигали острова Сен-Поль или его окрестностей. Преобладающие ветры там – западные, весьма сильные, а Сен-Поль служил для проверки хронометров на долготу, а также для движения на север к Ост-Индии. Мы оставили Рио с грузом на борту, и не было нужды гнать как можно быстрее, но это не имело никакого значения для старика Джока Сазерленда.
Мы приближались к Сен-Полю, когда после полудня сбоку показался большой четырехмачтовый барк, обгонявший нас под шестью брамселями, в то время как мы шли под шестью марселями. Другой корабль был нагружен, и мы были практически налегке, к тому же мы были не в состоянии с нашей самодельной мачтой попытаться обогнать его. Ветер дул нам в корму, так что нужно было следить за ней, потому что передняя мачта была самодельной. Но все это не имело ни малейшего значения для Джока.
Он никогда не допустил бы, чтобы его обогнал какой-то корабль, пока у него самого спущены паруса, так что сейчас он не собирался так просто пропускать тот корабль. «Поднять паруса!»
Мы подняли все паруса, и еще до наступления темноты тот корабль скрылся из виду. И это неудивительно, потому что, когда мы в восемь часов вечера проверили лаг, мы уже шли со скоростью тринадцать с половиной узлов. Двое у штурвала делали все возможное, чтобы удержать корабль в правильном направлении, а крюйс-бом-брамсель и крюйс-бом-брам-стень-стаксель делали все возможное, чтобы заставить корабль отклониться от курса. Будучи нагруженным, корабль сохранял некоторую стабильность, хотя почему он в итоге не отклонился знали только небо и старик Джок – и он ничего не сказал. По правде говоря, они с первым помощником ходили взад и вперед по корме, ожидая друг от друга, когда поступит первое предложение замедлиться, но ни один из них не сделал этого. Оба хорошие приятели, оба сорвиголовы; вот так ситуация!
Наконец пробило восемь ударов в колокол, и настал черед сменить вахту. Мы все слышали, как первый помощник, мистер Уильямс, сказал: «Внимательно следите за землей впереди и за тем, чтобы нос шел по ветру. Держите руль и смотрите в оба. Такова ваша задача», – после чего ушел вниз. Второй помощник, взяв управление на себя, сказал помощнику капитана: «Как только вы спуститесь вниз, я буду за то, чтобы убрать несколько парусов».
«Как вам будет угодно, – ответил помощник капитана, – и чем скорее, тем лучше».
Был сильный шторм, и он прекрасно понимал, какой опасности мы подвергаемся на волнах, которые к тому времени уже стали размером с дом, а сам корабль стал почти неуправляемым.
Повернувшись, я услышал, как второй помощник прошел вперед от носового мостика до кормового по надстройке, минуя главную палубу. На носу он нашел впередсмотрящего, который спускался вниз по бом-кливер-ниралу, новому канату, установленному накануне и в конечном итоге спасшему нам жизни.
Мы могли бы увидеть эту землю раньше, если бы не сильный шквал дождя впереди, как раз в восемь часов утра. Второй помощник, подняв голову, когда шквал стих, вдруг увидел прямо перед собой очертания суши, на которую корабль шел со скоростью скаковой лошади.
Один из наших парней как раз встал, чтобы задуть свечу, когда мы услышали, как Моуэтт топает по мостику, выкрикивая: «Свистать всех наверх! Опустить фалы брамселей и бом-брамселей».
ГЛАВА 8. «КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ У ОСТРОВА СЕН-ПОЛЬ».
Бедный старина Моуэтт! Он испытал самый сильный шок в своей жизни и в панике отдал неверный приказ, хотя и не знал этого. Его идея состояла в том, чтобы поднять корабль вверх по ветру и либо выйти на сушу, либо обогнуть ее и встать на другой курс. До сих пор он не видел, что с наветренной стороны есть четыре мили суши (так как он поворачивал корабль), а с подветренной – только две.
Старик Джок, с его опытом, когда он через минуту поднялся на палубу, понял все это и отменил приказ Моуэтта, сказав: «Не получится. Ветер дует сзади бегин-рея».
