Kitabı oku: «Ключевые проблемы психоанализа. Избранные труды», sayfa 3

Отрицание, вероятно, играет ключевую роль в развитии символической функции, или использования знаков как символов, где символ есть знак, стоящий вместо или являющийся репрезентацией чего-то, чего рядом нет и что часто даже не воспринимается как здесь и сейчас. Более того, символизация позволяет думать, что вещи не таковы, какие они действительно есть или какими они предполагались или желались. Процессы абстракции и обобщения заранее предполагают наличие отрицания. Через существование символической функции открывается безграничный простор для различных проявлений Танатоса, которые отнюдь не агрессивны и не деструктивны, например, для различных форм креативности. Она делает возможным овладение тем, что отсутствует вообще (Ricoeur, 1970).

В связи с этим следует, однако, отметить, что символическая функция и стремление к овладению отсутствующим делают также возможными определенные формы деструктивности, характерные единственно для человеческого вида: тенденцию и желание уничтожить то, что отсутствует и, значит, нарушает покой только в уме человека, а реально не нарушает покоя вовсе, т. е. ту тенденцию и то желание, что ведут к самым катастрофическим формам человеческой деструктивности.

Разновидности Танатоса: объяснение или интерпретация – причина или возможность?

Здесь следует остановиться и задать вопрос, каково же, в конце концов, значение всего, что было сказано выше. Мы ни в коем случае не имели намерения найти упрощенческие объяснения. Полагать, что таково было наше намерение, – это все равно, что обвинять психоанализ в бесплодном пан-сексуализме, т. е. что он все объясняет как нечто сексуальное. С точки зрения психоанализа, как Танатос, так и Эрос присутствуют во всем, поэтому использование их в качестве объясняющих принципов привело бы только к бесплодным клише. Суть в том, что, если Танатос воспринимать описанным выше способом, то появляется больше доступных вариантов при попытках исследовать и интерпретировать его различные разновидности. Кроме того, можно будет довести до осознания и интегрировать в психику личности в целом прочие формы Танатоса, помимо агрессивности и деструктивности, направленных вовне или вовнутрь и происходящих либо в нейтрализованной, либо в ненейтрализованной форме. Агрессивность и деструктивность – это лишь возможные варианты среди множества других.

Если эти иные формы не замечать, то в клинической работе это может легко, хотя и необязательно, привести к такого рода искажениям Танатоса, как те, что возникли бы, если бы при исследовании либидо мы учитывали только какой-то один из составляющих его инстинктов. Если в интерпретации указываются только агрессивность и ее разновидности, это означает, что интерпретация неполная. Ключевой вопрос: что именно в данном объекте агрессии нарушает покой? – остается нерешенным. Различные проявления Танатоса могут также оказаться в конфликте друг с другом, и это можно будет учесть в интерпретации, если мы будем сознавать, что у Танатоса много проявлений. Принцип, правильный сам по себе с точки зрения психической гигиены, что не следует бояться осознавать агрессивное и деструктивное психическое содержание, часто дегенерирует до того, что агрессивность и разрушение рекомендуют, когда открыто, а когда скрыто, в качестве модели Танатоса, в ущерб другим возможным решениям. Это равносильно пропаганде некоторой перверсии Танатоса в психотерапии. Намерение данной работы было показать как сублимированные, так и иные формы Танатоса в более широкой перспективе, а отчасти и в новом свете.

Вопрос в том, какие интегрированные и конструктивные способы существуют для человеческой психики, чтобы достичь удовлетворения своей жажды покоя¹⁴.

Литература

Apel K.-O. (1968). Szientifik, Hermeneutik, Ideologiekritik: Entwurf Einer Wissenschaftlehre in erkenntnisantropologiser Sicht. Man and World 1: 37–63.

Edgecumbe R. and Sandler J. (1974). Some comments on aggression turned against the self: a brief communication. Int. J. Psycho-Anal. 55: 365–367.

Erikson E. (1950). Childhood and Society. New York; Norton.

Freud A. (1972). Comments on aggression. Int. J. Psycho-Anal. 53: 163–171.

Freud S. (1905). Three essays on sexuality. S. E. 7.

Freud S. (1910). The psycho-analytic view of psychogenic disturbance of vision. S. E. 11.

