Kitabı oku: «Последний день», sayfa 4

Можно было бы сказать: рано или поздно это кончится, – но так говорить слишком оптимистично. Скорее уж поздно, чем рано; а может быть и никогда. Так или иначе, это уже были не проблемы Саши, поэтому думать о них – лишь попусту тратить время…

Опять дворы. Дорога вдоль невысоких домов, стоящих в ряд по левую руку. В окне третьего этажа следующего по пути дома Оскалов замечает движение: оттуда с внушительной скоростью вылетает крупный серый предмет. Брошенный изо всех сил, он перелетает через дорогу и падает на землю рядом. Слышится удар, и, судя по всему, предмет теряет свою целостность.

Но Саша не успевает окончательно проследить его судьбу, так как за окном снова что-то происходит. Оттуда вслед за предметом вылетает толстая стопка бумаг. Брошенная с не меньшей силой, она имеет худшие аэродинамические и структурные характеристики и, пролетев несколько метров, разделяется на сотни отдельных листов. Следом за ней летит еще одна стопка. И еще.

Все это похоже на странный осенний листопад с большими белыми прямоугольными листьями. Они покачиваются из стороны в сторону, кружатся, трутся друг об друга, шелестя. Ветер подхватывает некоторые из них и разносит в разные стороны. Это выглядит очень непривычно и красиво. Воздушный белый вальс оканчивается внизу: спустя какое-то время земля вокруг окна начинает покрываться бумагой.

Один из листов ложится Оскалову в руки. На нем написано:

«Вывод:»

Дальше идет какой-то плотный научный текст, из которого выглядывают человеческие отчаянные слова: "непонятно", "нерешаемо", "невозможно". Внизу номер страницы: «485». Оскалов тщетно пытается вникнуть в суть проблемы, но теряется в нечитаемых терминах, условных обозначениях и ссылках. Он складывает лист вчетверо и кладет себе в карман – может быть, потом удастся понять.

В ногах лежат еще десятки листов. На них графики, формулы и тонны текста. Все вокруг покрыто тонким слоем какой-то научной работой. Кто-то трудился над ней не один год, и почему-то выкинул. Не смог решить задачу?

Окно, из которого все это выбросили, теперь закрыто. Основная масса бумаги уже опустилась, снова стало тихо. Лишь некоторые листы висят в воздухе, то опускаясь, то поднимаясь потоками ветра. Оскалов подходит к тому месту, куда упал первый предмет. Под налетевшими сверху листами виднеются серые пластиковые обломки, стекляшки, провода и много цветного, непонятного, странного. Это изучали? Или этим изучали? Неизвестно.

Вокруг никого, Оскалов один стоит и смотрит на произошедшее с недоумением. Вдруг он снова слышит шелест, на сей раз более далекий и громкий. Из-за дальнего дома вылетает огромная стая голубей и стремительно несется сюда, будто бы здесь раскидали не бумагу, а зерно. Сотни птиц садятся на ветки деревьев, растущих рядом. Их так много, что в глазах начинает рябить. Они внимательно смотрят вниз, оценивая ситуацию. Нет, это не статуи – то и дело в стройных рядах возникает мельтешение: кто-то чистит крыло, кто-то вращает головой, – но в основной своей массе птицы неподвижны и сосредоточены. Через минуту они, как по команде, срываются вниз.

Как в погоне за проворной добычей, они бросаются на лежащие листы с неимоверной скоростью, хватают их клювами и лапами и уносят куда-то за зону видимости. На место улетевших приходят новые. Оскалов ощущает потоки воздуха от взмахов крыльев, некоторые из птиц пролетают на расстоянии вытянутой руки, другие вытягивают листы прямо из-под ног. За тяжелые обломки серого прибора разом берутся по несколько десятков крупных особей. Они поднимают их и неспешно, как нагруженные бомбовозы, улетают за ближайший дом.

Белый настил стремительно редеет, число птиц уменьшается пропорционально. Перед Сашей на землю садится большой белый голубь и, задрав голову, смотрит ему в глаза. Оскалов, вспоминая о поднятом и спрятанном листе, говорит:

– Не отдам. Он мне нужен.

Птица, поняв его, улетает.

И все. Как будто не было ничего. Все чисто, не осталось ни одного листа, ни клочка, ни обрывка. На том месте, где приземлился прибор, лишь небольшая вмятина в земле и тоже – ни обломка. Все окончательно вернулось в норму; никто, кроме Оскалова, и не заметил.

Не имея пока возможности переварить произошедшее, Саша ковыляет к ближайшей скамейке и тяжело садится на нее. Отсюда видно то самое окно: теперь оно занавешено. Что это было? Почему? Оскалов кладет голову на спинку и закрывает глаза…

Ну с птицами все понятно: это подарок. Спасение от мусора, данное землянам за былые заслуги от жителей других, более продвинутых планет. Такая "накачка извне" новыми технологиями началась почти сразу, как эти технологии появились. Штабелями свозили невообразимые вещи: бери, пользуйся! Счастье для всех даром, и пусть никто не уйдет обиженным!

