Kitabı oku: «Я читаю твои мысли», sayfa 4

Yazı tipi:

Казалось, что кто-то хочет подшутить над нами. Ведь во вражеской стране, где мы должны бояться стать пленниками, мы в первые можем почувствовать себя полностью свободными. Не экспериментом и не оружием, а подростками.

– За что нам такие хоромы? – спросила я Дениса, складывая руки в замок. Ребята тут же остановились, внимательно смотря на нас. Парень не был удивлен, он даже догадывался о том, что такой вопрос прозвучит.

– Государство помогает вам, потом вы ему. У каждого новонайденного есть от шести месяцев до года, чтобы освоиться, подтянуться в языке, других областях, завести друзей и так далее. Определяет это время главный доктор. После все начинают работать на страну, – безэмоционально ответил он.

– А если отказаться? – подал голос Аарон.

– Вас лишат всего. Но, предупреждая ваш вопрос, бомжей у нас нет. Большая часть соглашается, другая же, – он обвел глазами Аарона, – попадает под стражу за измену и все равно служит там стране.

– То есть это выбор без выбора? – теперь напрягся Боб.

– Так лучше для всех. У гражданских появляется постоянная работа, заработок, жилье, отличные условия проживания, а государство не проигрывает ни при каком сценарии, – Денис правда в это верит.

Он, безусловно, убежден, что такой распорядок – идеальный вариант. Но я не знаю, что и думать. Все оказывается тем же самым, только с другим контекстом. Все люди, для любой из стороны, – просто оружие, которым можно пользоваться. Да, кого-то закрывают в подземных школах, делают эксперименты, пытают, запрещают распространять родные языки и традиции и активно впихивают новые стандарты, обычаи, новую речь. А другие делают иллюзию свободы, дарят лучшие условия, предоставляют выбор в пользовании языка (хотя официальный остается один – новый язык страны), задаривают подарками. Но исход все равно один. Обе страны по-своему готовятся к войне, чтобы не говорил Денис.

К слову, о языках. Собрав в себя кучу разных стран, обеим государствам нужен был новый язык, который был бы понятен всем. Оба новых и были созданы. Сейчас большинство людей перешли на них, потому что поняли, что оставаться верными своему народу слишком бессмысленно и незначительно, чтобы что-то исправить. Наша Родина проводила жестокие реформы искореняя все старое и внедряя новую культуру. Однако в Школе мы изучали чуть ли не все страны бывшего мира только для того, чтобы знать, как поступить в той или иной ситуации.

В стране Б дела обстояли мягче, но со временем новый язык стал удобен всем, поэтому он и укоренился.

Удивительно, что обе страны уже знают языки друг друга как родной. Это помогает нам спокойно понимать речь местных и также отвечать им.

Так как разные страны не одинаково относятся к прошлым культурам, то и наказание везде разное. Если у нас разговор на родном языке (конечно, если это просто разговор, а не в целях науки, учебы и так далее) карается тюрьмой, то тут никто и слова не скажет.

Однако это не значит, что вас не записали в какую-нибудь книжечку, чтобы потом при любой возможности отправить на войне в первой шеренге.

Я положительно кивнула Денису, показывая, что согласна с ним, хотя желала просто свернуть с опасной темы. Он улыбнулся и сказал:

– Хорошо, оставлю вас. Вот ключи, – он четыре ключ-карты на стол в зале, – жду вас на ужин, но если проголодаетесь раньше, то теперь у вас своя кухня.

– А разве нам еще нужно ходить в больницу? – поинтересовалась Машка?

– В течение шести месяцев. Пока я за вами наблюдаю, – и удалился.

«Маша знает, что я солгала. Денис понял, что я солгала», – Кэтрин Форсис.

– Что вы об этом думаете? – спросила я, опускаясь на диван.

– Важно, что думает об этом Денис, – заметил Аарон.

Боб садится ко мне, и я облокачиваюсь на его плечо, напротив, на другой диван, садятся Аарон и Машка, выдерживая дистанцию. Я знаю, чего хотела бы Машка, она знает это тоже, но девушка предугадывает мое желание проверить мысли парня и мысленно просит не делать этого, я закатываю глаза, но выполняю просьбу.

