Kitabı oku: «Сон о принце», sayfa 22
Глава XXXIII
Мозговая деятельность резко свелась к нулю. Я словно провалилась в плохо освещённую комнату, по которой метался из угла в угол… Эса… Я узнала его, несмотря на плащ, полностью скрывающий фигуру, на широкую окладистую бороду, закрывающую практически полностью лицо… Наверно потому что в момент своего появления очень четко расслышала:
– …Нет, ну что за гадина! Это не богиня, а просто первостатейная сволочь! И за каким надом она свалилась на мою голову! Всю жизнь изуродовала. Теперь вот за брата взялась!..
Я хотела возмутиться, но этот в плаще подлетел к двери, и, резко ее распахнув, рявкнул шепотом на вытянувшегося мужика в военной форме:
– Где там этот медицинский пень?!
От служивого пахнуло страхом, но голос остался твердым:
– При всем уважении, не могу знать.
– Так узнай!
– Не могу, оставить дверь без охраны.
– А ну тебя… – Эса выскочил из комнаты, – сам разберусь.
Я услышала звук убегающих шагов. Охранник посмотрел вслед начальству, потом на меня, за тем сместил взгляд чуть в сторону. Опять на меня. Сменил страх на недоумение и осторожно прикрыл дверь.
Глаза замерли на изящно выполненном дверном засове… Изящный, но совсем недекоративно игрушечный… Припомнив, какая я сволочь-гадина, подошла и задвинула его. На душе стало приятней.
Разворачиваюсь. Разглядываю, куда меня занесло неведомым ветром. Собственно разглядывать практически нечего. Комната, можно сказать, пуста. Застеленная сероватым бельем старомодная кровать с высокими темными деревянными спинками. Рядом стояли два выполненных в том же стиле и цвете стула, чей массивно-строгий вид солидно сообщал как об их надежности, так и о неприподъемности. Легкий, светлый переносной столик, «украшенный» бутылочками словно противопоставлял себя массивной компании. Создавалось ощущение случайности, неустроенности. Да еще окна без занавесок, как элемент неуютности… Похоже, в кровати кто-то лежит… подхожу ближе… Ха! Так это ж знакомый «первокурсник». Видимо почувствовав, что его разглядывают, лежащий раскрыл глаза, сфокусировался на моем лице и…
– Мама!
– Ну, с половой принадлежностью ты угадал.
– Спаси-и-и… – удар волной ужаса, – Э-э-сса! По-по-мо-о… – прямо цунами страха..
– Эй, ты чего?! – я просто обалдела от такой реакции.
Нулевой отзыв, бессвязная речь, Истерия в полном разгаре. А у меня в запасе только одно средство, правда, успешно опробованное на Йискырзу. Да и как-то дурной задор драки в крови вовсю гулял…
В пустом помещении пощечина прозвучала очень громко.
– Ой! – парень вменяемо распахнул глаза, – Это что?
– Непатентованное немедикаментозное вмешательство, – пробурчала я, тряся ушибленной рукой. Челюсть у парниши как из камня вырезана.
Тут чуйка подсказала, что меня узнали, опознали и собрались по новой бояться.
– Э, нет, – громко заговорила я, – так не честно. Слышишь? – и для верности тряхнула парнишку за руку, – Сначала ты объяснишь, чего боишься.
– Ва-ас…
– Ну, это наверно правильно… Но все же давай подробности, – я уселась на один из стульев, – Подробности. Только побыстрей, а то время поджимает…
– Я не хотел… Я думал… но пошел, но не хотел…
Несмотря на звуковую сумятицу, у меня забрезжило какое-то понимание:
– Постой, это ты что все еще трясешься из-за медведя?
– Кого? – сила его удивления сбила накручивающийся страх.
– Не важно. Я после нашего разговора исчезла, а ты следом полез…
– И за это тоже.
– …Так успокойся, ты просто попал под дружеский удар. Высунулся не вовремя вот и схлопотал непредназначающееся… – тут до меня докатилось понимание его слов, – Секундочку, а что был еще раз?
Парнишка кивнул:
– Вчера утром.
