Kitabı oku: ««Титаник» и другие корабли», sayfa 5

ГЛАВА 11. «СВОЕВРЕМЕННОЕ СПАСЕНИЕ»

Позже, в тот же день, к нашей радости и изумлению, мы снова услышали радостный крик со смотровой площадки: «Корабль!» Тотчас же на смотровом холме разожгли костер, подняли кусок парусины на флагшток, который мы тоже соорудили, а лодку быстро снарядили и оттолкнули от берега. Вскоре все, кто мог, поднялись на наблюдательный холм; и действительно, там была маленькая барка, которая только что обогнула мыс и плыла вдоль западной стороны острова с легким ветерком. Все паруса были подняты. Она действительно выглядела как картинка; на самом деле, говоря за себя, никогда в моей жизни не было более желанной картины.

Теперь нам было жизненно важно обсудить, увидит ли она нас или наш сигнал, или же наша лодка будет плыть достаточно долго, чтобы успеть перехватить ее. Мы ждали и ждали, пока она медленно продвигалась вдоль острова, и наконец поняли, что она действительно увидела нас. Вниз спускались ее брамсели и стаксели; вверх поднимались грот-паруса и фок-паруса, и она определенно шла к суше. Радость! О, какая радость, никогда еще не было такого приятного зрелища. Кроме того, она также видела нашу лодку, которая, как мы наблюдали, подошла к борту этой барки, и второй помощник прыгнул на борт.

Таковы были вопросы капитана Хейворда:

– Какой корабль?

– «Холт Хилл», сэр.

– И что же случилось?

– Крушение и полная потеря корабля.

– А сколько вас еще осталось на острове?

– Всего тридцать семь, сэр.

– Боже мой! Я не могу взять всех вас. Мне уже не хватает провизии для моей собственной команды из шести человек.

Затем через несколько мгновений он тревожно задумался и сказал:

– Я возьму с собой половину.

– Ну, сэр, боюсь, что это будет означать верную смерть для тех, кто останется на острове, – ответил Моуэтт.

– Неужели все так плохо? – спросил капитан Хейворд. Затем, пустив осторожность по ветру, он сказал: «Ну, хорошо, тогда скажи им всем, чтобы они шли вместе. Мы как-нибудь справимся».

Моуэтт был просто немного мудр и сказал: «Мои люди все измотаны, сэр. Как вы думаете, не могли бы вы послать четырех своих людей в лодке?»

Команда нашей лодки была измотана даже этим коротким рывком, но Моуэтт полагал, что с нашими ребятами на борту, какими бы слабыми они ни были, не будет никакой вероятности того, что случилось тем же утром, и было бы еще более вероятно, что это сценарий не повторится, если бы он смог убедить капитана отпустить некоторых из своих людей с приказом забрать наших людей. Он попросил капитана Хейворда встать как можно ближе к устью лагуны, чтобы «Куронгу» не пришлось спускать шлюпку, и они могли бы сойти в то хитроумное сооружение, на котором приплыли наши люди.

Наша лодка подошла к берегу с экипажем «Куронга» и велела нам сесть в нее и отплыть. Тридцать семь человек ввалились в этот старый галиот и с помощью самодельных весел протащили его к устью лагуны. К счастью, это был один из тех редких дней, когда практически не было волн и почти не было ветра. В тот момент, когда мы подошли к кораблю, швы на лодке начали расходиться, и внутрь хлынула вода. Мы отчаянно тянули тюки со всем, что у нас было, и нам оставалось рукой подать, чтобы добраться до «Куронга» на лодке или вплавь. Мы даже рвали наши рубашки и запихивали тряпки в швы, пытаясь заставить лодку проплыть еще несколько минут. Мы подошли поближе, и последний человек едва успел выйти из лодки, как она наполнилась водой и камнем пошла ко дну. Но мы снова были на борту с приятным ощущением корабля под ногами.

«Ну что-ж, ребята, – сказал капитан Хейворд, – я рад, что вы на борту, и положил вам все печенье и масло, какие у меня есть. Угощайтесь, вы вполне можете плотно поесть. Мне действительно не следовало бы брать вас всех, но мне кажется, что если я вас оставлю, то вы все умрете еще до того, как появится следующий корабль. Я просто надеюсь встретить корабль и достать у них провизии. Я частично нагружен сахаром, иду от Маврикия до Аделаиды, и вы можете постараться добраться до туда, чего бы это ни стоило».

