Kitabı oku: «Ничья», sayfa 8
Догадка посетила его во время лекции. Едва дождавшись её окончания, он выскочил на улицу и помчался домой. Влетел в свою комнату, резко выдвинул ящик письменного стола и стал рыться в бумагах. Нашёл стопку школьных снимков, выложил их на стол и принялся перебирать. Со всех фотографий смотрели лишь хорошо знакомые лица. Он достал общую фотографию учеников 8«А» класса и стал внимательно всматриваться в лица одноклассников. Во втором ряду стояла невысокая, большеглазая, худая девочка с двумя косами. Взгляд у неё был сосредоточенный и серьёзный. Студент долго держал в руке фотографию, вспоминая эту скромную девочку, с которой несколько лет учился, но толком не знал, практически с ней не общался. Он силился вспомнить хоть какой-нибудь связанный с ней эпизод, но не мог. В памяти всплыл лишь один случай, когда она протянула ему свой ластик, заметив, как он мучается, стирая жирную карандашную линию твёрдым ластиком. И попросила оставить его себе, сказав, что у неё есть второй, такой же мягкий.
Держа в руке фотографию шестилетней давности, студент снял телефонную трубку и набрал номер одноклассницы.
– Лена, привет!
– Привет! Слушай, как ты вовремя позвонил! Я только что повесила трубку. Знаешь, с кем я говорила? Ни за что не догадаешься.
– Даже не пытаюсь.
– С Жоржеттой Михайловной!
– Вот как? Она вышла замуж?
– Не кощунствуй, ей уже поздно. Она умница, учительница классная.
– Да, основы английского она в нас впихивала.
– Ещё как! Даже ты кое-чему научился. Но мы с ней говорили о жизни. Много смеялись, у неё хорошее чувство юмора.
– Я не перестаю удивляться твоей энергии и осведомлённости. Со всеми общаешься, обо всех всё знаешь.
– Это не сложно, было б желание.
– Вопрос на засыпку.
– Интересно какой?
– Сначала возьми нашу общую фотографию восьмого класса.
– Ты меня заинтриговал. Подожди… взяла, что дальше?
– Во втором ряду третья справа. Кто это?
– Алла Овакимова. Пришла к нам, кажется, в пятом классе, ушла после восьмого. И что?
– Ты её после школы видела?
– Конечно, не раз. В чём вопрос на засыпку?
– Где ты её видела?
– Она косметолог, причём хороший. Работает в салоне на улице Пушкина рядом с аптекой. Там и виделись, последний раз месяца три назад. Поболтали. Почему интересуешься?
– Мы с ней встретились на улице, случайно. Она сама ко мне подошла, а я её не вспомнил и этим, кажется, расстроил. Она так и не открылась. Я подумал, что, скорее всего, мы учились вместе, нашел её на школьной фотографии, но решил уточнить у тебя.
– Я могу тебя понять. Она здорово изменилась, расцвела, стала красавицей. В школе была замухрышкой неприметной. Вообще нам надо собраться, что скажешь?
– Готов по первому твоему зову.
– Опять я? Какие вы все безынициативные.
– Зато любим тебя.
– Подхалим! Ладно, позвоню. До встречи!
– Пока!
В салоне косметики ему сказали, что неделю назад Алла вышла замуж и уехала в Америку.
