Kitabı oku: «Неизведанный Рим. Легенды и секретные места Вечного города», sayfa 6
19. Все в баню!
«У нас с друзьями есть традиция – 31 декабря мы ходим в баню», – вспоминается цитата из культовой советской комедии «Ирония судьбы, или С легким паром!».
Древние римляне могли бы рассказать похожую историю: термы («спа-центры» античного Рима) были повседневным ритуалом. Здесь не только мылись, но и общались, занимались спортом, посещали библиотеки и заботились о красоте.
Обычай проводить время в банях исчез вместе с империей, огромные термальные комплексы превратились в руины.
Спустя тысячу лет иностранцы вернули Риму традицию, хотя и не в былом масштабе. Немецкие stube (stufa по-итальянски – «баня») заполонили город в XV веке. Насчитывался по меньшей мере десяток улиц, в названии которых содержалось это слово, – в каждом районе по одной.
Их владельцами, как правило, были немцы и выходцы из Северной Европы. В эпоху Возрождения общественные бани делились на «влажные» и «сухие», как современные турецкие бани и сауны. Разумеется, присутствовало и деление по половому признаку. Один из переулков так и назывался – vicolo della Stufa secca delle donne («переулок женской сухой бани»).
Внутри «стуфа» состояла из трех комнат. В центральной топили огромную водяную баню. Горячий пар поступал в соседние помещения, раскаляя воздух. В последней комнате стояли ванны, чтобы помыться после жарких процедур.
Банщики – stufaroli – оказывали услуги по эпиляции и парению. Однако к ним скоро добавилась еще одна обязанность.
По словам писателя Томмазо Гарцони, «в Риме не найдется банщика, который не промышлял бы сдачей комнат по часам».
Несмотря на то, что некоторые бани назывались именами святых (по нахождению рядом с церквями), это не мешало хозяевам устраивать внутри подобие публичных домов. В банях практиковались интимные встречи, а представительницы древнейшей профессии дежурили там на постоянной основе.
В римском сленге даже появилось обидное выражение «рожденный в бане» (nato alla stufa, синоним «сына бесчестной женщины»), чтобы унизить оппонента.
Иронично, что первые бани пришли в папскую столицу для лечения паром ревматизма, радикулита и венерических заболеваний. Медицина той эпохи пропагандировала, что корень многих болезней кроется в «гнили тела и духа». Потоотделение должно было способствовать выходу нечистот.
Хотели как лучше, а вышло совсем наоборот – именно «стуфы» и стали рассадником инфекций. Категория женщин, предлагавших интимные услуги в подобных заведениях, относилась к низшей прослойке профессии, под стать невзыскательной клиентуре.
Мода на бани коснулась не только римских трущоб, но пришла и во дворцы власти.
В Апостольском палаццо Ватикана сам Рафаэль Санти украсил росписями «стуфетту» для кардинала Биббиена. Не только цветочные гирлянды, но и пикантные сцены из древних мифов покрывают стены в красном «помпейском» оттенке.
Не удивляйтесь, в конце главы я расскажу, почему и святым отцам в ту эпоху не были чужды земные удовольствия.
К сожалению, простым смертным крайне сложно увидеть ватиканскую «стуфетту» – это часть папского дворца, а сохранность росписей под угрозой.
Но в утешение есть стуфа замка Св. Ангела. Понтифики сбега́ли в крепость из Ватикана в случае опасности, но не были готовы отказываться от роскоши, даже пережидая войну. Их временные апартаменты должны были вмещать все удобства, как в Апостольской резиденции.
В микроскопической комнатке замка оборудовали «стуфетту папы Климента VII» с ванной и отверстиями в стенах для подачи горячего пара.
Известные художники, работавшие при Ватикане, тоже не брезговали водными процедурами. Этот факт – повод усомниться в правдивости популярной истории о том, что Микеланджело не мылся неделями, расписывая своды Сикстинской капеллы. Самая «престижная» баня находилась в двух шагах от папского дворца, в центре района Борго. Сюда нередко захаживали артисты, выполнявшие заказы от элиты духовенства. Рафаэль тоже жил за углом.
Посетить баню – хорошая возможность догнать не двух, а трех зайцев разом: не отдаляться от мольберта, завязать полезные контакты и подсмотреть «натуру» для будущих картин.