Ветер дул с левого борта на два балла, поэтому Джок также видел, что корабль, если его подхватит ветер, просто накренится на подветренную сторону и ударится о камни. Тогда шансов не было бы ни у кого (по крайней мере никто и гроша не поставил бы на наши шансы). Джок понял, что, положив штурвал, он сможет преодолеть две мили с подветренной стороны, если – а это было большое «если» – он сможет вовремя повернуть корабль.
При обычных обстоятельствах или при наличии времени он бы так и поступил, но обстоятельства были совершенно против него. Корабль уже начал подниматься на волне и почти все время не слушался штурвала из-за чудовищного давления парусов на корме. Так что к тому времени, когда корабль начал понемногу поворачивать, было уже слишком поздно. В итоге корабль вернулся на свой прежний курс, направляясь прямо к земле, и тогда нужно было принять решение, было ли уже слишком поздно продолжать маневр. Джок решил, что уже слишком поздно (и, конечно же, его решение было правильным), но он должен был принять самое трудное решение, которое когда-либо приходилось принимать капитану корабля. Продолжать пытаться спасти свой корабль и таким образом рисковать жизнью каждого на борту, потому что корабль движется на камни? Или же направить свой корабль прямо на них и намеренно выбросить его на берег.
Когда я поднялся на палубу, земля возвышалась прямо над нами. Именно тогда старик Джок принял свое непреклонное решение, и я услышал, как он отдал душераздирающий приказ: «Держите штурвал. Выбросите ее прямо на мель. Удерживайте текущий курс. Будьте наготове».
Я пробыл внизу ровно столько, чтобы успеть надеть рубашку, брюки и ботинки. Но даже тогда это зрелище заставляло меня чувствовать себя так, словно я пропустил свой завтрак. Гигантские волны подбрасывали корабль высоко в воздух, чтобы в следующий миг он упал, как камень, в почти бездонную пропасть, а неумолимые скалы надвигались все ближе и ближе.
Напуган, да, я был напуган до смерти, но я не паниковал, на самом деле я не думал, что кто-то вообще паниковал, Джок уж точно меньше всего. Вы точно не подумали бы, что он паниковал, услышав, как он спокойно сказал своему помощнику: «Ну вот, теперь она в бурунах. Она очень скоро столкнется».
И все же его сердце, должно быть, было разбито. Я знаю, что мое тонуло, глубже и глубже, когда корабль летел к этим запретным черным скалам.
Мне всего шестнадцать, и все перспективы моей яркой молодой жизни закончатся в течение ближайших нескольких минут. Странное, едва поддающееся описанию ощущение полуподвешенного состояния. Все безмолвно ждали удара, за которым почти сразу же должна была последовать короткая, но острая борьба. Затем… Что? Я никому не советую пробовать это в качестве эксперимента. Примите это от того, кто знает. Это неприятно, очень неприятно.
Последним советом Джока было: «Стойте на корме, подальше от падающих снастей».
Мы ожидали, что все четыре мачты рухнут, как ряд кегелей. Через мгновение мы услышали: «Каждый сам за себя!» – Джок освободил всех, чтобы они полагались на собственные силы, только вот надежды уже не было. Никто ничего не мог поделать, кроме как ждать, ждать, ждать, пока шторм все еще ревел и корабль бороздил гигантские морские просторы, мчась навстречу своей неминуемой гибели. Можно было даже сказать, что это было облегчением после мучительного ожидания, когда корабль наконец ударился. С дрожащим грохотом он ударился о камень. Шок от этого жутко чуждого чувства, когда корабль ударяется о землю, пронзил всех, как нож. За этим немедленно последовал еще один ужасный удар, а затем тошнотворный, раздирающий грохот, когда камни ломали корабль, вырывая из него дно.
