Kitabı oku: «Первый секс – это больно», sayfa 2
Ночь на морозе
Вспоминая, как по ее пальцам тек пломбир накануне вечером, как по пальцам струхнувшего Олега были полны готовности течь ее телесные жидкости, растрепанная девушка обнаружила, что жидкости, из нее текущие, струятся из совершенно иных «проемов»: слезы, как никогда горькие на вкус, подобно раствору для красок в руках неумелого художника, малевали мольберт, коим было ее лицо, превращая прекрасную картину в грязную лужу.
Впервые отец предстал в такой чертовской ярости. Возможно, даже он себя таким прежде не видел. Надя не жалела ни о чем, взрастив в себе всеобъемлющее чувство правоты: как бы она не поступила, что бы ни делала, родной отец не может так поступать.
Она утвердилась в мысли, что если стрелки часов можно было бы повернуть вспять по мановению маховика времени к тому моменту, когда папа застал ее за актом прелюдии; что если бы все завершилось родительским рукоприкладством, то она забыла бы слово «страх» и вела себя с Олегом максимально откровенно – так уж ей это пришлось по нраву. Бегом пересекая улицы, проулки, дворы и арки, Надя отсылалась к въевшейся мысли: она всегда была похотлива, но не имея обстоятельств и крепости духа проявить это. Вместе с этой мыслью она развивала похожую: отец всегда был тираном, но имел причин проявить это.
Окончательно обессилев физически, Надя рухнула на скамейку в незнакомом ее дворе, невесть в каком районе, неосведомленная о времени. Девушка никогда ранее не была в столь поздний час на улице без родительского надзора. Слезы прекратили приливать, и упомянутая грязная лужа на лице, подсохнув, приняла вид слякотного месива. Выжатый напрочь лимон, лишенный всякого сока – если можно так назвать ее самочувствие, то сок – это всяческая жизненная энергия.
«На улице спокойнее, хоть и холодно», – успокаивала себя Надя, от безысходности расположившаяся вдоль лавочки и мирившаяся с тем, что спать ей предстоит здесь. Ни телефона, ни босоножек, ни сумочки – ничего. Она одна под холодным покрывалом ночи, застилавшим дома, торговые центры, трамвайные провода.
Холод неизвестного прежде и похожего на множество других района скоро сойдет на нет, в точности – утром. А мороз, поджидающий девушку, по возвращению домой вряд ли поддастся корректировке, не говоря уже о сохранении умеренной температуры.
Так думала Надя, так она искренне считала, принимая во внимание принципиальность и нетерпимость отклонения от принципиальности отца. Обдумывая то, на что еще хватало силенок, девушка, обездвиженная температурой воздуха и текущим микроклиматом в семье, провела не менее двух часов на неудобной, непривычной скамейке.
«Может вернуться домой» – подсказывал ей инстинкт самосохранения. «Бунтовство девственницы», даже не проявившись толком, виделось ей уже непоправимой революцией, но можно ли избежать гражданской войны?
– Эй? – знакомый голос вырвал Надю из раздумий.
Девушка, так сильно желавшая поддержки и помощи в этот момент, пожелала второй раз в течение дня провалиться сквозь землю.
– Надь, ты? – мужчина выразил жест, претендующий на запрос, касающиеся узнаваемости его со стороны девушки.
Заплаканная и обессиленная девчушка не верила своим глазам, а, может быть, хотела не верить: перед ней – недоумевающая, приближающаяся фигура Степы, человека, присутствие которого было всегда было необходимым для нее, но только не сейчас. «Почему именно в таком виде?», – девушка обрушивала судьбу этим вопросом.
Тот поднял девушку на ноги уверенным и не лишенным родительской заботы жестом, вглядываясь в сокрытое потекшей тушью лицо, дабы удостоверится в том, что ему не почудился в объятиях ночи образ другого человека – не того, к какому он мог так по-отечески отнестись.