– Утром? – я мысленно прокатилась по воспоминаниям туда – обратно.
– Точнее, днем, – виновато поправил себя юнец, – я проснулся поздно…
– Ага, – много мудро констатировала я, пытаясь скрыть пробел в памяти. Как-то не зафиксировалось четко «утреннее» общение. Сейчас же иди, разбери, что там действительно происходило, а что неуемная фантазия дорисовала. Но вдаваться в такие детали, чего-то не хочется. Лучше другое уточнить:
– А чего хотел?
– Извиниться… И за Эсу попросить…
– Извиниться, значит.
– И за Эсу…
– Давай каждый сам за себя просить будет, – собеседник сглотнул и судорожно кивнул, – да расслабься ты, бедолага! Чего так дергаешься?
– Вы… меня… это… Можно просто убьете?
– Сдурел?!
– Пожалуйста! Умоляю! Богиня, сжальтесь! Просто казните!
У меня аж волосы на голове зашевелились от его слов. Впрочем, действительно зашевелились, поскольку ко мне вернулись мои змейки. Страх собеседника стал полнее, ярче и как бы многограннее.
– Да ты меня, что за зверя, какого держишь?
– Нет– нет! – а в глазах «Да!» причем огромное преогромное. И смотрит на мои волосы.
– Ясно, – я потянулась приласкать своих змеек, – значится так, настроение у меня сейчас, честно сказать, не очень доброжелательное, – парниша постарался вжаться в кровать, – но разрешить наши непонятки придется. Так что, давай прислушайся к словам… хм, богини. Внемли, так сказать.
Змейки одобрительно шипели и ластились к руке:
– Во-первых, обрати внимание: мы беседуем. Благожелательно беседуем. Причем не первый раз. Подчеркиваю: разумно, благожелательно и не первый раз. А неприятности с тобой случаются только когда… – я замялась, пытаясь подобрать слова. Но парнишка уже пришел к своим выводам:
– Когда лезу, куда не просят?
– Э… Ну, да, – я подхватила его мысль, – Потому что личное пространство надо уважать. И когда ты в него вторгаешься, даже по очень положительной причине, то должен понимать, что можешь попасть в абсолютно неправильное время. А под горячую руку может ой как много наслучаться-нажелаться.
– Просто в неправильное время, – несколько отстранено повторил «пациент». Укоренившийся в нем страх слегка сдал свои позиции.
Успех нужно было как-то закрепить:
– Вот! Главное верить.
– В вас?
Очень захотелось сказать «Да», но доходить до такой степени божественности стало как-то стыдно:
– В меня это слишком просто. Начни с себя. Ты должен верить в себя, – правильная мысль прозвучала как-то оторвано от жизни. Захотелось ее как-то обосновать. И, нащупывая логическую ниточку, я спросила:
– Вот ты хотел причинить мне вред?
– НЕТ! – он чуть из кровати не выпрыгнул от всплеска эмоций.
– Верю, – парнишка повалился обратно в подушки, явно испугавшись своего порыва, – вот в этом и суть, ты должен верить, что в силах продемонстрировать свои благие намерения, – кажется, моя логика хромала на обе ноги. Видимо, мне сильно настучали по голове. Завязывать надо как-то с поучениями.
За стеной послышались быстрые шаги. Дернулась дверь, но засов не подвел.
– Это как понимать? – донесся до нас гневно-озадаченный голос Эсы, – Что происходит?
Точно пора закругляться, а то по венам уже побежало раздражение одной бородатой личностью:
– Так что живи спокойно и делай то, что должно.
– То есть учиться?
– Какая женщина? – донесся новый вопрос Эсы, – Ты можешь толком доложить?
– Учиться, учиться и еще раз учиться, как завещал… хм, как требуют разумные боги.
– А почему три раза?
– Что за бред?! – слышится из-за двери, – в комнате оставался только мой брат.
– Это на самом деле три ипостаси обучения, которые человек должен осознать и понять сам, – отговорилась я псевдофилосовским рассуждением, – вот ты начал задавать вопросы. Это как первый этап…
– Да не было там никого!