Ноябрь 2014 года
След
В пору моей юности – шёл 1967 год – случай подарил мне встречу с удивительной девушкой, которая, подобно комете, ворвалась в мою жизнь и вскоре покинула её, оставив после себя яркий след. Взаимная симпатия у нас возникла сразу, буквально с первого взгляда между нами вспыхнула романтическая искра, и уже скоро установились близкие отношения. Впрочем, связь была вполне невинной и довольно хрупкой, длилась недолго и оборвалась по моей вине. Собственно, это было неизбежно. Девушка в свои двадцать лет была намного старше меня. Умная, интеллектуально развитая, она к тому же обладала чуткой и восприимчивой душой, способной любить. Я же в пятнадцать лет был слишком юн и, естественно, во многом ей уступал, что меня угнетало. Она об этом догадывалась: при общении со мной всячески старалась не проявлять своего превосходства, а вести себя так, словно его и нет. Во всяком случае, уж точно не придавала ему значения. Вероятно, чувства, которые девушка испытывала ко мне, заслоняли перед её взором мои несовершенства, а может, подавляли в ней желание обращать на них внимание. В конце концов, я был ещё совсем мальчик. И в тех случаях, когда в чём-то ошибался или давал маху (чаще всего чего-то не знал), она тактично приглушала моё замешательство – мол, знания и опыт приходят с возрастом, а у меня всё впереди. Как бы то ни было, во время наших свиданий – этих памятных вечеров, которых было всего шесть, – мои оплошности на фоне той нежности, которую мы испытывали друг к другу, для неё выглядели пустяками. В эти ещё тёплые вечера наступившей в Ереване золотой осени нас охватывало взаимное влечение и поглощало настолько, что исключалось возникновение малейших шероховатостей в отношениях. Впрочем, за такой короткий срок они едва ли могли проявиться.
К тому времени я уже брился и, можно сказать, окончательно вырос, то есть достиг максимального с учётом моей генетики роста и даже выглядел старше своих пятнадцати лет. И, естественно, уже испытывал сильную тягу к противоположному полу, и в этом не был исключением среди своих сверстников. Гормоны в нас играли, и мы с приятелями не упускали случая устроить вечеринку, как только появлялась такая возможность. Когда чьи-то родители куда-то уезжали или отлучались из дому на весь вечер, мы приглашали девушек – пили с ними вино, болтали, слушали магнитофонные записи рок-музыкантов, танцевали. Танцы обычно начинали под ритмичную музыку, но довольно скоро переключались на медленные лирические мелодии, позволяющие во время плавных движений обнять партнёршу. Тушили свет, прижимались с девушками, уединялись, целовались. Так что у меня уже были невинные контакты с прекрасным полом и даже случился один полноценный контакт с женщиной, который по её инициативе произошёл в тот год в курортном городе под шум ночного моря. Но знакомиться в общественных местах с девушками, а тем более заигрывать с ними, я не умел.
Встреча произошла в кинотеатре. Со мной был приятель, звали его Эдик. Перед нами сидели две девушки. До начала фильма оставалось несколько минут. Одна из них достала из сумки два яблока и предложила подруге:
– Может, погрызём?
– Нет, здесь неудобно, лучше после, – ответила та.
Яблоки попались мне на глаза, и прежде чем она их спрятала обратно в сумку, я неожиданно для себя тихо произнёс:
– Яблоки с древа познания.
Моя короткая реплика была услышана и привлекла внимание девушек. Та, что сидела слева, обернулась и обдала меня пронзительным взглядом больших черных глаз с длинными ресницами. Высокий лоб, правильные черты лица, густые брови, красиво очерченный рот. Глядя на неё, я смущённо улыбнулся. Девушка на несколько секунд задержала взгляд, будто изучала меня, затем на миг отвела глаза в сторону, задумалась, после чего вновь пристально на меня посмотрела и вдруг взяла у подруги яблоко и протянула мне:
– Угощайтесь, – сказала она и тоже улыбнулась.
Я ещё больше смутился:
– Нет, что вы, спасибо.
– Отчего же нет? Угощайтесь, – настаивала она.
Тут, кажется, я нашёлся что ответить:
– Не могу, хотя бы потому, что их у вас всего два.
Девушка, не отводя от меня жгучих глаз и продолжая улыбаться, на секунду задумалась, затем сказала:
– Хорошо, тогда я вас угощу конфетой, у нас их три, хотите?
Я окончательно растерялся:
– Нет, спасибо, – и в замешательстве невпопад сказал: – Это была шутка.
Её открытый взгляд выражал доверие и интерес, словно приглашал к диалогу. Заметив моё смущение, девушка рассмеялась:
– Жаль, что вы отказываетесь от моих угощений.
Но тут вмешался Эдик, который, сидя рядом, дёргался, жадно смотрел на неё и явно искал повода подключиться к разговору:
– Он не ест сладкого, а я люблю.
– Замечательно! – весело отозвалась девушка.