– Он почти всегда думает о том, что говорит.

– Почти?

Почти. Кроме тех моментов, когда он подмечает каждое наше движение и оценивает все, что мы говорим, умоляя себя не забыть записать в наши доки. За исключением тех ситуаций, когда он злится от того, что Аарон спорит с ним или задает провокационные вопросы. И, конечно, только не в те секунды, когда он успевает заметить красоту или прекрасность одной из девушек. Меня или Маши. Но о последнем я не говорю. И не говорю, что, возможно, не хотела бы, чтобы он думал о Петровой.

– И что нам делать? – подает голос Маша.

– Ждать задания от Адама. Пока живем и наблюдаем за всем вокруг. Изучаем. Особенно изучаем Дениса, – хмурится Боб.

– Тогда нам нужно выйти погулять. До ужина еще несколько часов, – предлагаю я.

Спустя десять минут мы на улице, но совсем не представляем, куда идти. Решаем двигаться прямо, осматривая дома и людей. В свой магазин одежды нас зазывает девушка. Денис ничего не рассказал нам о том, как получить собственные деньги, но Боб заметил, что было бы невежливо с нашей стороны отказать продавщице. Поэтому мы зашли.

Это магазин женской одежды. Пол выложен розовой плиткой, стены покрашены оттенком чуть посветлее. Куча вешалок с платьями, блузами и джинсами. Мы знаем, что нужно делать, но никогда не были в настоящих магазинах, поэтому теряемся. Не были. А может, нам стерли об этом память. Когда я начинаю об этом думать, что-то щелкает в моей голове. Она снова начинает болеть.

Я боюсь, что потеряю сознание, но не хочу портить день друзьям, поэтому хватаю кучу одежды и бегу в примерочную, попросив не заходить ко мне. Я задергиваю штору, плюхаюсь на пуфик, оставляя одежду на полу, и сворачиваюсь в клубок.

Руки словно сами собой сжимают мне череп, готовые на все, лишь бы избавить меня от этой боли. Даже если придется раскрошить себе голову.

Вспышка. И я вижу маленькую себя, младше, чем в прошлом видении, в магазине. Вспышка. Ко мне подходит женщина. Вспышка. Я зову ее мамой. Вспышка. Она берет маленькую юбочку и ведет меня в примерочную. Вспышка. Я красуюсь перед ней и звонко смеюсь. Вспышка. Мы выходим из магазина с пакетом, а нас встречает тот самый мужчина.

Я открываю глаза, все еще находясь в примерочной. Но вокруг темно. Я слышу и громкие крики, и беспорядочные мысли друзей.

– Эй! Что случилось? – кричу я, пытаясь выйти отсюда.

– Мы не знаем, – Аарон.

– Ты можешь выйти к нам? – Боб.

– Я покажу тебе, – Маша.

Ориентируясь по ее картинке в голове, я добираюсь до друзей. Девушка уже вызвала какую-то службу и просит нас остаться, чтобы убедиться, что мы не подстроили это происшествие, чтобы обокрасть ее. Мы соглашаемся: проблемы нам не нужны.

– У вас так бывает? – начинает Аарон.

– Никогда, – пищит она.

– Она боится темноты, – шепчу я компании, прочитав в ее голове, в чем дело.

Машке и мне нечего бояться. Мы в таких ситуациях действуем слажено. Аарон даже если и напрягается в темноте, то не подает виду, однако он не отходит от подруги. А вот Боб решил подойти к девчонке и сел рядом с ней.

Он шептал что-то о том, что ничего не случиться, скоро приедут работники и все будет хорошо.

Оставшаяся троица, я, Машка и Аарон, недоумевает. Я шокирована. Никогда еще Боб не проявлял такой нежности ни к кому, кроме меня. Даже Машка получала меньше. Меня кольнула ревность. Хотя я понимаю, что всегда ему отказывала, да я и была уверена, что никогда не отвечу ему взаимностью. Но, может, я слишком загоняюсь, и парень просто решил помочь этой бедняжке.

Спустя пять минут приезжает целая группа спасателей. Они выводят нас из магазина, а сами заходят внутрь, чтобы изучить произошедшее. На улице нас встречает Денис. Он обеспокоен, осматривает меня, друзей. Дает знак подойти.