Так это уже просто невозможно игнорировать! Все змейки уже дыбом! Интересно, а они сквозь твердые предметы пройти смогут? Быстро подскакиваю к двери и прислоняюсь головой к деревянной поверхности. В коридоре вскрик, а затем падение тела. Так, солдатик в отключке.
– Леэнка? – слышится удивленное из-за двери.
– Нет, гадина и первостатейная сволочь! Ой… – он погладил моих змеек… так нежно…
– А ну быстро открыла дверь! – а вот в голосе ни капли нежности, зато с трудом сдерживаемой ярости явный переизбыток.
– Сейчас, разбежался! – Ох, опять гладит…
В коридоре слышны шаги, сменяющиеся криками. По-моему, кто-то убегает, а кто-то уходит в аут.
– Уважаемый?.. – в голосе Эсы растерянность.
И меня окатывает водой.
Пожалуй, пора в реальность.
Глава XXXIV
Опять наступает утро. Опять холодное и сырое. Такое холодное, что дрожу всем телом. Подо мной хлюпает. Может было бы теплее, если бы выбралась из лужи. Но сил нет. Просто никаких сил нет. Поэтому продолжаю лежать на твердом холодном в луже… И бьюсь крупной дрожью…
Апф… Сволочи! Водой облили! Сил нет высказать все, что думаю о них… хоть глаза открою… Попробую открыть… Правый не открывается… А вот левый впустил немного света в мозг… Яркий луч прошелся по закоулкам сознания, вызывая боль в каждой клеточке. Лучше закрыть с трудом открытый глаз. Не помогает, голова дробится от боли на осколки.
О! Меня выдернули из лужи! Встряхнули… га-а-ды. Сейчас открою глаз, чтоб плюнуть в рожу и попасть.
Шум в ушах разделяется на фрагменты из нескольких журчащих голосов. Чуйка вбрякнула смесь эмоций от разных людей. Сознания от избытка информации сделало попытку смыться, но повторная встряска вернуло его с полдороги обратно. Все же какие сволочи!
Приоткрытый глаз фокусируется на усатой физиономии… Злой, потной и весьма драной, словно товарищ подрался с большой дикой кошкой. Возможно, даже со мной. На моей недельно-неманикюреной лапке коготки любой кошке на зависть. И с каждой встряской кровавые борозды на его фэйсе отзываются теплом в душе. Так ему! Сейчас еще плюну…
Слюна не собирается… Зато – сознание омывает радостной волной – все зубы целы! Ладно, пока не буду плеваться. Меня опускают. И не в лужу! Впрочем, на мне столько воды, что почти без разницы. Но все равно радует. Надо мной возвышаются четверо в сине-серой униформе. Один командует, трое вытянувшись выслушивают. Старший отходит, а меня подхватывают под руки. С одной стороны мужик с разбитой губой, другой с подбитым глазом. Поцарапанный мрачно наблюдает, как меня водружают на ноги… которые имеют жесткость разваренной вермишели.
Так что не стоИтся, зато отлично падается. Но не дают. Опять подхватывают. Короткое обсуждение и поцарапанный подхватывает меня за ноги.
Несут… Укачивает… Ругаются… Кладут… Опять ругаются… Опять несут… опять кладут… Везут… Опять укачивает… Нет, в бессознанке как-то легче.
***
Меня мутит, штормит и корежит. Перед глазами плывет, и окружающее пространство не фиксируется. Сознание гуляет по зыбкой грани реальности, направляя все усилия на поиск возможности прикорнуть. А меня то волокут, то тащат, то грузят, то сгружают… обращаются как с не очень ценным багажом.
Кто-то в голубом вливает мне в рот горечь несусветную, от которой вздрагивает мозг. Реакция выплюнуть подавлена извне: зажали, гады, нос и рот, заставляя проглотить мерзость… Погань пошла по пищеводу в желудок, а мое сопротивление давят и вливают приторную сладость… Теперь не надо заставлять глотать, но дело все равно на самотек не оставляют. Лечитель-мучитель наконец отходит, давая возможность отдышаться.