Степан, озадачившись и даже испугавшись положением Нади, схватил ту в охапку и начал нашептывать какие-то жизнеутверждающие фразы в духе «все будет хорошо» в ее черноволосую макушку. В мыслях его пролетали предположения о том, что же могло случиться: от конфликта с друзьями до трагедии со смертельным исходом в семье. Вторая, внезапно пришедшая в голову, так же стремительно и покинула ее.
– Что случилось? – подозрительным шепотом поинтересовался Степан в то время, как Надя пробуждала в себе утраченные силы, находясь в его руках.
– Ничего, – безразлично отреагировала девушка.
– Как ты оказалась тут? Эм, ладно. Поехали, я отвезу тебя домой.
Степан, не догадывающийся о том, что послужил, хоть и косвенно, причиной их с Надей внезапной встречи, не намеревался погружаться в подробности ее ситуации, рассчитывая лишь увезти ее домой к отцу, к своему товарищу.
– Нет! Я не поеду! Только не туда! – Надя, внезапно нашедшая в себе силы, резко отпрянула от предлагающей помощь руки. Ее настрой был полным решительности и уверенности в правильности решения; она уже не противилась тому, чтобы оказаться дома, но принимать благодеяние Степы напрочь отказывалась.
– Ну, хорошо, – мужчина не стал сопротивляться настрою терявшей самообладание девушки. – Но ты же понимаешь, что, увидев тебя в таком состоянии и в таких обстоятельствах, не могу оставить тебя здесь? – риторический вопрос сократил объем выбора девушки, и она предложила:
– Можно переночую у тебя? – Надя неожиданно для себя озвучила мысль, которую хотела бы услышать от своего спасителя, внезапное появление которого мерно согревало ее изнутри. Тот факт, что Степан не хаял ее облика, придал девочке инициативности, поэтому она решила без промедления задать этот содержащий надежду вопрос.
Будь на ее месте любая другая жертва положения вещей, любящий и утопающий в женском внимании мужчина согласился бы поставить свою подпись в контракте на роль локального Супермена, но в то же время не мог подвести черту в дружеских отношениях с Ростиславом Михайловым, признавая влекущую наружность дочери второго, которую он по достоинству оценил еще в момент первой встречи и от которой в свое время и предпочел отдалиться.
– Не вопрос, только твоему отцу позвоню, предупрежу.
– Не надо! – противостояла девушка любым словам, в которых фигурировала слово «отец». – Позвоним, когда приедем, – добавила она, завидев вопрошающий взгляд Степы.
– Ладно, так и сделаем. Голодная? – не без внимания к собственной учтивости спросил мужчина.
Надя утвердительно кивнула, чувствуя себя преданной отцом, чувствуя, как сама едва не предала свои чувства к Степану. Удивленная предоставленному ночлегу и его – крайней мере, сейчас – решению «не выдавать» девочку Ростиславу, Надя искала в своих слабо функционирующих извилинах способ благодарности; и то, что привлекало ее искренний интерес и резонировало в душе, она сразу же отбросила, трезво ссылаясь на бредовость мыслей.
Если бы не произошло такой совершенно не прогнозируемой встречи сейчас и здесь не случилось, то Надя, вернув себе эмоциональную стабильность, тотчас предприняла бы еще одну попытку выстроить с каким бы то ни было парнем коммуникацию романтического и откровенного характера. Впрочем, встреча уже произошла, и человек, чувства к которому она, буквально выпрыгивая из собственных штанов, стремилась подавить, оказался в текущий временной отрезок самым радушно расположенным к ней.
– Ну, поехали тогда. – Степан жестом указал на черную массивную машину, расположенную в тридцати метрах от них. Марку и модель Надя не знала, но в кино на таких ездят особо важные люди, возможно, представители олигархических или близким к ним кланов. – Садись на переднее, – продолжил инструктировать девушку ее непредвиденный оберег от истощающей холодной ночи.
– Влажных салфеток бы, – Надя почти шепотом выразила намерения привести себя в порядок, очистить уже не казавшееся ей самой привлекательным лицо, смыть притупившуюся боль нынешней ночи.