Она достала конфету и протянула ему:
– Пожалуйста. Вы, похоже, более общительный, нежели ваш друг, который почему-то от всего отказывается, – сказала она, бросив на меня быстрый взгляд и продолжая улыбаться Эдику.
Я молчал. Эдик сразу оживился, взял конфету и, склонившись к ней, многозначительно произнес:
– Вы правы, лучше иметь дело со мной.
– Вот как? – ухмыльнулась она, приподняв брови, но ничуть не смутилась.
В этот момент в зале погас свет, и девушка повернулась к экрану. Начался фильм. Но после разговора с очаровательной незнакомкой он нас уже не слишком занимал. Эдик заметно возбудился, на протяжении всего сеанса ёрзал в кресле, тихо шептал мне на ухо хвалебные оценки внешних данных нашей собеседницы, а если и смотрел на экран, то безучастно. Впрочем, меня тоже не интересовало, что там происходило. Наши мысли были заняты незнакомками. Обе девушки – брюнетки, стриженые, симпатичные и, скорее всего, на несколько лет старше нас. Та, что сидела справа, молчала и ни разу во время разговора не обернулась. Но я уловил на её лице иронию, когда её подруга смело пошла на контакт. Смелость в женщине всегда подкупает. Инициативная женщина вызывает интерес, а если к тому же она умна, заслуживает восхищения. А если при этом ещё и привлекательна внешне, она становится неотразимой. Такие женщины, как правило, ведут себя активно, знают себе цену и редко сомневаются в своих поступках. Поведение впереди сидящей девушки нас с Эдиком не могло не заинтриговать. Полагаю, он, как и я, теперь думал о том, как себя повести после окончания фильма: можно ли подойти к девушкам и попытаться познакомиться, или же не следует преувеличивать значение случайного короткого диалога и воспринимать проявленную со стороны одной из них любезность как повод для знакомства. Ведь мы явно моложе их. А вдруг они поднимут нас на смех, если мы предпримем такую попытку? Впрочем, это были мои мысли. Эдик в подобных ситуациях не утруждал себя сомнениями, действовал без колебаний.
В темноте он наклонился ко мне и прошептал:
– Кажется, я ей понравился.
– Не уверен, – сказал я тоже шёпотом.
– Ты же слышал, ей нравятся общительные.
– Она лишь сказала, что ты общительный.
– А это что означает?
– Что?
– Что я ей понравился.
– Гениальный вывод.
– Ладно, после фильма выясним.
Эдик был старше меня на год. Когда знакомился с девушками, к своему возрасту пару лет прибавлял. И ещё представлялся студентом университета, хотя на самом деле ходил в вечернюю школу. Враль неисправимый.
Когда фильм закончился и народ стал выходить из зала, Эдик снова оживился:
– Если она обернётся и посмотрит на меня, значит, я ей понравился.
И тут девушка действительно повернула голову в нашу сторону и улыбнулась.
– Ты видел? – сказал он, торжествуя, – ты заметил, как она на меня посмотрела? Пошли за ними, будем знакомиться.
– Раз ты ей понравился, иди сам.
– Их же две, вторая тоже симпатичная, пошли!
– Нет, мне не хочется.
– Ты не хочешь поддержать меня?
– Вторая явно не желает идти на контакт. Я буду лишним.
– Ну, как знаешь, – прошипел он недовольно и отправился догонять девушек.
Через час Эдик явился ко мне домой. Загадочно улыбаясь, закинув руку за спину, с надменным видом покорителя сердец вошёл в комнату и плюхнулся на диван.
– Ну как, познакомился? – спросил я.
– Разумеется, – ответил он небрежно и снисходительно добавил: – Они обрадовались, когда я к ним подошёл.
– Как их зовут?
– Значит, так: мою зовут Роза, – заявил он безапелляционно, – а вторую Анна. Представляешь, едва я подошёл, Роза сама начала разговор. Анна всю дорогу молчала, а Роза… слушай, она такая живая, остроумная, язык подвешен. Видно по ней, что бакинская армянка.
– Она из Баку?
– Да, живёт в Баку, в Ереван приехала на десять дней. Слава богу, уезжает не завтра. Анна ей приходится какой-то родственницей. Ты заметил, какие у Розы глаза красивые? И всё остальное на месте, скажи? – И не дожидаясь ответа: – Кстати, она нами интересовалась, мол, сколько лет, где учимся…
– И что ты ей сказал?