То, как корабль оказался в стороне от своего курса от Маврикия до Аделаиды, давало пищу для размышлений.

У него был попутный ветер, и, поскольку у капитана Хейворда не хватало провизии, он особенно старался использовать попутный ветер, но по какой-то неизвестной причине, как он сам говорил: «Я не мог выбросить из головы Сен-Поль, и когда я спустился вниз в тот день (тот, что был до того, как нас подобрали), я не мог заснуть. Вопрос о том, есть ли кто-нибудь на острове, не выходил у меня из головы, возможно, отчасти из-за того, что я однажды уже подбирал там команду. Наконец, отчаявшись, я поднялся на палубу и отдал приказ изменить курс на Сен-Поль, после чего спустился вниз и без всяких дальнейших хлопот задремал». Позже, уже на палубе, он подумал: «Как жаль терять этот чудесный попутный ветер», потому что, стоя далеко к югу от острова Сен-Поль, он терял драгоценное время. «Что-ж, я передумал и снова взял курс на мыс Левин».

– В ту ночь, когда я спустился вниз, это было всего лишь повторением моих дневных неудачных попыток заснуть, и, короче говоря, мне просто пришлось подняться на палубу и изменить курс снова на Сен-Поль.

– Конечно, эта суматоха заставила весь экипаж насторожиться, и когда мы наконец увидели остров, почти все были начеку. Именно от человека, работавшего на фок-мачте, – продолжал капитан Хейворд, – мы получили первое известие о вас, когда он окликнул палубу и сказал, что видит сигнал. Через несколько минут мы увидели ваш костер и, наконец, лодку, и вот вы здесь, и я очень рад вас видеть.

Хорошо, что капитан Хейворд взял нас и накормил, потому что за двадцать два дня мы ни разу не видели корабля, идущего оттуда в Аделаиду. Полфунта хлеба, полфунта мяса и чистый, настоящий, нерафинированный сахар, который мы могли есть столько, сколько захотим.

До этого, если бы кто-нибудь спросил меня в возрасте шестнадцати лет, могу ли я жить на сахаре, я, несомненно, сказал бы: «Дайте мне шанс», но, как мы вскоре выяснили, это невозможно.

Мы прибыли в Аделаиду обычной сворой пугал; чистокровные охотники за кольцами, что на корабельном языке означает, что мы были способны пролезть через любой довольно большой рым-болт на палубе.

Из Семафора наша слава обгоняла нас, и когда «Куронг» причалил, причал был плотно набит толпами тех гостеприимных австралийцев, которые во время нашего пребывания здесь делали все возможное, чтобы нас подбодрить. Итак, бригада «кожа да кости» собралась на пристани и трижды сердечно отдала честь капитану Хейворду. Еще трижды его команде. А потом от него: «Трижды ура команде, которую мы спасли».

Там мы попрощались с нашим веселым старым спасителем, и каждый пошел своей дорогой; вскоре мы были уже на разных концах мира; но как же мал этот мир!

Десять лет спустя я бросил якорь у берегов Аделаиды, став четвертым офицером лайнера «Уайт Стар Лайн» «Медик», открывшего тогда новую австралийскую линию «Уайт Стар Лайн». Закончив вахту и прогуливаясь по палубе, я случайно встретил лоцмана, который доставил нас на якорную стоянку. С обычным корабельным товариществом мы принялись болтать о корабле и Австралии. Он спросил: «Вы когда-нибудь раньше бывали в Австралии?»

– Да, – сказал я, – и даже в Аделаиде тоже, но много лет назад.

– На каком корабле? – спросил он.

– Ну, я не совсем был на корабле, направлявшемся сюда, меня привезли сюда после того, как я потерпел крушение на острове Сен-Поль в южной части Индийского океана.

– А этот корабль случайно не «Холт Хилл»? – вслед за этим вопросом он нетерпеливо спросил, помню ли я название корабля, который спас нас и доставил в Аделаиду.

– Да, – ответил я, – совершенно верно. Это был корабль «Куронг», принадлежавший Аделаиде, а его капитаном был капитан Хейворд.