Все это копилось, пылилось, что могло гнить – гнило. Никому не было дела ни до земных, ни до неземных изобретений. Но такие фундаментальные проблемы, как загрязнение природы, требовали инновационных решений, иначе последствия могли быть катастрофическими для земного человечества. И в порыве сыновней любви потомки решили за землян все проблемы. Причем сделали это незаметно, чтобы никого не смущать.

Вообще, новые вещи могли быть приняты, только если они полностью мимикрировали под старые и привычные. Хорошо подошли животные. Скорее всего, это были синтетические птицы, целью существования которых была очистка улиц, и с этим они справлялись отменно. А может, все вообще было не так, и это настоящие птицы, обученные, запрограммированные на такое. Или ему вообще показали мультик, а на самом деле бумага провалилась сквозь землю. Все это неважно.

Но вот научная работа… Кто-то еще что-то изучает? Здесь? Сейчас? Немыслимо…

3

В темноте под опущенными веками кажется, что Саша один во всем мире. Что нет вокруг ни деревьев, ни домов, ни улиц, вообще ничего нет – чистый вакуум. Если вначале еще что-то мерцало (так в глазах, привыкших к свету, ложно срабатывали рецепторы), то теперь стоит полная, чернильная темнота.

Ему вдруг становится страшно. Сердце начинает биться сильнее, выступает пот, учащается дыхание. Все в мире заполнено этим дыханием. Саша убирает его, задерживает в себе, стремясь понять, есть ли в мире он сам. Мир абсолютно пуст. Оскалов не выдерживает и открывает глаза. Все на месте: дома, улицы, деревья, руки и ноги. Ветер шевелит волосы. Оскалов начинает думать, чтобы доказать себе, что существует…

А что, собственно, было дальше в потоке истории? Он вспомнил только первое столетие, до которого он, если повезло бы, смог бы дожить и собственным здоровьем. А что дальше? Что в оставшихся семи сотнях? Вспоминать не хотелось. Но это нужно было для полноты картины, для окончательного и бесповоротного осознанного решения. О себе самом ему вспоминать не хотелось вдвойне, поэтому он выбрал меньшее из зол…

Здесь все встало, да. Никакого прогресса – остановка. Но было ли это свойством конкретного земного человечества? Было ли это связано со сложившимся обществом, культурой, временем? Неужели достаточно просто убежать отсюда, и все сразу станет по-другому? Человек неимоверными усилиями сменит свой социальный облик и пойдет вперед? Увы, нет.

Оказалось, что это свойство человека, его биохимическая природа, его суть. Бессмертие не предполагает развитие – лишь сохранение. Как муха в янтаре, как мамонт во льдах. Это проявилось на практике, когда прогресс через полвека застыл на Марсе, еще через полвека на Венере и дальше по списку. Люди там также перестали хотеть нового, детей также отправляли вперед, чтобы те через полвека также вмерзли в свою эпоху.

Идти в истории было можно, но недалеко, до определенного момента: кто-то – раньше, кто-то – позже, – но срок крошечный, несравнимый с вечной жизнью. Развитие было похоже на фронт волны, распространяющейся в пространстве со скоростью колонизации. Тонкое свечение по краешку. За этой расходящейся волной оставались населенные, застывшие во времени планеты.

Все пришло к логическому завершению лишь тогда, когда случилась та самая пресловутая "технологическая сингулярность". Волна, достигнув края Солнечной системы, ускорила свое движение многократно и спустя какое-то время докатилась до ближайших звезд, преодолев огромные расстояния за считанные десятилетия. Но были ли это еще люди?

Когда оставшиеся человечество задало им вопросы, на которые люди не смогли ответить за всю свою историю, простые и понятные в своей постановке:

– Что такое реальность?

– Случайна ли жизнь?

– Есть ли истина?

Они печально посмотрели на нас и сказали:

– Это невозможно объяснить вашими языками и понять вашим сознанием. Простите.

И все. Скорее всего, с их стороны говорить с нами – это то же самое, что нам говорить с кошками и собаками. Мы их понимаем, любим, но они не могут понять нас в мере, необходимой для общения. Было ли людям обидно? Настолько же, насколько кошке или собаке – ни капли. Мы просто не поняли обиды, за которую они извинились…

На часах: полдвенадцатого. Пора. Оскалов встал со скамейки и пошел, уже не сворачивая и не останавливаясь. Саша знал маршрут отменно, бывал в том месте: бродил вокруг, смотрел, думал, но ни разу не заходил. Все когда-то бывает в первый раз…

Длинная прямая улица, по сторонам дома, между домов просветы, в просветах дворы, во дворах люди. Чем меньше в голове мыслей, тем чаще мелькают просветы. Так несколько кварталов, и надо будет сворачивать на еще более длинную и прямую улицу – проспект. По нему еще немного пройти, а там… Там уже конечная. Чтобы отсрочить момент, когда перед ним откроется дверь в неизвестность, Саша решает наполнить время мыслями, загустить его, замедлить течение. Он начинает с первого витающего в голове вопроса: что такое жизнь?