Но после свободных нравов эпохи Возрождения наступила цензура Контрреформации.
Это не могло не отразиться на побочном «банном» бизнесе. Стуфы по-прежнему работали, но «дополнительные» услуги ушли в подполье. Так продолжалось еще несколько веков, пока в XIX веке подобные заведения окончательно не исчезли с карты Рима.
От одной из них осталось лишь воспоминание в виде узкого переулка, отходящего от piazza Venezia параллельно via del Corso.
Изловчившись, можно разглядеть над крышей журнального киоска на углу vicolo Doria выцветшую надпись со старым названием vicolo della Stufa.
Потом его заменили на «Дориа» – из-за соседства с дворцом аристократов Дориа Памфили.
В период фашизма переулок снова переименовали. На этот раз в vicolo della Fede («веры» или «верности»). Этим же словом в итальянском языке называют обручальное кольцо.
В 1935 году партия Муссолини выдвинула патриотичный лозунг «Золото Родине!» и призывала супругов жертвовать свои обручальные кольца государству. В тот момент Италия переживала экономический кризис после введенных против нее санкций Лиги Наций из-за войны с Эфиопией. На нее требовалось много средств, и фашистская пропаганда объявила специальный день, когда можно было сдать обручальные кольца и другие золотые ценности в помощь нации.
18 декабря итальянцы, движимые небывалым патриотическим порывом, толпой повалили в приемные пункты. Взамен колец из золота им выдавали железные с высеченной датой и названием кампании «Золото Родине!». Символичная замена: у итальянцев принято гравировать дату свадьбы и имя супруга/супруги на внутренней стороне обручального кольца.
Главная церемония приема золота проходила у Викторианского комплекса на площади Венеции – огромного белого здания в честь объединения Италии.
Первыми свои кольца пожертвовали монархи – король Виктор Иммануил III и королева Елена Черногорская. За ними последовала донна Рахель, супруга Бенито Муссолини, и многие другие известные люди. Гульельмо Маркони сдал кольцо и сенаторскую бляшку, Луиджи Пиранделло – медаль Нобелевской премии, Габриеле д’Аннунцио – кольцо и золотую шкатулку.
К акции присоединился и Ватикан: высшие церковные чины жертвовали свои драгоценные кресты.
Показательная акция должна была вдохновить итальянцев последовать примеру, но этого не понадобилось – явка превысила самые смелые расчеты партии. Только в Риме собрали более 250 тысяч обручальных колец, в Милане – 180 тысяч.
В переплавку сдали даже первый футбольный кубок, выигранный в национальном чемпионате, – на такое итальянцы могли решиться только в полном отчаянии!
Но были и те, кто наотрез отказался участвовать в пропагандистском представлении.
Князь Филиппо Андреа Дория Памфили, убежденный оппозиционер фашистского режима, и его супруга княгиня Гезина отклонили приглашение королевы Елены сопроводить ее на церемонию сдачи колец. Их дворец вместе с переулком располагался ровно напротив Викторианского комплекса, где разворачивалась акция.
Дория Памфили была одной из немногих аристократических семей, открыто выражавших негативное отношение к власти.
Рассказывают, что в отместку Муссолини приказал переименовать vicolo Doria, носившее имя дворянского рода, в vicolo della Fede.
Но Дориа Памфили добились реванша. После освобождения Италии от фашизма князь Филиппо Андреа стал мэром Рима и восстановил справедливость – переулок снова стал называться vicolo Doria.
По другую его сторону, на углу via del Corso и piazza Venezia, стоит дворец с надписью Bonaparte на башенке над крышей.
Да, речь о семье Наполеона. Здесь доживала свои пенсионные будни мать императора Летиция Бонапарт. В Риме она прослыла чудаковатой старухой-аристократкой с нелегкой судьбой. На фасаде, подобно скворечнику, прилеплен крытый зеленый балкон.
Говорят, на исходе жизни мадам стала очень жадна до светских сплетен и не упускала случая покритиковать прохожих, фривольные туалеты римлянок и общее падение нравов. Спрятавшись за закрытыми ставнями лоджии, она могла слышать болтовню прохожих (вдруг что-то шепнут о ней?) и оставаться незамеченной. Сейчас во дворце устраивают временные выставки, открывая доступ и на балкон Летиции, расписанный цветочными узорами.