Он быстро шагнул вперед, протянул руку и сказал: «Рад снова встретиться с Вами, я капитан Хейворд».

ГЛАВА 12. «ДОМОЙ НА ЧАЙНОМ КЛИПЕРЕ».

Я испробовал австралийскую жизнь в течение трех хороших и гостеприимных месяцев. Иногда на станции, а иногда в городе, деля счастливую жизнь с этими импульсивными, милыми и беззаботными людьми. Пикники, которые можно было запланировать на несколько недель вперед, великолепное солнце и три раза в день хорошая еда – чего еще может желать здоровый шестнадцатилетний парень? Приветствовали меня везде как человека, пережившего катастрофу, которая эхом разнеслась по всему миру и была известна каждому мужчине, женщине и ребенку этого островного государства.

Все хорошее должно заканчиваться, и наконец пришло время, когда я должен был оторваться от вечно манящего зова «вниз», если я хотел сохранить карьеру в море, и у меня еще не было намерения расставаться с ним. Несмотря на многочасовую борьбу, я никогда не колебался в своей преданности этому суровому хозяину; суровому и горькому, каким он может быть иногда, а иногда и полному пленительных улыбок и сюрпризов. Сто лет в море не смогли бы полностью раскрыть все, что оно может вам показать. Такие вещи, от которых у любого землевладельца глаза вылезут из орбит. Но ты должен смеяться ему в лицо, когда оно бьет тебя сильнее всего, и, главное, никогда не бойся его; оно выпустит тебя и в конце концов за все воздаст.

Вся наша команда отправилась домой, за исключением еще одного мальчика и меня. Это было еще до того, как начались времена «несчастных британских моряков», когда все, что вам нужно было сделать – это зайти в ближайший офис британского консула с просьбой вернуть вас домой.

Еще один любопытный закон моря, который все еще существует, заключается в том, что зарплата человека прекращается с момента крушения его корабля. В наши дни пара и быстрых переходов этот закон не так сильно мешает, но в случае с «Холт Хиллом» он довольно сильно зацепил некоторых членов экипажа, особенно помощников капитана, которые должны были вернуться в Англию, прежде чем они могли надеяться получить свое надлежащее звание и зарплату, а также чтобы можно было смело рассчитывать, скажем, на 125 дней отпуска. Даже когда ты вернешься домой, тебе все равно придется искать корабль.

Однако эти проблемы не волновали ни Арчера, ни меня, и я не думаю, что мы должны были бы расстаться, когда это произошло, если бы не агенты, внушающие нам эту необходимость. Когда мы обычно ездили в консульство по субботам за нашими карманными деньгами, они говорили нам, что компания беспокоится о том, чтобы они отправили нас домой. В конце концов они сказали, что им придется прекратить наше содержание, если мы не двинемся дальше и не получим корабль. Они были ужасно добры к нам; как и все остальные, если уж на то пошло, так сильно, что когда мы наконец получили корабль, то почти дезертировали, что полностью разорвало бы наши договорные обязательства и положило бы конец нашей многообещающей карьере.

Мы погрузились на борт «Герцога Аберкорна», одного из старинных чайных клиперов; отбуксировали его из Аделаиды и бросили якорь в Семафоре, ожидая бриза. В ту ночь мы с Арчером дежурили с 8 до 12 часов. Это была настоящая австралийская летняя ночь, мягкая, как шелк, и полная волшебства. Я не могу описать это, но это одурманивает вас. Так было и с нами, когда мы сидели на перилах и смотрели на мерцающие и манящие береговые огни. Думая обо всех веселых и прекрасных временах, которые мы провели там в последние три месяца; размышляя об одном или двух очень хороших ребят (мы все равно будем называть их ребятами), которые были бы до смерти рады снова увидеть нас на берегу. Я полагаю, что именно из-за этих разговоров желание вернуться на берег наконец стало слишком сильным, и мы внезапно решили бросить все и снова сойти на берег; совершенно безумная идея, но что с того?

Мы не могли спустить шлюпку – слишком много шума, да и в любом случае ее наверняка заметят.

