Kitabı oku: «Преступивший», sayfa 11
Глава 20. Останься
С этого дня их вечерние посиделки с откровениями начали затухать.
Юлина депрессия исчезла. Гнетущие мысли, растёкшиеся свинцом по всему организму, взорвались миниатюрным фейерверком, освободив место притоку оптимистичным надеждам. Напряжённая и пугающая проблема благополучно рассосалась.
Лёгкая эйфория после неподтвердившейся беременности опьянила и способствовала тому, что защитная агрессивность Юли заметно сдала позиции.
Она ослабила бдительность, видя обходительную сдержанность и дружелюбный настрой тюремщика. И уже без уговоров бесшабашно разгуливала по всему дому до самой ночи, порой совершенно забывая о присутствии в нём Георга.
Ей нравилась особенная атмосфера и самобытная обстановка этого дома для великанов.
С любопытством трогала и примерялась к большеразмерной мебели. Заглядывала в скрипучие сундуки и шкатулки. Обнаруживала в них какие-то грошовые, но интересные безделушки: от пуговиц и значков советского периода до упакованных и аккуратно перевязанных ленточкой пожелтевших документов, писем.
Тут же хранились старинные вышивки, рукодельные наряды, вычурные металлические творения. Похоже, их берегли и любовно передавали из поколения в поколение.
Создавалось впечатление, что вещи, наполняющие жилище, явились из забытого полусказочного мира. Там, где жило племя добрых таинственных атлантов.
Юля больше не следила с тревогой за каждым движением Георгия. Не ощущала спиной ежеминутное присутствие и не вздрагивала, когда он внезапно заходил в комнату.
Без суеты и напряжения занималась домашними делами, не стараясь быстренько всё переделать и спрятаться в подвальном укрытии.
Задавала вопросы, умудрялась влезть с советами туда, в чем более-менее разбиралась. Свободно поддерживала разговор.
Уверовал, что ситуация под контролем, прихватывала хорошую книгу и беспечно валялась на диванах в тех комнатах, куда редко заглядывал Георг.
В какой-то момент они стали приветствовать друг друга по утрам, очень коротко и осторожно улыбаться при этом.
Поначалу оба молча и угрюмо пересекались в одной комнате, чтобы поесть, и скупо перекидывались самыми необходимыми фразами.
Иногда пленница до поздней ночи спокойно смотрела с Георгием понравившиеся фильмы.
В одной комнате с ним, но на почтительном расстоянии. Юлю очень устраивало нынешнее немногословие.
Она уже исчерпала всю фантазию, выдумывая несуществующие приключения, и самой стало приторно от карамельных качеств, которыми гипертрофированно напичкала друга-москвича.
Похоже, Георг выпытал всё, что его интересовало и тоже устал слушать нелепицу о странных сердечных отношениях, больше смахивающих на мультяшные похождения бесполых супер героев.
Он неуловимо изменился. Будто обмяк. Молчаливо и выжидающе наблюдал за Юлиными передвижениями, за выровнявшимся настроением.
С облегчением заметил, что непрерывно транслируемый ею поток неприязни пошёл на убыль.
Она бесстрастно встречалась с ним взглядом, не бычилась при этом, не стискивала с ненавистью зубы. Не дёргалась и не отскакивала, как ошпаренная, если случайно задевал.
Тон её голоса с воинственного, готового огрызаться и спорить каждую секунду, изменился на буднично-мирный.
В этот день… вечер или ночь? Как правильно сказать? Неважно.
Но время перешагнуло глубоко за полночь, когда сонная и засидевшаяся наверху Юля, зевая, побрела в свою камеру.
Георг негромко окликнул её из своей спальни.
Споткнувшись, она приостановилась с круглыми глазами: «Просит зайти? Что случилось?»
Юля и в светлое время суток никогда не переступала порог его комнаты, а уж сейчас…
Расслышала, что в рокочущем басе появились странные нерешительные нотки. Будто он сомневался в том, для чего позвал.
Нехорошо удивилась, сонливость исчезла. Вспомнила, что на протяжении вечера периферийным зрением неоднократно замечала долгий томный взор, устремлённый на неё.
Георгий сдержанно вздыхал, кисло морщился, то и дело, повернувшись спиной, неповоротливо выходил из помещения.