Из дремы выхватывает чей-то невежливый рывок за руку. Меня вздергивают на ноги, прежде чем глаза… глаз открылся. И удивительное дело, я устояла. Пальцы полицая моментально охватили локоть подобно мощным кандалам. Не давая полностью осознать себя во времени и пространстве, конвоир вывел мое тело в коридор. Мозги значительно отставали, несмотря на наш неспешный шаг. Держали меня крепко, практически полностью нивелируя мои непроизвольные покачивания из стороны в сторону. Путешествие даже по больным и предвзятым понятиям, было недолгим. Еще одна дверь и я оказываюсь в комнате, где поджидает знакомое трио: расцарапанный, подбитоглазый и разбитогубый, в компании еще двух полицаев и неудобного жесткого стула для меня любимой.
Вбрасывание побитой девицы в допросный оборот состоялось, и полицейские ловко перепасовывая меня друг другу, низвергли водопад вопросов. Я же ушла в "глухую несознанку", тупо перечисляя десяток выученных в дороге слов. Постепенно абсурдность ситуации стала доходить до допрашивающих.
Оцарапанный, не веря в такие скромные лингвистические рамки, развил бурную деятельность, пытаясь подловить на знании языка. Возможно, даже не одного. Он то кричал, то уговаривал, то угрожал, то проникновенно шептал на ухо. От него разило ненавистью и желанием унизить, однако ни то, ни другое не способствовало улучшению моих разговорных навыков.
А мне было муторно и холодно. Причем огромную роль в последнем играл оказавшийся цельнометаллическим, стул. Он буквально вымораживал меня через точки соприкосновения. Стараясь отвлечься от замерзания, я попыталась сосредоточить внимание на разглядывании униформы собравшийся честной компании. Отметила интересный оттенок серо-голубого, проскользила взглядом по темно-зеленой окантовке воротника и трапециевидных клапанов карманов, признавая, что она придает одежде спокойную солидность…
Холод не уменьшился, зато допросное шоу стало изрядно надоедать, о чем я и рассказала громко и с выражением на чистом русском экспрессивном, не сильно углубляясь в характеристику мозгов допрашивающего. Его опешившая физиономия вдохновила меня на небольшой перевод: легко, но звучно постучав костяшками пальцев по своему стулу, я так же постучала себя по лбу, озвучивая действие словами «тук-тук», а затем показала пальцем на мучителя.
Моя речь мужику не понравилась. Ну, очень сильно не понравилась, что выразилось в сильно возросших децибелах. Не удержавшему смешок разбитогубому тоже досталось. Наверно правильно: они же как бы игроки одной команды. Да только общий настрой в комнате был отнюдь не на стороне расцарапанного крикуна. Видно достал он их всех изрядно, потому народ вдохновенно наслаждался его бешенством.
Я же сидела, обхватив себя за плечи, да мечтала о чем-нибудь сухом и теплом.
Идиотское беснование закончилось с приходом начальства. Причем высокий чин вошел по-тихой, прислушался, а потом рявкнул. Все как-то шустро завозились, вняв командному слову власти. Подбитоглазый в компании одного из непострадавших уселся заполнять бумаги. Другой «неповрежденный» вместе с разбитогубым, стали снимать с меня отпечатки пальцев. Побордовевший расцарапанный уселся в углу комнаты пыхтеть рассерженным паровозиком. «Отсидка» не уняла его гнев, поэтому, когда разбитогубый выводил меня из комнаты, он, выскочив следом в коридор, догнал нас в два шага и зашипел прямо в лицо не требующие перевода пожелания на дорожку. Моя нервная система, несмотря на расшатанное состояние, с трудом сдерживалась, но ровно до того момента, пока не почувствовала грубую хватку козла в форме в весьма личных зонах…
Разбитогубый некрепко удерживает левое запястье, поэтому ухватываюсь за его штанину для устойчивости. Одновременно плевок в глаз врагу… Ну, куда попала не важно – главное, ошарашить. Резко отстраняясь, он вскидывает левую руку утереться… Реакция ожидаемая, да рука не та. Щека перекрыта, а я хотела влепить оплеуху по расцарапанной морде… Зато живот открыт. Но на качественный удар в солнечное сплетение элементарно не хватает сил. Получается толчок, который все же заставляет скотину сделать невольный шаг назад. Наши взгляды встретились, я вдохнула его удивление-злобу-разгорающуюся ярость и… перевела взгляд на ногти своей руки, подышала на них, напоказ отполировала об одежду и «внимательно» осмотрела полученный результат.
