Kitabı oku: «Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами», sayfa 6
Подружки воров
Для полиции столица поделена на районы, которые обозначены буквами, чтобы различать их. Штаб-квартира дивизиона F находится на Боу-стрит; ее юрисдикция распространяется на Ковент-Гарден, Друри-Лейн и Сент-Жиль. Этот район раньше считался самым опасным, он служил прибежищем для самых темных личностей и самых отчаянных воров.
Старший полицейский офицер в районе Боу-стрит г-н Дуркин любезно позволил умному и опытному офицеру сержанту Бирчеру предоставлять мне любую информацию, которая могла понадобиться.
Пятнадцать или двадцать лет назад этот район был местом постоянного нарушения общественного порядка. Питейные заведения пользовались дурной славой воровских притонов, куда захаживали карманники, грабители, проститутки-воровки, их соучастники и разные негодяи, которые вместо того, чтобы честным трудом зарабатывать себе на жизнь, предпочитали наскребать на сомнительное существование любыми недостойными средствами, какими бы позорными или преступными они ни были. Но в настоящее время все совершенно изменилось. И хотя я патрулировал по окрестностям в понедельник вечером, который обычно считается одним из самых шумных на неделе, большинство пабов были пусты. На улицах царили величайший порядок и приличия, и не произошло даже ни одной потасовки с участием ирландцев ни в одном из узких переулков и дворов, которая оживила бы почти тягостную тишину, царившую повсюду. Я был свидетелем лишь одной драки в пивнушке на Сент-Мартинз-Лейн. У барной стойки стояли семь или восемь мужчин, они курили и пили. Стычка произошла между пожилым мужчиной, пребывавшим в воинственном состоянии после выпивки, которого в дальнейшем стала подстрекать какая-то разговаривавшая с ним проститутка, и мужчиной, похожим на мелкого торговца. Я не знаю, как возникла ссора, так как появился после ее начала. Сопровождавшего меня сержанта позабавило то, что среди посетителей бара находились три подозрительных субъекта, на которых он «положил глаз». Один из них был высоким, нескладным мужчиной; второй – жирный краснолицый больной коротышка, а третьей в их компании – простая на вид женщина, проститутка и сообщница этих двоих. Драка продолжалась до тех пор, пока торговец кубарем не полетел в угол от удара. Высокий нескладный парень любезно подбежал к нему на помощь, галантно поднял его на ноги и тихонько обшарил его карманы. Восторг сержанта, когда тот заметил это небольшое упражнение на ловкость рук, – вот что я буду помнить. Он мгновенно привлек к этому мое внимание, ведь это было сделано так ловко и умело, что я даже ничего и не заметил.
Когда мы возобновили наш инспекционный обход, сержант, мысленно подведя итог своим наблюдениям за этой подозрительной троицей, заметил: «Впервые я обнаружил их в Холборне три дня назад, когда дежурил в штатском платье. Я точно еще не знаю, в какую игру они играют, либо крадут собак, либо «делают выборку». Вот как они это делают. Женщина высматривает какого-нибудь простофилю, то есть подвыпившего мужчину или просто какого-нибудь придурка. Затем она останавливает его на улице, заговаривает с ним, обращая особое внимание на его украшения, часы и все такое прочее, и пытается его ограбить. Если он оказывает сопротивление или поднимает шум, то тогда подходит один из ее подручных и либо сбивает его с ног ударом в ухо, либо восклицает: «Чего это вы разговариваете с моей женой?» Вот так делаются такие дела, сэр, так эти ребята проворачивают эти штучки. Вчера я выяснил, где они живут. Это где-то у Барбикана, на Голден-Лейн. Название нехорошее, мерзкое, воровское место. Сегодня вечером за ними следят, хотя они об этом не знают. Я посадил им своего человека на хвост». На улице у этой пивной стояли две женщины. Их одежда являла собой любопытную палитру цветов, как обычно всегда одеваются вульгарные женщины. Их лица были какими-то маслянистыми, в них было что-то еврейское, как будто они изо дня в день питались жареной рыбой и жиром. Сержант хорошо их знал, и они знали его, так как обратились к нему с приветствием. «Одна из этих женщин, – сказал он, – самая ловкая воровка. Я знаю ее двенадцать лет. В первый раз ее задержали за ограбление. Я вам расскажу, как это было. Тогда она была миловидной женщиной – очень симпатичной женщиной – и находилась на содержании мужчины, который в течение какого-то времени давал ей четыре фунта стерлингов в неделю. И она была тихоней, никогда никуда не ходила, не околачивалась в ночных пивных или тому подобных местах. Но она попала в дурную компанию и была задержана за грабеж. Она со своими подельниками затеяла свару в баре, все было спланировано заранее. Они вырубили свет, открыли все краны и украли кошелек, часы и кое-какие другие вещи. Но мы схватили их всех на месте преступления. И вот что странно, одна из воровок умерла на следующий день от последствий выпивки. Все эти женщины большие любительницы поесть, и когда у них заводятся деньги, они начинают постоянно пить и дебоширить. Эта пройдоха выпила столько, что это убило ее».