– Щас. Я найду аптечку, вроде в ней лежат салфетки – Степан, усевшийся на водительское место, начал рыскать в бардачке. Руки, находившиеся столько близко к коленям девушки, отвлекали ее от изучения салона и приковывали куда большее внимание, нежели непонятные кнопочки, огоньки, спидометры и прочее. – Ага, вот она, – Степан достал небольшую коробку, содержавшую в себе средства первой медицинской помощи, и слегка приподнял ее перед надиным лицом, как бы демонстрируя трофей. Открыл, комфортнее расположившись в своем кресле, и выудил среди прочего скромную упаковку влажных салфеток, которую не глядя передал в руки пассажира, не забывая при этом убрать аптечку в свой «домик» с ловкостью и многозадачностью, присущими водителям микроавтобусов.
Меж тем, Надю, уже ощутившую приливы тепла и уюта, все еще потряхивало, но уже не столько от пережитых потрясений, сколько от холода.
– А, давай я сам, – предложил мужчина, вдруг заметивший некую недееспособность девушки. Замешкавшись на четверть минуты, она протянула ему салфетку и безмолвно заключила девиз остатка дня: «хватит уже запариваться над своими действиями, обдумывать каждый шаг, я устала и теперь хочу просто отдохнуть, даже от своих мыслей».
С видом ювелира, недаром Степан носил фамилию Яхонтов, любящего свою деятельность и рассматривающего сейчас исключительно драгоценное украшение, джентльмен мягко проводил рукой, освобождая хорошенькое личико от тягот, которые тому выпало прочувствовать.
Откровенный разговор
Надя, прежде усиленно мечтавшая о прикосновениях его ладоней к ее лицу, получила один из сокровенно желаемых подарков, пусть и несколько в иной обертке. Закрыв глаз и забывшись в фантазиях, она согревалась в его руках, словно в лучах южного солнца, и, подстраиваясь под ритм движения кистей, и неконтролируемо тянулась губами к пальцам.
– Все, готово. – Закончил Степан, аккуратно отдаляя ладонь от щеки преображенной спутницы.
Эти слова будильником вырвали девушку из сладкой дремоты.
– Ты сильно вымоталась, отдохни в дороге, через час будем дома, – чутко посоветовал мужчина, повернул ключ зажигания и тронулся в путь. Девочка прислушалась и постаралась вздремнуть, да только очень уж притягательной была идея поговорить, спустя длительную паузу в их общении, пока они проносятся, оставляя за собой дома, дворы, парки и редеющее количество людей на улице. Не стесняясь прямолинейности, Надя задала наиболее волновавший вопрос:
– Почему ты пропал?
Обладавший подобным качеством Степан, ответил так же прямо, хоть и немного рассеянно:
– Да знаешь, во-первых, я приблизительно понимал, какими чувствами ко мне ты была обуреваема, и решил отойти в сторону. Тебе нужно было думать об учебе, а мне – о партнерском союзе с твоим папаней. Пока его совсем не унесло этой сектантской волной. Это – во-вторых. Наверно, его какое-то действие, кстати, и послужило тому, что мы сейчас едем ко мне.
Надю удовлетворил ответ, а его концовка побудила напрашивающийся вопрос:
– В каком смысле?