Freud S. (1911). Formulations on the two principles of mental functioning. S. E. 12.

Freud S. (1914). On narcissism: an introduction. S. E. 14.

Freud S. (1915). Instincts and their vicissitudes. S. E. 14.

Freud S. (1920). Beyond the pleasure principle. S. E. 18.

Freud S. (1923). The Ego and the Id. S. E. 19.

Gill M. (1963). Topography and systems in psychoanalytic theory. Psychological Issues. Vol. Ill, 2. New York: Int. Univ. Press Inc.

Glover E. (1939). Psycho-Analysis. London: Staples Press.

Habermas J. (1965). Erkenntnis und Intresse. Merkur 19: 1139–1153.

Hartmann H., Kris E. and Loewenstein R. M. (1949). Notes on the theory of aggression. Psychoanal. Study Child. 3–4: 9–36.

Ikonen P. and Rechardt E. (1976a). The psychoanalytic interpretation. To be published in this Review.

Ikonen P. and Rechardt E. (1976b). On the binding process. To be published in this Review.

Joffe W. G. and Sandler J. (1967). On the concept of pain with reference to depression and psychogenic pain. J. of psychosom. research, 11: 69–75.

Lesche C. and Stjernholm Madsen E. (1976). Psykoanalysens videnskapteori. Kobenhavn: Munksgaard.

Mannoni O. (1971). Freud: The theory of the Unconscious. London: Pantheon Books.

Nagera H. (toim. 1970). Basic Psychoanalytic concepts on the theory of instincts. London: George Alien and Unwin Ltd.

Radnitzky G. (1970). Contemporary schools of metascience. Goteborg: Akademifцrlaget.

Rechardt E. (1976). The Psychological structure of depression. Psychiatria Fennica, 1976: 193–198.

Ricoeur P. (1970). Freud and philosophy: Essay on interpretation. New Haven and London: Yale University Press.

Sachs H. (1951). The Creative Unconscious. Cambridge, Mass.: Sci-Art Publishers.

Sandler J. and Joffe W. (1965) Notes on obsessional manifestations in children. Psychoanal. Study Child. 20: 425–438.

Sandler J. (1974). Psychological conflict and the structural model: some clinical and theoretical implications. Int. J. Psycho-Anal. 55: 53–62.

Schafer R. (1975). Psychoanalysis without psychodynamics. Int. J. Psycho-Anal. 56: 41–55.

Smith H., Ping-Nie P. and Schweig N. A. (1973). On the concept of aggression. Psychoanal. Study Child. 28: 331–345.

Sternbach O. (1975). Aggression, the death drive and the problem of sadomasochism. A reinterpretation on Freud’s second drive theory. Int. J. Psycho-Anal. 56: 321–333.

Как интерпретировать влечение к смерти?

Пентти Иконен и Эро Рехардт

Введение

В этой статье мы выдвигаем точку зрения, согласно которой психоаналитическую теорию агрессии не следует ограничивать только отношением к агрессивному и деструктивному поведению и соответствующему психическому содержанию, а следует восстановить в ее исходном масштабе, чтобы объединить ее вновь с теорией влечения к смерти (Ikonen, Rechardt, 1978, 1980a, b, c, 1993; Rechardt, 1986; Rechardt, Ikonen, 1986a, b). Таким образом, влечение к смерти является упорным и постоянно активным стремлением к переживанию состояния покоя: стремлением устранить то, что переживается как нарушающее покой, или то, что поддерживает нарушение покоя. Человек представляет себе смерть как крайнюю форму состояния покоя, а разрушение есть лишь одно конкретное средство в стремлении к состоянию покоя. Центральное и доминирующее намерение влечения к смерти, его цель и задача – именно покой в той или иной форме, который нужно обрести тем или иным способом. На уровне психоанализа речь идет не о биологически наблюдаемом принципе, а о базовом психическом стремлении. Теория либидо открыла новые возможности, продемонстрировав, что целый ряд форм удовольствия является на самом деле взаимозаменямыми проявлениями одного и того же сексуального либидо. Теория влечения к смерти, со своей стороны, стремится показать, что существует широкое разнообразие психических событий, причем некоторые из них деструктивны, тогда как другие не деструктивны по своему намерению, те и другие являются альтернативными формами одного и того же стремления к состоянию покоя, т. е. стремления устранить то, что переживается как нарушающее покой.