– Я ничего не скрывал, – тут Эдик самодовольно улыбнулся и хитро подмигнул мне, – сказал, что мы оба студенты первого курса университета…
– Опять соврал.
– Это не важно.
– По-твоему, не важно?
– А что ты хочешь? Она учится на третьем курсе филфака. Надо ж было хоть как-то соответствовать. А теперь стой, не падай – сегодня у нас вечеринка, я их пригласил.
– Куда ты их пригласил?
– К тебе домой.
– Ты хотел сказать, к себе домой?
– Шучу, но вечеринка состоится.
– Где?
– У Араика. А что? У него отдельная комната, довольно большая, он сейчас один, брат в отъезде. Я с ним поговорю. Пригласим ещё кого-нибудь, Сусанну, например. Она внешне не очень, но, по-моему, Араику нравится.
– Ты взял у девушек телефон?
– Нет, Анна не дала. А Роза у неё гостит, но записала наши телефоны и обещала вечером позвонить.
– Наши?
– Да, на всякий случай попросила и твой телефон. Ладно, мне надо торопиться, скоро вечер, – сказал он, вскакивая с дивана. – Роза обещала позвонить в семь, в запасе два часа. Я пошёл договариваться с Араиком. Жди моего сигнала.
Сигнал поступил уже минут через сорок по телефону:
– Замётано! – радостно воскликнул Эдик. – Араик согласился, Сусанне сам будет звонить. Я покупаю вино, он – конфеты, а ты купи фрукты.
– С девушками говорил?
– Нет, сижу дома, жду звонка.
Роза позвонила мне. Я, откровенно говоря, не удивился. Просто подумал, что такая умница вряд ли могла клюнуть на легковесного болтуна Эдика. Но для меня всегда оставалось загадкой, чем я-то ей приглянулся, этой решительной, неординарной и внешне интересной девушке. Звучит банально, но, похоже, любовь действительно загадка. Да, я не был маменькиным сынком, физически достаточно развит, умел за себя постоять, соображал, не тушевался, не был уродлив, и до встречи с Розой перед девушками не пасовал. Но рядом с ней я был никто – ничего собой не представляющий пятнадцатилетний школьник без особой эрудиции, которому до её уровня расти и расти. К тому же ещё совсем мальчик, моложе её на пять лет, пусть даже внешне выглядел чуть старше своего возраста.
Роза позвонила ровно в семь.
– Добрый вечер, Самвел! – в голосе мелькнула нота сомнения, я ли взял трубку.
– Здравствуйте, Роза!
– Вы меня узнали?! Это радует.
– Я вас запомнил.
– Приятно слышать. Ваш друг пригласил нас с Аней в гости. Вы собираетесь к нему идти?
– Он приглашал не к себе, а к нашему приятелю.
– Вот как? Но это неважно. Так вы будете?
– Да, я буду. Только вы позвоните, пожалуйста, Эдику. Он с нетерпением ждёт вашего звонка.
– Хорошо, что будете. Не беспокойтесь, я не стану испытывать его терпение. Сейчас позвоню.
До прихода наших новых знакомых в комнате Араика уже было шумно. Звучали песни Шарля Азнавура, заглушаемые громким смехом Сусанны, девушки доброй, отзывчивой и компанейской, но раздражающе громкоголосой. Она пришла с подругой, которая, в отличие от неё, говорила тихим голосом и лучше понимала юмор. Услышав музыку, зашла «на огонёк» и молодая соседка по коммунальной квартире, которая неизменно присутствовала у Араика на всех подобных мероприятиях. Узнав, что намечается вечеринка, она восторженно блеснула глазами, побежала к себе переодеться и скоро вернулась с записями Дженис Джоплин.
