Kitabı oku: «Провиденциалы», sayfa 17
– К тому же, не забывайте, – продолжил профессор, смягчив голос, – медицина спасла вам жизнь. После таких случаев семьдесят процентов не выживают.
– Семьдесят процентов? И вы считаете это достойным комплиментом современной медицине? – Михаил скривился так, что его лицо стало маской едва сдерживаемого презрения, как будто он пытался скрыть своё разочарование.
– Думаю, вы поняли мою мысль, – вздохнул Боголюбов, тяжело поднимаясь со стула. – Не буду больше отнимать у вас время. Благодарю, что выслушали, – он направился к двери.
– Скажите, профессор, вы не причисляете себя к тем завистникам, о которых упоминали недавно? Тем, кто всю жизнь над чем-то корпел, а потом их вдруг обошёл юнец, обнулив все их достижения? – Михаил язвительно улыбнулся. – Одушевление материализма – палка о двух концах. Когда-нибудь и по вашу религию прилетит дракон.
– Чё-ртов фанатик, – прошептал профессор сквозь зубы, не поворачивая к Михаилу лицо. – Ты думаешь, что отец пожелал бы своей дочери зла? – произнёс он уже громче и резко обернулся.
Несмотря на раздражение, которое временами проскакивало в разговоре с Михаилом, облик Валентина Марковича сохранял достоинство. Даже в гневе он оставался воплощением сдержанности: его эмоции проявлялись лишь в интонациях и выборе слов, не переходя в бурную жестикуляцию или мимику. Но когда речь зашла о его дочери, лицо профессора мгновенно изменилось, и в глазах мелькнула глубокая, почти физическая боль.
– У меня дочь… – его голос упал до едва слышного шёпота. – Она уже несколько лет прикована к коляске… Именно из-за неё я здесь… Она поверила во все эти твои слащавые бредни… – голос профессора задрожал, выдавая невыносимое отчаяние. – Ты понимаешь, что это значит? Что теперь её ждёт… Понимаешь? – громкий, почти отчаянный крик завершил его монолог. Он резко отвернулся, не в силах больше сдерживать свои чувства, и вышел из комнаты, оставив Михаила в оглушающей тишине.
Вернувшись домой после неожиданной и тревожной встречи с профессором Боголюбовым, Михаил ощущал опустошение и смятение. Сев в кресло, он погрузился в тяжёлые размышления, вновь и вновь переживая каждое слово, произнесённое профессором. Сначала его переполнял гнев. Как смеет этот человек обвинять его в обмане и спекуляции на чужих заблуждениях? Он ведь действительно прошёл через ад, боролся, не сдавался и, в конце концов, победил. Его история – не вымысел, а реальность, прожитая каждой клеткой его тела. Несправедливые обвинения ранили его, вызывая обиду: неужели его искренность, его вера в правдивость собственных слов не была очевидна?
Однако постепенно гнев уступил место сомнению. А что, если профессор прав? Что, если его выздоровление было результатом врачебной ошибки, а не чудом или силой воли? Эта мысль была мучительной. Она подрывала фундамент его новой жизни, его миссии. Если его история основана на ошибке, разве он не становится невольным обманщиком, продающим ложную надежду? Михаил вспомнил свои выступления, полные залы, горящие глаза слушателей. Эти люди верили в него, в его рассказ. Для многих он стал маяком в тёмном море отчаяния. Но что, если этот маяк – всего лишь мираж? Не принесёт ли такая ложная надежда больше вреда, чем пользы?
Наибольшее потрясение он испытал, когда вспомнил последние слова профессора о его дочери. Эта девушка, прикованная к инвалидной коляске, поверила в его историю. Возможно, она ждёт своего чуда, надеется на невозможное. Но что, если эта надежда окажется напрасной? Михаил представил её разочарование, её боль, когда она поймёт, что чудо было лишь счастливой случайностью, недоступной для неё. В этот момент он почувствовал настоящий страх. Не за себя, не за свою репутацию, а за тех людей, которых он мог неумышленно обмануть. За девушку профессора, за сотни и тысячи других, кто мог поверить в его историю. Он осознал огромный груз, который взял на себя, став символом надежды. И теперь это бремя давило на него как никогда прежде.
