Kitabı oku: «Лето с Макс на краю земли», sayfa 3
Через полчаса натужной работы – никогда ещё мне не рисовалось так тяжело – я почувствовал неладное: в воображении всё было красиво – первые же штрихи на бумаге выглядели уродливо. Убедив себя, что к завершению работы всё будет смотреться совершенно иначе, я продолжил трудиться. Дело шло из рук вон плохо. Ни о каком удовольствии от процесса и говорить не приходилось – мне просто нужно было хотя бы завершить работу. Через три мучительных часа я схватил лист и разорвал его в клочья: это было редкостное уродство, худшее из всего, что я когда-либо создавал. Да я в детстве рисовал красивее! Отдельное отвращение вызывало то, что я как будто испортил пейзаж в своём воображении. Не понимая, в чём дело, я оделся и вышел прогуляться.
С печалью отметил тёмные тучи, ползшие с запада. Настроение упало ещё ниже: мало того, что с рисунком вышла какая-то ерунда, так ещё и солнечному, безоблачному лету наступал стремительный конец. Имело ли смысл идти сегодня на кладбище поездов в таком случае? Если уж Макс не приходила в солнечные дни, непонятно было, что ей было там делать в дождь. Напрягало и то, что она не оставила своего номера телефона – конечно же, я не верил, что у неё нет телефона – приходилось рассчитывать на такую же случайную встречу, как сегодня утром. Ну, по крайней мере, она, видимо, не отказалась совсем от общения со мной, и это обнадёживало.
Прогулка немного отвлекла меня от неудачи с рисунком. Пока солнце не успело скрыться за тучами, я успел насладиться этим особым ощущением лета в городе: когда все уже разъехались кто куда и в городе стало тихо и безлюдно, словно во всём мире не осталось ни одного человека. Я прогулялся знакомыми улочками в стороне от крупных проспектов, буквально кожей впитывая воздух лета: прохладу тени под сенью деревьев и жар, поднимавшийся от раскалённого асфальта.
Вернувшись с прогулки, я занялся домашними делами. Потом поужинал. За окном забарабанил дождь, небо затянуло тёмной пеленой – было ясно, что сегодня погода уже не разгуляется. Мама пришла с работы и первым делом спросила насчёт курсов. Без особого энтузиазма я сообщил, что подал документы на программирование, что маму, конечно, чрезвычайно обрадовало. Она похвалила меня за то, что я сделал правильный выбор, и в качестве поощрения дала денег на пополнение запасов принадлежностей для рисования, как бы вновь подчеркнув этим, что не имеет ничего против моего хобби, лишь бы оно не мешало мне здраво мыслить.
Часов около восьми, когда я уже, в общем-то, не собирался никуда выходить из дома, в дверь позвонили. Обычно дверь открывала мама, так как ко мне всё равно никогда никто не приходил, но сейчас она была в душе, и мне пришлось отложить скучную книжку из списка на лето и пройти в прихожую. Открыв дверь, я, к своему, мягко говоря, удивлению, увидел Макс. По случаю непогоды она была одета в джинсы и блузку с длинными рукавами. Правой рукой Макс опиралась на разноцветный зонт-трость, с которого на пол капала вода.
– Пойдём гулять! – заявила она с весёлой улыбкой.
– Гулять?! – я вытаращил глаза. – Да там дождь же!
– Не пойдёшь, значит? Ну и ладно. Тогда я одна пойду.
– Я пойду. Заходи! Я сейчас переоденусь.
– Я подожду тебя около подъезда.
– Да ладно уж тебе! Заходи!
– Неа, – Макс помотала головой и пошла вниз по лестнице.
Я пошёл переодеваться. Визит Макс был, как обычно, неожиданным. И уж, конечно, я не понимал, в чём удовольствие гулять под дождём. Как бы то ни было, с Макс я был готов гулять хоть в ураган, хоть под накрывающей волной цунами. Опасаясь, что она может сбежать, пока ждёт меня – я был уверен, что может – я переоделся чуть ли не за несколько секунд. Галопом слетел по лестнице и выскочил из подъезда. Макс ждала меня у лавочки. Она высунула руку из-под зонта и наблюдала, как капли дождя разбивались об её ладонь.