Мы интерпретируем соображения Фрейда, лежащие в основе его второй теории влечений, в работе «За пределами принципа удовольствия» (Freud, 1920) как принадлежащие скорее к сфере натурфилософии, чем к сфере естественных наук. Тексты Фрейда были неправильно поняты как безуспешная попытка представить биологические данные в поддержку его взглядов, вместо того чтобы понимать их как попытку найти подходящую модель мышления. Его биологические спекуляции можно уподобить строительным лесам: Фрейд использовал их, чтобы построить теоретическую модель психики, и, когда строительство было закончено, их следовало убрать, чтобы они не портили вид здания. Фрейд утверждает, что биология, хотя и не поддерживает предположение об инстинкте смерти, но также и не противоречит этому предположению. Таким образом, он чувствовал себя свободным применить эту модель к области психологии и отставить биологию в сторону. После того как он нашел модель, применимую к психологии, биология была ему больше не нужна. Философия и мифология также предлагали ему плодотворные модели. Фрейд говорит о том, что психология нуждается в особом образном мышлении. Один из недостатков такого мышления в том, что его легко понять неправильно (Freud, 1920, р. 60).

«За пределами принципа удовольствия» – это пример глубокой и изящной натурфилософии. Работа содержит нечто, что можно было бы назвать биологической притчей. Мы думаем, что описание Фрейдом процесса борьбы между хрупкой жизнью и неорганической природой есть описание упорного желания покоя в психике человека.

Человеком управляет постоянное стремление устранить все, что нарушает покой. Это некоторым диффузным образом постоянно ощущаемая психическая реальность, а не какая-то абстракция или теория. Эта точка зрения является вдохновляющей. Она предлагает совершенно новые возможности интерпретации в клинической работе. Мы намерились следовать по пути мысли Фрейда о том, как на самом деле работают разнообразные и часто противоречивые формы этой жажды покоя и что на самом деле ставится на карту при нарушении покоя. Упорное стремление положить конец нарушению покоя предлагает для клинической интерпретации абсолютно свежий путь по сравнению с концепцией агрессии, целью которой является разрушение. Конечно же, разрушение – это тоже одна из форм прекращения нарушения покоя. Любой внешний объект или источник в самом я, воспринимаемый как нарушающий покой, можно успокоить, уничтожив его. Смерть и разрушение – это крайние формы изгнания нарушений покоя, но формы далеко не единственные.

Цель влечения к смерти

Мы предлагаем расширенную интерпретацию фрейдовской теории влечения к смерти: с точки зрения психоанализа, влечение к смерти не есть тенденция, внутренне присущая всему живому, в противовес неодушевленному состоянию влечение к смерти есть упорное, постоянное, неумолимое стремление, внутренне присущее человеку, к переживанию покоя и облегчения тем или иным способом и в той или иной форме. Влечение к смерти есть название парадигмы, связанной с психическим функционированием. То, что касается биологических аспектов влечения к смерти, выходит за пределы психоанализа; для психоанализа это метафизический вопрос, который не может быть решен в рамках его метода. Что психоанализ может здесь сделать на уровне опыта, – это исследовать, как парадигма влечения к смерти работает в качестве принципа понимания и интерпретации.

Если рассматривать это таким образом, то Эрос и влечение к смерти – это психические тенденции, независимые одна от другой. Эрос стремится увеличить количество жизни: он стремится к более крупным целым и к повышению энергетического напряжения. Основное направление его психического намерения – в сторону удовольствия (но не прочь от неудовольствия, а также независимо от нарушения покоя). Влечение к смерти стремится устранить то, что повышает энергетическое напряжение, и свести его к как можно более низкому уровню (принцип нирваны), или, по крайней мере, сохранять его неизменным (принцип постоянства). Основное направление его психических устремлений – к состоянию покоя, или относительного покоя, которое предшествовало нарушившей покой стимуляции (прочь от того, что нарушает покой, не в сторону удовольствия, но в сторону переживания покоя или облегчения).