– Что произошло? – хмурится он.

– Мы не знаем, – подаю голос. Хотя у меня есть подозрение, что я виновата в этом. Потому что моя головная боль уже раньше влияла на окружающих, возможно, в этот раз она была направлена на неодушевленные предметы.

– Мы знаем, – нахмурилась Петрова, – лампочки в потолке лопнули, свет потух.

– Кэтрин? – удивляется Денис.

– Я была в примерочной. Там не было ламп, по крайней мере, надо мной. Я не видела, что произошло, – вру я.

Денис еще колеблется, но потом кивает, говорит нам идти домой, отдохнуть, он принесет ужин в квартиру. Боб прощается с девчонкой. Хорошенькая. Скорее всего тоже из бывшей Африки, судя по цвету кожи. Пухлые губы, дреды на волосах, на ней короткие джинсовые шорты и белый топ. На веках лежат яркие тени. Она выглядит слишком эффектно и уверено для той, кто мог бы боятся темноты.

Боб думает о ее имени: Диарра. Затем он ловит мой взгляд и начинает винить себя. Он размышляет о том, что подошел к ней быстрее, чем подумал о том, что делает. Его мысли о том, что не стал бы так делать. Он думает так специально. Я замечаю ложность этих мыслей. Но мне не хочется копаться в его голове. Нужно разобраться со своей.

Аарон и Машка идут впереди всех, от Боба я решила отстать на пару шагов.

Неужели я сделала это? Могу ли я быть опасна? Это ли предел моей силы? Знал ли об этом Адам?

Мы идем молча, каждый думает о своем. Аарон беспокоится о нашем задании, Боб теряется в мыслях о Диарре. Маша злится, что вечер был испорчен.

Мы доходим до квартиры, открываем дверь. Так же молча садимся в зале, ждем Дениса.

Он приходит спустя полчаса. Уставший. Он внимательно смотрит на меня, словно ожидает, что я ему что-то скажу, но я опускаю усталый взгляд в пол.

– Вам удалось выяснить, что произошло? – слава Аарону, что он держит себя в руках.

– Нет.

– А есть какие-то подозрения? Мысли?

– Нет.

– Мы не виноваты, – пищит Маша.

Денис улыбается и немного смягчает свою злость. И мне хочется кричать от обиды и злости. Парень достает из пакета порции еды. Он принес гречку с овощами и пирожное с какао. Мы все благодарим его и принимаемся есть. Он тем временем пожелал нам доброй ночи и ушел.

Все как-то неловко и странно. Все испытывают похожие чувства. Я смотрю на Машку, она слабо улыбается. «Прости», – думает она. Я хмурюсь, не понимая, о чем она. А потом она показывает мне картинку, как она стоит в магазине во время того, как лампочки стали лопаться. Она передала мне свое беспокойство обо мне и посмотрела своим зрением в примерочную, в тот момент я сидела на пуфике, облокотившись на стену. Сама я не помню, чтобы выгибалась из скрученного положения. А потом что-то лопается прямо над моей примерочной. Лампочка.

Маша знает, что я солгала.

Денис понял, что я солгала.

«Ты думаешь, что ты опасна?» – Мария Петрова.

Меня должно было волновать, что сделает Денис. Должно беспокоить будущее, но я заинтригована этой силой. Кажется, что все совсем не так, как говорил Адам, и моя сила не просто заключается в том, чтобы читать мысли. Что-то с моей головой такое, что я пока не могу объяснить.

– Маш, мы можем поговорить? – прошу я подругу, замечая ее желание рассказать об увиденном всем.

Так было всегда. Мы никогда не скрывали друг от друга ничего. Мы делились всем, о чем узнавали, только если это не угрожало кому-то из нас. Как, например, с историей о том, что Школа под землей. Но, по крайней мере, так явно мы не хотели скрыть что-то.

Поэтому я ловлю непонимающие и даже осуждающие взгляды всех троих. Но никто ничего не спрашивает.

Маша и я заходим в мою комнату и закрываемся. Она показывает мне, что за дверью нас не подслушивают.

– Почему не рассказать об этом парням? – удивляется она. Нет. Она негодует.

– Это лишнее, – я смотрю на свои руки.

