«Madame Bovary» kitabından alıntılar, sayfa 12
Но в то время, как она сочиняла эти письма, она видела перед собой другого мужчину, призрак, созданный ею из самых пылких её воспоминаний, из самых увлекательных чтений, из её затаеннейших желаний; этот образ становился наконец столь живым и доступным, что она трепетала от счастья, не будучи, однако, в состоянии представить его себе отчетливо, до такой степени он расплывался и исчезал, как некое божество в изобилии своих совершенств.
Есть другие красивее меня, зато я лучше умею любить!
Она бросила музыку. К чему играть? Кому её слушать? Так как никогда не будет она, одетая в бархатное платье с короткими рукавами, в концертном зале, касаясь клавиш из слоновой кости легкими пальцами, играть на эраровском рояле и никогда не услышит, будто шелест ветерка вокруг, восхищенного шепота, - не стоит труда разучивать ноты!
Ехать бы шагом в почтовой карете с синими шелковыми шторами по крутому склону горы, слушать, как поет песню кучер, как звенят бубенчиками стада коз, как глухо шумит водопад, как всем этим звукам вторит горное эхо! Перед заходом солнца дышать бы на берегу залива ароматом лимонных деревьев, а вечером сидеть бы на террасе виллы вдвоем, рука в руке, смотреть на звезды и мечтать о будущем!
Hи остроумия, ни воображения, ни одной черты человека из хорошего общества!
Потихоньку да полегоньку, день за днем, за зимой весна, а за летом осень — и по капельке, по крошечке все ушло! Все утекло, все минуло… или, вернее сказать, утихло: ведь в глубине души все-таки что-то остается, вроде тяжести какой-то вот здесь, на сердце!.. Но раз уж такая наша судьба, то не стоит понапрасну изводить себя, не следует желать себе смерти из-за того, что умер близкий человек…
... Поэтому не признаю такого Боженьки, который прогуливается в своем саду с палочкой, отводит своим друзьям помещение во чреве китовом, умирает с криком агонии и через три дня воскресает: все это бессмыслено само по себе, совершенно противоречит законам физики и, между прочим, доказывает, что священники всегда коснели в грубом невежестве, в которое старались увлечь вслед за собою и народные массы
Признаю теперь, что не быть причастным страданиям, значит не быть причастным всей полноте жизни: в них много важных условий, которых разрешения мы здесь, может быть, и не дождёмся. Я вижу в этих волнениях руку Промысла, который, кажется, задаёт человеку нескончаемую задачу – стремиться вперёд, достигать свыше предназначенной цели, при ежеминутной борьбе с обманчивыми надеждами, с мучительными преградами. Да, вижу, как необходима эта борьба и волнения для жизни, как жизнь без них была бы не жизнь, а застой, сон… Кончается борьба, смотришь – кончается и жизнь; человек был занят, любил, наслаждался, страдал, волновался, сделал своё дело и, следовательно, жил!
- Неужели нельзя было обойтись без ковра? Для чего менять обивку на креслах? В мои времена полагалось только одно кресло - для пожилых людей.
[…] она наблюдала счастье сына с тем скорбным молчанием, с каким разоренный смотрит в окно на людей, усевшихся за обеденный стол в его прежнем доме.