Гуляя по улицам Рима, узнавая их секреты, трудно поверить, что одна эпоха безвозвратно стирает другую. Щепетильная вдова Бонапарт вряд ли поселилась бы на углу переулка с дурной славой, если бы к середине XIX века от него уцелело бы хоть немного того «банного» духа.
Но при этом удивительно осознавать, как все эти фрагменты прошлого гармонично сосуществуют в современном городе. Перебирать их – как листать страницы старого семейного альбома, где собраны фотографии многих поколений. Таких разных, но каждое со своей неповторимой историей.
20. Самый обаятельный римский слон
В двух шагах от Пантеона есть любопытный памятник: симпатичный каменный слон держит на спине египетский обелиск. Римляне дали ему прозвище pulcino di Minerva – «цыпленок Минервы». Почему слона называют цыпленком и при чем тут древнеримская богиня мудрости?
В многонациональном Риме встречались храмы разных религий. Во времена империи в этом районе располагался огромный египетский храм Исиды и Сераписа. Одним из украшений комплекса был тот самый обелиск, который стоит на спине слона. Гранитные двойники из того же храма встречаются в фонтане напротив Пантеона и в скверике у вокзала Термини. А один даже уехал во Флоренцию в сады Боболи.
Пятиметровый обелиск IV века до н. э. – груз слона – прибыл в Рим из египетского города Саис в дельте Нила. Саис успел побывать столицей как политической, так и культурной, а римляне вывезли оттуда немало ценностей.
Обелиск пролежал в земле не одну сотню лет после того, как от храма не осталось и следа. Пока монахи доминиканского ордена не собрались строить стену на территории своего конвента. Вырыв траншею в саду, они наткнулись на египетский клад.
Дело было в 1665 году, когда на папском престоле восседал Александр VII. Выслушав пожелание доминиканцев поставить находку на видное место напротив монастыря, тот созвал своих доверенных мастеров. Среди них был и любимец понтифика – великий Джан Лоренцо Бернини. Именно он создал эскиз монумента, включив туда изображение слона. Почему именно его?
Возможно, сам папа римский подсказал идею. Египет в те времена был на пике моды, а философские трактаты никогда не теряли популярности.
Тема мудрости подчеркнута здесь дважды. В названии площади – della Minerva – сохранилась память о древнеримском храме богини Минервы, располагавшемся по соседству с египетским. Поэтому и церковь, и доминиканский монастырь, возведенные на его месте, называются Santa Maria sopra Minerva (Девы Марии на Минерве). Слон в разных культурах тоже традиционно воспринимается как умное и спокойное животное. Надпись на пьедестале на латыни это подтверждает:
«Кем бы ты ни был, взгляни сюда – иероглифы мудрого Египта, высеченные на обелиске, покоятся на спине слона, сильнейшего из зверей. Запомни предупреждение: лишь могучий разум в силах вместить истинное знание».
Но можно закопаться в культурные смыслы еще глубже.
В Египте обелиск – символ луча солнца, а слон – символ земли. Набирая хоботом воду, слон (как почва) впитывает живительную влагу.
Тандем солнца и воды (в виде слона и обелиска) гарантирует плодородие, а значит, перерождение природы и воскрешение. Улавливаете связь с христианством? Такое не могло не понравиться Ватикану. Не случайно на слоновьей попоне вышита восьмиконечная звезда – символ воскрешения.
Статуя по рисунку Бернини создана его учеником Эрколе Феррата и установлена в 1667 году.
В ходе работ доминиканцы не спускали глаз с обелиска и везде совали нос, чем немало выводили из себя маэстро. Особенно усердствовал падре Доменико Палья, чью идею дизайна для постамента обелиска папа римский забраковал с самого начала. Затаив обиду, доминиканец досаждал Бернини советами, как лучше расположить слона. Намекнув, что тяжелый обелиск не устоит на спине мраморной фигуры, он вынудил скульптора добавить квадратную опору под живот зверя. Слона визуально раздуло до состояния бочонка, но Бернини все же спрятал неприглядную конструкцию под изящную каменную попону с кисточками и узорами. Хотя это не спасло слона от едкой иронии римлян.