– Вот это скорость, – весело заметила она. – Как будто на электричку опаздываешь.
– Кстати об электричках, я вот вчера был на кладбище поездов. И позавчера.
– Ты ждал меня?
– Ну, я думал, мы увидимся. Было бы клёво. Такая погода стояла шикарная, не то что сегодня.
Макс не стала ничего отвечать. Ничего не говоря, она взяла меня за руку и посмотрела на меня своими ослепительными лазурными глазами. Я не мог понять, что я читал в её взгляде: что-то похожее на спокойное счастье. Но у меня сразу пропало желание расспрашивать Макс о причинах, по которым она не приходила: как будто своим взглядом она убедила меня, что это не имело значения. У неё был поистине талант убеждения в том, что важно и что не важно. Мне захотелось обнять её – это было такое незнакомое чувство, совсем не похожее на обычное влечение к другим девушкам. Если другую девушку хотелось обнять, то это всегда значило, что хотелось и поцеловать, и потрогать за разные места – в общем, важен был тактильный контакт. К Макс же сейчас тянуло какое-то другое чувство, скорее, ближе к восторгу, восхищению тем, какая она есть – необходимость обнять от избытка чувств, а не от желания потрогать.
Я начал было приближаться к ней, но мой зонт стукнулся об её, я замешкался, а в следующую секунду Макс уже отпустила мою руку и куда-то пошла. Я догнал её и спросил:
– Извини, я обидел тебя?
– Да нет же! Сколько ты ещё будешь спрашивать, не обидел ли ты меня? При всём желании у тебя не получится это сделать.
– Это ещё почему?
– По кочану. Обидеть можно лишь того, кто обижается. Я не обижаюсь.
– Никогда-никогда?
– Никогда-никогда.
– А если я тебя обзову как-нибудь?
– А ты обзовёшь?
– Вообще, не хотелось бы. Но вдруг мы поссоримся, и я буду очень злой. Люди со зла много всякой дичи творят.
– Что ж, я пойму твои чувства.
– Такая прям спокойная и рассудительная всегда?
– А то!
– Не верю.
– Это пожалуйста!
– Ну а если я сделаю уж совсем что-то плохое?
– Если я найду твоё поведение неприемлемым, я просто исчезну из твоей жизни. Но обычно я предпочитаю исходить из установки, что все люди слабы. Это позволяет легче относиться ко всему и меньше тревожиться. Разумеется, до разумных пределов.
– Ты считаешь меня слабым?
Макс посмотрела на меня и улыбнулась:
– Хорошо, все люди, кроме тебя, слабы. Надеюсь, теперь ты можешь расслабиться?
– Мне кажется или ты язвишь?
– Определённо кажется!
– Ну а почему ты отпустила мою руку?
– Ты во всём ищешь причину?
– Всё в мире имеет свои причины. Когда их понимаешь, это помогает легче ко всему относиться и меньше беспокоиться.
Макс рассмеялась:
– И не поспоришь. Вот только не все причинно-следственные связи дано понять человеческому разуму. Вот то же поведение человека. Да, там психологи, социологи дают какие-то модели. В общем случае по ним можно что-то спрогнозировать. А потом человек делает что-то спонтанно, и никакая модель не в силах это объяснить.
– Но ведь спонтанным решениям человека предшествует накопленный им опыт. Человек не может сделать что-то абсолютно спонтанно.
– Да, но ты не сможешь постичь весь опыт другого человека да даже и самого себя, чтобы спрогнозировать спонтанное, пусть и абсолютно закономерное его решение.
– В общем, ты хочешь сказать, что отпустила мою руку просто так?
И вновь Макс не удостоила меня ответом. Только мило улыбнулась. Интересно, эта её манера начала бы меня раздражать, если бы мы общались очень-очень давно? Или, наоборот, я привык бы к этому?
Довольно долго мы шли молча. Я пытался понять, почему Макс отпустила мою руку. Может быть, я всё-таки ей не нравился? Но тогда почему она продолжала общаться со мной? Не хотелось верить, что она видела меня лишь во френдзоне. Оставалось надеяться, что я просто слишком назойлив: у меня не было опыта такого близкого общения с другими девушками. А если так, должен ли я был несколько охладить свой пыл, чтобы Макс стала мне больше симпатизировать? Или, наоборот, я должен был проявлять больше настойчивости, как настоящий альфа-самец? Все эти вопросы повергали меня в ужас от необходимости принятия каких-то решений с неизвестными последствиями. Я боялся ошибиться.