Там была длинная деревянная лестница и большой деревянный мусоропровод; они должны были плавать. Поэтому мы немедленно приступили к запуску нашего шаткого плотика. Тот факт, что до берега оставалось добрых три мили и что вода кишела акулами, не входил в наши расчеты. Мы уже спустили трап за борт, когда судьба и наша удача вмешались в нашу жизнь в виде бриза.

На палубе быстро раздавались приказы: «Свистать всех наверх. Взять брашпиль. Тянуть не торопясь. Поднять паруса». Затем под лязг-лязг-лязг лебедки над старой доброй лачугой раздались слова: «Идем домой». Удивительно, что мы не разбудили некоторых матросов, особенно когда дело дошло до очереди «долгого прощания с очаровательными дочерями Австралии». Однако вскоре все было кончено, и уже через час «старичок» тронулся, когда первый порыв ветра задул в парус.

Меньше, чем через месяц при необычайно хорошем направлении восточных ветров мы оказались в двух днях пути от мыса Горн. Затем с запада налетел ветер, и все превратилось в ужас.

Целых четырнадцать дней мы пытались преодолеть эти несколько миль галс за галсом. Как и Вандердекен в старину, казалось, мы никогда не доберемся до Столовой бухты, пока наконец в отчаянии мы не потянулись на юг и не успокоился ветер, который носил нас по кругу.

Уже почти у самого мыса я впервые увидел огромного морского черта.

За последние два дня мы снизили скорость, и я уже поднялся, освобождая фок-бом-брамсель, когда заметил эту рыбу, лежащую, по-видимому, спящей на поверхности воды. Даже на такой высоте она выглядела чудовищно. Я мог легко оценить ее размер, сравнив его с реем, который был прямо подо мной и составлял ровно 90 футов от кончика до кончика. Я мог видеть, что рыба была немного меньше, возможно, на 10 футов. Мы были почти над ней, прежде чем она проснулась; на самом деле, это выглядело так, как будто мы собирались ударить ее. Затем всего лишь пара взмахов этих гигантских крыльев, и она оказалась внизу и скрылась из виду. С тех пор я видел еще двоих, но поменьше.

«Герцог Аберкорн» был настоящим старожилом. Построенный задолго до появления стали и железа, он боролся с такими грозными кораблями, как «Ред Джекет», «Фермопилы» и «Катти Сарк». В те дни он нес на себе больше команды, чем сегодня на палубе крутого трансатлантического лайнера. Девятнадцать узлов, день за днем, надо отдать должное его старым бревнам, но этих головокружительных гонок из Китая больше нет.

Мы обогнули мыс Горн, перешли через тропики и торговые районы, миновали бурные сороковые широты и наконец добрались до Фалмута, а через несколько дней, после восемнадцатимесячного отсутствия, прочно закрепились в Ост-Индском доке.

В Ливерпуле нам пришлось пройти немало испытаний с господами Уильямом Прайсом и компанией, владельцами старого «Холт-Хилла», за то, что мы так долго оставались в Аделаиде. Другие правонарушения, в основном связанные с розыгрышами в иностранных портах, также были в списке под названием «Пожалуйста, объясните». К сожалению, другие народы не ценят любовь англичан к шуткам, особенно когда их устраивает группа мальчиков, чья репутация была слишком хорошо известна.

Именно для того, чтобы найти главаря, нас с Арчером вызвали и устроили хорошую взбучку.

Я всегда думаю, что было хорошо, что экипаж «Холт Хилла» был рассеян среди других линейных кораблей; я думаю, что в результате – не забывая старика Джока, который любил шутки так же, как и любой из нас – мы были просто слишком задорны для нашего собственного благополучия.

ГЛАВА 13. «МОРСКИЕ БИТВЫ И ЦИКЛОН»

Вскоре я получил приказ о выходе в море и снова присоединился к веселой команде на старом «Примроуз Хилле»; в этот раз мы были особенно веселы и по очень веской причине, ведь мы направлялись к мысу Горн, а не к тому однообразному побережью, куда теперь направлялось 50% парусных судов. Пароходы быстро уничтожали все приличные торговые парусные суда и порты. Кейптаун был одним из немногих оставшихся городов, и то лишь до тех пор, пока не будут достроены доки и волнолом.

Мы покинули Англию в сентябре, а это означало, что мы должны были избежать зимы на севере и снова встретить весну и лето на юге.