Приземистая фигура животного напоминала больше свинью, чем слона.
Из-за этого к нему прилепилось прозвище porcino (purcino по-римски), поросенок.
Из-за «испорченного телефона» слон стал цыпленком. В местном диалекте это почти идентичные по звучанию слова (purcino/pulcino), особенно учитывая, как римляне любят заменять в разговорной речи букву Л на Р.
Похоже, мало кто из местных жителей задумывается о причине этого парадокса, по привычке называя его pulcino.
Злопамятный Бернини не простил отцу Палья навязчивые вмешательства в свой проект. Закончив работу над статуей, он назло повернул слона задом к входу доминиканского монастыря, чтобы неповадно было раздавать непрошеные советы. Для пущего эффекта хвост приподнят, недвусмысленно обнажая причинное место. И намекая на то, что скульптор думал о доминиканцах.
Если ваши итальянские каникулы продолжатся на юге, вы встретите такого же слона (только черного) с колонной в фонтане сицилийского города Катания.
Но Рим помнит еще одного героя с хоботом, который вошел в историю. Его следы разбросаны по городу, если внимательно всматриваться в архитектурные детали. И кто знает, не его ли вспоминал Бернини, создавая свой рисунок?
В 1514 году, за полтора века до истории с обелиском, в Рим прибыл щедрый дар. Корабль, нагруженный редкими животными и драгоценностями, отправил король Португалии Мануэль I папе римскому Льву X Медичи, чтобы поздравить с избранием на Святой престол.
Самой ценной частью подношения был слон-альбинос из Кожина на юге Индии – создание почти сказочное. Португальцам он перепал от индусов, с которыми они торговали специями, благодаря стараниям Васко да Гамы.
В Риме живых слонов не видели со времен военной атаки Ганнибала более полутора тысячелетий назад – и тогда это была не самая приятная встреча. Но римляне не предполагали, что новый гость вызовет ровно противоположную реакцию – влюбит их в себя с первого взгляда.
Слон был образцово выдрессирован, обладал милейшим характером и почти человечьим знанием манер.
Прибыв в Рим, тропический гость удостоился поистине королевского приема. Он прошествовал в ликующей толпе в сопровождении погонщика-индуса и телохранителя-араба (порядком напугавшего присутствующих суровым видом). Бока украшала бархатная пурпурная попона с жемчужной вышивкой. На спине слона покачивался серебряный сундук в форме замка, наполненный дарами для папы и его двора.
Помимо белого гиганта, к понтифику приехал целый экзотический зоопарк: красочные попугаи, ручные обезьянки, леопард и черная пантера.
Но именно слон моментально похитил сердце наместника Св. Петра. Приблизившись к трибуне с кардиналами, слон трижды преклонил колено перед понтификом в знак почтения. По команде индуса, зачерпнув хоботом воды из ведра, зверь окатил кардиналов душем. Народ верещал от неожиданности и заливался хохотом. Папа в восторге хлопал в ладоши, подпрыгивая на троне, как пятилетний мальчишка. Он назвал нового питомца Аннон, как генерала Ганнибала. Живой подарок намекал на величие Святого престола – по аналогии с античной славой Рима. Тонкая лесть попала точно в цель, тем более что Возрождение и его мода на древность были в разгаре.
Для Аннона соорудили комфортное стойло в Бельведерском дворе Ватикана. Римлянам разрешалось навещать диковинного гостя по воскресеньям.
В папском бюджете даже появилась статья на содержание слона – 200 дукатов в год (немыслимая сумма на такую прихоть). К животному были приставлены именитые «педагоги» – поэт Пьетро Аретино, живописец Рафаэль Санти собственной персоной и его ученики, а также близкий друг Джанбаттиста Бранконио д’Аквила.
Такая роль не только не оскорбляла великого мастера и его приближенных, но наоборот, вызывала гордость: Аннона обожал весь город.