У мужика элементарно снесло крышу.
Полноценно уйти от удара не удавалось: мешал конвоир. Да и способность шустрость у меня была еще сильно занижена. С трудом уклонилась от летящего кулака. Перед носом возникло волосатое запястье… Меня переклинило…
***
Решение поддаться на уговоры и выпустить свою жертву из зубов, далось мне нелегко, поскольку сознание гуляло где-то далеко, оставив только жгучее желание «выкусить». Вполне возможно, что и выкусила бы, если бы не прихватила кость. Ее перегрызть мощи не хватало, но я не сдавалась.
Нас, в конце концов, растащили. Потом долго разбирались… Меня не спрашивали, ограничившись словами веселящегося от души разбитогубого конвоира. А я приходила в себя, сидя на «любимом» железном стуле.
Меня снова поконвоировали, но уже вдвоем. Два таких лучащихся радостным довольством солнышка, с упоением перебирающие события последнего получаса. Их благодушное настроение снисходило до терпимости к неспешному арестантскому шагу и даже более того: вдохновило одного из них на раздобычу настоящего чуда – потрепанного кресла… точнее, стула на колесиках
Правда,руки мне на всякий случай завели назад и привязали к ножкам. Я почувствовала себя блюдом на сервировочном столике, но, право слово, это такие мелочи по сравнению с возможностью закрыть глаза и отключиться хотя бы на пару минут.
Очнулась я от взрыва хохота. Мои конвоиры вовсю радовали трех женщин в форме рассказом. Пока мозги устаканивались в положении «реальность», передача информации и меня закончилась. Мальчики тепло распрощались с девочками, после чего свалили.
Часть этого тепла неожиданно перепала на меня. Женщины, заметив, что я смотрю на них, с радушными улыбками пожурчали нежно, и началась магия. Волшебница с более смуглым лицом отвезла меня в допросную: ни с чем другим голая комната с привинченным к полу металлическим столом не ассоциировалась. Однако усилиями волшебницы шатенки помещение превратилось в раздевалку. Мне принесли чистую сухую одежду: забавно-старомодное нижнее белье на завязках и платье. Такое глухое серое, без изысков, но восхитительно мягкое. Женщина, отвязав мои руки, хотела еще помочь мне переодеться, но ее позвала заглянувшая в дверь волшебница номер три, за что я была ей благодарна: висящее на шее кольцо, не привлекая ничьего внимания, перекочевало под новую одежду.
Едва я только закончила, как открылась дверь, и женщины внесли вкусный горячий обед из четырех блюд. Мир сузился до тарелок с едой…
Когда подобраны последние крошки, замечаю, что охранниц снова трое. Смуглолицая взялась за ручки стула-каталки и через несколько минут неспешной поездки под добродушное журчание, я оказалась в одиночной камере, где меня ожидала цивилизация. А именно: унитаз, раковина и кровать. Кровать с постелью. На глазах от умиления выступили слезы.
Мне помогли пересесть на кровать, нежно погладили по плечу и оставили одну.
Определенно, я тяпнула нужного человека…
И тут…
«Мадемуазель-сударыня богиня Ленка Чер…»
«Опять?!»
«При всем уважении, нам нужно поговорить», – голос Эсы тверд и решителен.
«Прямо-таки нужно?»
«Нам необходимо обсудить ваше сегодняшнее появление».
«А почему ограничиваемся только сегодняшним днем? Можем подойти к вопросу глобально?»
«У меня нет ни времени, ни желания рисовать на воде…»
«Рисовать на воде?» – искренне удивилась я, однако цепочка аналогий высветило, что прынцик озвучил местный аналог «толочь воду в ступе». И все же не удержалась, добавила:
«Вы художник?»
«Я не собираюсь обсуждать меня!»