Наконец пришёл Эдик с девушками, шумно со всеми поздоровался и стал представлять нас своим спутницам. После того как каждый из нас выразил своё удовольствие от знакомства, все кое-как разместились вокруг небольшого журнального столика с угощениями. Кто сел в кресло, кто на кровать, кому-то попался стул. Разлили по бокалам вино и выпили за встречу. Эдик предложил тост за своих новых подружек – Розу и Анну, двух сестёр, как он их представил, потом, правда, уточнил: двоюродных. С ними его, как он выразился, судьба сподобилась свести сегодня в кинотеатре. Мы стали чокаться и желать девушкам здоровья. Роза поблагодарила за тост, сказала, что повод для знакомства подал я, и рассказала, как она всячески старалась меня угостить и как я скромно отказывался. Подруга Сусанны спросила про фильм, понравился ли он нам и стоит ли его смотреть, на что Эдик уверенно заявил, что американцы плохое кино не снимают. Розе пришлось его поправить, сказать, что фильм английский, и, отвечая на вопрос, высказать о нём своё суждение. Она прекрасно владела речью и быстро привлекла к себе всеобщее внимание. Говоря о фильме, Роза назвала его посредственным, приводя доводы, впрочем, высказывала их ненавязчиво:
– Как мне показалось, сюжет излишне затянут, события, к сожалению, предсказуемы, что уже характеризует картину не лучшим образом. И хотя актёры играли неплохо, но в целом фильм впечатления не произвёл.
Ни я, ни Эдик ей не возражали. И тут в наступившей паузе она обратилась ко мне, направив на меня жгучие лучи своих глаз:
– Самвел, а вам фильм понравился?
– Очень, – сказал я.
Мой ответ Розе показался неожиданным. Она чуть подняла брови:
– Интересно чем?
– Тем, что во время сеанса мы с вами встретились.
Лицо её озарилось счастливой улыбкой:
– Прекрасный ответ. Я очень рада это слышать.
Эдик, который следил за всем, что делала и говорила Роза, сверкнул на меня глазами и украдкой показал кулак. Когда Сусанна с Араиком стали медленно кружиться под музыку, он пригласил Розу на танец и не отпускал её в течение трёх следующих блюзов. Звучал надрывный голос Дженис Джоплин в записи, к сожалению, не лучшего качества. Мы с Араиком поочерёдно приглашали остальных девушек. Таинственная Анна всё больше молчала, а на адресуемые ей вопросы отвечала скупо и односложно. И только слабая улыбка на её лице помогала рассеять подозрения в заносчивости и говорила о том, что такова её молчаливая натура. Я же больше общался с миловидной подругой Сусанны, предоставив Эдику возможность использовать свой шанс с Розой. Он держал её, похоже, цепко и отпустил лишь в образовавшуюся паузу при смене магнитофонной ленты. Когда вновь зазвучал завораживающий голос Азнавура, Роза подошла ко мне:
– Эта песня Шарля моя любимая, я могу вас пригласить?
– Конечно, – я встал и взял её за руку.
Звучала знаменитая Isabelle, несомненно, одна из лучших песен Азнавура, которая буквально с первых аккордов берёт слушателя за душу. А как хороша в аранжировке партия скрипки! Даже не представляю исполнение этой песни (впрочем, и других его произведений) кем-то ещё, кроме автора с его уникальным голосом и неподражаемой манерой пения.
– Спасибо за приглашение, – сказал я Розе.
– Ваш друг ведёт себя настойчиво, но он не в моём вкусе.
– Но… мне бы не хотелось его игнорировать, – слукавил я, поскольку именно этого мне и хотелось.
По взгляду Розы я вдруг сообразил, что допустил бестактность по отношению к этой инициативной девушке и решил исправиться:
– Хотел сказать, что сам бы с удовольствием вас пригласил, если б не он.
– Это уже лучше, теплее, – рассмеялась она.
Мы с ней разговаривали, медленно кружась. Она восторгалась песней Азнавура, вообще его творчеством, затем с сожалением сказала, что скоро ей придётся из-за учёбы покинуть Ереван, что ей здесь нравится. И вдруг спросила:
– Какой у тебя факультет?
Тут я растерялся, вспомнил, какую небылицу наплёл ей Эдик. Наверное, я покраснел, потому что Роза заулыбалась:
– Что произошло? Почему вдруг смутился? Прямо как в кинотеатре, – она продолжала улыбаться и, похоже, ей нравилось моё смущение. – Может, я поторопилась с обращением на «ты»?