На углу Друри-Лейн я увидел трех женщин, которые стояли вместе и разговаривали. Они не знали, что такое кринолин, а древность их шляпок и шалей была просто поразительной, при этом долговечность ткани, из которой они были сделаны, казалась в равной степени удивительной. Выражение их лиц было невозмутимым, а кожа не знала мыла и воды. Волосы одной из них имели серебристый оттенок. Они до седых волос оставались проститутками.
От своего спутника я узнал, что эта компания – дешевка; они демонстрируют «стерильность» окрестностей. Они пойдут домой с мужчиной за один шиллинг и считают, что им хорошо платят, тогда как шесть пенсов – это даже слишком большая сумма за временное жилье, которое потребовалось бы для их изменчивой любви.
Их было довольно много вокруг. По большей части они жили в маленьких комнатах за восемнадцать пенсов, два шиллинга и полкроны в неделю, расположенных на узких улочках, тянувшихся от Друри-Лейн.
Мы спустились по Чарльз-стрит, небольшой улице недалеко от паба «Великий Могол». Меня удивило количество чистеньких, респектабельных на вид домов с меблированными комнатами на этой улице, да и почти на каждой улице в окрестностях. Многие из них имели вентиляцию, их клиентами были почтенные ремесленники. Эти дома находятся под надзором полиции, и сержант целиком занят их инспектированием. Визиты сюда наносятся каждый день, и, если парламентский закон, согласно положениям которого им разрешено существовать и которые регулируют их деятельность, нарушается, у них немедленно отбираются лицензии. У некоторых дельцов есть по нескольку таких домов, да к тому же они еще держат магазины, в которых продаются всевозможные товары для их постояльцев.
Обычно на окне гостиной имеются зеленые ставни, на которых иногда можно увидеть надпись: «Комнаты для путешественников, 3 пенса за ночь», или «Комнаты для джентльменов», или «Комнаты для одиноких мужчин». Иногда на белой стене пишут большими черными буквами «Образцовые меблированные комнаты». Есть также несколько небольших магазинчиков, которые держат по соседству торговцы разнообразными товарами для жильцов этих меблированных комнат, где они могут купить на два пенса мяса, хлеба и все остальное по желанию.
На Друри-Лейн и в ее окрестностях есть много разъездных торговцев, и мой информатор уверял меня, что они находят свое занятие весьма прибыльным, так как низшие сословия и рабочие не любят ходить по магазинам и делать покупки. Они неизменно предпочитают покупать то, что им нужно, на улице с тележки или лотка разъездного торговца.
Что делает и рынок Клэр таким привлекательным, так это лотки и тележки, которых там огромное множество.
Многих девушек их старые, пьющие джин матери посылают на улицу заработать несколько пенсов продажей цветов. Они начинают в очень юном возрасте, часто лет в пять-шесть, и занимаются этим до той поры, пока не станут достаточно взрослыми, чтобы стать проститутками. И тогда они либо перестают торговать на улице, либо объединяют эти два занятия. Они являются, главным образом, детьми родителей-ирландцев или ирландцев-кокни, как их называют. Это самая шумная, драчливая, безнравственная и безответственная часть населения Лондона. На Эксетер-стрит, Стрэнд, есть очень старый и пользующийся дурной славой дом, дела которого, по отзывам полиции, ведутся честно и в полном порядке. Туда приходят замужние женщины со своими любовниками, так как они уверены в соблюдении тайны и доверяют этому заведению. Это дом с номерами, и он часто посещаем; известно, что в нем бывают богатые коммерсанты. За постель здесь берут от десяти шиллингов и больше. Мужчина может прийти сюда с большой суммой денег в кармане и спать в полной безопасности, так как не будет сделано ни малейшей попытки лишить его собственности.