«Было бы что обсуждать…»
«Тем более, – не поддался Эса на подначку, – поговорим о вашем появлении. Сегодняшнем. А не в принципе на этом свете».
«Забавненько. А с моей точки зрения, разговор вполне можно начать с моего появления в развалинах»
«Каких развалинах?»
«А мне откуда знать?»
«Это там где вы повстречали медведя?»
«Интересное слово «повстречали»…»
«И все же…»
«Без всяких "все же"! Я вообще разговаривать не намерена».
«Нам надо…»
«НАМ ничего не надо! – взорвалась я, – В конце концов, имейте совесть! У меня впервые за много дней есть горячая еда, нормальная сухая одежда и роскошная кровать! Все что мне сейчас нужно. Это залезть под одеяло и не вылезать из-под него три дня!»
«А где вы?»
«Да тебе-то что за дело, где я?»
«Может я хотел бы позаботиться о вас?»
«Спасибочки, уже нашлись люди весьма достойно позаботившиеся обо мне! От ВАС же требуется тоже немножко побыть человеком И ОСТАВИТЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!!!»
«Хорошо… через три дня…»
И исчез… А я повалилась на подушку.
Глава XXXV
Меня разбудили через четверть секунды. По ощущениям через четверть секунды, а сколько на самом деле прошло, не известно. Впрочем, какая разница сколько натикало в реальности: час, два, сутки или три дня – мне было недостаточно. Совсем недостаточно. Тело болело, голова гудела, сознание стремилось в отключку.
Но, нет. Внешняя абсолютно равнодушная сила вздернула меня в вертикальное положение и, слегка встряхнув, заставила утвердиться на ногах.
Еще до того как образ мужеподобной охранницы передался в мозг, запястья оказались стянутыми веревочной петлей. Понукания в сопровождении с назойливым дерганьем вгоняют меня в процесс механического переставления ног в направлении выхода из камеры. Просыпание мозга сильно отстает от действительности и с трудом догоняет уже стоящее в дверях тело. По организму волной проносится побудка, отзываясь невыполненным утренним моционом. Тут же делаю шаг назад, вызывая недовольное сопение сопровождающей. Однако после небольшой красноречивой пантомимы, женщина входит в мое положение и даже развязывает руки, давая возможность не только воспользоваться унитазом, но также раковиной. Правда, глаз с меня не спускают ни во время первой, ни во время второй процедуры, обдавая запахом упертой исполнительности. Может, конечно, так и надо. Кто нас, преступников, разберет… Да только на душе у меня от такого пригляда как железом по стеклу.
Стоило только закрыть воду, как руки по новой оказались скрученными. После чего началось долгое путешествие по уныло-безликим гулким коридорам-переходам. Монотонный шаг несется эхом вдоль серых стен, взывая к известному «Оставь надежду всяк сюда входящий». Пытаясь переломить навязчивость угнетающего рефрена, я ухожу в раздумья, чтоб наткнутся на не менее «веселую» тему о Тимке и матери его Йискырзу. Девчуха, вроде бы, к моменту нашего расставания уже несколько оклемалась от болезни, что, несомненно, плюс. Плюсик номер два – это запасец сережек и колец припрятанный в ее рюкзачке. Осталось только понять будет ли из плюсиков толк… Отсутствие однозначного ответа на этот почти риторический вопрос промучило меня своей неопределенностью вплоть до «радостного» момента достижения, конечной точки нашего путешествия.
Без стука открыв ничем не отличающуюся от своих товарок дверь, конвоирша, качнув головой, приказала войти. Я захожу, не капризничая, в большое щедро залитое ярким солнечным светом помещение, пропитанное легким лекарственным запахом. Однако рассмотреть ничего не удается, поскольку оттесняющая меня в сторону охранница выходит вперед, начиная монотонное журчание. Скорей всего докладывается. Дело служивое, дающее мне пару минут на оглядеться, да сориентироваться. Впрочем, глаза отыскали ответ еще раньше, чем вопросы до конца сформулировались: напротив одного из окон, греясь в солнечных лучах, стоит чудо под названием «кресло гинекологическое». Похоже, медицина здесь не пещерного уровня. Это не может не радовать. А то, что «свеженькую» арестантку привели на медицинский осмотр, показывает достаточно развитой уровень общества. Весьма положительный факт… омрачаемый осознанием, что узница – это я.