– Нет, конечно.
– Тогда в чём причина?
– Я не учусь в университете.
– Не учишься? Не поступил?
– Ещё не поступал… – В этот момент мои пятнадцать лет показались мне унизительными. Я не сумел пересилить себя и, уподобившись Эдику, соврал: – Учусь в выпускном классе.
– Ах, вот как… Выходит, Эдик сказал неправду?
– Да… узнав, что ты студентка третьего курса филфака, он… решил, что правда тебя может разочаровать. Поэтому… не знаю, постеснялся, что ли…
– Вряд ли он умеет стесняться. А возраст? Тебе уже есть семнадцать?
– Да, – выдавил я.
Она задумалась. Мне в эти секунды хотелось провалиться куда-нибудь.
– Я понимаю, ты разочарована, – сказал я.
– Нет, – она слабо улыбнулась, – только мне немножко жаль… – затем тихо произнесла: – Впрочем, было очевидно, что ты моложе.
Мы с Розой медленно кружились под мелодии Азнавура и не разлучались в перерывах между ними. Наблюдавший за нами Эдик постепенно стал утрачивать первоначальный энтузиазм, заметно приуныл и даже сник. Я решил подойти к нему:
– Послушай, старик, прости меня, но ты свидетель, я сам никаких шагов не предпринимал, инициатива исходит от неё.
– Ладно, не дёргайся, я не беру в голову.
В этот вечер мы с Эдиком проводили девушек домой и я договорился с Розой о встрече на завтра.
Встречались мы вечерами, обычно перед закатом солнца и всегда в одном и том же месте, недалеко от центральной площади. Немного гуляли по городу и с наступлением сумерек шли в парк. К этому времени он становился почти безлюдным, только редкие влюблённые пары оставались на скамейках под пёстрыми сводами пока ещё не опавших деревьев. Мы с Розой всегда находили пустую скамейку в тёмном уголке опустевшего парка. Здесь, вдали от людских глаз, мы болтали, обнимались, целовались.
Каждый вечер после небольшой прогулки мы приходили в этот парк и шли к месту, уже ставшему для нас интимным гнёздышком, и почти всегда находили нашу скамейку свободной. Мне нравилось приходить сюда с Розой. Да и что я мог ей предложить? Разве что сходить в кино или посидеть в кафе за чашкой кофе. Однажды она спросила:
– Мы опять идём в парк?
– Хочешь, зайдём в кафе, или посмотрим, что в кинотеатрах идёт?
– Не хочется. Если нет другого предложения, лучше посидим на нашей скамейке.
Я тогда не понял, что она подразумевала под другим предложением. Но в кино мы всё-таки пошли. В те дни вышел в прокат фильм Бондарчука «Война и мир» и Розе захотелось посмотреть его. Я взял билеты в кинотеатр, в котором мы с ней впервые встретились. И места оказались примерно там, где мы сидели в день знакомства. Когда сели в кресла, Роза обвела зрительный зал взглядом и улыбнулась.
– Чему улыбаешься? – спросил я.
– А ты не догадываешься?
– Ах, да… мы здесь увидели друг друга, и ты пронзила меня взглядом.
– Помню, как ты трогательно смущался. Боже, неужели это произошло всего несколько дней назад?
После сеанса обсуждали фильм. Роза сказала, что он снят довольно близко к тексту произведения и что режиссёру удалось, как ей показалось, передать дух, заложенный Толстым в романе. Затем она спросила, что я об этом думаю. Думать об этом я, к сожалению, не мог, поскольку мне предстояло прочесть это произведение только через год. И я решил поменять тему, заявив самонадеянно, что к Толстому отношусь равнодушно, а вот Стендаль мне очень нравится. И стал восторженно рассказывать о Жульене Сореле из недавно прочитанного мною «Красного и чёрного», лишь бы не возвращаться к Толстому.
– Ты, похоже, не читал «Войну и мир», – сказала Роза.
– Не читал.
– Не переживай, ещё успеешь.
Порой она удивляла меня своей проницательностью и чутким отношением ко мне, проникновенным интересом ко всему, что касалось моей скромной персоны. Однажды похвалила:
– У тебя есть способности, из тебя выйдет толк, только надо больше читать.