На Веллингтон-стрит, у театра «Лицей» со стороны Ковент-Гарден, есть кофейня, которая, фактически, к нему примыкает. Сюда женщины могут привести своих мужчин. Но полиция не может в это вмешиваться, потому что это кофейня, а не так называемый дом, пользующийся дурной славой. Владелец не обязан знать, кем являются его клиенты. Приходит мужчина с женщиной и спрашивает комнату. Они могут быть путешественниками, они могут быть кем угодно. Мне сказали, что подземный ход, проходящий под «Лицеем», связывает это заведение с комнатами на другой стороне театра, принадлежащими одному и тому же владельцу кофейни и дешевого ресторана.
Раньше мы говорили о «переодетых квартирантках». Их можно увидеть на Стрэнде. Никто, если он не понимает сути происходящего и не был заранее предупрежден, не заметит плохо одетую старуху, которая на небольшом расстоянии следует за модно одетой молодой женщиной, которая беззаботно идет по тротуару. Она умеряет свой шаг лишь для того, чтобы остановиться и заговорить с каким-нибудь подходящим на вид мужчиной, проходящим мимо. Если ее попытка завязать знакомство оказывается успешной, она вместе со своей жертвой удаляется в какой-нибудь притон, расположенный поблизости.
Наблюдатель получает фиксированную плату в неделю и никогда не теряет из виду «переодетую квартирантку» по очень простой причине. Эта переодетая женщина, возможно, живет не очень далеко от дома терпимости, владелец которого ее нанимает. Она приходит туда во второй половине дня в скромной одежде, и там ей выдают хорошие вещи. Теперь если за ней не присматривать, она может убежать. Она может проводить свое время в пабах, она может привести своих клиентов в другие дома свиданий или может заложить надетую на ней одежду, и владелец не сможет предъявить ей иск за долг, который она сделала в безнравственных целях. Такая переодетая женщина получает от мужчины столько денег, сколько ей удается из него вытянуть, а ее наниматель выдает ей от нее небольшой процент. Мужчина обычно платит пять шиллингов за комнату. Многие проститутки обманывают своих клиентов. Они приводят их в дом, а затем, после того как заплатит за комнату, скрываются от него. Простофиля начинает жаловаться владельцу дома, но, разумеется, не получает деньги назад.
Мне довелось увидеть на Стрэнде старуху, которая является одной из самых жестокосердных нищенок в Лондоне. У нее есть двое детей, и одного из них она обычно кладет на порог чьего-нибудь дома. Ребенок ложится на ступеньку и делает вид, что спит или почти замерз от холода. Естественно бледное лицо девочки придает ей полуголодный вид, что завершает ее достойную жалости внешность. Любой проходящий мимо джентльмен, движимый милосердием, может быть вынужденным тронуть ее за плечо. Ребенок начинает медленно шевелиться и тереть глаза, а мужчина, введенный в полное заблуждение, дает ей милостыню и идет дальше, а маленькая обманщица снова принимает свою позу и ждет следующего случая. Это происходило на моих глазах. Но ребенку не повезло; подошел делавший обход полицейский, и девочка ушла в менее безопасное и удобное место.
Многие писатели, филантропы и газетные репортеры подробно останавливались на ужасных подземных катакомбах или сводах в окрестностях Стрэнда под названием Арки Адельфи. Даже сейчас никто не понимает, что эти арки – самое невинное и безвредное место в Лондоне, каким бы оно когда-то ни было. Здесь ночью на посту стоит полицейский специально для того, чтобы предотвратить спуск в них людей, которым нечего там делать.
Возможно, они были построены с целью образовать фундамент для Террасы Адельфи. Предположим, что тогда там не было причалов, набережных, и, следовательно, вода могла подняться и продвинуться вглубь суши на какое-то расстояние, сделав почву болотистой и почти ни на что не годной. Главная арка представляет собой прекрасный образец каменной кладки; она похожа на уменьшенную копию тоннеля Бокс. А другой свод, тянущийся в разных направлениях, как ходы катакомб, выглядит совершенно призрачным и наводит на мысль о Джеке Шеппардсе, Блускинсе, Джонатане Уайлдсе и им подобных, независимо от того, что своды имеют хорошее газовое освещение. У конца свода, ведущего к Стрэнду, есть дверь. И с ней связано любопытное предание. Не так уж и много лет тому назад эта дверь была черным ходом, ведущим из известного игорного дома и кофейни, куда воры, шулеры или проститутки заманивали простаков, облапошивали их, спаивали, а затем выбрасывали из этой двери во тьму, которая, должно быть, казалась им другим миром. А когда они приходили в себя, они сами, как могли, искали выход оттуда.