В его душе разгорелась борьба между двумя противоположными чувствами. С одной стороны, глубокое сострадание к дочери профессора и всем тем, кто, подобно ей, ожидает чуда. С другой – желание верить в свою правоту, в силу человеческого духа. Ведь даже если его выздоровление оказалось результатом ошибки, разве его путь, его неустанная борьба не заслуживают признания? Разве его пример не способен вдохновлять других продолжать сражаться, даже когда шансы на успех малы? Он ощущал себя на распутье. Продолжать свою миссию, убеждённый в её благородстве, или признать, что её основа – зыбкий фундамент? Каждый выбор имел свою цену. Продолжая, он рисковал вселить в людей ложную надежду. Остановившись – лишить их даже той искры веры, которая поддерживает в самые тёмные времена. Его душу переполняли сомнения, сочувствие, страх и, несмотря ни на что, надежда. Он осознал, что слова профессора изменили его навсегда. Теперь каждое его выступление, каждое слово будет нести не только вдохновение, но и тяжесть ответственности за каждую затронутую душу. И это осознание станет его вечным спутником, напоминая о хрупкой грани между надеждой и обманом.
Вечером Валентина Павловна вернулась с работы, а Михаил уже ждал её, приготовив ужин.
– Пока тебя не было, приходил какой-то человек. Уже дважды заходил, – весело сообщила она, похвалив сына за старания.
– Я сегодня с ним встречался. Он из медицины и считает меня шарлатаном, – мрачно ответил Михаил.
– Шарлатаном? Как это? Почему? – Валентина Павловна едва не поперхнулась от неожиданности.
– Он уверен, что я выдаю желаемое за действительное, когда рассказываю о своём чудесном исцелении.
Мать отложила вилку, её лицо озарилось тревогой, в её взгляде сплелись воедино беспокойство и непонимание.
– Миша, я была рядом с тобой каждый день… Я видела все твои страдания… Я держала тебя за руку, когда ты заново учился стоять. Как кто-то может назвать это «выдачей желаемого за действительное»?
Михаил тяжело вздохнул:
– Он думает, что моё выздоровление – результат врачебной ошибки. Что, мол, мне изначально неверно поставили диагноз, а я теперь на этом зарабатываю, делая себе имя.
Лицо матери на мгновение исказилось от ярости, но она быстро взяла себя в руки.
– Даже если допустить, что диагноз был неточным, – хотя я в это сильно сомневаюсь, – разве это умаляет твои заслуги? Сынок, ты был на грани отчаяния. Многие бы сломались, замкнулись в себе. Но ты… ты продолжал бороться. И эта борьба, твоя сила духа – вот что вдохновляет людей.
Михаил погрузился в молчание, растворившись в собственных мыслях. Его взгляд застыл на невидимой точке в пространстве, а в воздухе повисла тягостная тишина. Валентина Павловна, чутко уловив настроение сына, решила прервать этот момент. Она знала, что сейчас не время для тяжёлых разговоров. С лёгким оживлением в голосе она неожиданно произнесла:
– У меня есть отличная новость! Наконец-то наша очередь подошла, и на следующей неделе нам установят телефон!
– Сейчас покажу тебе кое-что, – медленно поднявшись со стула, Михаил направился в свою комнату. Валентина Павловна с любопытством следила за ним, пытаясь угадать, что он задумал.
Михаил вскоре вернулся с коробкой в руках. Сев за стол, он протянул её матери. Валентина Павловна осторожно сняла крышку и, увидев содержимое, воскликнула:
– Это же сотовый телефон! – в её голосе прозвучало восхищение, когда она начала рассматривать новинку.
Михаил улыбнулся, наблюдая за её реакцией.
– Ольга подарила. Теперь можно звонить откуда угодно.
– Нам бы ещё и небольшой ремонт не помешал, – задумчиво заметила она.
Михаил оглядел комнату, словно впервые замечая её состояние.
– Может, и о смене жилья пора подумать…
Валентина Павловна удивлённо посмотрела на сына.