Возвращаясь, искоса бросал короткий и какой-то загадочно виноватый взгляд.
Юля пару раз выразительно зыркнула: «Да-да, товарищ. Вы не один, вообще-то. Нельзя ли угомониться? Шныряние взад-вперёд отвлекает от экрана!»
Георгий примирительно усмехался и продолжал беспокойно ёрзать в своём обожаемом кресле, ежеминутно меняя позы. И никак не мог удобно устроиться.
Это немного напрягло её. Вот прямо совсем-совсем немножко. Похоже, у него засвербело в определённом месте? Ехидно фыркнула и позлорадствовала, когда бочком, слега прихрамывая, он выбрался на очередное проветривание.
Самонадеянно отмахнулась от предупреждающих сигналов: «Его проблемы. Перетопчется озабоченный павиан».
Уж очень хотелось досмотреть интересный и довольно возбуждающий в эротическом плане фильм.
И вот результат не замедлил себя ждать: мужские инстинкты взыграли? Вовремя не спряталась, теперь проблемы и у неё? Нечего было выкаблучиваться, знала, где находилась.
С тревожным предчувствием обхватила себя похолодевшими руками, сглотнула.
Настороженно шагнула в залитую приглушённым светом настольной лампы комнату. Несмело остановилась у порога.
Больно и тоскливо заныло в груди: «Что ему надо от меня в спальне? Ещё и так поздно».
Георгий стоял у незанавешенного окна, спиной к ней. Повернулся. Прямой, напружиненный. На лице не было ни тени улыбки. Полностью расстёгнутая рубашка открывала волосатую грудь.
Он будто стал ещё выше и шире в плечах. Ничего не говорил, пристально изучал замершую Юлю.
Окружающая атмосфера и излучаемая им энергетика явно изменились. Его взор стал настолько шальным и горячим, что физически ощущалось покалывание жара на коже.
Георг опустился на край расправленной кровати и, не сводя опасно сверкающих глаз, негромко позвал охрипшим басом:
– Подойди сюда.
Страх пронзил Юлю от макушки до кончиков пальцев на ступнях, защипал скулы. Всё. Теперь без вариантов. Его намерения однозначны.
Зачем же так? Только-только начали зарождаться нормальные отношения и всё рушил.
Увы, он – не человек, а с диким животным невозможно подружиться.
«Боже, помоги мне! Не оставь… Спаси от него, от зверя».
Медленно и неуверенно подошла, едва переставляя в одну секунду ставшие непослушными ноги.
Он молчал. Исподлобья сверлил тёмными глазами. Поймал её неподвижный взгляд, потребовал:
– Не отворачивайся. Смотри на меня!
Юля, чуть приподняв ресницы, затравленно мазнула по его напряжённому лицу и быстро уставилась в пол.
В застывшей на минуту тишине отрывисто и умоляюще прозвучал шёпот Георгия:
– Останься… Останься сегодня со мной…
Юлино сердце остро, мучительно вздрогнуло. Оборвалось и муторно покатилось вниз, режуще оставляя внутри ледяную дорожку.
Георг мягко взял за безвольно обвисшую руку, погладил, ласково перебирая холодные пальцы.
Прикрыл пьянеющий взор, прижался сухими горячими губами к ладони. Глубоко и неспешно втянул запах.
Не поднимая головы, прерывающимся голосом выдохнул:
– Не бойся… Всё будет хорошо. Не как тогда. Я буду очень нежным.
Плавно притянул к себе, осторожно обнял.
Юля окаменела и, не в силах разжать неповинующиеся губы, отрицательно мотала головой.
Отталкиваясь, упёрлась руками в оголённый торс. Ощутила, как под ладонью гулко и бурно билось его сердце.
Она судорожно всхлипнула. Ворвавшийся воздух разомкнул горловой спазм.
Взмолилась:
– Пожалуйста, Георгий! Не надо! Остановитесь. Прошу вас, не надо!
Он не услышал, пренебрёг заклинанием. Оглох от непобедимого, сжигающего, захватившего всё естество желания. Потянул сильнее, настойчивее. Уронил на кровать, прильнул всем хищным телом, придавил, подминая под себя.
Уже плохо контролируя действия, жарко зашептал, зарываясь лицом в волосы, задыхаясь от пульсирующей страсти. Алчные ладони рыскали по плечам, спине, груди. Впился в её губы своими. Целуя, прикусил шею, подбородок.