Когда я находился под этими сводами, мое внимание привлекли крики и вопли женщины у реки. И, подойдя к этому месту, я увидел женщину, сидящую на ступенях перед чем-то, что выглядело как конюшня. Она яростно ругалась с мужчиной, который по профессии был владельцем кэба – несколько его транспортных средств находились вокруг – и, как она горячо утверждала, ее мужем. Этот мужчина заявил, что, когда он познакомился с ней, женщина была проституткой; с тех пор она стала самой заядлой пьяницей, которую только можно встретить. Женщина засунула руку к себе в карман, вынула из него что-то и стала размахивать этим у мужчины перед лицом. Она с триумфом заявила, что это ее свидетельство о браке. «Вот это, – вскричала она, повернувшись ко мне, – это то, что их ставит на место. И не важно, была ли я раньше одной из дочерей Лота. Может, я и была дурной, я не говорю, что этого не было, но я его жена, и вот это всех ставит на место».
Я оставил их предаваться изысканной брани, пересыпая беседу этими изящными и восхитительными метафорами, которые столь популярны у торговок рыбой в Биллингсгейте. Потом один заинтересованный наблюдатель, помощник конюха, сообщил мне, что неизбежным результатом этой супружеской перебранки стало то, что муж запер женщину в конском стойле, где она могла без помех выспаться и избавиться от последствий своего пьянства, да и раскаяться на следующий день на досуге.
Некоторые крикливо, если не хорошо одетые женщины, которых можно увидеть прогуливающимися по Хеймаркету, живут в Сент-Жиле и окрестностях Друри-Лейн. Но самая низшая категория женщин, которые занимаются проституцией за шиллинг и меньшую сумму, – это самая любопытная и удивительная их часть. Мы говорили о них раньше, что они доживают до седых волос, занимаясь своим ремеслом. Одна из них, женщина за сорок, бедно одетая, с развратной, неприятной внешностью, добровольно рассказала нам следующее, рассчитывая на выпивку:
«Времена изменились, сэр, с тех пор, как я приехала в этот город. Помню, все франты съезжались сюда, а не на Маркет. Но эти времена прошли, да, беда, но ничто, как и я сама, не вечно, хотя я и вынесла свою долю передряг, это так. Много лет назад Флит-стрит, Стрэнд, Кэтрин-стрит и их окрестности были известны своими женщинами и заведениями. Эх, вот были времена! Я бы хотела, чтобы они вернулись, но что толку хотеть, так не будет. Мысли об этом только делают меня несчастной. Я приехала из сельской местности, когда я была совсем девчонкой, мне было не больше шестнадцати, я бы сказала. Я приехала из Дорсетшира, что близ Лайм-Реджис, чтобы проведать свою тетку. Мой отец был мелким фермером в Дорсете, арендатором, как вы бы сказали. Лондон произвел на меня сильное впечатление, можете мне поверить. Мне понравилось гулять по улицам вечером.