Дождь продолжал мерно стучать по нашим зонтам. Лужи растекались по тротуару всё шире и шире, и уже не всегда получалось обойти их – приходилось перепрыгивать. Было слегка прохладно, и я жалел, что не взял ничего, чтобы накинуть на Макс. Это было бы, наверно, очень круто: в фильмах всегда так делают. Надо было взять толстовку или ветровку. Вот я осёл! А ещё можно было бы обнять её под предлогом, чтобы согреть, но это было просто нереально после моей предыдущей попытки: она ведь сразу сбежала – не стоило раздражать её ещё больше.
– А как ты узнала, где я живу? – наконец прервал я свой внутренний монолог.
– Просто как-то раз зашла следом за тобой в подъезд и посмотрела.
– Оу, полагаю, это было ещё до нашего знакомства? Иначе я точно тебя заметил бы.
– Угу, – довольно промычала Макс.
– И как давно ты за мной следишь?
– С самого начала времён, не больше и не меньше, – заявила она и рассмеялась.
– Ну правда!
– О, смотри, морожка!!! – воскликнула Макс, показывая на ларёк с мороженым. – Угостишь меня?
– Да какое мороженое в такую погоду, Макс! И так холодрыга. Простудиться хочешь?
– Да ладно тебе! Мы всего по одной штучке. Или тебе жалко для меня? Так и скажи, жадина-говядина, что зажал. Так-то ты с друзьями обращаешься!
«Друзьями». Мир рухнул в одно мгновение. Да, в жизни Макс мне было уготовано место лишь во френдзоне. А на что я рассчитывал? Как будто я всерьёз мог думать, что мы станем с Макс парой.
– Ничего мне не жалко, – угрюмо ответил я. – Какое тебе хочется?
– Вот это голубое с бирюзовыми шариками в голубом рожке.
– Да это же химоза жуткая!
– Между прочим, в организме человека чего только нет вплоть до бора, ванадия и олова. И всё это надо пополнять!
– Призываешь питаться чипсами да газировкой?
– Ещё Парацельс говорил, что никакое вещество само по себе не является ядом. Ядовиты лишь определённые дозы того или иного вещества. Вот я чувствую, что в моём организме сейчас не хватает голубого мороженого. Если в ближайшее время не съем, мне будет очень-очень плохо. Возможно, даже умру.
Я подошёл к ларьку и постучал в закрытое окошко. Из-за стекла раздался голос:
– Всё, закрыто уже.
Я посмотрел на часы: было без двух минут девять. Потом посмотрел на Макс взглядом, дававшим понять: не успели – и развёл руками.
– Стопудово умру, – сказала Макс и стала изображать, что ей становится плохо: скорчила рожу, задёргалась всем телом.
– Ну пожалуйста, – взмолился я к продавщице, – тут девушка умрёт, если не поест мороженого.
После паузы окошко отворилось. Высунувшаяся из него продавщица посмотрела по сторонам и спросила:
– Ну и кому тут плохо?
– Вот ей, – кивнул я на Макс.
Продавщица посмотрела на неё, потом перевела на меня скептический взгляд и тихо протянула:
– Мда-а.
Я не оскорбился. Не важно, считала ли эта тётка меня недостойным такой девушки, как Макс, или она нашла нелепым дурачество Макс. Мнение продавщицы о нас и наших занятиях меня совершенно не волновало.
– Пожалуйста, одно вот такое голубое в рожке и один пломбир в стаканчике, – попросил я.
Рассчитавшись, я протянул Макс её рожок. Она засияла так, словно я ей кольцо с бриллиантами подарил, и с горящими глазами воскликнула:
– Моя прелесть! – Макс быстро развернула упаковку и, выбросив её в урну, с благоговением уставилась на мороженое. – Ом-ном-ном, вкусняшка!
– Чувствую я, сляжем мы с ангиной, – скептически заметил я, разворачивая упаковку своего пломбира.