До этого момента мы думали, что он подплывет прямо к утесу, ударится о него, как о стену, сложится, как телескоп, и пойдет с нами всеми ко дну. Однако корабль этого не сделал, хотя позже мы обнаружили, что если бы он был в паре сотен ярдов к северу, то именно это и произошло бы. С другой стороны, если бы он находился на таком же расстоянии к югу, то наткнулся бы на отдаленные скалы в полумиле или больше от берега. В любом случае это означало бы быстрый и несомненный конец для всех нас. Как бы то ни было, корабль начал постепенно подниматься вверх, прямо на вершину высокой волны, и поднимался до тех пор, пока бушприт не оказался почти над самой сушей. Затем, словно для того, чтобы все было наверняка, гигантская волна накатила на корабль, подняла его и опустила между двумя огромными скалистыми вершинами, удерживая его, словно в тисках, и не давая возможности соскользнуть обратно в глубокие воды.
Итак, корабль остановился на скалах со всеми парусами, с небольшим креном на левый борт, с горящими бортовыми огнями, свернутыми канатами и всем прочим в полном порядке. Море в тот момент, когда мы ударились, находилось прямо за кормой, так что вся его мощь была направлена на то, чтобы ударить в корму, что оно и сделало без промедлений.
Я припоминаю, как много всякой всячины полетело через салон, а также дьявольское кудахтанье из ящика с курами, который стоял на кормовом люке. Потом пустота, пока я не проснулся. Наверное, я получил удар по голове каким-нибудь обломком, который пролетел через салон и кают-компанию. Я не зря заслужил прозвище «Болван» (благодаря своей способности крепко спать). Во всяком случае, я не почувствовал никаких болезненных последствий, поэтому вскарабкался на нос корабля, где к этому времени команда уже привязала бом-кливер-нирал к концу бушприта, и соскользнул на камни. Так как почти все находились по левому борту, я сделал то же самое. Ухватился за канат одной рукой и отпустил. В результате этого я сильно ударился о камни внизу. Я могу только предполагать, что именно резина в конечностях в этом возрасте, и только это, помешала мне сломать обе ноги.
Когда я приземлился на скалы, огромная волна обрушилась на мою голову. Я прекрасно понимал, что опасность таится именно в обратном потоке, поэтому быстро схватил канат руками, потом обхватил одной ногой, зажав ее другой, и держался изо всех сил. Когда начался обратный поток, я почувствовал, как мои руки дюйм за дюймом скользят по канату. Если бы можно было выжать сердце из каната, я бы так и сделал. Так велико было сопротивление воды, что оно засосало мои ботинки.
Однако обратный поток в конце концов иссяк, и я, только что чуть не утонувший, снова прыгнул на камни и резко отпустил канат, потому что почувствовал, как он вибрирует, а это означало, что кто-то еще спускается вниз, чтобы попытать счастья. Он тоже приземлился, довольно хорошо ударившись о камни, и мы вместе вскарабкались на скалы, чтобы убраться от следующего буруна. Было очень темно, дул сильный ветер, шел дождь, и было очень холодно, хотя только позже мы заметили этот холод.
Наша борьба привела нас к поверхности мокрого, прямого и особенно скользкого камня. Сторон мы не видели, а до вершины могли только дотянуться. Леонард, тот парень, что был со мной, не растерялся и рявкнул: «Дай мне свою ногу. Иди наверх, юноша».
Не успел я и слова сказать, как все было готово. Я приземлился на самом верху, затем повернулся, чтобы дотянуться до Леонарда.
«Я в порядке», – крикнул он из темноты.
Очевидно, он нашел обходной путь, и в тот момент, когда я поднялся на ноги, по камням с ревом пронесся бурун, достаточно большой, чтобы сбить меня с ног и потащить вперед. Несколько мгновений, затем снова всплеск воды, и я плыл изо всех сил, иногда пытаясь впиться пальцами в скользкий, скользкий камень, зная, что меня тащит назад, к краю той большой скалы, на которую я только что взобрался. Переступи я через этот край, и все было бы кончено для меня. Я плыл изо всех сил, которые у меня только были, и закончил тем, что мои ноги, от колен вниз, свисали с края. Но я был в безопасности, и следующая волна не настигла меня, потому что я был уже достаточно высоко и в сухом месте.