– Мы уже можем себе это позволить?
– Думаю, да, – спокойно ответил Михаил. – Конечно, не завтра, но стоит задуматься о чём-то более удобном, желательно ближе к центру.
Они продолжили обсуждать эту идею, взвешивая все за и против. Разговор о возможном переезде вызвал у них обоих приятное волнение от предстоящих перемен в их жизни.
После разговора с матерью Михаил направился в свою комнату. Изнурённый событиями последних дней, он едва передвигал ноги. Но стоило ему улечься в постель, как сон, который казался столь близким, внезапно ускользнул, оставив его в плену тревожных мыслей и неясных чувств.
Он лежал, уставившись в потолок, где играли тени от уличных фонарей, образуя причудливые узоры, напоминающие лабиринт. В этом лабиринте, полном вопросов о его миссии и влиянии на людей, каждый поворот погружал его в размышления о собственных поступках. Слова профессора Боголюбого, прозвучавшие как болезненные уколы – «ничтожная личность», – раз за разом эхом отдавались в его сознании, причиняя ему душевную боль. Он ворочался, стараясь найти удобное положение, но невыносимый внутренний дискомфорт продолжал терзать его.
В темноте комнаты перед глазами всплывали образы людей, приходивших на его выступления. Их взгляды, полные надежды и веры, не выходили из головы. «А что, если эта вера построена на песке? Что, если, вдохновляя их, я на самом деле веду их к разочарованию?» Эти вопросы неумолимо грызли его изнутри.
Его мысли затем обратились к дочери профессора, прикованной к инвалидной коляске. Её образ, никогда не виденный, но столь живо представляемый, стал мучительным призраком. Девушка, полная жизни и мечтаний, запертая в неподвижном теле, верит в его историю, ждёт своего чуда. «А если чуда не будет? Если её надежды разобьются? Буду ли я виноват в её разочаровании, в её сломленном духе?»
Михаил перевернулся на бок и посмотрел на часы. 3:27. До рассвета ещё далеко. Теперь его мысли скользнули к его собственному выздоровлению. «Врачебная ошибка», – шептал внутренний голос. Что, если всё его «чудо» – лишь результат неверного диагноза? Не герой, не символ стойкости, а просто везунчик, выигравший в лотерею судьбы. Эта мысль вызвала физическое отвращение. Всё, во что он верил, на чём строил свою новую жизнь, рушилось, как карточный домик. Но даже если его выздоровление было следствием ошибки, разве это умаляет его борьбу? Ведь он не знал об ошибке.
В конце концов Михаил пришёл к мысли, что его путь – это не прямая линия от травмы к исцелению, а сложная траектория с подъёмами, падениями, сомнениями. Каждый её изгиб – часть его истории, его «тайны». Истории, которую он будет продолжать рассказывать. Не как непогрешимый герой, а как обычный человек, ищущий смысл в радостях и испытаниях. С этой мыслью он наконец нашёл покой и забылся лёгким сном. Сном человека, который не нашёл всех ответов, но принял сам поиск как часть своего пути.
Глава 18
Михаил медленно выплывал из сна, когда его слух уловил знакомый голос матери. Но в этом голосе, обычно мягком и понимающем, сейчас слышалось негодование и даже гнев.
– Как вы смеете?! После всего, что он пережил! Он боролся, когда все вокруг говорили, что надежды нет. А вы… вы со своими сомнениями, со своим холодным скептицизмом!
Михаил резко открыл глаза. Сквозь полуоткрытую дверь своей комнаты он видел мать, стоящую в коридоре. Её фигура, обычно излучающая спокойствие, сейчас была напряжена, как пружина. Она возвышалась над каким-то мужчиной, который пытался вставить хоть слово в её монолог.
– Простите, но я…
– Думаете, если у вас степень и звание, то вы можете вот так вот приходить с утра пораньше в чужой дом и подвергать сомнению чудо?! Михаил – мой сын, и я каждый день была рядом – всё видела своими глазами. А вы? Вы сидели в своём кабинете, обложившись бумажками, и решаете, что возможно, а что нет?