Как утверждали очевидцы, помимо природной красоты и добрейшего нрава, слон обладал самым завидным и уважаемым качеством с точки зрения римлян – чувством юмора. Хроники рассказывают забавный эпизод, в котором слон блеснул смекалкой. Местный поэт Барабалло, неприятный тип, известный сатирическими стишками, чересчур набивал себе цену и сверх всякой меры хвастался своим талантом. Он даже претендовал на коронацию за заслуги на Капитолийском холме! Такой почести удостаивались только великие поэты.
Чтобы проучить гордеца и преподать ему урок, кто-то из недоброжелателей посоветовал оседлать Аннона и проехать на его спине к месту награждения, декламируя свои нетленные произведения. Но слон не привык, чтобы на нем сидели верхом, как на коне. Испугавшись криков толпы, он сбросил нерадивого поэта прямо в ров у замка Св. Ангела и спокойно направился домой в ватиканское стойло, повиливая хвостом.
Процессия превратилась в фарс, поэт громко ругался, пытаясь выбраться из канавы, стряхивая с себя пыль. А слон заработал дополнительные очки к своей славе. Мастер Джованни да Верона даже вырезал иллюстрацию юмористической сцены с поэтом на слоне на створках дверей в «станцах» Рафаэля в Ватикане.
Но судьба всеобщего любимца закончилась прискорбно.
Не прошло и двух лет после переезда в Рим, как Аннон тяжело заболел. Возможно, слабое сердце или долгий путь на корабле из Индии, а потом в Рим подкосил его здоровье.
Точно не пошла на пользу и римская летняя духота. Запредельная влажность и малярийный дух превращали Рим в подобие преисподней. Позднее папы нашли решение и стали скрываться от жары в загородных дворцах. Но когда Аннон гостил в Ватикане, папскую «дачу» в Кастель Гандольфо еще не построили.
Тщетно придворные лекари пытались вылечить папского питомца. Простуженному слону не помогали (и даже вредили) ценные лекарства на основе порошка из чистого золота. Он скончался в 1516 году и был похоронен со всеми почестями в садах Ватикана, оставив зияющую дыру в сердцах всех римлян. Надгробную плиту подписал сам Рафаэль. Она не сохранилась, но эскизы с портретами Аннона разошлись по дворам Европы. Ученики живописца Джулио Романо, Перино дель Вага и Джованни да Удине изобразили слона во дворцах Мантуи, на римской вилле Мадама и во дворце Бальдассини на улице Коппелле. Слон-альбинос стал настоящей звездой эпохи Возрождения.
Кстати, его останки обнаружили рабочие при раскопках в Бельведерском дворце Ватикана в 1962 году.
Так использовал ли Бернини копии оставшихся эскизов предшественников для создания своего проекта? Точно никто не ответит.
Но рассказывают, что, когда скульптор работал над проектом опоры обелиска, в Рим привезли еще одного дрессированного слона. Его появление осталось почти незамеченным историческими хрониками – успех Аннона уже невозможно было повторить. Слониха по имени Ханна принадлежала частному лицу, и он демонстрировал ее в своих конюшнях в обмен на пару монет. Не исключено, что Бернини не упустил возможность взглянуть на живую модель для своего шедевра.
В наследство от самого обаятельного римского слона в итальянском осталось популярное разговорное выражение – «вести себя как португалец» (fare il portoghese). То есть пытаться получить что-то даром с помощью обмана: проехать в транспорте «зайцем» или пообедать за чужой счет.
Во время визита португальской делегации (140 человек), доставившей дары папе, Лев X пожелал отблагодарить гостей. Он издал указ, по которому португальские посланники могли питаться в любых тавернах Рима за его счет.
Слух о «халяве» моментально разлетелся по городу. Римляне смекнули, что достаточно имитировать иностранный акцент, чтобы получить бесплатный ужин. Разумеется, никто из них не смог бы даже показать Португалию на карте.
Счета, выставленные трактирщиками, проделали внушительную брешь в ватиканской казне. Папа раскрыл трюк и впредь был осторожнее с обещаниями.
21. Рога и кофе
Сразу за Пантеоном открывается узкая уютная площадь со столиками на улице. Площадью ее трудно назвать – у нее и формы-то четкой нет. Скорее пространство между домами и церковь сбоку.