Цель влечения к смерти можно, таким образом, выразить только косвенно. Оно не удовлетворяется никаким конкретным объектом или действием, оно удовлетворяется только состоянием, которое можно определить лишь негативно, состоянием, в котором не происходит никакого нарушения покоя. Необходимо будет определить нарушение покоя ad hoc, т. е. в каждом конкретном случае, и то же самое относится к тому действию, через которое происходит стремление к свободному от нарушения покоя состоянию. Когда мы говорим о «состоянии покоя», это всего лишь позитивное наименование, приблизительно описывающее состояние, которое можно определить только негативно, как тенденцию прочь от чего-то.

Теперь мы подходим к вопросу: что такое нарушение покоя, которое возбуждает деструктивные силы влечения к смерти и другие его производные, чтобы восстановить состояние покоя? Либидо, не связанное и не имеющее цели, нарушает покой. Здесь значимы как количественные отношения, так и временной фактор или ритм. Когда количество дефектно связанного либидо превышает способность индивидуума связывать его или перерабатывать его каким-то еще образом на данный момент, например, благодаря той скорости, с которой оно прибывает, это будет переживаться как нарушение покоя. Оно мощно интенсифицирует различные производные влечения смерти. Чем более угрожающими являются хаос и беспомощность, тем более тяжко деструктивными, вероятно, будут эти производные. Нарушения покоя и бурление жизни происходят из Эроса. Несвязанное либидо проявляется в особенности в ранних фазах развития, в состояниях регрессии и в тяжелой психопатологии, но оно также постоянно производится психической динамикой.

Некоторые ключевые либидо-экономические констелляции

В нашей клинической психоаналитической работе мы имеем дело с психическими констелляциями, в которых угроза несвязанного либидо является центральным вопросом. Это ситуации, в которых особой важностью обладают объектные отношения, травматические переживания, конфликты и факторы развития; иногда проблемы работы психики, вызванные чрезмерной стимуляцией или депривацией. Есть несколько типичных констелляций, в которых избыток либидо ведет к угрозе для психоэкономии.

a) Отсутствие объекта (Фрейд описывает его в работе «О нарциссизме»). Если мы, сверх того, добавим, что, как утверждают исследователи недавнего времени, создание объектных отношений требует постепенно развивающихся схем взаимодействия с заботящимся окружением (Cohen, Kinston 1984), то у нас появляется возможность дополнить знаменитое фрейдовское описание амебы, которая оставалась в состоянии избыточного нарциссизма. Мы можем далее добавить, что способность такой амебы протягивать свои псевдоподии, вероятно, повреждена. Возможно, неблагоприятное окружение препятствовало ее оптимальному развитию. Мы могли бы назвать это парадигмой объектных отношений.

б) И объектное, и нарциссическое либидо могут утратить свои объекты (например, утрата конкретного и абстрактного объекта любви, утрата психической либо физической функции или помехи в использовании такой функции). Субъект тогда оказывается вынужден преодолевать проблемы, которые представляют собой определенное количество несвязанного либидо. Это парадигма травматической реакции.

в) Внешние и внутренние факторы могут стимулировать либидо до такой степени, что возникнут трудности, как заново связать и переработать его. Такими факторами могут быть мощная или длительная сексуальная стимуляция, психические или физические стадии роста, такие как пубертат, когда стимулируется нарциссическое либидо, или даже переживание социального успеха («успех ударил в голову»). Это парадигма актуального невроза.

г) Качественно новые стимулы, например идущие от новых стадий психосексуального развития, могут создавать ситуации смятения и хаоса. Амеба, пользуясь метафорой Фрейда, которую представляет собой либидо, имеющееся у Эго, не знает, куда девать свои новые псевдоподии («Что делать с фекалиями? Что делать с фаллосом?» и т. д.). Странные, новые переживания в ходе детского развития, такие как ощущение своей отдельности, могут вызывать беды в либидоэкономии. Даже и позднее в жизни новые события и обстоятельства, расширяющие жизненную сферу, могут иметь то же значение, хотя и в меньшей степени. Это можно назвать парадигмой травмы развития.

д) Парадигма конфликта с либидоэкономической точки зрения означает, что когда конфликт актуализуется, некоторые его участники оказываются под угрозой и та или другая сторона вынуждена отдать то, что ею инвестировано. Это затем приводит к либидоэкономическим проблемам: та часть либидо, которая уже отлита в какую-то форму или связана с психическим содержанием, функциями или структурами, теряет почву под ногами и снова становится свободно движущейся и не связанной. Какая-то часть организованного Я и внешнего мира угрожает дезинтегрировать в хаос. Альтернативой будет овладение конфликтом при помощи защитных видов активности. Мы уверены, что здесь лежит метапсихологическое объяснение, почему конфликт обладает центральной важностью в психоанализе.