Михаил начал понимать ситуацию. Мать, должно быть, приняла этого незнакомца за профессора Боголюбова. Он быстро встал с кровати, накинул халат и вышел в коридор.
– Мама, это не…
Но мать была слишком увлечена своей тирадой:
– И ваша дочь! Как вы можете отнимать у неё надежду? Она верит в Михаила, в его историю, и эта вера даёт ей силы. А вы своим… своим академическим снобизмом хотите эту веру разрушить!
Незнакомец, мужчина лет тридцати, в малиновом пиджаке и чёрных брюках, выглядел совершенно ошеломлённым.
– Я вас уверяю, у меня нет…
– Вы меня «уверяете»? Сначала вы называете моего сына шарлатаном, а теперь…
– Мама! – Михаил наконец пробился сквозь её гневную речь. – Это не профессор Боголюбов!
Мать замерла на полуслове, её рука, которой она только что энергично жестикулировала, застыла в воздухе. Она перевела взгляд с незнакомца на сына и обратно.
– Не… не профессор?
Михаил подошёл ближе:
– Нет.
Незнакомец, воспользовавшись паузой, поспешил вставить слово:
– Простите, я действительно не тот, за кого вы меня приняли. Меня зовут Виктор. Я… я просто хотел поговорить с вашим сыном Михаилом.
Лицо Валентины Павловны превратилось в живую палитру эмоций: удивление сменилось смущением, затем мелькнула тень растерянности, уступившая место стыду. Её боевой пыл испарился в мгновение ока, оставив образ растерянной учительницы, осознавшей свою ошибку в выборе провинившегося ученика.
– Ох, боже мой… Я… я приношу свои извинения, Виктор… Извините. Я подумала… В общем, у нас тут была одна непростая ситуация, и я…
Михаил, увидев, как матери неловко, решил вмешаться:
– Всё в порядке. Проходите, Виктор.
Мужчина неуверенно улыбнулся. Мать, всё ещё смущённая, но уже взявшая себя в руки, гостеприимно махнула рукой в сторону кухни:
– Конечно-конечно, проходите. И ещё раз простите меня.
– Я понимаю, – мягко сказал Виктор.
Они втроём прошли на кухню. Мать, желая как-то загладить свою ошибку, засуетилась у плиты:
– Чай, кофе? У нас есть прекрасный зелёный чай. Торт ещё оставался, сейчас принесу.
Михаил обменялся с гостем понимающим взглядом. Виктор, оценивший и гнев, и гостеприимство Валентины Павловны, расслабился и даже слегка улыбнулся:
– Чай с тортом было бы неплохо.
Мать, обрадованная возможностью загладить вину, начала расставлять чашки и тарелки на столе. Михаил же внимательно смотрел на гостя, гадая, кто он такой и что такое важное привело этого человека к ним домой, раз он приходит уже в третий раз.
– Угощайтесь, а мне пора, – объявила Валентина Павловна и стала собираться на работу.
Дождавшись, когда хлопнула входная дверь и осмотревшись по сторонам, гость начал беседу:
– Ты меня не помнишь?
Фамильярность Виктора сразу же навела Михаила на мысль, что они когда-то были хорошо знакомы. Тем не менее, сколько бы он ни всматривался в черты лица гостя, пытаясь обнаружить что-то знакомое, облик Виктора оставался совершенно незнакомым.
– Извините, но… я не могу вспомнить. Вы не могли меня с кем-нибудь спутать. Мы вместе учились?
Виктор улыбнулся.
– Это, вероятно, из-за моего внешнего вида. Я тогда выглядел немного иначе. У тебя есть что-нибудь покрепче?
– Нет, – Михаил смущённо потупился, – к сожалению, у нас дома ничего крепче чая нет.
– Это правильно… – Виктор замолчал, вспоминая что-то. – Я был тогда с братом. Такой… крепкий, старше меня. Это он меня привёл к Кирику.