– Глупости. Мы всегда рассказываем все друг другу, – прерывает она.

– А об этом я не хочу им рассказывать, – огрызаюсь.

– Хорошо, я слушаю тебя, – Маша понимает, что нужно уступить мне в этом вопросе. Но в мыслях у нее ураган вопросов и догадок.

– Я бы хотела, чтобы ты никому не рассказывала об этом, – прошу я.

– И ты только для этого меня позвала? – Маша удивлена и разочарована.

– Да…? – непонимающе я поднимаю глаза на нее.

– Боже! Кэтрин! Я думала, ты мне расскажешь, что там произошло. Хотя бы мне! Почему ты молчишь? Что случилось? Это сделала ты? Так почему ты не расскажешь нам? Или мне? – она сыплет на меня вопросы, а в голове просто у нее они просто льются как из ведра.

– Я не знаю, что это. Как это контролировать. Как закончить. И как сделать так, чтобы никто не пострадал в следующий раз, – я смотрю на ее ободранные руки из-за стекла, летевшего в разные стороны, и перевожу взгляд на свои чистые руки.

– Ты думаешь, что ты опасна? – предполагает она.

Нет, я просто не хочу делиться ни с кем тем, что увидела.

– Я…

– Кэтрин, – Петрова обнимает меня и прижимает к себе, – я люблю тебя. Все будет хорошо. Ты ни для кого не опасна. Но нам нужно все рассказать ребятам, чтобы придумать, как вести себя дальше. Понимаешь? Мы должны быть вместе.

Она чертовски права. Я киваю. Сжимаю кулаки.

Мы выходим в зал, где Аарон и Боб уже обработали себе руки и двинулись к нам с бинтами. Оба заметили, что мне не нужна медицинская помощь и недоверчиво посмотрели на меня. Мне придется все рассказать.

И я так и делаю, отмечая лишь то, что увидела еще один момент из детства. Мне так хочется его сохранить. Не у всех сирот когда-то была настоящая семья. Некоторых сразу отдавали в детские дома, других забирали службы от неблагополучных родителей. А у меня она была. У меня были оба родителя, которые, кажется, любили меня. Так почему я вдруг осталась без них и попала в Школу? Как они умерли? Или почему отдали меня в детский дом?

Это моя личная боль, которую мне не хочется ни с кем делить. Потому что никто не поймет ее.

Нам не удается прийти к общему знаменателю в том, что делать с моими видениями. На часах почти одиннадцать, а по расписанию Дениса мы уже в шест должны быть в столовой. Мы разошлись по комнатам.

Я долго ворочалась. Спать не хотелось абсолютно. Я крутилась с бока на бок, закутывалась в одеяло, подходила к окну. Так, я случайно заметила на улице Дениса. Что бы ему делать так поздно одному? Я решила, что эта зацепка может оказаться полезной для Адама.

В одной пижаме я выбежала из комнаты, прихватив из шкафа обувь. За входной дверью я обулась в черные кеды на высокой подошве и поспешила в сторону Дениса, концентрируясь на его мыслях, чтобы услышать его. Вокруг тишина.

Неужели упустила?

Я подошла к зданию, за которое он зашел несколько минут назад, и прижалась к стене, прислушиваясь.

– Доброй ночи, Кэтрин, – он оказался прямо за мной.

Мои глаза расширились, сердце забилось с бешеной скоростью.

– Привет, – сглатываю я, не зная, что делать дальше.

Денис выжидающе смотрит на меня. Он хочет, чтобы я сказала, что делаю тут. Но мне нечего ему сказать. Тогда я решаю пойти с другой стороны. Я начинаю плакать. Искусственно плакать – трюк, которому нас научили еще года два или три назад.

Теперь удивлен он. Мэтеков не знает, что делать, и спрашивает, что случилось. А я напоминаю себе о том, что он скорее всего уже знает, что лампочка в примерочной была.

– Мне непросто, – говорю я, мысленно подыскивая правильные слова, – все то ломается, то строиться. Наша новая жизнь должна была быть раем, но мне так непросто.

В этом есть доля правды, а значит, ложь должна звучать убедительнее.