Однажды вечером я стояла и глядела через ограду, когда мимо меня проходил один мужчина. Увидев меня, он вернулся и сказал что-то такое про погоду. Я, ни о чем не подозревая, ответила ему, как ребенок, а он продолжал говорить о городе и деревне, спрашивал меня, помимо всего прочего, давно ли я в Лондоне и не родилась ли я там. Не думая, я рассказала ему о себе все, и он ушел явно очень довольный мной, сказав перед уходом, что был очень рад такому приятному знакомству, и если я не против, то он мог бы встретиться со мной в это же время или чуть раньше завтра вечером, и мы бы могли вместе прогуляться. Как вы вполне можете догадаться, я была счастлива и не сказала тетке ни слова. На следующий вечер я встретилась с ним в назначенное им время, а также еще два или три раза после этого. Однажды вечером мы гуляли дольше обычного, и я стала настаивать, чтобы мы вернулись, так как боялась, что тетка разоблачит меня. Но он сказал, что так устал от дальней прогулки, что хотел бы немного отдохнуть перед обратной дорогой, но если я так сильно хочу возвратиться, то он посадит меня в кэб. Испугавшись за него – подумала, что он заболел, – я предпочла рискнуть разоблачением, и, когда он предложил мне пойти в какой-то дом и посидеть там, я согласилась. Он тут же сказал, как будто только что вспомнил, что поблизости живет его старинная приятельница и мы не могли бы найти лучшего места, так как она даст нам все, чего мы пожелаем. Когда мы прибыли в этот дом, обнаружили, что дверь полуоткрыта. «Как неосмотрительно, – сказал мой друг, – оставлять уличную дверь открытой, любой может войти». Мы вошли без стука и, увидев приоткрытую дверь в коридоре, прошли туда. Мой друг пожал руку старой леди, которая разговаривала с несколькими девушками, сидевшими и стоявшими в различных частях комнаты. Они, по ее словам, были ее дочерьми. При этом заявлении одна из них засмеялась. Тогда старуха рассердилась и приказала им выйти из комнаты. Мне почему-то не понравилось это место, и, чувствуя, что мне не по себе, я попросила, чтобы меня посадили в кэб и отправили домой. Мой друг не стал возражать, и послали за кэбом. Он предложил, чтобы я выпила что-нибудь перед отъездом. Я отказалась притрагиваться к вину и попросила кофе, его и выпила. От него меня стало так клонить в сон, что я попросила разрешения сесть на диван. Они посадили меня на диван и посоветовали мне немного отдохнуть, пообещав, чтобы усыпить мою тревогу, отправить посыльного к моей тете. Конечно, мне что-то подмешали в кофе, да так много, что я пришла в себя лишь на следующее утро. Я в ужасе обнаружила, что обесчещена, и в течение нескольких дней была безутешна и кричала, как ребенок, чтобы меня убили или отправили назад к тете.
Когда я успокоилась, ко мне пришел мой соблазнитель, которому я так глупо доверилась. Он очень доброжелательно заговорил со мной, но какое-то время я не хотела его слушать. Он несколько раз приходил навестить меня и, наконец, сказал, что увезет меня, если я хочу, и подарит мне собственный дом. В конечном счете, поняв, насколько все безнадежно, я согласилась на его предложение, и он стал давать мне четыре фунта в неделю. Так продолжалось несколько месяцев до тех пор, пока я ему не надоела. И тогда он отдал меня кому-то другому. В море всегда есть такая рыба, какая в нем водится, и я это скоро узнала.
Потом в течение нескольких лет – десяти лет, пока мне не исполнилось двадцать шесть, – я прошла через все перипетии жизни падшей женщины (а их немало, могу вам сказать). Я продолжаю жить этой жизнью, потому что в какой-то степени привыкла к ней. Да и что бы я могла делать, если бы бросила ее? У меня нет репутации, я никогда не училась что-то делать, и я не представляю, какую работу я могу рассчитывать получить. Если бы мне пришлось сидеть целый день и часть ночи за шитьем или чем-то подобным, я бы устала. Это мне надоело бы; я непривычна к этому, понимаете, я не могла бы это выдержать. Сейчас я снимаю комнату на Чарльз-стрит, Друри-Лейн. Раньше я жила в Ноттингем-Корт и на Эрлз-стрит. Но, боже мой, я жила во многих местах, которые бы вам и в голову не пришли, и не думаю, что вы поверите мне и наполовину. Я всегда переменчива, как ветер, как вы бы сказали. За свою комнату я плачу полкроны в неделю; она чистая и удобная, достаточно хорошая для такой, как я. Я невысокого мнения о своей жизни. У вас есть честь, и репутация, и чувства, и все такое, вы не можете понять, как все это выбивалось из людей вроде меня. Я ничего не чувствую. Я привыкла к этому. Но когда-то у меня были чувства, особенно когда умерла мама. Я узнала об этом от одной своей подруги, которая сказала мне, что ее последними словами были слова обо мне. Я поплакала и продолжаю делать это, но, боже мой, что толку мучиться? Я ведь совсем не счастлива. Это не счастье, но я зарабатываю достаточно денег на еду и выпивку, и именно выпивка, в основном, держит меня на плаву. Вы и понятия не имеете о том, с каким нетерпением я жду свою порцию джина. Это для меня все. Не думаю, что я проживу долго, и это еще одна мысль, которая меня радует. Я не хочу жить, и все же я не настолько хочу умереть, чтобы покончить с собой. У меня нет столько смелости, как у некоторых, и я этого побаиваюсь».