Кафе облепили его со всех сторон, но у одного из них регулярно собирается заметная толпа. Хвост от кассы тянется до самого выхода и выходит за пределы кафе. Ярко-желтые постеры и вывеску Sant’Eustachio il caffè видно издалека. Плетеные стулья на мостовой почти никогда не пустуют. Но занимают их не местные, а туристы. Римляне ни за что бы не уселись пить кофе за стол посреди дня. Во-первых, это дороже. При заказе у официанта придется заплатить за обслуживание, и стоимость капучино резко взлетает от 1,5 евро до 4, а то и больше.
Во-вторых, итальянцы медлительны только в бюрократическах делах и отпускной неге. А в рабочий полдень некогда рассиживаться. Выпить кофе с коллегами можно и за стойкой бара – так тут принято.
Не думайте, что я зазываю вас в туристический капкан. Наоборот, среди посетителей Sant’Eustachio много элегантной публики в пиджаках и галстуках. Чувствуется соседство сената и других административных зданий.
Спасибо соцсетям, об историческом соперничестве двух центральных кофеен узнали и иностранцы, приезжающие в Рим. Конкурент Tazza D’Oro («Золотая чашка») находится по другую сторону от Пантеона.
У каждого заведения своя группа поддержки, которая с ходу назовет список причин, почему стоит пить кофе только в этом месте.
Не хочу ничего навязывать, это дело вкуса. Стоит сходить в оба заведения и составить свое мнение.
Sant’Eustachio привлекает мягкой обжаркой арабики с привкусом какао и секретной формулой приготовления пенки. Не молочной, а кофейной.
Внутри бара кофемашины непривычно развернуты к посетителям спиной, а крышка прикрывает стойку, где бариста наливает кофе. Чтобы никто не увидел технику кофейного мастера. Римляне знают, что никакой тайны в этом нет – достаточно взбить пару капель горячего кофе с сахаром, залив смесь в чашку вместе с эспрессо. Поэтому если вы предпочитаете горький кофе, лучше заранее предупредить об этом бариста. Но знаменитую пенку вам все равно сделают.
Сила маркетинга ничуть не убавляет народную любовь. В районе 11 утра, традиционное время «перекура и кофе» у офисных служащих, в «Сант’Эустакио» не протолкнуться.
Интерьер бара бережно сохраняет историческую атмосферу – кафе работает с 1938 года. Полки заставлены винтажными кофемолками с выдвижными ящичками и моками (итальянскими гейзерными кофеварками). На стенах керамические панели кофейного цвета, черно-белые фото, рогатая люстра из муранского стекла, витрины с выпечкой и фирменный желтый цвет в каждой детали. Любопытно заглянуть в открытый цех и кладовую за торговым залом – там в холщовых мешках хранят кофейные зерна, привезенные из Южной и Центральной Америки. Их обжаривают прямо в кофейне.
По пути на склад расположен один из редких бесплатных туалетов в центре, что бывает очень актуально.
По словам хозяев кафе, швейцарский инженер Эрик Фавр изобрел капсулы Nespresso после визита в Sant’Eustachio. Во время своих римских каникул он зашел выпить кофе в этот популярный бар (так в Италии называют кофейни) и разговорился с бариста. Сделав глоток, турист спросил, как ему удалось приготовить такой замечательный кофе.
Бармен ответил: «Я просто нажал на кнопку». Фавр прокомментировал, что хороший кофе должен быть в доме у каждого. И задумался о том, как это осуществить. Вскоре на рынке появилась та самая алюминиевая капсула, которая позволяла сварить чашку эспрессо за несколько секунд одним нажатием на кнопку. Но римляне с подозрением относятся к новшествам и со скрипом принимают их. Отказаться от привычного ритуала – засыпать молотый кофе в фильтр, добавить воду, поставить на плиту, успеть полистать новости – это почти как поступиться национальной гордостью. Но когда проспал все на свете, уже не до церемоний. Пришлось признаться, что кофе за пять секунд – это удобно, как ни крути. Но как быть со вкусом кофе? Итальянский снобизм еще не сдал последнюю крепость и не признал, что одинаковый бренд для всего мира, как «Макдоналдс», поселится у них на кухне. Решение нашлось: в Sant’Eustachio продаются подходящие капсулы с арабикой собственной обжарки в разных форматах – для капельных кофеварок, в банках для фильтра или моки.