Всегда кажется, что корабль, покидая порт, никогда не освободится от накопившейся грязи, и мы не были исключением. Мы мыли палубы, вечно все подкрашивали и мыли канаты, пока снова корабль не стал как с иголочки.

Сейчас шел уже мой четвертый год в море, и от меня ожидали, что я смогу справиться с любой работой, которую они мне дадут, со всей быстротой, точностью и аккуратностью полноправного члена команды, больше не являющегося одним из мальчиков на трюм-рее. Все, что было там, наверху, предназначалось для новичков, а для меня теперь нет ничего выше бом-брамселя.

Однажды, работая под бом-брамселем, я увидел поединок между взрослым самцом кита, меч-рыбой и морской лисицей. На самом деле последние двое нападали, а кит убегал, вернее пытался убежать, но у бедняги не получилось ни разу из десяти. Иногда он делал это, издавая звук и опускаясь так глубоко, что меч-рыба не может опуститься за ним. Но если меч-рыба займет позицию под хвостом кита, у этого маневра будет очень мало шансов, так как каждый раз, когда кит пытался издать звук и спуститься вниз, меч-рыба вонзала в него злобные 4 фута своего костяного «меча», и кит бросался на поверхность.

Морская лисица могла атаковать только сверху. У нее было два огромных плавника, до пяти футов длиной. Один торчал из ее спины, а другой снизу, еще у нее было короткое обрубленное тело и никакого хвоста. Когда меч-рыба нападала и выталкивала кита на поверхность, морская лисица выпрыгивала из воды и приземлялась на спину кита, глубоко вонзая в него один из этих ножеобразных плавников.

Мы сидели у борта и наблюдали за боем от начала до конца. Мало сказать, что это было захватывающее зрелище, это не передает всю суть; это было нечто большее, это было потрясающе и почти неслыханно. Даже вахтовики сбились с ног, чтобы посмотреть на морскую битву. Это продолжалось недолго, но было ужасно видеть, как пятидесятитонный кит взбивает воду в пену, тщетно пытаясь высадить одного или другого нападавшего прыжком в воду. Он выпрыгивал всей своей огромной массой прямо в воздух и опускался на воду с грохотом, похожим на выстрел двенадцатидюймового орудия. И снова он вертелся кругами, оставляя за собой след из крови и пены.

Затем все кончилось так же внезапно, как и началось, и старый самец кита был мертв, а затем со всех сторон появились морские падальщики, акулы, барракуды и так далее.

Мы же просто спокойно шли по морской глади, и ничто не доставило бы некоторым из нас большего удовольствия, чем развернуться и пойти на помощь киту; но на этот счет есть банальная поговорка: «Не играй с огнем».

Путешествие вниз к мысу Горн было тем же маршрутом, как и на любом другом корабле, идущем на юг. Через единственный и неповторимый залив, вниз мимо Гебридских островов, через бурные сороковые широты и прямиком на торговые пути. А потом нужно было вращать шкивы, заставляя корабль преодолевать экваториальную штилевую полосу, чтобы все же выйти к торговым путям. Еще больше штилей, много рыбы и проливные дожди ждали нас, пока мы не достигли торговых путей и не начали двигаться к мысу Горн.

В конце концов мы увидели над горизонтом Столовую гору и наконец бросили якорь в Столовой бухте.

В то время пресловутый волнолом все еще строился и, хотя выглядел он на миллион, стоил колонии он мало или вообще ничего, так как он был почти полностью построен каторжным трудом.

Строители волнолома были веселой командой. «Столько-то месяцев (или столько-то лет) проведено мной на волноломе», – это была обычная поговорка, которая сразу применялась к каждому, способному приблизиться к границе законного. Многие подтвержденные (и многие не подтвержденные) незаконные перекупщики алмазов подписали себе назначение на этот волнолом; фактически, виновные в мелких преступлениях, которые в обычном случае были бы наказаны небольшим штрафом, были радостно отправлены выполнять амбициозный план Кейптауна по защите залива этим огромным валом из гранита и камня. Без сомнения, это было необходимо, потому что многие корабли повреждались из-за отсутствия в Столовой бухте защиты от северо-западного ветра и гонимых им волн.