Сам осмотр как таковой не пугал. Меня приучили их проходить на регулярной основе. Но все же я привыкла перед записью на прием наводить о врачах справки. А вот так, с бухты-барахты, предъявляться полному незнакомцу как-то не приходилось. Правда,и моя подготовка тоже не гарантировала результат. Так, однажды зайдя к одному весьма разрекламированному эскулапу, я втянула эмоции, развернулась и убежала.
Но сейчас в роли человека весьма подневольного вариант с «убежала» не предусмотрен в принципе. Значит, придется терпеть… Хотя с другой стороны, наличие кресла не является необходимостью его использования…
Охранница отступила в сторону. За стоящим у центрального окна стола сидел немолодой хрупкого сложения мужчина. Голубой полувоенный френч на плечах, в руке изрядно покусанный бутерброд, хлебные крошки в небольшой академической бородке, на остром с маленькой горбинкой носу оранжевое пятнышко соуса. Седеющие волосы забраны в хвост, открывая обзору глубокие залысины, в серых глазах вселенская усталость, и пахнет уверенным цинизмом мясника пополам с профессиональной раздраженностью престарелой паспортистки. Ну да, я кусок плоти, на который надо потратить время… Нормальное в принципе отношение. У нас в районной поликлинике редко кто так не пахнет. Главное, нет никаких завихристых желаний, о которых в книжках по психологии пишут много-много букв. Будем считать, что доктор получает одобрямс на взглянуть. Ему, конечно, от этого ни горячо, ни холодно, но мне как-то спокойнее.
Меня окидывают совершенно спокойным взглядом, бросают короткую фразу, кусают бутерброд и задумчиво отворачиваются к окну. До охранницы не сразу, но доходит, что я по-местному ни бум-бум. Ничуть не испугавшись трудностей перевода, она медленно, по слогам, повторяет докторскую команду. Похоже, у нее незнание языка ассоциируется с тупизной. Что ж, мы такие, как нас представляют, поэтому «туплю в ответ и хлопаю глазками».
На самом деле набор врачебных команд минимален. Это либо «проходите», либо «раздевайтесь». Есть еще вариант «На что жалуетесь?», но тогда доктор к окошку не развернулся бы. «Проходите» тоже отпадает, поскольку мы как бы уже вошли. Значит, мне велели раздеться. Вот только кое-кто не догадался снять веревочную петлю с моих запястий. К тому же в помещении, несмотря на солнечные лучи, довольно прохладно, и лишаться, даже очень тоненьких тряпочек, совершенно не хочется. У меня итак уже по всему телу огромные ознобные мурашки гуляют… Может только местами оголиться придется?
Охранница, излучив немного недовольства, повторяет свой перевод. Слегка заинтригованный доктор оторвался от созерцания улицы. «Перевод» озвучивается еще пару раз. Доктор раздраженно хрюкает, после чего занервничавшая конвоирша подступает ко мне с явным намерением поиграть в «раздень Машеньку»… то есть Леночку. Пытаясь отказаться от «милой» услуги, я, поднимаю руки, предъявляя свои запястья. Конфликт исчерпан. Было бы очень смешно, если б не было так холодно.
Доктор выдал короткую язвительно-оскорбительную речь и, откусив еще разок от бутерброда, повторно уткнул свой взгляд в окно. Запах охранницы стремительно упал до униженно-растоптанного. И мне стало ее жалко.