Денис неожиданно прижимает меня к себе и гладит по кудрявым волосам. Я утыкаюсь ему в большую сильную грудь, которая прерывисто вздымается, словно он не понимает, что ему делать.

– Ты шла за мной. Зачем? – все-таки продолжает парень.

– Мне хотелось с тобой поговорить, – я поднимаю на него глаза, и мне совершенно непонятно, что в них было такого, что он принял это. Могла ли я сказать правду?

Денис берет меня за руку и выводит из закоулка, направляясь к моей квартире. Легкий ветер обволакивает меня, и я вспоминаю, как одета: тонкие и короткие шорты и футболка черного цвета. Я всегда любила одеваться красиво и не так, как все, а в этой стране нам дали возможность для этого. Мне очень понравился забитый одеждой шкаф, и я уверена, что в нем есть несколько кофт. Однако сейчас я одета не по погоде.

Денис заметил, что мне прохладно, поэтому снял свою кофту на замке и накинул на меня, оставшись при этом в черной футболке и джинсах. Я, ничего не сказав, приняла помощь.

У самого входа он не спешил открывать железную дверь, а сел на лавочку, приглашая меня к себе.

– Что тебя беспокоит? – спрашивает он.

– Мне кажется, что я лишняя во всем этом, – и это правда. Мысли о том, что я нигде не буду своей, часто посещают меня на протяжении всей моей жизни. Жизни, которую я помню. Потому что я и моя сила никуда не вписывались раньше. А теперь и вовсе опасны, и я ничего не могу с этим сделать. Но Денис понимает это только относительно этого города:

– Здесь мы рады всем, Кэтрин, – мне нечего ему возразить. Я молчу, – хотя ты явно не об этом.

Я прикусываю губу, чтобы не закричать. Почему он вдруг возомнил, что знает, о чем я говорю?!

– Я не думаю, что тебе стоит ревновать Боба к той девушке, – продолжает он после моего задумчивого взгляда. Но теперь мои брови взлетают, кажется, надо мной, – прости, что лезу в личное. Но это же видно, что между вами что-то есть.

Мне хочется возразить, но я понимаю, что так лучше, чем он бы догадался наших настоящих секретах. Хотя мне и не хочется, чтобы он думал, что я влюблена в кого-то.

Злясь на саму себя из-за таких мыслей, я встаю, поспешно прощаюсь с ним, хочу вернуться в квартиру, как Денис хватает меня за руку, другой задевая бок, и говорит:

– Тебе не стоит беспокоиться, я именно за тем, чтобы вам было легче социализироваться.

Я киваю и забегаю в квартиру. Прохожу в свою комнату, ложусь на кровать и тут же засыпаю.

«В следующий раз просто позови меня по имени», – Денис Мэтеков.

Прошла почти неделя, и все как-то поуспокоились. Расследование в том магазине все еще ведется по инициативе Диарры, но даже Денис не видит в этом смысла. Он больше не спрашивал меня о случившемся. И, просто чудо, он ни разу не спросил меня о лампе. Я понимаю, что это не гарантирует мне безопасность, но становится спокойнее.

Наша компания привыкает к порядкам страны Б. Мы внимательно слушаем и впитываем все, что слышим как губки. А вот Адам не делает ничего. Аарон как-то выдвинул предположение, что его послания перехватывают и нам нужно что-то сделать, чтобы помочь ему. Однако у нас нет для этого никаких доказательств или предпосылок, поэтому мы решили продолжить ожидание.

Денис разрешил нам питаться дома, и мы стали видеть его реже. А еще за все это время у меня не случилось ни одного припадка.

Через день мы должны показаться психологу. Денис говорит, что это обыкновенная процедура, помогающая понять, как помочь новоприбывшим. Меня это немного напрягает, хотя я и понимаю, что буду вести себя, как делала это в Школе.

У нас тоже там были психологи и даже психиатры. Но те, кто доходил до вторых, обычно не возвращались. Они были обузой для Школы и могли стать угрозой. Сеансы у психолога проводились раз в каждый месяц, где нам необходимо было пройти какие-то тесты, а затем пообщаться с доктором.