Цепкими руками заскользил по низу живота. Грубо расстегнул молнию и напористо потянул за пояс, стремясь сорвать с неё джинсы.
Юля в жгут намертво сплела ноги. Острые ногти жёстко вонзила в чужие наглые пальцы.
Отчаянно извивалась, билась, силясь выскользнуть из-под тяжёлого тела. Дёргалась, отворачивая лицо. Бодалась, рывками уклоняясь от поцелуев.
Грызла его грудь, плечи. Без разбора: до чего удавалось дотянуться. Бурная мужская растительность противно скрипела под зубами, застревала в них.
И вдруг Юля тонко, затравленно вскрикнула. Пискнула? Неуютно защемило под лопаткой, девушка замерла, выгнулась, пытаясь освободиться от внезапного спазма. Сморщилась, застонала от острой боли и её заколотило судорожной дрожью. Выступили слёзы.
Георг, почувствовав ненормальность, остановился, ослабил звериную хватку. Окинул побледневшую пленницу недоуменным взглядом.
– Тихо-тихо-тихо! Ты что так испугалась, девочка? Успокойся, – тревожно произнёс, понимая, что она не притворяется.
И успокаивающе погладил по растрепавшимся кудряшкам. Уже без напора и страсти, всем существом желая унять её безграничный ужас.
Расцепил тесные объятия, отодвинулся как можно дальше. Демонстративно приподнял руки, повернув открытыми ладонями к ней. Показывая, смотри: сдаюсь. Больше не буду, не трогаю. Расслабься.
Пристально, со смятением следил за её необычным состоянием.
Освобождённая Юля, вздрагивая всем телом, быстро села на кровати.
Крепко, лихорадочно обхватила себя за плечи, втянула шею. Колюче выставила вперёд острые локти.
Что есть силы придвинула колени к груди, напряглась, сжалась. Превратилась в твёрдый неприступный комок.
По побелевшим скулам потекли блестящими каплями слёзы.
Она задышала часто и глубоко, жадно хватая ускользающий воздух. И вдруг обмякла. Глаза закатились, и девушка мешком завалилась на бок.
– Э-э! Ты что?! Что с тобой? Юля! – потрясённо закричал Георг. Его тоже затрясло.
Перевернул неподвижную и обвисшую, как тряпичная кукла, пленницу на спину.
Несколько раз энергично шлёпнул по щекам. Проверил пульс, прижал ухо к груди, ища сердцебиение. Рывком расстегнул кофточку. Брызнул оставшейся в кружке водой.
Юля судорожно втянула воздух, тёмные ресницы контрастно задрожали на бледном лице.
Медленно открыла мутные глаза, сфокусировалась. Непонимающе уставилась на склонившегося над ней мужчину.
Попыталась подняться, опираясь на локти. Руки не слушались и она свалилась обратно на подушку. Не до конца осознавая реальность, заторможено перебирала пуговицы на распахнутой блузке, открывающей полуголое тело. Не было сил сконцентрироваться и поправить одежду.
Сознание постепенно возвращалось из удушливого тумана небытия.
Она обвела комнату проясняющимся взглядом. Поняла, где находится. Вспомнила, как сюда попала.
Ахнув, с содроганием посмотрела на себя, на расстёгнутую одежду… С ужасом – на тюремщика.
Георг поспешно накинул на неё плед и укрыл до подбородка. Опережая панику и вопросы, торопливо произнёс:
– Не бойся, не пугайся, ради бога! Всё хорошо, девочка. Ничего я не сделал с тобой. Не тронул… Не трону! Слышишь? Понимаешь меня? Повторяю: не прикоснусь к тебе больше. Ты в безопасности. Успокойся только. Дыши глубже.
Он тоже был напуган и боялся приблизиться, прикоснуться, чтобы у Юли снова не началась истерика и не случился новый обморок.
Горько и потерянно метался по комнате из угла в угол. Хватался за голову, удерживая взрывающийся мозг. Неслышно выплёвывал ругательства и проклятья.
Принёс холодной воды из кухни, накапал успокоительные капли, дал ей. Подумал и сконфуженно накапал себе.