Внезапно Михаила пронзило: память вернула его в туман боли и отчаяния, в тот вестибюль, где промелькнул образ этого человека – измождённого, с жёлтушной кожей и впалыми щеками. Михаил оторопел от разительного контраста между тем умирающим из воспоминаний и энергичным, здоровым мужчиной, сидящим перед ним. Разница напоминала пропасть между увядшим цветком и цветущим деревом, несмотря на то, что руки Виктора заметно дрожали.
– Неужели это были вы? – недоверчиво переспросил Михаил.
Виктор вновь изогнул губы в насмешливой улыбке:
– Да. Врач сказал, что мне осталось от силы полгода. Печень отказывала. Брат потащил меня к этому ведуну. Я тебя хорошо запомнил. Ты был в коляске. С девушкой. Такая… сердитая… – Виктор опять впал в задумчивость, из которой также внезапно вернулся. – Ну вот. Старик подробно расспросил меня о болезни, о том, что говорят врачи. Думаю, ну сейчас каких-нибудь трав предложит, поколдует. А он вдруг подходит ко мне, похлопал по плечу и говорит: «А оно тебе нужно? Лучше полгода пожить красиво, чем остаток жизни бегать по больницам, мучиться, постоянно ограничивать себя во всём. Займи у всех, кого знаешь, денег – чем больше, тем лучше – и не отказывай себе ни в чём. Ты ведь всё равно холостяк».
Он прервался, внимательно осматриваясь по сторонам, затем продолжил:
– Сначала я подумал, что старик нездоров, крыша едет. А потом лежу дома и думаю: «А действительно, чего бояться-то? Умирать, так с музыкой!» Ну, я и поназанимал денег у всех, у кого мог, под предлогом «на лечение». Говорю им: «Операцию надо дорогую сделать, или умру». Брат подтвердил – я ему тоже по ушам наездил. А потом… полгода прошло, год – всё нормально. Я деньги-то все сразу потратил. Отдавать нечего. Если даже на работу устроиться, придётся всю жизнь расплачиваться – я на две квартиры занял. Приходится теперь прятаться от кредиторов. И от брата…
Виктор разразился смехом, в котором звенело глубокое отчаяние и непомерная усталость. Его история превратилась в жестокую иронию судьбы – чудесное исцеление обернулось тяжким бременем обмана и долгов.
– Понимаешь теперь, почему я пришёл? – Виктор подался вперёд, его взгляд стал пронзительным.
– Не совсем… – лицо Михаила приняло выражение натянутого спокойствия, но глаза выдавали внутреннее смятение. Михаил отклонился назад, неосознанно пытаясь создать барьер между собой и услышанными словами.
– Теперь смотри сюда, – проговорил он, извлекая газету из кармана. Отыскав нужный разворот, он передал её Михаилу.
Михаил взял газету и стал читать:
Ошибка врачей обернулась разорением
Владимир Свиридов, 52-летний предприниматель, подал судебный иск против городской клинической больницы № 2 за ошибочный диагноз, который привёл его к финансовому краху.
В апреле врачи сообщили Свиридову, что у него обнаружен рак поджелудочной железы в последней стадии. «Мне сказали, что осталось жить не больше трёх месяцев. Это был шок», – рассказывает Владимир. Поверив в неутешительный прогноз, Свиридов решил провести оставшиеся дни с размахом. Он продал свой бизнес, снял все сбережения – около четырёхсот тысяч у.е. – и отправился в путешествие по миру. «Я посетил Лондон, Париж, Рим, Барселону, обе Америки – Северную и Южную, Австралию. Останавливался в дорогих отелях, ел в ресторанах. Хотел успеть всё, о чём мечтал», – поясняет он.
Однако время шло, а состояние Свиридова не ухудшалось. В феврале, почти год спустя, он обратился в другую клинику. Повторные обследования показали – никакого рака нет. Первоначальный диагноз оказался ошибочным. К этому моменту все деньги Владимира были потрачены. «Я вернулся домой без копейки. Мне пришлось продать квартиру и переехать к сестре», – сетует он. Теперь Свиридов требует от больницы компенсацию в размере одного миллиона у.е. за моральный и материальный ущерб. «Они не просто ошиблись. Они украли у меня будущее», – заявляет истец. «Я всегда экономил на всём, включая здоровье. Регулярно ходил только в бесплатную поликлинику, игнорируя советы обратиться в частные клиники. Даже услышав страшный диагноз, я не стал тратиться на второе мнение. Теперь я горько жалею об этом», – признаётся Владимир.