Я всегда шла первая из нашей четверки. Решить тест так, как нужно было Адаму, у меня мозгов хватало, а вот во время разговоров можно случайно выболтать лишнее. И я просто считывала о том, что хотел услышать врач. Иногда мне было жутко от того, как часто и сильно отличаются мои ответы от того, что я хотела бы сказать по правде.

Я выходила и говорила друзьям, какие вопросы задавали, что нужно ответить, слегка изменив речь, затем они шли на свое обследование.

Сейчас мы ужинаем макаронами с сыром, которые купила Маша, а приготовила я. Денис стал выделять нам небольшой бюджет.

Наша четверка стала делать какие-то вещи не вместе. Это радует и напрягает одновременно. Круто, что у нас есть личное пространство, да еще и в таком количестве. Здорово, что у нас появилось больше свободы и от распорядка Школы, и друг от друга. Но иногда мне страшно, что мы так и разойдемся. Навязчивые мысли в моей голове не дают залезать в голову к ребятам. Я боюсь найти там того, чего не должна находить.

Прощаясь, я первая ухожу в спальню. Я купаюсь, надеваю пижаму и беру в руки книгу. Становиться душно, поэтому я открываю окно. Я слышу, как остальные тоже расходятся по комнатам. Из-за ветра мне все-таки стало холодно.

Однако я решила не закрывать окно, а надеть кофту Дениса, которую я оставила. Я сжимаю кулаки от понимания, что всю эту чертовщину с окном затеяла только для того, чтобы найти аргумент моим действиям. Раздраженная, откладываю книгу и беру записку из кармана.

Денис положил ее мне, когда встретились ночью на улице. «В следующий раз просто позови меня по имени», – было написано в ней. Каждый раз читая ее, мне хочется прочитать ее снова, чтобы убедиться в том, что она настоящая. И хотя мы ни разу не оставались наедине с Денисом так же, как в тот раз, я тешу себя этой запиской.

Я выглядываю в окно, надеясь увидеть его снова в свете уличных фонарей, но этого не происходит. Тогда мне в голову приходит мысль выйти самой. Может он теперь захочет выйти ко мне?

Делаю быстрее, чем думаю. Тихо проскальзываю из квартиры, обуваюсь в те же кеды и спешу на улицу.

Никто из друзей не знает о том, что было неделю назад. Никто даже не догадывается, что я храню кофту Дениса в своем шкафу или что читаю его тайное послание. И мне кажется неправильным по отношению к ним, идти на улицу, желая встретиться с этим парнем, не сказав им ни слова. Но я все же делаю именно так.

Я иду к тому самому зданию, где мы столкнулись, надеясь найти в этом какую-то закономерность. Но там пусто. Пусто и рядом с этим местом, и в соседнем квартале. Я прячу руки в карманы кофты, перебирая пальчиками бумажку.

– Денис, – шепчу я, оглядывая улицу.

Кричать, я, конечно, не буду. Не хватало мне еще разбудить всех вокруг.

Расстроенная я поворачиваюсь и иду обратно в сторону квартиры. Конечно, его здесь нет. Он же не маньяк, чтобы выслеживать каждый мой шаг и предугадывать действия. Он не должен сейчас ходить по улицам только потому, что я захотела его увидеть. Конечно, он сейчас спит в своей постели. Где бы она не была.

Я понимаю, что мы совсем мало знаем о нем. Денис всего лишь наш куратор, старше меня на три года. Он очень ценит свою работу. И больше ничего.

А что, если забраться в больницу и разузнать о нем что-нибудь? Я кусаю себя за губу и сжимаю кулаки, чтобы отрезвить себя и подумать здраво. Но выходит как-то не очень, потому что я все-таки разворачиваюсь и иду к больнице.

Я спешу. Почти лечу. Я словно окрылена этим желанием. В животе образуется узел, который нисколько не замедляет меня, а, наоборот, дает сил следовать вперед.

Мне удается найти открытое окно на первом этаже, через которое я проникаю внутрь. Здесь никого нет, оно и понятно. Кто и зачем стал бы охранять обычную больницу? Тихо-тихо я иду по коридорам. Мне неплохо удается ориентироваться в здании, что помогает мне за считанные минуты дойти до кабинета главного врача.

Именно там хранятся данные о работниках. Не в общем архиве. Об этом я знаю тоже благодаря Денису, который вскользь упомянул об этом.