– Зануда! – воскликнула Макс и впилась в мороженое, словно хищник. – М-м-м, оно просто офигенное!!!
И она побежала по улице, петляя между лужами и вопя:
– У меня самая вкусная морожка в мире! Я властелин морожки!
Я догнал её, и мы пошли рядом.
– Мне кажется, у тебя не совсем адекватная реакция на мороженое, – с улыбкой заметил я.
– Просто такой хороший вечер, и дождь, и морожка. Согласись, есть морожку под дождём круто!
– Определённо можно сказать, что я никогда раньше не ел мороженое под дождём.
– Интересно ведь?
– Ну, необычно.
Мы пошли молча, наслаждаясь мороженым, дождём и этим вечером. Раньше я никогда не любил дождь, но с Макс всё стало по-другому. Самые обычные вещи стали какими-то особенными. К тому моменту, когда мы доели, мы оказались буквально в нескольких шагах от моего дома.
– Хорошо погуляли, – удовлетворённо резюмировала Макс.
– Уже всё? – расстроился я. – Может быть, ещё погуляем?
– Тебе ещё рисунок на конкурс рисовать.
– Я сегодня уже пробовал – получилось какое-то гэ.
– А если я попрошу нарисовать для меня? Нарисуй дождь на далёкой-далёкой планете. Пусть там будут растения, обретшие волю и речь. И таинственные сверкающие камни – осколки метеоритов, рухнувших на планету из глубин космоса.
– Вот это фантазия у тебя! Тебе самой бы картины рисовать!
– Я подумаю над твоим предложением. Так что насчёт моей просьбы?
– Хорошо, я попробую. Я не обещаю, что получится, но я попробую.
– Вот и славненько. Я пошла. Пока!
– Подожди! Давай я тебя провожу!
– Спасибо, но нет. Я тут рядом живу – сама дойду, не маленькая.
– Но…
– Не-е-ет! Провожать меня не надо.
– Давай я хоть тебе свой номер телефона оставлю – напишешь, как дойдёшь.
– Я же уже говорила, у меня нет телефона.
Не желая больше препираться, Макс решительно направилась прочь. Я только успел крикнуть ей вслед:
– Пока!
И весь в смятении отправился домой.
Глава 5
Надо ли говорить, что в субботу я проснулся в не сильно лучшем расположении духа, чем днём раньше. Да, Макс вернулась, и это было потрясающе. Но почему она не захотела, чтобы я её проводил? Ведь даже друзья провожают друг друга. И неужели у неё на самом деле не было телефона? Ведь это было просто нелепо. Эти мысли мучили меня весь вчерашний вечер, и, конечно, никакого рисунка, о котором просила Макс, я не нарисовал. Я просидел допоздна, придумывая различные причины, по которым она могла так себя повести: от того, что родители могли заругать её, увидев её с парнем, до того, что у неё и так уже был парень и она не хотела, чтобы он увидел её со мной. На практике любая причина могла оказаться правдой, но больше всего я склонялся к тому, что Макс не хотела, чтобы её увидели именно со мной: не важно кто – важно было то, что ей было стыдно гулять со мной. Вот почему она предпочла встретиться со мной на уединённом кладбище поездов. И вот почему она позвала меня гулять в дождь.
Сегодня на небе не было ни облачка. Яркий свет солнца заливал двор. А это означало, что если мы с Макс и увидимся, то только на кладбище поездов. Но во сколько? Должен ли я был ждать вечера или нужно было пойти сейчас? Невозможность связаться с Макс вызывала во мне странное чувство: с одной стороны, это неприятное осознание зависимости от случая и непонимание, как планировать день, но с другой стороны, какая-то странная свобода, как будто отсутствие чёткого времени встречи позволяло мне делать, что я захочу.