Сначала идет «скатерть» на горе. Потом печально известный юго-западный ветер, в буквальном смысле несущий камни и гравий, катящиеся с высот. Это нормально для кораблей в гавани; они укрыты. Вот раньше, когда ветер разворачивался и с визгом дул с северо-запада, начиналось веселье. Море и ветер устремлялись прямо в гавань, а в те дни было обычным зрелищем видеть там дюжину или больше парусных судов, стоящих на якорях.

В случае, когда мы на нашем «Примроуз Хилле» стояли в бухте как раз, когда дул северо-западный ветер, нас отнесло на 120 саженей от места, где мы бросили якорь, так как это был предел якорной цепи. К каждому тросу мы привязывали конец тринадцатидюймового кокосового троса (тринадцать дюймов в диаметре), который укладывали вдоль палубы и крепили к швартовочным тумбам.

Эти приготовления нужно было обязательно провести до того, как ветер менял направление. Как только волны начинали идти в гавань, передвигаться по палубе становилось невозможно.

В это время можно увидеть, что корабль прыгает на волнах хлеще, чем в открытом море под опущенными парусами. Когда большая волна била в нос корабля, все надеялись, что швартовы выдержат. Иногда случалось, что якорная цепь или даже кокосовая рессора на каком-нибудь корабле лопались. А потом начинались неприятности. Если одна цепь разорвется, второй якорь уже не удержит корабль, и тогда его уносит вниз, где он может врезаться в другой корабль. Тогда либо один из кораблей тонет там, где стоит, либо оба корабля срываются со своих мест, так что в итоге их выбрасывает на берег. Как только их выбрасывает на берег, у них не будет ни единого шанса на спасение. Береговые спасательные шлюпки отправляются перехватить корабль, но с этими гигантскими волнами, сопровождаемыми ужасным штормом, едва ли есть время, чтобы поднять береговую спасательную шлюпку на корабль, прежде чем один, два, а иногда и три корабля рухнут на берег в беспорядочной массе, чтобы быть разбитыми на спички в течение нескольких минут.

Возможно, если предупреждения было достаточно, корабль предпочитал поднять якорь, отправиться в путь и выйти из гавани до того, как произойдет страшное изменение ветра на северо-западный. Каждый моряк предпочитает глубину и свободное пространство, чтобы иметь пространство для маневра в условиях, подобных тем, которые раньше преобладали в Столовой бухте.

Теперь, конечно, волнолом закончен, и можно спокойно стоять за ним и смотреть, как море бушует. Волны все еще доходят прямо сюда, но их сила уже сломлена.

Оставив Кейптаун позади, мы пошли на восток. Довольно распространенная процедура, следующая перед исключительно крупным штормом, состоит в том, чтобы установить брезент так, чтобы рулевой был полностью защищен от волн, бьющих в корму.

Часто бывает так, что шторм усиливается от часа к часу очень медленно, очень уверенно, и искушение продолжать идти, совершая при этом превосходный переход, часто оказывается слишком велико, и это уничтожило уже не одного капитана. Всегда есть надежда, что шторм уже достиг своего максимума. Море может немного успокоиться, но это временно; в любой момент все может начаться вновь. Волны будут расти, пока термин «гористое море» не станет буквальным. Затем наступает психологический момент, когда выбор должен быть сделан. Спустите паруса, либо оставите совсем немного, в итоге не делая никакого прогресса в направлении вашего пункта назначения, но зато будучи в безопасности, или продолжите идти как есть, со все возрастающим риском?

В последнем случае возможность вытянуть маневр с поднятыми парусами – с любым уровнем безопасности – исчезает; фактически, ситуация из безопасной быстро превращается в рискованную, потом в очень рискованную, и в итоге в невозможную.

Тогда никакого выбора не остается. Ты должен продолжать идти и надеяться на лучшее; но если одна из этих волн размером с гору ударит в корму, то каждый человек должен будет схватить какой-нибудь неподвижный предмет и держаться за него изо всех сил, надеясь не быть смытым за борт. Если же волна ударит с носа, то шансы остаться в живых станут примерно один из ста. Помимо того, что волна сметает все перед собой и разбивает все, что не смывается за борт, корабль наполняется водой; в итоге прежде, чем вода сольется с палубы, на корабль обрушится уже следующая волна. К счастью, долго это не продлится. Около десяти минут и корабль со всем экипажем идет ко дну.