– В прежние времена, года так два с половиной или даже три назад мы в одной из бесед затронули тему религии, и он начал показывать мне какие-то буклеты, фотографии большой компании людей. Все такие… будто одинаково одетые и с одинаковыми выражениями лиц. Показал пару книг, коих я раньше не видел ни у него, ни где-либо еще, стал призывать сходить с ним «завтра в семь вечера и посмотреть на все своими глазами». Тут я понял, что наш Слава угодил в заблуждающийся коллектив. Он всегда был религиозен, сколько я его знаю, но то, прежнее, его поведение было умеренным и праведным. Поведение человека, умевшего как никто другой совмещать веру и вести крупный бизнес. Это меня в нем восхищало. Но дела не всякий раз идут хорошо, и одна ситуация – я не буду вдаваться в подробности – поставила под удар его положение в его концерне, видимо, так сильно, что он искал спасения в сомнительных делах. С каждой последующей нашей встречей он все реже говорил о делах, чаще – о новом пристрастии. Ты же знаешь, какой он упертый, без этого качества он не достиг бы всего того, что имеет, стадия его погружения в – он это называл «братством» – не достигла такого уровня, когда воздействовать уже бесполезно. Пока не стало поздно, мне нужно было как можно скорее заключить с ним договор. Тогда вот я тебя и увидел. Хах. Ты была так растеряна, что я подумал: неужели Слава и ее подтянул в ряды, так скажем, братьев или сестер. Они ведь там все запуганные, общаются только с себе подобными и иного мировоззрения людей считают недостойными.
Надя задумалась и докопалась до корня, до причины, почему родительский контроль становился все системнее и жестче.
– Ужасно, – продолжал свой монолог Степан, – когда религию извращают до уровня секты и слепого фанатизма, не остается ничего, что могло убедить человека в веровании, одни лишь – ограничения. Вот тебе бытовой пример: мошенники спекулируют на горе молящихся о копейке инвалидов на улице и придерживаются такой, направленной на сострадании окружения позиции. Разница в том, что ими руководит лень и попрашайничество. Их многие уже разоблачили, из-за их, хм… скажем, «деятельности» на ту часть населения, что в действительности нуждается в помощи, обрушивается народный гнев. Подобно этой ситуации, но на более глобальном уровне, секты порочат настоящее вероисповедание. «Братство» не что иное, как рабство. Душевная болезнь, зачастую не поддающаяся лечению, даже если им занимается высококвалифицированный психиатр. Лучше я останусь агностиком, чем пойду по заведомо ложному пути. Ну и, пока у меня была такая возможность, я ее воспользовался, договор подписали. Тут он стал просить «посидеть, присмотреть за ней», имея в виду тебя, и когда у меня выпадало время, мы с тобой его проводили в дружеской компании, хотя мы отнюдь не ровесники. Ты ведь совершеннолетняя уже, я правильно помню? Какие планы на будущее? Пойдешь по стопам отца или…? Я о том, что хочешь быть карьеристкой или постепенной свихнуться?
Он чутка посмеивался, словно последние поступки отца его пассажирки, были легкомысленными и делали того одураченным, неосмысленным человеком. Надя не восприняла эту усмешку в качестве оскорбления, она все еще не могла смириться с отцовским гневом, обрушившимся тяжелыми пощечинами и по этой причине пребывала в готовности посмеяться тоже, но предпочла ответить:
– Я думаю, было бы неплохо сдать экзамены, поступить в универ и начать учиться. Там уже и думать, а пока что не знаю, не все к моему возрасту могут определиться с профессией или делом жизни, я вот из их числа.
– Вполне зрелые размышления, – с восторженной улыбкой Степан взглянул на девушку и, приподняв одну бровь и понизив голос, сделав его доверительным, спросил:
– Может быть, тебе не хочется об этом говорить, ты и не говори, давить я не стану, но… меня все больше начинает заинтересовывать вопрос, что все-таки случилось?
Надя маялась над ответом для собеседника с того момента, как расположилась на мягком кожаном сидении. Насколько сильно она желала быть с ним искренней, открытой, не утаивающей ни единой крупицы, словно верная избраннику супруга, настолько она беспокоилась за благоприятность Степиного мнения, пугаясь, что его, как и отца, настигнет осуждение. Мысленно вернувшись к непровозглашенному лозунгу «не запариваться» она, вздохнув, начала:
– Раз уж так пошла речь о религии или, не знаю там, секте какой-то, то разве на самом деле высшие силы хотели бы от меня неосознанных запретов?