– Ты больная? У тебя бывают обмороки? Приступы? Часто? – опасливо поинтересовался он, видя, что Юля полностью пришла в себя и способна отвечать на вопросы.
– Нет… У меня был обморок? Не помню… Только боль и провал. Никогда не было такого раньше. Это первый раз.
– Почему? Так сильно испугалась? И сейчас боишься меня?
Она грустно взглянула на встревоженного тюремщика. Навернулись слёзы.
Тихо кивнула:
– Да… Вы же напали на меня. Снова, – отвернулась и прошептала: – А я уже вам верить начала.
Георг сдержанно застонал:
– Я клянусь! Клянусь, что больше не прикоснусь к тебе! Только если сама захочешь, – он тихонечко присел на самый край кровати, борясь с искушением утешающе обнять и погладить несчастную, ослабшую от постоянного стресса девушку.
– Почему ты такая? – мягким, ровным голосом уговаривал Георгий, следя, чтобы слова звучали негромко и по-доброму. – Ты давно не ребёнок. Всё про жизнь понимаешь. Надо по-другому воспринимать отношения полов. Проще. И ты ведь сейчас уже… уже женщина. Мы с тобой взрослые, свободные люди. Обещаниями или записями в паспортах ни с кем не связаны. Можем позволить близость. В этом нет ничего аморального и противоестественного. Мне непонятны твои страхи.
Немного сократил расстояние между ними, осторожно положил ладонь на пальцы девушки. Легонько погладил, внимательно наблюдая за реакцией:
– И ещё… Можешь объяснить: почему не боишься вести себя вызывающе, грубить, спорить со мной. Даже если я злой. Но пугаешься до потери сознания, если… хочу тебя. Хочу любить, прикоснуться, приласкать? Я настолько страшный? Настолько безобразен?
– Нет. Образен… Ой… Красивый, – Юля слабо рассмеялась над своей оговоркой и измученно закрыла лицо руками, заодно освобождая пальцы из-под его потяжелевшей ладони, – Вы не внешне страшный…
Бросив быстрый оценивающий взгляд на физиономию и плечи Георга, вздохнула. Честно добавила:
– Даже красивый. Кажется… Да. Всё в порядке с вашей внешностью.
Отвернулась и задумалась, решая, стоит ли продолжить объяснение. Стоит! Он задал вопрос и хотел понять, в чём проблема. Возможно, в будущем это пригодится ему построить здоровые отношения. И женщины перестанут сбегать от него.
– Вы страшны не наружностью, а своими поступками…
– О-о! – простонал собеседник, не позволив закончить мысль. – Ты же знаешь, я с первого дня стараюсь загладить свою вину и быть добрым с тобой. Но ты отталкиваешь, не даёшь шанса. Всю душу вымотала. Как больной стал: ни о ком и ни о чём другом думать не могу. Зачем ты появилась на мою голову? На моё сердце! Как проклятье. Измучила. Знаю, я очень плохо поступил с тобой. Я никогда ничего подобного не совершал, осуждал тех, кто нарушает закон. Поверь, я нормальный человек, не последний подонок. У меня есть и хорошие стороны.
Пожалуйста, прости! Посмотри на меня по-другому. Позволь искупить прегрешение. Я очень хочу всё исправить. Скажи только, помоги, подскажи, что сделать? Я ничего для тебя не пожалею. Сделай хотя бы один крошечный шаг навстречу!
Юля посветлела. С воскресшей надеждой посмотрела на страдающего мужчину:
– Это же очень просто! Отпустите меня. Я хочу на свободу.
Георг дёрнулся, будто укололся об что-то очень острое. Отодвинулся подальше, резко замолчал и тоскливо посмотрел на неё. Плотно стиснул челюсти, по лицу пробежала нервная гримаса. Шумно втянул воздух.
– Нет! Понимаешь – нет! – почти крикнул он.
Импульсивно походил по комнате, угрюмо глядя на сникшую пленницу. Набычившись, остановился напротив. Засунул руки в карманы, крепко сжал в кулаки. Глубоко вздохнув, решительно и раздражённо произнёс:
– Представь, уже не могу тебя отпустить. Сначала хотел, собирался. Дату назначил. А теперь… теперь не хочу. Не смогу. Я не от-пу-щу тебя! Знаешь почему? Ты не поверишь. Я сам не верю.