Рассказ этой женщины – в концентрированном виде философия греха. Беды, через которые она прошла, и ее жизненный опыт заставили ее забыть лучшие черты человеческого характера, и она ожесточилась.
Я разговаривал с другой женщиной, которая вернулась на путь истинный на собрании Общества социального зла, но по ряду причин вернулась к прежнему образу жизни.
В первой части ее истории не было ничего интересного. Она жила в городе уже пятнадцать лет, когда около года назад услышала о Полночном собрании и баптисте Ноэле. Любопытство заставило ее пойти туда; на ее чувства так сильно подействовало необычное зрелище, обстановка и искренность проповедника, что она приняла данное ей предложение. Ее посадили в кэб вместе с несколькими другими людьми и отвезли в один из многочисленных столичных приютов, где о ней заботились в течение нескольких недель и дали небольшую сумму денег, чтобы вернуться к друзьям. Когда она приехала в свою родную деревню в Эссексе, нашла там лишь своего отца. Ее мать умерла, сестра была в услужении, а ее два брата завербовались в армию. Отец был стариком, которого содержал приход, и было ясно, что он не может содержать ее. У нее оставались несколько шиллингов, на которые она возвратилась в город, в свою старую нору, возобновила свои дурные знакомства и вернулась к старому образу жизни.
Я вставил сюда этот рассказ не в качестве размышлений о приютах и пристанищах для таких людей или с намерением очернить движение Полночных собраний, достойное всяческих похвал. Напротив, я испытываю огромное удовольствие, ссылаясь на них и признавая успех, который сопутствовал усилиям филантропов, связанных с преподобным баптистом Ноэлем.
Я уже описывал состояние брошенных женщин из низших сословий в Спитлфилдзе, Уайтчепеле, Уоппинге и Шедвеле, хотя и не затрагивал подробно тех женщин, которые сожительствуют с ворами и другими отчаянными субъектами, ежедневные способы получения средств к существованию которых подвергают их наказаниям. Закон подвергает наказаниям тех, кто посягает на его положения. Их образ жизни, дома, в которых они живут, и способ времяпрепровождения не сильно отличаются от всего того, что есть у других проституток, за исключением лишь того, что они не должны посещать казино, танцевальные залы и другие места популярного отдыха, чтобы завязать знакомства, полезные для них с финансовой точки зрения, хотя они и используют такие места с целью грабежа и мошенничества. Как мне сказали, некоторые женщины со сравнительно хорошей репутацией – ими считаются те, кто знаком с добропорядочными мужчинами, кого пускают в ночные заведения на Пэнтон-стрит и Хеймаркете, – связаны с ворами. Ночные заведения и «комнаты для ужина» в окрестностях Хеймаркета в большинстве своем находятся в руках какой-нибудь еврейской семьи. Заведение «У Кейт Гамильтон» на Принсес-стрит, Лестер-сквер, принадлежит одной такой семье. Она получает процент от стоимости вина, которое продается в течение вечера, а так как берет двенадцать шиллингов за бутылку мозельского и игристые вина, то вполне можно предположить, что ее доходы далеко не жалкие. Заведения «У Лиззи Дэвис», «У Сэма», «У Салли» и, я полагаю, «Карлтон» также принадлежат этой семье. Мне сказали, что один из этих дельцов несколько лет назад попал в тюрьму на два года по обвинению в убийстве человека. Он был владельцем публичного дома в окрестностях Друри-Лейн, а убийство произошло с его участием в этом доме. Из полицейских источников мне стало известно, что некоторые владельцы таких ночных заведений являются известными скупщиками краденого. И в это легко поверить. Чтобы проиллюстрировать это, я расскажу историю, услышанную мною от сержанта из дивизиона Н. Около двух лет тому назад один «снузер» (вор, который селится в гостинице с целью ограбления) совершил грабеж в одной из гостиниц Честера. Вор был схвачен, и судья приговорил его к тюремному заключению. Этот человек был известным вором и проходил под кличкой Американец Джек.