Мы потеряли только одного человека, и это был мистер Уильямс, первый помощник и большой любимец мальчиков-матросов, отчасти из-за того, что он был таким добродушным, хотя и строгим сторонником дисциплины, а отчасти из-за того, что он был таким великолепным борцом. В свое время он, кажется, боролся за звание чемпиона Корнуолла.
Бом-кливер-нирал, по которому мы скользили к скалам, был новым канатом, наполовину манильским, наполовину джутовым, и когда он намокал, он сочился маслом в течение первой недели или около того. Все, что приходит мне на ум, это то, что помощник спустился вниз по лестнице, как и я, и, вероятно, сломал ноги внизу. Или же ему не так повезло, как всем нам, и он не сумел увернуться от обратного потока. Однако больше мы его никогда не видели. Просто чудо, что половина из нас снова увидела дневной свет.
Ну и ночка. Пронизывающий холод, слепящий дождь и тяжелые брызги, проносящиеся прямо над нами. Если бы мы не были сделаны из чугуна, то, конечно, не смогли бы выжить.
Мой кузен, бывший третьим помощником, и я провели небольшую разведку, чтобы найти какое-нибудь укрытие от ветра и дождя. В великом восторге я закричал, когда нашел пещеру, на что кузен ответил: «Ну, войди в нее и посмотри, на что она похожа».
Итак, мы забрались внутрь, ползли и ползли, но этого было недостаточно для большого укрытия, и в конце концов мы выползли с другой стороны. Это был всего лишь огромный валун, брошенный на скалу. И все же это помогло.
Старый корабль представлял самую замечательную картину, с небольшим наклоном на левый борт, со всеми парусами (даже нашими драгоценными брамселями) и с горящими бортовыми огнями, смотрящим на весь мир, как будто он все еще бежит вниз по течению.
Около двух часов ночи ветер внезапно переменился на северо-западный, а вместе с ним и волны. До сих пор волны, шедшие прямо с кормы, имели только силу бить в корму, и ничего больше. Но сейчас первая волна после внезапной смены направления настигла корабль и сломала киль; вторая волна раздвинула части корабля и обрушила бизань-мачту и дополнительную мачту; фактически вся отломившаяся часть затонула и скрылась из виду. Это было ошеломляющее зрелище – видеть, как эти высокие мачты с их стальными реями падают и рушатся, а старый корабль буквально разваливается у нас на глазах. Четвертая волна обрушила грот-мачту, а почти сразу же за ней и фок-мачту. Когда наступило утро, от корабля остался только голый нос, и хотя мачты весили сотни тонн, они были выброшены далеко на скалы, все сломанные – теперь это все, что осталось от некогда гордого корабля, старого «Холт Хилла».
Несомненно, остров Сен-Поль в доисторические времена поднялся из моря в результате какого-то титанического подводного извержения вулкана, и нет никакого сомнения в том, что он так и остался вулканическим ужасом. Никаких колышущихся пальм, коралловых рифов и серебряных песков на острове Сен-Поль не было – это был унылый, голый, бесплодный и по большей части недоступный остров. Холодный и сырой, с постоянной угрозой взлететь на воздух в любой момент.
На следующее утро мы вскарабкались вверх по утесам, стремясь к вершине острова. Когда мы немного поднялись, то обнаружили, что склон утеса состоял только из рыхлого щебня, золы и множества рыхлых камней. Результат и остаток последнего извержения вулкана. Это мешало нам подниматься, потому что всякий раз, когда мы хватались за камень, он просто скатывался вниз, оставляя человека балансирующим, наполовину в воздухе, а наполовину висящим на скале. «Стой спокойно! – послышалось предостережение. – А потом прыгай!»
Скатывающийся вниз камень задевал другие, заставляя их тоже катиться вниз, пока не возникала полноценная лавина, несущаяся вниз по склону утеса, что делало наше восхождение в целом довольно захватывающим, но ни в коем случае не было легко уклоняться от камней, спущенных другими людьми!
К тому времени, как мы добрались до вершины, солнце уже взошло. Разве мы не веселились и не катались по сухой траве? Какое удовольствие снова почувствовать тепло.