Подошёл вплотную, низко склонился над Юлей, чтобы услышала каждый звук:
– Я влюбился. Люблю тебя. Понимаешь? Люб-лю!
Выбросил эти слова, не размыкая зубы, будто прорычал и признался в жгучей ненависти. И желал освободиться от этого чувства, как от невыносимой муки.
Юля выдохнула, болезненно поморщилась. Наклонилась, плотно прикрывая ладонями уши: «Не хочу слышать эту фразу. Не надо, чтобы она дошла до сознания».
Грустно посмотрела в злые отчаявшиеся глаза. Отвернулась и тихо, твёрдо ответила:
– А я не люблю вас.
Он взорвался громким горьким хохотом:
– Я это знаю.
В этот раз не разрешил ей спать в подвальной комнате, боясь, что ночью снова станет плохо.
Она так и осталась до утра в его спальне. Одна. В большой и тёплой кровати.
Вымотанный Георгий ушёл в другую комнату, лёг там на диван. Но заснуть в эту ночь не смог, невесёлые мысли прогоняли сон. Несколько раз подходил к мирно посапывающей Юле, осторожно заглядывал в лицо, тревожно прислушивался к дыханию.
Ходил терзающейся тенью по дому, беззвучно шепча проклятья всему миру.
Глава 21. Предложение
Уже несколько дней подряд лил дождь. То чуть стихал, но не прекращался полностью. То, накопив силы, принимался требовательно барабанить по карнизу, по окну.
Свинцово-серый, опостылевший двор окончательно превратился в мокрое унылое болото. Залетевшие пожухлые листья пленёнными корабликами безнадёжно застревали в дрожащих лужах.
Низкое небо грузно навалилось на промокшие горы тяжёлыми неповоротливыми тучами.
В такую погоду Георг и Юля были вынуждены находиться под крышей.
Два одиноких раненых человека в понуром доме. Надёжно укрытом за пеленой бесцветного ненастья и тысячелетних равнодушных вершин.
Оба страдающие, несчастные, отчаявшиеся. Недовольные друг другом.
Каждый в ожидании от противостоящей стороны действий, которые разрешили бы наступивший в отношениях кризис.
Обманутый в надеждах и обиженный на всё подряд, Георг предпочитал невылазно торчать в спальне. Часами лежал на бессмысленно широкой, лишний раз подчёркивающей его одинокость кровати, закинув руки за голову. Устало смотрел в пустой потолок.
Юля тоже перестала крутиться наверху без необходимости. Благоразумной мышкой сидела в своём подвале.
Оба молчали целыми днями.
У него напрочь пропал интерес к разговорам. Исчезли, появившиеся было, лёгкость и воодушевление при общении. Слушать, после его мучительного признания, очередные исповеди об её любви к другому, было верхом мазохизма.
Георг испытывал всё большее разочарование из-за того, что дела развивались не так, как ожидал.
Время текло, а ничто не срасталось. Неприкрытое равнодушие и снисходительное презрение пленницы угнетало, вводило в депрессию. Лишало радости и желания что-то делать.
Душа была травмирована, уязвлена. Он оказался в западне своих поступков. Все беды являлись звеньями одной цепочки и тянулись, таща за собой следующие неприятности.
Юля никогда ни о чём его не расспрашивала. Было очевидно, что ей безразличен как он сам, так и всё, что к нему относилось. Его прошлое, настоящее. И, естественно, будущее Георга никаким образом её не касалось.
Кроме одного вопроса: когда мучитель решится подарить желанную свободу?
Перспектива неопределённо долго находиться в зависимости от прихотей чужого неуравновешенного человека, удручала, отталкивала и не располагала к любопытству и дружеским беседам.
Юля была донельзя разочарована и расстроена случившимся. Хотя честно признавала: сама поленилась и легкомысленно прошляпила критический момент.
Перед нападением затеплилось ободряющее убеждение, что их отношения менялись. Отвращение и ежесекундная тревога отступили. Симпатия не возникла, но укрепилась потребность поддерживать мирные соседские отношения. Засветилось слабенькое любопытство к его личности, которое она старалась не показывать.
Теперь, после новой дикой выходки, накатились досада и сожаление от невозможности наладить с ним человеческое общение.
Обещание никогда не отпустить её не слишком испугало. Всерьёз этот фарс после нескольких недель тесного контактирования с Георгием, Юля не восприняла.