Я почти открываю дверь, как слышу два голоса. Моментально я бросаюсь вперед по коридору за поворот и останавливаюсь, слушая кто и куда идет.

– Дело средней срочности, но возиться мне уже надоело, – говорит кто-то. Мне почему-то кажется, что раньше я уже слышала его голос.

– Остынь, мы сделаем все хорошо, – отвечает Денис.

Я закрываю себе рот рукой и прикрываю глаза, чтобы сосредоточиться и случайно себя не выдать.

– А не пора ли уже…? – по интонации я понимаю, что он остановился не специально. Либо он что-то заметил, либо Денис его прервал, – ты чего?

– Пошли в кабинет. Я же сказал… – дверь закрывается за Денисом и их голоса утонули.

Я выдыхаю и бегу отсюда, возвращаюсь к окну, которое было открыто, лечу домой. Мое сердце бешено колотится. О чем Денис говорил? С кем он говорил? Почему он на работе так поздно? Стоит ли его подозревать? Нужно ли предупредить ребят, или я напрасно загоняюсь?

Я бегу домой, надеясь на то, что Денис меня не заметил. Надеясь, что я забегу, лягу в свою кровать и все будет хорошо.

У самого входа в дом начинаю жалеть, что не осмелилась подслушать больше, но я была не подготовлена к этому, и оправдываю себя, что это было слишком опасно.

Я закрываю входную дверь в квартиру и выдыхаю, потому что чувствую себя в безопасности. Однако тут же включается свет. Вся компания сидит на диванах и смотрит на меня. Они изучающе и недовольно не сводят с меня глаз. Я забываю все слова. Не знаю, с чего начать, потому прикусываю губу.

– Может быть, расскажешь всем нам, где ты была ночью, Кэтрин? – подает голос Аарон.

Готова поклясться, такого недоверия в нем никогда не было.

«С такими друзьями враги не нужны», – Кэтрин Форсис.

– Кэтрин, почему ты молчишь? – задает вопрос Боб.

Эта троица сидит, прижавшись друг к другу на диване, они как-то ополчились против меня, словно задумывались об этом разговоре раньше. О боже, а они и в правду задумывались. Я неловко отступаю на шаг назад. Не потому что хочу избежать этого разговора, а потому что мне кажется, что их давление начнет обретать физическую форму и просто вытолкнет меня отсюда.

– Мне нечего вам сказать, – шепчу я.

Аарон, пользуясь своей силой, в миг оказывается рядом со мной, хватает за руку и переносит к дивану, прижимая меня к нему.

– Отпусти! Ты совсем с ума сошел? – воплю я, – Маша! Боб! Скажите ему!

Но никто не двигается. Меня душит обида и боль. Неужели я заставила их сомневаться во мне? Я не брыкаюсь, полностью успокоившись, жду, что будет дальше. Петрова подходит и резко достает из кармана бумажку, когда-то оставленную Денисом. Только этого мне не хватало.

– Положи, – я тихо прошу подругу. Я не запугана, не унижена. Я потеряна. Как мне себя вести? Я нахожусь на вражеской земле и все, что мне нужно было делать – это оставаться в команде с ребятами, но вот, с минуты на минуту все разрушится.

– Прошу, – продолжаю я, наблюдая, как она безмолвно разворачивает и читает ее, – я никогда не была против вас. Боже мой! Мы здесь около недели, а вы уже как с цепи сорвались. Разве я давала вам поводы для сомнений? Аарон? Маша? Боб?

Я поднимаю глаза на Мостафа, надеясь, что хоть он поддержит меня, но узнаю, что ошибалась даже до того, как он открывает рот.

– Кэтрин, мы не против тебя, – говорит он, – но мы хотим убедиться, в том…

– Но разве я сопротивлялась, чтобы выглядеть сейчас как пленница? – огрызаюсь, за что Аарон прижимает меня еще сильнее.

Маша показывает послание каждому.

– Что это? – требует ответа Аарон.

– Бумажка с буквами, – шиплю.

– Кэтрин, ради бога, кого ты покрываешь! Скажи все, как есть, и мы тебя отпустим, – просит Петрова.