Представители больницы от комментариев отказались, ссылаясь на предстоящее судебное разбирательство. Первое слушание по делу назначено на вторник следующей недели.
Эта история напоминает о важности второго мнения в медицине и о том, что даже в самых мрачных прогнозах может быть ошибка.
Ульяна Демидович
– Помнишь того мужика с седыми волосами и золотыми часами? У него ещё портфель был в руках. После него сразу вошла девушка, а потом – я. Это он здесь на фото… Я его узнал, но не сразу. Прикинь, сколько бабла за раз просадил?
Михаил посмотрел на фотографию человека: он действительно был похож на того посетителя с портфелем и золотыми часами, но на фото выглядел гораздо лучше.
– Теперь понимаешь, почему я пришёл? Ты тоже тогда был… – Виктор запнулся, подбирая слова, стараясь быть тактичным, – в коляске… Трое нас, получается. Тебе ведь он тоже помог? Хорошо бы ещё кого-нибудь из тех найти. Ты не знаешь никого из них?
– Нет, – Михаил медленно покачал головой. Он был бледен и не мог соображать. Немного собравшись, он наконец обратился к гостю: – Что вы хотите от меня?
– Ничего не хочу. Просто пришёл поделиться информацией. Ты тоже в долгах, как я вижу, – Виктор, озираясь, посмотрел по сторонам, пробежав глазами по стенам и потолку, взглядом выражая сочувствие и снисхождение. – Я просто подумал, может ты знаешь ещё кого-нибудь из них. Я хотел съездить к Кирику, поговорить с ним. Но за второй приём он берёт сотню у.е. – у меня таких денег нет. А что он тебе тогда сказал?
– Не помню… Давно это было… Извини, мне надо идти, я спешу, – Михаил поднялся из-за стола.
Виктор встал, слегка неуклюже, и направился в коридор, чтобы обуться. В коридоре он замешкался:
– Ты не мог бы… – слова застряли в горле, – одолжить мне на дорогу? – его шёпот был пропитан стыдом.
Михаил на мгновение замер, потом тихо кивнул и ушёл в комнату. Когда он вернулся, в руках у него было 50 у.е. Виктор стоял у двери, его лицо было напряжено, пальцы беспокойно теребили лацкан пиджака. Михаил протянул ему деньги. При виде купюр глаза Виктора вспыхнули ярким светом. Он поспешно схватил деньги, едва не вырывая их из рук Михаила.
– Я верну, – пробормотал он.
– Не надо, – Михаил ответил сдержанно. – Удачи!
После ухода гостя Михаил упал на кресло. Его сознание захлестнуло беспощадным шквалом эмоций, грозившим смести остатки здравомыслия. Встреча с Виктором стала жуткой галлюцинацией, искажением реальности. Образ умирающего человека из прошлого столкнулся с живым, энергичным мужчиной, и этот контраст раскалывал сознание Михаила на части. Страх, холодный и липкий, пополз по спине. История Виктора и газетная статья сплетались в зловещий узор, намекая на нечто непостижимое и пугающее. Реальность, которую он знал, рассыпалась, обнажая жуткую неизвестность. Вина и стыд впились в сердце острыми когтями. Его попытка откупиться от гостя превратилась в акт чудовищного малодушия. Михаил ощущал себя ничтожеством, недостойным даже собственного презрения. Глубоко внутри зародилось зловещее предчувствие. Невидимый кукловод дёргал за ниточки, сводя воедино несовместимые части головоломки. Михаил стал пешкой в чьей-то непостижимой и пугающей игре. Мир вокруг потерял чёткость, растворяясь в тумане неопределённости. Будущее, недавно ясное и понятное, превратилось в зияющую бездну, готовую поглотить его целиком. «Надо найти её» – эта мысль вырвалась на поверхность сознания, как пузырёк воздуха в бурлящем потоке.