– Ты так считаешь?
– Конечно, читать надо больше.
– Я про способности. По-твоему, они есть?
– Я убеждена.
– Но почему?
– Ты умеешь думать и не спешишь с ответами. А я умею видеть и чувствовать.
Да, в умении чувствовать и замечать детали ей нельзя было отказать.
В те дни мне искренне казалось, что, кроме нашей скамейки в укромном месте и нежных объятий, нам для счастья ничего не нужно. Во всяком случае, о большем я даже не думал и не догадывался, не подозревал, что для неё, возможно, этого мало. Однажды, после того как, разогретый жарким поцелуем, я коснулся её груди, она быстро расстегнула кофточку и обнажила грудь. Я заворожённо смотрел на открывшиеся моему взору пленительные округлости и стал медленно протягивать к ним руку. Настолько медленно, что Розе пришлось самой положить её себе на грудь. В эти мгновения я вспомнил, как летом у моря, оказавшись в подобной ситуации с женщиной, которая сняла с себя купальник, я не медлил, действовал решительно, набросился на неё, как изголодавшийся жеребец. Меня даже не смущала неуклюжесть моих действий и то, что ей пришлось подсказывать мне и управлять мною. Запомнились её слова: «Я, кажется, совращаю тебя…»
Но с Розой я был предельно осторожен. Когда она расстегнула кофточку, я повёл себя более чем сдержанно и, кажется, смутился. Уж слишком трепетно к ней относился. Что касается опыта, то его у неё было меньше, чем у меня. Она ласково провела ладонью по моему лицу и шепнула:
– Милый, давай не будем стесняться друг друга.
В другой раз, когда мы, обнявшись, сидели на скамейке, Роза вдруг сказала:
– Жаль, что нам некуда идти, нет у тебя приятеля, к которому мы могли бы прийти и остаться вдвоём.
Я молчал, признавая тем самым свою беспомощность в осуществлении её желания. Возможно, она намекала на комнату Араика, где состоялась наша вечеринка? Не знаю. Хотя, если вдуматься, это была, пожалуй, единственная более или менее вероятная возможность оказаться наедине. Других вариантов у меня не было. Араик жил со старшим братом в комнате, расположенной в конце длинного коридора большой коммунальной квартиры. Комната родителей находилась в начале коридора. Так что братья от них были удалены, можно сказать, двумя (если мне память не изменяет) соседями по коммуналке. Это обстоятельство создавало мнимое впечатление их независимой жизни. К ним родители заходили редко. И тем не менее вероятность их появления в случае, если бы мне удалось уговорить Араика с братом оставить нас с Розой наедине, была. Однако, будь у меня даже более подходящая, нежели комната Араика, возможность, я вряд ли ею воспользовался бы, просто потому что не был к этому готов. Меня мучила совесть обманщика, она терзала и подталкивала открыться Розе, сказать ей, наконец, сколько мне лет. Но я не решался, опасался её реакции. Именно поэтому меня порой пугала её безоглядность в чувствах ко мне. Она присутствовала в её глазах, в той страсти, которая неизменно вспыхивала в ней в моих объятиях. Хотя, разумеется, я не мог знать, была ли Роза готова до конца предаться этой страсти.
– Послезавтра я уезжаю, – сообщила она мне грустно, – смогу приехать не раньше, чем через три месяца. – Роза молча смотрела на меня, потом отвела взгляд и вдруг прошептала: – Боже, какая мука меня ждёт в эти месяцы!
Меня поразили её слова. Ни она, ни я ни разу не произнесли слово «любовь». Подумать только! Эта незаурядная девушка почему-то испытывает ко мне какие-то чувства. Ко мне, мальчику, да ещё лгуну, который обманул её, прибавив к своему возрасту два года. Ведь она бесконечно верит мне и даже не подозревает, какой я подлец! Да, подлец, и прежде всего потому, что боюсь открыться ей. Боюсь её реакции, разочарования, даже не представляю, что произойдёт, когда предстану перед ней жалким пятнадцатилетним мальчиком.