Да, он вспыльчивый, горячий. Но мозги у него были. И было терпение в разумных пределах. Даже долготерпение. Границы которого она уже определила и научилась безошибочно чувствовать. И их не стоило нарушать, ибо последствия своей дерзости сама и огребала.
Она трезво рассуждала: «Он отходчивый, не способен длительно злиться. Всё равно когда-нибудь отпустит. Надо запастись выдержкой и ещё подождать. Пусть дозревает. Не стоит форсировать события. Я одинока и от моего исчезновения никто с ума не сошёл и всепоглощающего горя не испытал. Понятно, что все встревожены, переживают, ищут. Ждут добрых вестей и возвращения. Но ничья жизнь не рухнула, никто не волосы не рвёт. Вырываться отсюда, надрывая силы и нервы, торопясь к определённому сроку, уже не имеет смысла: с работы меня наверняка уволили. Теперь терять нечего».
Признание в любви? Она сразу поверила в искренность слов, ни на секунду не усомнилась. Но была убеждена, что Георгий глубоко заблуждался. То, что он чувствовал не являлось любовью. Вряд ли ему было доступно это чувство. Но добросовестно верил, что его переполняла именно любовь.
Вне сомнения, он увлечён, страстно желал овладеть Юлей. Именно овладеть, зациклился на желании.
Его стимулировала и заводила её строптивость, сопротивление. Это было непривычно, свербело, хотелось потешить самолюбие. Закрыть так называемый гештальт. И всё!
Он не понимал, что это всего-навсего жажда присвоить непокорную. Успокоить и порадовать победой собственное эго. Юля интересовала его только как тело для утоления физиологических нужд мужского организма. Как человек, душа – нет.
Бесспорно, Георгий красивый и неглупый индивид. С ним было не скучно. А порой, вопреки здравому смыслу, возникало забытое ощущение домашнего уюта.
Отупляющая паника, полностью накрывавшая в первые дни плена, переродилась на неусыпную бдительность и раздражающее волнение в его присутствии. Волнение! Не страх.
О причине которого Юля догадывалась, но с негодованием отрицала.
Пришло щекочущее понимание, что ей дана определённая власть над мужчиной.
Но Георг оказался неспособным держать себя в руках. Как учуявший вожделенное осеменитель во время брачного гона, сметая и круша всё вокруг, танком попёр к цели.
Ему третьестепенно, что переломал зародившееся доверие, плюнув на отказ.
Чужие желания для него малозначительны. Пыль у его ног. Самое ценное и отметающее интересы других, оправдывающее вседозволенность – то, что хотел он. И точка!
Да, животное. Жаль. Ещё один полезный урок. Не стоило заблуждаться и терять осторожность на территории врага.
Они сухо перекидывались парой-другой необходимых фраз, апатично бродили по дому, избегая находиться вместе в одной комнате. Вяло выполняли только самые неотложные дела.
И исподтишка хмуро поглядывали друг на друга, когда ели за общим столом.
– Как же скучно! – устав от гнетущей обстановки, выдохнул Георгий. Откинулся на спинку стула, отложил вилку и странным взглядом уткнулся в Юлю.
Она, не поднимая головы от тарелки, исподлобья рассеянно скользнула по его лицу и согласно кивнула.
Подумав, решила, что кивка недостаточно. Надо быть вежливой и насколько возможно, поддержать начатый разговор:
– Да, скучно… Погода такая. Мерзкая. Дождь.
И примолкла, не понимая, что ещё можно добавить к этой чахлой беседе. Он явно ждал какое-то продолжение. Хмыкнув, пояснила:
– Бесконечный дождь. Осень.
На лице Георга мелькнула и исчезла усмешка:
– Да-да… Помню.
Он точно думал о чём-то другом. Не о дожде и осени. Несколько минут продолжал пристально рассматривать настороженно поёжившуюся пленницу. Скрестив руки на груди, насупился и о чём-то сосредоточенно размышлял.
Юля пару раз с опаской взглянула на его напряжённую гримасу, сузившиеся, потемневшие зрачки. Ощутила, как явственно начала накаляться и сгущаться в очередной инцидент полусонная атмосфера.
Изменившееся настроение хозяина дома не предвещало ничего хорошего и усиливало нарастающее беспокойство.