Движимый отчаянной решимостью, Михаил схватил куртку и вылетел из дома через заднюю дверь. Демоны прошлого гнались за ним по пятам. На стоянке такси его настигло мучительное сомнение. «Где искать? Куда идти?» – эти вопросы царапали его измученный разум до тех пор, пока внезапная идея не пробила брешь в стене непонимания. – Двадцать третья школа, пожалуйста, – произнёс он, обращаясь к таксисту тоном, в котором переплелись безнадёжность и твёрдость намерений. Машина рванула с места, унося Михаила навстречу судьбе, таящей в себе ответы на вопросы, которые он боялся даже сформулировать.
Через десять минут Михаил стоял перед старым кирпичным зданием своей бывшей школы, которая предстала перед ним в том же облике: обшарпанные стены, выцветшие оконные рамы и облупившаяся краска на дверях – всё оставалось неизменным. Ностальгия окутала его плотным облаком, вытаскивая на свет беззаботные школьные годы. Стремительно нахлынули воспоминания: он бежит по коридорам, сидит за партой, мечтая о будущем, теперь таком неопределённом. В его сознании вновь ожили лица старых друзей и любимых учителей. Тогда жизнь была такой простой и понятной.
Видение Дня знаний вдруг ворвалось в его душу, заполняя каждую клеточку его естества трепетным предвкушением. Он вновь ощутил себя мальчишкой, чьё сердце трепетало, как осенний лист на ветру. Нарядный, с глазами, сверкающими от волнения, он шагает по улице, бережно неся букет – пышную осеннюю радугу в своих руках. Школьный двор приветствует его гомоном взволнованных голосов, шелестом кленовых листьев, ароматом астр и георгинов. Вот он, затаив дыхание, стоит в строю, чувствуя тепло соседа плечом, а в воздухе разливаются торжественные звуки марша – фанфары, возвещающие о начале великого приключения. Слова учителей звучали, как сладкий мёд, обещая новые открытия и свершения. Каждое мгновение того дня было пронизано магией, каждый вздох наполнялся предвкушением чудес. Детский восторг бурлил в нём, грозя выплеснуться через край, подобно шампанскому.
Но тёплая дымка ностальгии быстро рассеялась, обнажив острые шипы неприглядной реальности. Михаил ощутил жгучую горечь прожитых лет и тяжесть перемен, выковавших его нынешнее «я». Юношеские грёзы и чаяния разбились о скалы беспощадной действительности. Школа – некогда олицетворение его молодости и эры безграничных возможностей – теперь вызывала лишь острое разочарование от несбывшихся надежд и упущенных шансов. Годы разметали школьных друзей по разным дорогам жизни, оборвав нити прежней близости. Светлые воспоминания окрасились тенью утраты и гнетущего одиночества. Та пора стала главой иной жизни – далёкой и недосягаемой.
Однако ностальгия по школе, с привкусом горечи, мощная и всепоглощающая, захватила Михаила лишь на мгновение. Яркие воспоминания мгновенно вспыхнули и тут же угасли. Цель его визита вновь всплыла в сознании. Очередная волна беспокойства накрыла Михаила с головой. Необходимость понять происходящее становилась всё более нестерпимой. Он задержал дыхание, затем выдохнул и вошёл в здание. Внутри его встретил знакомый запах – смесь мела, старых книг и школьных обедов. Вестибюль и актовый зал были почти пусты. На стенах всё ещё висели те же стенды с расписаниями и объявлениями, что и в его время. Михаил поднялся на второй этаж и направился к учительской, надеясь, что кто-то из его бывших педагогов всё ещё работает здесь. Ему нужна была информация об Анастасии. Он не знал ни её фамилии, ни адреса – только то, что она училась в потоке, который был на два года старше. Когда он был в девятом классе, она уже заканчивала школу.