В последний вечер Роза подарила мне плюшевого пуделя. Он несколько лет стоял у нас дома на пианино. Накануне она предупредила, что собирается сделать мне на прощанье подарок. Я, разумеется, тоже решил её порадовать. Мне очень хотелось подарить Розе пластинку Азнавура с песней Isabelle. Но в те дни она была жутким дефицитом, и мои старания результата не дали, пришлось ограничиться маникюрным набором в футляре. Помню, как она слегка улыбнулась и сказала, что этот набор у неё будет то ли четвёртым, то ли пятым. По-моему, поступила безжалостно. Могла бы отнестись более снисходительно к юноше, который впервые в жизни преподносит девушке презент. О том, каких мук стоил выбор подарка, я умолчу.
Прощаясь, Роза спросила:
– Может, тебе удобнее получать письма до востребования?
– Присылай на мой домашний адрес. У нас не принято открывать чужие письма.
Однако мой отец чуть было не открыл письмо Розы, когда доставал корреспонденцию из почтового ящика. Это случилось примерно через неделю после её отъезда. Обычно письма приходили отцу. Увидев свою фамилию на конверте, он начал распечатывать его, как вдруг обнаружил на нём моё имя и только после этого обратил внимание на обратный адрес и фамилию отправителя.
– У тебя в Баку есть знакомые? – спросил отец с некоторым удивлением, передавая мне письмо.
– Да.
Он ещё несколько секунд смотрел на меня в ожидании внятного ответа, но, не дождавшись, отвёл взгляд, мол, не хочешь – можешь не отвечать.
В письме Роза писала о своих буднях, о занятиях в институте, о том, как у неё проходит день. Писала просто и живо. Слог – замечательный! Но что мне особенно понравилось – ни слова о своих чувствах ко мне. И лишь косвенно в одной фразе: «Ловлю себя на том, что не могу сосредоточиться во время лекции. Такого со мной не случалось». До сих пор помню некоторые фразы из письма, даже смешной стишок, сочинённый её преподавателем. В качестве эпиграфа к письму Роза привела цитату из «Евгения Онегина»: что день грядущий мне готовит?
С этого дня начались мои страдания. Вначале я обрадовался – появилась удобная возможность в ответном послании открыться Розе, написать о себе правду и покаяться, рассказать о муках совести, которые я испытываю, и, возможно, даже снискать прощение. С такими мыслями я сел за стол, готовый изложить на бумаге всё, что меня мучило, излить, так сказать, душу. Но это оказалось не так-то просто. Написав первое предложение: «Здравствуй, милая Роза», я застрял – дальше не шло. Писать письма мне никогда не приходилось, и я не подозревал, что правильно формулировать собственные мысли на бумаге надо ещё уметь. Одно дело – говорить, другое – писать. Если б я адресовал своё послание не Розе, а кому-то другому, думаю, проблема так остро не стояла бы, можно было особо не напрягаться. Но выразить Розе в письме грамотно и внятно то, что давно меня терзало, при этом просто и искренне, как писала она, стало для меня непосильной задачей. Тем более что в этом деле ограничиться несколькими предложениями оказалось невозможно. Кроме всего прочего, необходимо было соблюсти не только орфографию, но какую-никакую стилистику. Разумеется, я старался, но, как оказалось, ни в том, ни в другом в свои пятнадцать лет силён не был.
Написал одну страницу, прочёл и порвал – не то. Надо, думал, сразу писать о главном, без предисловий. Но о главном у меня тоже не очень получалось. Всё как-то нескладно и даже неестественно. Трижды переписывал, исправлял, зачеркивал, добавлял и в конце рвал. Так я мучился несколько часов. Наконец далеко за полночь сотворил на двух страницах (почерк у меня размашистый) вымученное послание. Мне даже показалось, что справился, вроде написал неплохо. Счастливый, лёг спать с чувством исполненного долга, решив с утра отправить Розе своё творение.
Все пословицы хороши, но, на мой взгляд, нет среди них более точной, чем эта: утро вечера мудренее. Прочтя утром написанное мною письмо, я ужаснулся. И эту белиберду я собирался отправить Розе?! Порвал и, чуть поразмыслив, решил не спешить, взять тайм-аут.