Из зала доносился звук телика. Первую половину субботы мама традиционно уделяла домашним делам, которые особенно спорились, на её взгляд, под выступления разных политиков, убедительно вещавших с экрана о росте абсолютно всех сфер экономики. Производство всех видов потребительских товаров в стране выросло: стало больше еды, больше одежды, больше домов, больше мебели. Открылась куча новых больниц с самым современным оборудованием. Университеты страны вошли в тройки-пятёрки-десятки лучших учебных заведений мира. Дорог стало больше, и они к тому же стали ровнее. Маме нравилось гладить, убираться, готовить еду под эти воодушевляющие доклады – так она ощущала свою причастность к всеобщему благоденствию. Она так и говорила: «Вот я честно тружусь на работе с понедельника по пятницу, по выходным делаю домашние дела. И мои друзья, и соседи, и просто знакомые – все так же добросовестно трудятся – и вот результат: в стране всё хорошо. А все эти твои творческие люди, фрилансеры всякие там, активисты непонятные – они просто лентяи. Мы ещё лучше жили бы, если бы они вместо своей ерунды тоже делом занялись». Я предпочитал не спорить. Политику я находил скучной, но дороги мне представлялись не такими уж и ровными, как о них говорили с экрана: это, в частности, подсказывал мне и шрам на руке, оставшийся после того, как я прошлым летом полетел с велика, въехав в огромную колдобину посреди тротуара. Да и в поликлинике были всё те же очереди, что и два года назад – очереди, в которых терял по полдня, и хорошо ещё, если эти полдня выпадали на учебный день, особенно, если контрольная была. В общем, мои фантазии о космосе виделись мне куда более приближенными к реальности, чем выступления политиков по телику.
Проходя мимо зала, я поздоровался с мамой.
– Опять на дачу не поедешь? – спросила она недовольно.
– Ну, мам, такая погода хорошая, а ты хочешь, чтобы я на даче торчал.
– Всё равно один по улицам слоняешься. Велико удовольствие – выхлопными газами дышать! Лучше б на дачу поехал. Там речка, воздух свежий. И мне помог бы: грядки полоть надо.
– Я вообще не понимаю, зачем тебе эти грядки, когда можно просто пойти в магазин да купить эту твою морковь, или огурцы, или чего ты там выращиваешь.
– Хорошо говорить, когда сам ни за что не платишь.
– Ну правда, мы же этой моркови съедим пару штучек за целый год – не обеднеем же, если в магазине купим.
– В магазине она нитратная вся, пластмассовая, а тут своё, натуральное.
Я состроил сморщенную физиономию, дававшую понять, что мамины аргументы не убедительны.
– Тебе позагорать, покупаться не мешало бы. Бледный, как поганка, – зашла мама с другой стороны. – Витамин Д надо запасать, пока лето.
– Да не люблю я купаться. И загорать тоже. У меня, между прочим, аристократическая бледность, – заявил я, расплываясь в улыбке.
Мама рассмеялась. Это был удачный ход с моей стороны. Развеселив её, я с большей вероятностью мог рассчитывать, что она оставит меня в покое со своей дачей. Так и оказалось.
– Аристократ нашёлся, – сквозь смех, сказала мама. – Ладно же, сыночек. Старая мать поедет одна. Будет горбатиться, пока сын баклуши бьёт.
– Мам, ты не старая. Я пошёл завтракать, – заявил я и направился на кухню.
– Там на плите запеканка, – бросила мама мне вслед и переключилась на телик.
Завтракал я не спеша, пережёвывая вместе с запеканкой разные мысли. Думал о том, что перед тем, как пойти на кладбище поездов, наверно, придётся всё-таки попытаться нарисовать для Макс то, что она просила, иначе она точно обидится. Хоть она и говорила, что никогда не обижается, но не хотелось бы, чтобы она исчезла из моей жизни, сочтя моё поведение недопустимым – неважно, называлось ли это обидой или как-то иначе. Ну и пускай, что я был для неё лишь каким-то приятелем, даже не другом – просто человеком, с которым ей было интересно иногда коротать время. Главное ведь было то, что ей всё-таки было интересно. А мне было интересно с ней. А уж то, что я там о чём-то размечтался, губу выкатил – это были издержки моей наивности. В конце концов, всё ведь было не так уж плохо. И мечтать о том, что когда-нибудь Макс реально захочет встречаться со мной, мне никто не запрещал. А всё, что я могу сделать пока – это нарисовать для неё рисунок и постараться не косячить.