Самое ужасное то, что я не хочу им говорить. Может быть, я чувствую себя немного иначе, чем они. Мне стали возвращаться прежние воспоминания и, постоянно читая мысли наших ученых в Школе, мне известно больше, чем другим. Я точно знаю, что раньше мы были обычными детьми, я видела страшные картинки операций и опытов над нами, которые без конца прокручиваю в головах «врачи». А у них такого нет. Несмотря на то, что нам стирали память одинаково, мне известно, что раньше все было по-другому. Я это видела. А мои друзья только знакомы с рассказами из моей головы.

Возможно, поэтому я лучше понимаю, чего нас лишили. И, мне кажется, что именно из-за этого я гораздо больше хочу сохранить что-то такое. Капельку личной жизни.

Я наверняка осознаю, чем рискую. Уверена, что пожалею об этом. Но это все мое, мое, мое, мое… Мой отец, которого я видела, моя мать, выбирающая мне одежду, мой ночной разговор с Денисом.

Я бью Аарона и выбираюсь из его хватки. Отойдя на безопасное расстояние, показываю рукой, чтобы они остановились.

– Я расскажу только то, что касается дела, – и, прежде чем они кинулись на меня, начала делиться с ними информацией о том, что Денис и какой-то мужчина ночью ходили по больнице, затем зашли в кабинет.

Я полностью игнорирую вопросы о том, почему и как я оказалась там, что это за бумажка (кстати, ее я вернула себе) и тому подобное. Ребята остыли. Они сели и задумались. Но никто не попросил прощения за их поступок. Никто даже не подумал, что он не прав.

– Если теперь я снова не вызываю подозрений, то я спать, – бросаю им и ухожу в комнату.

Не снимая кофты, падаю на большую кровать и сворачиваюсь клубком. Обида задушила меня с новой силой так, что потекли слезы. Мы все умеем плакать так, чтобы никто не слышал. Нас этому не учили в Школе, но мы сами натренировали такое умение. Я сжимаю кулаки сильнее, чем в обычные дни, капельки крови снова появляются на ладонях.

Я прижимаю кисти ближе, пряча в складках большой кофты, и не замечаю, как засыпаю.

Утром я просыпаюсь, как обычно. На самом деле, меня больше раздражает, что все так просыпаются. Никто из них не хочет поднять тему произошедшего ни за завтраком, ни во время сборов, ни когда мы идем в больницу на встречу к психологу.

Я надела плиссированную чёрную юбку чуть выше колена и серую свободную рубашку. На ногах все те же кеды, к которым я уже полностью привыкла. Аарон и Боб сильно не экспериментируют со своим внешним видом: меняют только цвет футболках или рубашек. Вот и сегодня они оба в черных брюках, ботинках и светло-зеленых майках. А вот Машка решила надеть ярко-желтое платье в белый цветочек. Оно длинное, свободное и больше напоминает сарафан, хотя бирка на нем гласит «платье».

У входа нас встречает Денис. Он задерживает взгляд на мне и подруге, отмечая про себя, как мы превосходно выглядим. Мне немного неловко находиться близко к нему, вспоминая, как вчера ночью я вышла из дома, только чтобы встретиться с ним. Меня одолевают странные чувства: хочется одновременно рассказать ему об этом и сбежать с его глаз раз и навсегда. Но я борюсь с ними обоими и просто остаюсь рядом.

Денис выглядит, как всегда, хорошо, хотя ничем не отличается от наших парней. Возможно, просто к нашим ребятам я привыкла?

Мэтеков ведет нас по коридорам. Я уверена, что мы каким-то образом сделали крюк, чтобы не проходить мимо той двери, у которой я стояла ночью. В голове отметив эту деталь, надеюсь, что не забуду рассказать друзьям. Иначе не избежать еще одного допроса.

Вспоминая сегодняшнюю ночь, я прикусываю губу. Становиться жутковато. С такими друзьями и враги не нужны.

Предполагая, что здесь нам удастся отработать по старой схеме, я подхожу к двери первая, но Денис берет меня за руку.

– Еще рано? – я разворачиваюсь к нему.

– Там врач для Марии. Проходи, пожалуйста, – на лице Петровой виден ужас, в мыслях она тоже напугана. Однако девушка заходит в кабинет с поднятой головой.