Решила, что добром этот вымученный диалог не закончится. Надо быстренько проглотить еду и укрыться от греха подальше в свой спасительный подвал. Засуетилась, проталкивая в горло непрожёванную горячую пищу, закругляясь с обедом. Но немного не успела.
Пытливо взирая на Юлю из-под полуопущенных ресниц, подчёркнуто небрежно, даже со смешком, Георг огорошил:
– Давай мы с тобой поженимся?
Она подавилась чаем и надолго закашлялась. Смахнув выступившие от перхания слёзы, удивлённо вытаращилась на Георга, попыталась понять по непроницаемому виду, что он замыслил, в чём подвох.
Что означала нелепая и напрягающая шутка? Или это был оригинальный способ продолжить гаснущий разговор?
Тюремщик как-то по особенному сопел, наблюдая за её реакцией. Нервно? Возмущённо? Или сдерживался, чтобы не расхохотаться?
«Ясно. Видимо, всё-таки прикол. Хорошо, даже бровью не поведу, что озадачил. Подхвачу в том же духе».
Юля скривилась в подобии улыбки, ехидно поинтересовалась:
– Вам тогда станет весело?
Тот пугающе резко поднялся. Тяжело опёрся обеими руками о стол и наклонился к ней. Вплотную приблизил ненормально строгую физиономию.
С неожиданным жаром и энергией, которые убедительно доказали ошеломлённой пленнице, что собеседник вовсе не шутил, продолжил:
– Я серьёзно. Подумай. Да, я старше тебя. Но разница в двенадцать лет – ерунда. Любить крепче буду, уже люблю. Уедем из этого места, переедем в центр. У меня большая квартира в хорошем районе. В ней есть всё, если чего-нибудь не хватит, куплю то, что скажешь, что выберешь.
Я обеспеченный человек, в состоянии содержать семью. Можешь не работать, хозяйничай в доме, гуляй по городу, развлекайся. Детей наших воспитывай.
Её глаза удивлённо расширились. Юля стремительно отодвинулась назад, чуть не упав вместе со стулом. Исказилась в гримасе ужаса и отвращения, передёрнуло всю. Она отрицательно замотала головой.
«Нет! Он всерьёз предлагает? Не понимает, что это исключено? Чудовищное предложение. Разве мыслимо жить вместе после того, что сделал? После насилия, унижения, запугивания. Заточения в подвале. Он опасен и непредсказуем. Взрывным поведением разрушает малейшую симпатию. А без уважения и взаимной любви семья невозможна».
Её обида никуда не исчезла, переполняла каждую клетку, не давала пробиться никаким добрым чувствам.
Георгий тяжело вздохнул. Прищурившись, насмешливо наблюдал за бурной реакцией. Высокомерно вздёрнул подбородок, по скулам прокатились язвительные спазмы. Потемнел, скривился, прикрыл заблестевшие глаза ладонью. Уставился в пол и разочарованно покачал головой:
– Ясно. Забудь. Я пошутил. Это шутка. Шу-у-ут-ка! Хотел посмотреть, как разозлишься. Давно не видел. А то сидим, скучаем. Вот и повеселились. Надеюсь, ты поняла, что я не всерьёз говорил?
Он глубоко, часто дышал. Голос дрожал, становился злее и громче. Сорвался на крик:
– Сама подумай, какая из тебя жена? Даже готовить нормально не умеешь. Ничего не умеешь! С тобой скучно. Мымра. Злая, неженственная, дикая. И… хамка!
Руки с такой силой сжал в кулаки, что побелели костяшки пальцев. Внезапно, с грохотом опрокинув стул, выскочил из-за стола.
– Надоело. Не могу больше. Всё! Я поехал веселиться, развлекусь. Женщину найду нормальную. Настоящую! Красивую, живую, ласковую. Которая знает, как надо любить мужчину и сделать его счастливым. Не хочу видеть тебя. С тобой тоскливо.
Бесцеремонно схватил опешившую пленницу за руку, грубо утолкал в подвал, закрыл на засов. Со всей дури пнул злосчастную табуретку и уехал.
Юля, шокированная скоростью перемен его настроения, растерянно застыла возле порога.
По грохоту в доме отметила места перемещения. Хмыкнула, когда с силой хлопнул входной дверью.