После завтрака я помог маме с домашними делами. Потом она стала собираться на дачу, а я ушёл к себе в комнату. Сел за комп и полез на сайт Школы искусств Сантьяго. Зачем-то зашёл на страничку с фотографиями её кампуса. Школа располагалась в тихом районе на окраине города. Красивые зелёные газоны, аккуратно подстриженные деревца украшали территорию. На некоторых фотографиях на заднем плане виднелся густонаселённый город. На других фоном служили умопомрачительные виды гор. На паре фотографий была запечатлена с разных ракурсов одна из локаций для пленэра – невысокий живописный холм на берегу реки. Как же там было красиво! Неудивительно, что люди, запечатлённые на фотографиях, были либо всецело погружены в работу, либо счастливо улыбались. Пожалуй, учись я в таких условиях, мне и самому не пришлось бы натягивать на лицо улыбку при позировании для баннера, призывавшего подавать заявки на грант.
– Я ушла, – раздался голос мамы из прихожей.
Дверь хлопнула, вырвав меня из мира грёз. Мечты-мечты: я мечтал о Макс, мечтал о Школе искусств Сантьяго, мечтал рисовать, позабыв обо всём на свете. А вокруг была неприглядная реальность. Нет, погода сегодня была действительно замечательной, но что с того? Вздохнув, я выключил комп, поставил мольберт и стал прокручивать в памяти вчерашний разговор с Макс, чтобы вспомнить все детали её просьбы. Кроме того, нужно было определиться с материалами и техникой. Обычно я предпочитал мелки, так как они позволяли мне углубиться в детали. Но в этот раз я почему-то остановился на акварели. Я сказал бы, что Макс ассоциировалась у меня с акварелью: такая же лёгкая, не стеснённая рамками и границами. Но, вообще-то, пожалуй, масло подходило ей больше: весь её образ, всё её поведение были словно яркими мазками на полотне гениального импрессиониста. И всё-таки заданная Макс тема расположила меня к акварели: должно быть, из-за дождя.
Я начал рисовать, смутно представляя, что должно получиться в итоге. Обычно я изображал что-то, что уже давно витало в моей фантазии. Рисовать же на заказ мне ещё никогда не приходилось. Как бы то ни было, уже в ходе работы над рисунком некий его будущий образ у меня сложился, и я трудился не покладая рук, наслаждаясь процессом и вкладывая всю душу в этот рисунок, вдохновляясь вчерашней прогулкой под дождём.
Часов около пяти я отошёл от мольберта и замер. Неужели это нарисовал я?! Я не мог поверить своим глазам. Это было действительно красиво! Акварель словно наполнила рисунок жизнью. Опушка сказочного леса, умытого дождём, блестела бликами. На осколках метеоритов отражались огни далёкого звёздного сияния, украшавшего тёмное небо неизвестной планеты. И бурный, вспенившийся от дождя ручей чуть ли не вырывался водопадом из полотна, грозя затопить всю мою комнату. Я всё смотрел и смотрел и не мог оторвать взгляд от своего рисунка.
Мне захотелось тут же показать его Макс. Я быстро собрался и побежал на кладбище поездов. Выбегая из двора, чуть не врезался в Юльку.
– Э, Чудила, смотри, куда прёшь! – разозлилась она.
– Извини! – нечаянно выпалил я на автомате, прежде чем сообразить, что для таких, как Юлька, извинения были лишь очередным признаком неудачника. Выругавшись про себя, я помчался дальше.
Вскоре я был на месте. Взобравшись на тепловоз, я естественно никого не обнаружил. Я и не надеялся встретить здесь Макс так рано. Она могла и вовсе не прийти сегодня – это тоже уже было вполне ожидаемо. Но я решил всё-таки подождать её здесь.
Усевшись на горяченную крышу, я вновь стал разглядывать свой рисунок. Нет, он и сейчас был ничуть не хуже, чем мне показалось на первый взгляд. Мне всё ещё не верилось, что это нарисовал я. Потом я отложил рисунок и попытался лечь. Протерпев несколько секунд, я вскочил: крыша обжигала кожу. Пришлось сидеть дальше. Я сидел и смотрел по сторонам. По сравнению с тем, как невероятно выглядело кладбище поездов на закате, сейчас оно являло собой, конечно, не такое фантастическое зрелище. Зато сейчас в нём был особый уют – уют безмолвия и покоя. Где-то вдалеке был смутно слышен гул машин, куда-то шли, ехали, торопились люди, но здесь не было ни души. Только я один. Я сидел, подставив лицо вечернему солнцу, и смотрел то на поезда, застывшие в бесконечности, то на луг, раскинувшийся вдалеке. Сидел и наслаждался тишиной.