Мы благополучно миновали шторм и, увидев остров Сен-Поль, на этот раз будучи уже в безопасности, повернули на север, к морю благоухающих запахов. Вверх по Индийскому океану и мимо от Андаманских островов, где аромат специй разносится над морем, как в прославленной аптеке. Именно здесь можно понять происхождение сказки о морском змее, который на самом деле является морским угрем и в изобилии водится в этом море, так что его легко можно увидеть с борта парусника. Они не могут окружить землю, но они достаточно велики, чтобы окружить хороший парусный корабль – однако нет опасности в том, что они когда-нибудь это сделают; на самом деле, таково меню на борту корабля, что мы были бы только рады, если бы они это сделали.

Именно в Индийском океане мы столкнулись с моим единственным циклоном. Волосы дыбом он поднимал на отлично. Как правило, существует много предупреждений, что скоро начнет образовываться циклон, и нет никакого оправдания, если кто-то попадет в него без подготовки. Например, задолго до того, как появятся видимые признаки образования циклона, барометр вас предупредит об этом, как это было с нами.

Двадцать четыре часа спустя мы начали крениться на юго-восток, и большое волнующееся море без всякой видимой причины начинало идти по кругу. Ветра почти не было, но зато были огромные массы облаков. Когда вода стала желчно-зеленой, мы увидели вспышки молний, злобные и угрожающие.

Задолго до этого корабль плотно шел под тремя нижними марселями. Нужно было позаботиться о том, чтобы все паруса были спущены, потому что ветер, когда он придет, вырвет парус так же легко, как он сдует бумажный пакет. Все матросы должны быть на палубе и буквально стягивать паруса вниз к реям; ни один кусочек паруса, даже размером с носовой платок, не должен быть оставлен для того, чтобы ветер мог за него ухватиться. После того, как налетает полноценный циклон, ни один человек не может даже держаться за такелаж, не то что за закрепленные паруса.

Нам повезло. Мы потеряли пару стакселей, вырвало несколько канатов и один нижний марсель сорвало начисто со шкаториной. Сопровождалось это звуком выстрела шестидюймовой пушки.

Этого бы не случилось, если бы из-за какого-то просчета мы не пропустили, что центр циклона пройдет через нас.

Циклон, как известно, представляет собой вращающийся круговой шторм с центром в виде полного штиля. В старину, еще до того, как тоннаж кораблей достиг четырехзначной величины, вошло в поговорку, что ни один корабль не может пройти через центр циклона и остаться в живых. Море просто обрушивалось со всех сторон, заполняя корабль водой и отправляя на дно. Но с высокими бортами и большими отверстиями для слива воды мы доказали, что через него можно пройти; и в том числе с небольшим количеством повреждений. Помимо того, что случилось с кораблем, добавьте три сломанных ребра и сломанную руку, что добавило к нашим общим потерям еще больше. Это произошло, когда мы были в центре циклона. Во что бы то ни стало мы должны были поставить корабль на другой курс, чтобы встретить перемену ветра, и для того, чтобы спасти себя и корабль, это должно было быть сделано в то время, когда мы находились в ужасном водовороте в центре, а волны поднимались прямо в воздух и с грохотом падали на палубу со всех сторон.

Однако нам это удалось, и корабль был развернут до того, как ветер снова ударил в нас, мгновенно и с полной силой, в диаметрально противоположном направлении, откуда он был раньше. Именно в этот момент крюйс-марсель с пушечным грохотом рухнул с болтовых тросов. Выйдя из циклона, когда ветер перешел в настоящий шторм, все силы были брошены на расчистку места падения паруса. И все же время от времени море с грохотом набегало на борт, и человека, застигнутого врасплох, быстро смывало за борт. Сотни и сотни саженей канатов должны были быть протянуты через отверстия для слива воды; разорванные паруса нужно было убрать, а целые – поднять в воздух. Все матросы на палубе, без единой мысли о сне или отдыхе; о горячей пище, конечно, тоже не могло быть и речи. Циклон всегда кажется коварным зверем по сравнению с хорошим прямым ударом, который можно получить от гористых, но обычных волн у мыса Горн, или идя на восток вниз, или даже в Северной Атлантике, печально известной своими злобой и беспощадностью.