Забралась с ногами на просторную кровать. Сердито обхватила колени и упрямо насупилась.
«Фу ты, ну ты: зверь изволит гневаться. Очередная дурацкая выходка. Не очень-то я и устрашилась первобытной вспышки ярости. Дикарь, что с него взять? Заскучал, развлекаться поехал. Ой… Испугал. Ага… Найдёт женщину. Ха-ха. Три раза. Думает, что расстроюсь? Даже рада: может, переключится на новую бабу, выпустит похотливый пар и освободит меня. Удачи в поисках сексуальной куклы. Пусть она ублажит примата на всю катушку. Сладкой вам ночи. Придурок!»
Швырнула в стену попавшуюся под руку книгу. Сердце щемило, было нестерпимо грустно. До слёз.
Он вернулся рано утром.
Сразу, не снимая верхнюю одежду, прошёл к Юле. Весь помятый, замученный, немного смущённый. С резким, тошнотворным запахом перегара. Не до конца протрезвевший.
Она внутренне застонала: «Как вёл машину?! Идиот…»
Потерянно постоял, потоптался в центре комнаты. Уныло и виновато глядел на пленницу. Жадно ждал каких-то слов, вопросов, чувств. Втайне надеялся обнаружить хоть крошечное проявление любопытства, интереса к своей отвергнутой персоне.
Юля фыркнула, задрала нос и пренебрежительно смерила уничтожающим взглядом.
Георгий расправил плечи, надменно поднял голову. Раздражённо полурыкнул, полувздохнул. Скрипнув зубами, ядовито спросил:
– Очень скучала без меня? Ревновала? Сильно ревновала?
Расхохотался, глядя на её возмущённо покрасневшие щёки.
И вдруг опал. Перестал хорохориться, мягко улыбнулся. Горько и удивлённо признался:
– Знаешь… Я ведь даже изменить тебе не смог. Никого не хочу. Никто мне не нужен кроме тебя… Как ты смогла? Что ты сделала со мной, девочка?
Узница презрительно ухмыльнулась. И по-змеиному прошипела:
– Ж-ж-животное…
Георг побледнел, изменился в лице. Опустил веки, медленно втянул воздух сквозь зубы. Перекосился от гнева.
В один миг подскочил к ней, схватил за одежду на груди, хорошо встряхнул. Придавил к стене.
Грубо приподнял подбородок, нагнулся и больно прижал лбом в лоб. Яростно рявкнул:
– Послушай, ты, женщина! Никогда! Ни-ког-да! Не смей меня оскорблять. Это был последний раз. Я больше не потерплю. Не допущу.
Она ахнула. От неожиданности ощутимо ударилась затылком, выступили слёзы.
И, похолодев, увидела, как резко сузились до крошечных колючих точек его бездонные зрачки. Они жгли и сверкали от бешенства.
Заискрился наэлектризованный ненавистью воздух вокруг них.
Стало по-настоящему страшно. Сердце колотилось, готовое разорвать грудную клетку.
И вдруг, задержавшись в его взгляде, Юля успокоилась. Как уже случилось во время ночного визита в их номер. Будто со стороны наблюдала за персонажами фильма.
В этот странный момент её своевольная голова начала анализировать и удивляться: «Оказывается, радужки-то у него светло-карие. Уходящие в приятную зелень. Всегда казалось, что они тёмного, почти чёрного цвета. Разрез глаз: вау! Завидной миндалевидной формы. Ресницы… Боже! Какие длинные. Красиво загибаются. Давно не брился. Щетина отросла и закудрявилась в короткую бороду. И ещё… Не изменил. Какое до этого дело? Отчего это меня обрадовало? – не успев удивиться, вспомнила: – Нельзя смотреть в упор на хищника…»
Благоразумно и покорно опустила веки – подчиняюсь. «О господин, великий и ужасный…»
Хотелось истерично до визга расхохотаться.
Георгий ещё несколько секунд свирепо прижимал её к стене. Бурно, по-звериному дышал. Кровожадно раздувая ноздри, обдавал ядрёным перегаром. В удерживающих руках чувствовалась мелкая дрожь и напряжение.
Заметил перемену в Юлином настроении. Прикрыв глаза, бессильно и удивлённо покрутил взлохмаченной головой. Застонал со скрипом.