Нет, я сама по себе очень далека от популярного западного закидона под названием политкорректность. Глупость должна называться глупостью без всяких изящно-смягчающих словесных оборотов. Но зачем, же оскорблять! Ведь даже у очень недалекого человека есть чувства, и одно из них чувство собственного достоинства. Да, этой грубоватой мужеподобной женщине дано богом не так уж много. Зато она практически полностью загружает отмеренный ей свыше ресурс. А этот докторишка… Ведь не молод, а прозябает в занюханной тюремной больничке. Не в своей частной клинике с клиентурой из богатеньких 'буратин', а, повторюсь, в занюханной тюремной больничке. Способностей не хватило на что-то большее? Так чего нос задирать, если, по сути, ты такой же недалекий, с трудом доросший до своего места под солнцем. Да и потом не верится мне в то, что свои способности этот врачеватель эксплуатирует так же эффективно, как недалекая охранница. Вот готова поспорить, что КПД использования заложенного природой у нее гораздо выше докторишкиного. Вот и получается, что она достойна гораздо большего уважения, а вместо этого получает болезненные оскорбления от немолодого сморчка.
Освободившейся рукой я удержала рукав конвоирши, и когда она удивленно подняла свои глаза, улыбнувшись, подмигнула. В ответ небольшой смущенный кивок и расцветающая в ее душе благодарность.
Раздеваюсь. И ужасаюсь. Все тело расцвечено пятнами синяков. Некоторые с кровоподтеками. Видно месили меня вчера не по-детски. А это я еще лица своего не видела. Но надо сосредотачиваться на положительном. Вот зубы все на своих местах. Нос сохранил свою форму. И вообще без переломов обошлось. Ведь это многого стоит. А синяки… заживут. Так что лучше думать о вещах более насущных. Например, висящее на шее колечко никому не хочется показывать…
Немного извернувшись, ухитряюсь незаметно снять веревочку с украшением вместе с маечкой. Когда из одежды на мне остаются только ботиночки, решительно делаю пару шагов, к доктору… Богини своей наготы не стыдятся, а дикарки ее не осознают. А я можно сказать и то и другое, поэтому стою горделиво, стараясь не дрожать от холода.
А доктор спокойно доедает бутербродик, даря заоконному пейзажу гораздо больше внимания, чем покрывающейся гусиной кожей мне.
Но вот перекус закончен. Поднявшись со стула, хозяин кабинета неспешно разгладил усы, после чего, мазнув по мне невидящим взглядом, прошел к «притаившейся» в дальнем углу раковине. Не торопясь, вымыв руки, он внимательно разглядел себя в зеркале. Пара минут ушла на ликвидацию пятнышка на носу и избавление бороды от крошек. Следующий пункт программы – размеренное шествие к шкафу стоящему в противоположном конце комнаты. Еще одна неторопливая минута на извлечение из недр мебели пустого бланка. Обратное путешествие к столу тоже не отличается стремительностью.
Прежде чем сесть на стул хозяин кабинета неторопливо оглядывает меня сверху донизу. Словно данные считывает. Рост, вес…
Хм… рост… Говорят, человек растет аж до двадцати пяти лет, но не думаю, что мне удалось сильно вытянуться от своих ста шестидесяти шести, намерянных на первом курсе. Во всяком случае, на одежде это никоим образом не отразилось. Вес же, в отличие от роста, величина менее постоянная, и по мнению бабушки, для большей показательности должен выражаться не в килограммах, а в загадочных единицах восприятия. Например, мой вес, по ее словам, как раз такой, чтоб на руках носить. Правда, после вынужденной прогулки по лесам и долам моему потенциальному носильщику должно стать на много легче. Может он даже и одной левой обойдется.
Что дальше? Волосы? Прямые, чуть ниже плеч, странноватого оттенка, унаследованного от папаши. У нас есть его трехколерное студенческое фото: темные волосы, рыжая борода и светлые усики. В моей шевелюре присутствуют все три цвета, правда, в разной пропорции, создавая своеобразный золотистый оттенок русого цвета, выгодно выделяющий меня в толпе искусно покрашенных красавиц. А вот слегка вытянутое лицо, даже при наличии больших серых глаз, выглядит несколько бледновато… пока в руки не попадет косметичка. Пара неярких штрихов способны высветить мои правильные аристократические черты. Правда, сейчас они оттенены великолепными фонарями, но искренне надеюсь, что скоро синева сойдет. Кстати, «аристократическим» их называла бабушка и, ей как профессиональному гримеру, я склонна доверять. Кто знает, может и в правду в жилах далекого предка, оставившего мне в наследство фамилию и национальность, бурлила весьма голубая кровь.