Вдруг поблизости раздались шаги. От неожиданности я вздрогнул. Потом я услышал, как кто-то лезет на мой тепловоз. Я уже успел испугаться, что это сторож, но, к счастью и немалому своему удивлению, я увидел голову Макс, показавшуюся над крышей. Я, если честно, почему-то был почти уверен, что она сегодня не придёт. А она пришла. Макс улыбнулась мне и, вскарабкавшись на крышу, подошла и села рядом.
– Привет-котлет! – весело приветствовала она меня.
– Привет! Я думал, ты сегодня не придёшь.
– Да ты любишь думать, это я знаю. Как же я могла не прийти! Я, вообще-то, хочу увидеть свой рисунок.
– Пожалуйста, – ответил я и протянул ей свою работу.
Макс взяла рисунок, уставилась на него изумлёнными глазами и воскликнула:
– Вау! Это же просто круто! У тебя настоящий талант!
– Ну, вроде, неплохо получилось, – покраснев, согласился я.
– «Неплохо»… Это нереально круто! – уверенно заявила Макс и обняла меня.
Обняла меня. Она обняла меня. Меня обняла девушка! Я почувствовал тепло и мягкость её тела. Я почувствовал прикосновение её груди. От одной мысли об этом меня бросило в жар. Голова закружилась. Сердце заколотилось, как бешеное.
– Эй, с тобой всё в порядке? – обеспокоенно спросила Макс. – Ты краснющий, как помидор.
Я попытался что-то ответить, открыл рот, но не смог вымолвить ни слова. Тут Макс, похоже, догадалась и спросила с улыбкой:
– Это из-за того, что я тебя обняла?
Я с трудом кивнул, а она виновато улыбнулась и сказала:
– Теперь уж ты меня извини! Я не думала, что так получится. Мне просто очень понравился рисунок. Я вовсе не хотела тебя смутить: ничего такого неприличного я не имела в виду.
Ну почему?! Почему ты не имела в виду ничего такого неприличного?! Как бы я хотел, чтобы именно это ты и имела в виду! Я сидел и вытаращенными глазами смотрел на Макс, дрожа от силы чувств, переполнявших меня, и по-прежнему будучи не в силах ничего сказать. Макс сдержанно улыбалась, но её лицо выражало непонимание, как ей реагировать на всё это. Тогда она перевела свой взгляд на рисунок и стала молча рассматривать его, чтобы не смущать меня ещё больше.
Буря во мне медленно утихала, уступая место всё тем же мыслям неудачника. Она даже извинилась за то, что обняла меня. Как, должно быть, ущербно я выглядел, когда вот так застыл, как истукан. Да ещё и покраснел, как дурак, явно выдав свои нелепые желания в отношении Макс. Будь она не такой вежливой, она, наверно, рассмеялась бы, узнав о том, что я мечтаю о её симпатии. А она всего лишь отвернулась и даже не ушла. Какая же она добрая!
С трудом совладав с собой, я хотел уже было извиниться, но вовремя спохватился, что уже достал Макс своими извинениями.
– Я хотел бы сказать тебе спасибо за этот рисунок! – наконец нашёлся я.
– Я подарила тебе вдохновение? – улыбнувшись, уточнила Макс, взглянув на меня своими лучистыми ярко-голубыми глазами. Я не мог не залюбоваться ей: так невероятно очаровательна она была.
– Да, без тебя я бы никогда не создал такое! – после паузы ответил я.
– Я рада, что помогла тебе создать такую красоту и сделала тебя чуточку счастливее. Теперь-то ты понимаешь, почему так важно, чтобы ты занимался космическим искусством?
– Э-э-э… – промычал я с недоумением. – Не понимаю. Как я должен был сделать такой вывод?