е) Способности к связыванию и способности к обработке могут быть нарушены в некоторых состояниях, таких как сенсорная депривация, социальная депривация, или во время сна. Травматические состояния в форме ночных страхов случаются в самых глубоких состояниях сна (Fisher et al., 1973), когда, как нам хотелось бы добавить, способность к работе со сновидением находится на минимуме. Многие стимулы, которыми в состоянии бодрствования легко овладеть и даже наслаждаться, могут во сне приходить как нарушающие покой и «плохие», из-за ограниченной способности к работе со сновидением. Здесь возникает парадигма депривации.

О проявлениях и производных влечения к смерти

Теперь, когда мы предположили, что влечение к смерти стремится поддерживать или восстанавливать состояние покоя, устраняя нарушения, мы можем спросить, как выглядят основные типы его психических проявлений, через которые можно отслеживать его разновидности, или каковы его разновидности, и упомянем только несколько наиболее важных.

Первичные системы самосохранения у живого организма включают ряд функций по уходу в себя и устранению внешнего. Это относится как к нарушающим покой, стимулирующим либидо факторам во внешнем мире, так и к источникам либидо внутри себя. Итак, первичная цель – успокоить и остановить хаотичный приток избыточного либидо, который ощущается как «ипохондрическая тревога» («Во мне есть что-то плохое»). Самые крайние средства – это инфантильная апатия, анаклитическая депрессия и примитивные модусы первичного мазохизма (в них происходит ранняя психическая смерть). Функции ухода в себя и устранения внешнего также способны формировать охраняющий щит против стимулов, представляющих собой некое раннее не деструктивное производное от влечения к смерти.

Необходимость быстрее помочь либидо получить удовлетворение от объекта вызвана угрозой мучительного состояния ипохондрической тревоги. С точки зрения влечения к смерти, объектные отношения не только предлагаются благожелательно заботящимся окружением. Усилия окружения сталкиваются с внутренней компульсивной потребностью младенца, которому суждено в любом случае формировать свои собственные психические структуры и схемы взаимодействия. Если окружение не помогает ему строить хорошо функционирующие структуры, он будет активно строить свои собственные патологические нарциссические структуры.

Великим открытием Фрейда в работе «За пределами принципа удовольствия» было обнаружение повторения как базовой формы психической работы, скрытые клинические возможности которой огромны и еще не полностью используются. Демоническая сила компульсивного повторения может быть разрушительной для других видов психической активности. С другой стороны, повторение – это одна из базовых структурирующих и не деструктивных разновидностей влечения к смерти.

Изначально деструктивность Супер-Эго стремится умиротворить либидные отношения ребенка с его родителями. Стремясь внести покой в эти ключевые отношения, подверженные либидоэкономическим нарушениям покоя, влечение к смерти не знает компромиссов: моральные запреты стремятся к покою через чистое разрушение; то, что морально, плохо, не имеет права существовать.

«Утверждение – как замена объединения – принадлежит Эросу; отрицание (negation) – наследник выталкивания – принадлежит инстинкту разрушения» (Freud, 1925). Отрицание, которое, согласно Фрейду, является проявлением влечения смерти, означает, что о чем-то думают и что-то признают не как нечто реальное, а как всего лишь образ. Самый отчетливый пример этого – когда формируется образ чего-то, что в данный момент отсутствует. Самое очевидное проявление отрицания на уровне поведения – это воздержание от действия, т. е. успокоение относительно действия, а самое высшее проявление этого – успокоение на уровне аффекта, связанного с образом, или полное прекращение манипулирования им. Отрицание делает возможным покой, чтобы думать и рефлексировать.

Процессы абстрагирования и обобщения предполагают существование отрицания. Через существование символической функции открывается безграничный простор для различных проявлений влечения к смерти, которые отнюдь не агрессивны и не деструктивны, например, для различных форм креативности. Она делает возможным овладение тем, что отсутствует вообще.