Рассказывали, что однажды он оказался в очень трудном положении. У него были безупречные манеры, и он был чрезвычайно образованным человеком. Он мог легко говорить на трех или четырех языках и был очень ловким вором, внушавшим опасения и причинявшим неприятности полиции. Пробыв в заключении несколько недель, он придумал хитроумный способ бежать из лондонской тюрьмы. Предполагали, что это было сделано при содействии его тюремщиков, которые, якобы, были подкуплены его друзьями с воли. Как бы то ни было, но он ухитрился добыть себе свободу и успешно скрывался в Лондоне до тех пор, пока шум вокруг его побега не утих, а затем он отплыл в Париж. Но в ночь после своего побега он совершил самое дерзкое ограбление. Переодевшись при помощи своих друзей из тюремной робы в обычную одежду, он отправился в некую хорошо известную гостиницу неподалеку от Таверны Свободных Каменщиков, где – что удивительно – по воле случая остановился честерский судья, который выносил ему приговор. Американец Джек был настолько самоуверен, что вступил в беседу с судьей, которому показалось, что уже где-то видел его лицо раньше, но не мог вспомнить где. Посетители долго не ложились спать, и лишь после того, как все уснули. Американец Джек начал действовать. Через своего сообщника он получил отличный инструмент для вскрытия замка, который, будучи вставленным в замок, проходил через замочную скважину и зацеплял ключ, вставленный изнутри. После этого было легко повернуть ключ и открыть дверь. В ту ночь вор взломал шестнадцать или семнадцать номеров в гостинице и покинул ее до рассвета, нагруженный самой разнообразной добычей. Владельцы гостиницы не стали предлагать награду за его поимку, так как боялись огласки.
Когда грабеж был обнаружен, честерский судья вспомнил, что человек, с которым он разговаривал накануне вечером, был тем, которого он осудил и которому вынес приговор на выездной сессии суда присяжных. С этой информацией он отправился на Боу-стрит и направил полицию по его следу. Но хорошо известно, что, если не предлагается никакая награда за поимку известного преступника, полиция ведет себя не так активно, как в том случае, когда есть денежный стимул для энергичных действий. Полагали, что Американец Джек нашел убежище у своих друзей неподалеку от Хеймаркета. Сержанту полиции был немного знаком один официант, которого раньше уволили из одного ночного заведения, и сержант допросил его по этому делу. Официант признался, что может указать местонахождение вора, и пообещал сделать это за двадцать фунтов, но такую награду никто, связанный с этим делом, не предлагал. И, как я уже говорил, преступник вскоре бежал в Париж, где продолжал свои грабежи с большой ловкостью до тех пор, пока однажды он не оказался замешанным в крупную кражу драгоценностей. Он был арестован жандармами и на какое-то время попал на каторжные работы, где в настоящее время и томится.
Каждый вечер полицейские заходят в ночные заведения, чтобы посмотреть, продается ли в них спиртное. Но так как у всех дверей стоят вышибалы и существует система сигналов для передачи информации находящимся в доме о приближении офицеров полиции, все тщательно скрывается, и полицейские остаются ни с чем. Они могли бы обнаружить уловки, которые, как им прекрасно известно, широко применяются, но они либо не имеют разрешения идти на чрезвычайные меры, либо не считают, что это в их интересах.
Я слышал – не знаю, насколько это правда, – что полицейским платят большие деньги, чтобы заручиться их молчанием и уступчивостью. Но до тех пор, пока это не установлено, следует подвергать сомнению это утверждение, хотя возникающие обстоятельства, похоже, сильно подкрепляют такие подозрения. Женщины, которые живут с ворами, не обязательно сами воровки, хотя такое часто бывает. Большинство карманников делают женщин своими сообщницами, потому что они находят их помощь очень ценной для себя, а для некоторых видов краж они просто незаменимы. Есть много молодых воров, и почти все они живут с какой-нибудь девушкой. Порочность наших юных воров – это своеобразная черта их характера. Это не совсем обычай, которому они следуют, а скорее, внутренняя порочность, заложенная в них. Они предпочитают праздную богатую жизнь – при этом позорную и бесчестную – жизни честной и трудовой. И в этом причина их преступлений, внушенных, возможно, сначала силой дурного примера и плохого воспитания и подкрепляемых каждый день независимостью, полученной от предоставленной им свободы, что является следствием отсутствия заботы родителей о детях.
Конечно, трудно предложить читателям рассказы этих женщин, так как они лишь станут объектами обвинения, если признаются в своих преступлениях. Да и не так легко выбрать подружку вора без указки полиции, и даже тогда она с негодованием станет отрицать вменяемую ей вину.