– Ты получал удовольствие от процесса? Результат твоего труда нашёл отклик в твоей душе? В душе другого?
– Ну, наверно. То есть да.
– Значит, это и есть то, чем ты должен заниматься в жизни. Это должно быть делом твоей жизни, а не второстепенным увлечением.
– А-а-а, ты всё о своём. Да нарисую я что-то на конкурс – нарисую. Получится – хорошо. Не получится – ну, я сделал всё, что мог.
– Ох ты, балда! – сокрушённо вздохнула Макс. – Я об отношении к жизни вообще, а ты о каком-то конкурсе несчастном. Ты чувствуешь, в чём смысл твоей жизни?
– Смысл жизни… Ну, я думаю…
– Не надо думать! Надо чувствовать!
– Хорошо, я чувствую, что мой смысл жизни в том же, в чём и у всех: выучиться, устроиться на работу, обзавестись семьёй, прожить долгую и счастливую жизнь и умереть в окружении близких.
– Что за чепуху ты сейчас выдал?!
– Почему сразу «чепуха»? Нормальный сценарий.
– Потому что чепуха! Всё, что ты назвал – это определённые этапы жизненного пути. Пожалуйста, учись, работай, живи, но это не смысл жизни! Неважно, чему учиться? Неважно, кем работать? Неважно, какая семья, лишь бы была?
– Предполагается, что учишься на того, кем потом будешь работать. Работа, конечно, в идеале, должна и удовольствие приносить, и деньги. Ну а семья, разумеется, должна быть хорошая: понятно, что никто не хочет, чтобы дома творился какой-то трэш.
– Я тебе открою страшную тайну. Ты не обязан проживать типовую жизнь в соответствии с общепринятыми стандартами. Если у тебя окажется достаточно смелости, ты последуешь зову своего сердца. Это будет непросто, но воздастся тебе с лихвой. Самое главное – ты будешь чувствовать, в чём смысл твоей жизни. Не думать, а чувствовать. А это, поверь, самое удивительное, ни с чем не сравнимое чувство.
– А ещё меня мечтателем называла. А вот не пройду я в Сантьяго – что прикажешь мне делать? Жить-то на что-то надо, кушать хочется иногда. В нашем городе космические художники могут разве что грузчиками на складе работать. Вот и получается: хочешь типовую жизнь, не хочешь, а надо дуть в институт да заниматься потом чем-то, за что будут платить.
– Вопрос лишь в том, через что ты готов пройти, чтобы прийти к своей мечте. На что ты отважишься. Никто не говорит, что осуществить мечту легко. Придётся попотеть. На Сантьяго свет клином не сошёлся. Это, можно сказать, лёгкий путь. Не получится – есть миллионы других путей. Сложнее, дольше, но, так или иначе, осуществление мечты всегда останется только результатом твоего личного выбора, так что отговорка с обстоятельствами не прокатит.
Мы замолчали. Макс выглядела сердитой, как будто я нанёс ей личное оскорбление своими сомнениями в перспективности всей этой авантюры с Сантьяго. В конце концов, да, это была её идея, поэтому, видимо, её задевало то, что я был не уверен в ней. Я только не понимал, почему она так упиралась, почему моё будущее имело для неё такое значение. Не понимая, чем уж я так нагрешил, я чувствовал себя несправедливо обвинённым.
Мы смотрели на луг вдалеке, каждый думая о своём. Я боялся взглянуть на Макс и не знал, что сказать. Понятно, что я мог бы сделать вид, что согласился с ней, но я был уверен, что она почувствует, что я вру. Да я и сам толком не понимал, где правда. Конечно, на мои взгляды сильно влияла мама, но и я сам рационально понимал, что мама в чём-то права. И в то же время я сам иногда мечтал жить в другом мире – в мире, в котором каждый занимается тем, что любит. Я верил, что когда-то мы будем жить в таком мире, но просто сейчас, по-моему, человечество не было к этому готово.
Потом кое-как, украдкой я всё-таки взглянул на Макс. К моему удивлению, она, похоже, уже не сердилась – напротив, на лице её была улыбка. Заметив мой взгляд, она повернулась и сказала:
– Кажется, я переборщила. Обещаю больше не убеждать тебя идти к своей мечте!