А еще множество сувениров с эмблемой кофейни – желтой этикеткой с головой оленя. Кофейня взяла свое название и логотип из церковной легенды.
Зверь на эмблеме непростой: меж рогов у него христианский крест. Возможно, вы видели похожего на бутылке ликера Jägermeister.
Создатель напитка Курт Маст был заядлым охотником и изобрел настойку из лесных трав в честь «главного егеря» (егермейстера по-немецки), мастера охоты. Даже бутылку сделал такую, чтобы брать с собой, не боясь разбить, – похожую на фляжку, из непрозрачного стекла и небьющуюся. Испытания Маст проводил на собственной кухне, грохая о дубовый пол десятки бутылок, пока не создал самую крепкую.
Узнаваемую этикетку с оленем Курт придумал, вдохновившись легендой, которая перекликается с историей св. Евстафия. Правда, рассказывает она о разных персонажах, но события совершенно идентичны. Героем Курта Маста стал епископ льежский св. Губерт, живший в VII–VIII веках. Ему привиделся на охоте волшебный олень. Пораженный Губерт обратился в христианство, отдал все свое имущество церкви, а после смерти был канонизирован и считается покровителем охотников.
За много веков до него в Риме жил Плакида – военачальник при императоре Траяне, а позже его преемнике Адриане. Охота тоже входила в число его хобби.
Однажды, во время успешной вылазки в холмы близ Тиволи, он вышел на след оленя. Преследуя животное среди деревьев, Плакида застал его у обрыва. Собираясь прицелиться из лука, он был ослеплен божественным светом. Меж рогов у оленя пылало распятие, с которого послышался голос Иисуса:
«Зачем ты преследуешь меня, если я пришел тебя спасти?»
Точно такое же видение описывается в средневековом житии св. Губерта. То ли легенду позаимствовали потомки, то ли явление в лесу оказалось эффективным способом привлечения к вере, так что олень его повторил.
Плакида отправился домой, рассказал об увиденном домочадцам, и все они под впечатлением от услышанного обратились в христианство. Главу семейства нарекли греческим именем Евстафий, жену Феопистией, а двух сыновей Агапием и Феопистом. Но быть почитателем Христа в те времена (начало II века) было делом опасным, ведь продолжалась эпоха гонений.
Узнав о том, что его верный соратник предал языческую веру, император приказал казнить его вместе с родными. Приговор был жестоким – быть растерзанными на арене дикими львами.
Но случилось чудо. Животные повели себя странно: вместо того, чтобы наброситься на несчастную семью, они склонили головы и отступили.
Взбешенный император придумал другой надежный способ казни – замуровать мучеников в раскаленном железном быке, под которым развели костер.
Тогда произошло второе чудо. Евстафий с родными погибли без страданий, а когда их тела извлекли из пыточной машины, они были не тронуты жаром.
В Средние века на месте казни возвели церковь. Позже вокруг нее возникла площадь, где находится кофейня. Храм не раз перестраивали, добавили белоснежный фасад и колокольню. Крышу венчает голова оленя с крестом меж рогов, как его описывает легенда. Маленькие оленьи головы также спрятаны на капителях колонн. Поэтому римляне шутят – лучше в этой церкви не венчаться, а то сразу прослывешь «рогатым». Наставить рога (mettere le corna по-итальянски) значит изменить мужу или жене, а назвать оппонента cornuto («рогатый») – страшное оскорбление чести. Имя св. Евстафия теперь носит не только кофейня напротив церкви, но и весь окрестный квартал.
Не обошлось и без символа – «районного» фонтана Пьетро Ломбарди. Он расположен чуть дальше по via degli Staderari на стене здания Государственного архива. Раньше в этом здании находился главный городской университет La Sapienza, пока его не перенесли в новый кампус в 1930-е годы.
Отсюда название fontana dei Libri («фонтан книг»), а не «фонтан оленя», как подсказывала бы логика. Хотя в композиции есть и то, и другое.
Кстати, архитектор совершил небольшую ошибку, которую не замечают даже римляне.
Надпись в форме креста между рогов оленя R-IV S Evstacchio обозначает номер района. На самом деле его номер 8 (VIII), а не 4, как выбито на камне.
Как и в других римских фонтанах, вода здесь питьевая.