– Полагаю, нет, – мужчина ответил на вопрос, не нуждающийся в ответе, и, кажется, начавший понимать суть ее дальнейшей речи. – Если человек запрещает себе какую-либо мысль или действие, то он должен прийти к этому сознательно. Но мы знаем, что всяческие ограничения Слава может навлечь на тебя в процессе твоего воспитания. А, как известно, если мы, люди, чего-то можем лишиться, то нам непременно захочется этим обладать.
Надя задумалась над этими словами, вспоминая или, что вернее всего, еще не забыв ту непреодолимую силу, с которой влекло ее к Степе, когда тот принялся отчуждаться. Девушка, сформулировав мысль, заключила:
– Так если бог дает нам возможность грешить, потому что дает нам выбор: жить правильно или нет. Он мог бы заставить на манер сектантства жить праведно, но он хочет, чтобы у нас была разумная вольность в выборе. А папа будто не знает этого слова.
Восхищенный ее рассуждениями мужчина открыл рот и застыл так на миг, ему редко доводилось встречать девушек ее возраста, способных на такого рода выводы, особенно учитывая то бесчисленное количество юных особ в его жизни. Он, вновь обретя речевую функцию, продолжил беседу:
– Думаю, есть истина в этих словах. И какой, надо полагать, сокрушительный выбор тебе пришлось принять? – едва Надя отвела взгляд, подбирая точные слова для выражения мысли, как Степа избавил ее от этого микронапряжения, уверенно маневрируя как автомобилем, так и эмоциональным состоянием собеседницы, – давай я угадаю?
Девушка облегченно вздохнула, внутри себя благодаря за возможность скинуть груз потенциальной ответственности за объяснения со своих уже полностью отделавшихся от озноба плеч.
– Мне кажется, здесь имеет место быть как безобидный, но не для него, так и губительный проступок, – Степан с видом иллюзиониста повертел в руках монетку, материализовавшуюся из ниоткуда в его руках, демонстрируя обе ее стороны, символизирующие его предположения.
– Да, – неоднозначный ответ и виновато опущенный взгляд прояснили ситуацию для мужчины куда вразумительнее слов.
– Ага. Теперь очевидно – паренек. Но ты уже не ребенок, мы оба прекрасно это понимаем. Даже трудно предположить, каким демоническим было лицом Славы в тот миг, – кивал Степа, воображая гнев своего бизнес-партнера.
– Мы, мы только поцеловались и… да все, – Надя, пришедшая к смущению, ожидала, что делиться личным видением этого события и личными ощущениями будет намного проще, ведь искренность облегчает душу, однако сейчас она предпочитала живому разговору текстовый вариант вечернего дайджеста.
– Глядя на тебя, я могу заключить о том, что в это было в новинку, если не в диковинку, и это странно, если учесть век нашего существования, – Степан, улыбнувшийся и одобрительно кивнувший девушке, выразил всем видом удовлетворение от ее – относительно прочих сверстниц – телесной невинности, чего ему в достаточной мере хватило для отказа от темы пересказа случившегося; интерес его образовался в области чувств, и он полюбопытствовал:
– Что ты почувствовала?
– Сейчас я чувствую, что это было зря, хотя тогда… тогда, если папа не вмешался бы, то я бы перешла черту дозволенного.
– Ого, – удивился Степан, знающий о девичьей готовности запустить цепочку порочных связей и пожелавший сейчас оградить ее от этого, – наверно, к лучшему, что не зашло далеко.
– Пожалуй, иначе я не смогла бы даже взглянуть на тебя, и просто бы убежала – Надя все сильнее выдавала свои привязанность, сердечное и физическое влечение объекту их направленности.
– Как ты думаешь, насколько должны были совпасть обстоятельства, чтобы я, бывающий в районе нашей встречи лишь раз в пару месяцев, и ты, оказавшаяся там впервые, пересеклись? Можно ли звать это совпадением?! – мужчина задался вопросом метафизики, левой рукой поворачивая руль, а указательным пальцем правой – проводя по подбородку а-ля мудрец античного времени.