Едва ступив в коридор, Михаил сразу же заметил знакомый силуэт. Спина его бывшей классной руководительницы мелькнула впереди, и сердце невольно ёкнуло. Перед глазами возникли картины школьных походов, которые она устраивала для их класса. Он вспомнил, как они садились на «ракету» – так называли небольшой речной трамвайчик – и высаживались на другом берегу реки. Весь день на свежем воздухе они играли в подвижные игры, жарили на костре картошку, пели песни под гитару. Классная всегда умела сплотить ребят, создать атмосферу дружбы и поддержки. Эти походы становились глотком свободы, приключений и радости для всех. Нахлынувшие воспоминания вызвали улыбку на лице Михаила. Но реальность быстро вернула его в настоящее. Михаил остановился, давая учительнице скрыться из виду. Дождавшись, когда силуэт классной руководительницы исчез за поворотом, убедившись тем самым, что она повернула налево, а не пошла в учительскую, он продолжил свой путь, сосредоточившись на главной задаче – найти информацию об Анастасии.
Подойдя к учительской, Михаил осторожно постучал.
– Войдите, – раздался строгий женский голос изнутри. Он вошёл и увидел Екатерину Николаевну, свою бывшую учительницу по физике. Она держала в руках стопку тетрадей, постукивая её краем об стол, чтобы выровнять.
– Здравствуйте, Екатерина Николаевна, – начал он, приветливо улыбнувшись. – Как у вас дела?
– Михаил! – воскликнула она, и её строгое лицо сразу же просветлело. – Какой шикарный у тебя вид, однако. Входи, входи, на днях только про тебя вспоминали.
– Меня? – вежливо поддержал он беседу.
– Про твоё выступление слышали практически из первых уст, – она заулыбалась ещё шире. – Пришёл с Натальей Владимировной повидаться?
– Нет, – не задумываясь, выпалил Михаил и тут же сконфузился, заливаясь румянцем. – Вернее, да… но я также ищу одну девушку, она училась на два года старше, в «Б» классе. Не знаю её фамилию, но зовут Анастасией. Она была самой красивой в их параллели. Очень активная, всегда смеялась, блондинка… Очень запоминающаяся и выделяющаяся…
– Ты, наверное, Настю Рюмину имеешь в виду. Видная девочка. Классным руководителем у них была Изольда Тимофеевна. У неё сейчас урок. Можешь подойти к ней после урока, спросить про Настю.
– Ясно, спасибо, – Михаил повернулся, чтобы уходить, но был остановлен очередным вопросом Екатерины Николаевны, которая, перестав улыбаться, с некоторой тревогой обратилась к нему:
– Как твои дела-то, Миша? Мама как?
– Всё нормально, Екатерина Николаевна, – протараторил он и попытался улыбкой вселить в неё уверенность, в надежде, что она больше не станет его ни о чём расспрашивать.
– Ну вот и хорошо. Изольда Тимофеевна там же, в двадцать седьмом кабинете. Через, – она посмотрела на часы на стене, – двенадцать минут прозвенит звонок с урока.
– Спасибо, – ещё раз поблагодарил свою бывшую учительницу Михаил и пошёл в сторону кабинета английского языка.
Михаил не спеша прошёл по знакомому коридору, остановился у знакомой двери и, прислонившись к стене напротив, стал ждать.
Стоя в тишине, он предался воспоминаниям о своей классной руководительнице, Наталье Владимировне. В памяти всплыл случай, когда, играя в догонялки на перемене, он по неосторожности разбил стекло в кабинете. Однако Наталья Владимировна лишь с лёгкой улыбкой покачала головой: «Эх, Миша, Миша… Ну что ж, бывает. Главное, что ты невредим». Михаил улыбнулся, вспомнив, как одноклассники в шутку называли его «любимчиком Натальи Владимировны».
Пронзительный звук школьного звонка застал его врасплох, заставив вздрогнуть. Через несколько секунд дверь кабинета распахнулась, и оттуда хлынул поток учеников – они торопились на перемену. Михаил осторожно заглянул внутрь. За столом он увидел пожилую женщину, внимательно рассматривающую страницы журнала. Её неуложенные седые пряди выглядели удивительно опрятно.
– Здравствуйте, – негромко произнёс он.
Изольда Тимофеевна подняла голову и сразу заулыбалась:
– Здравствуй, Миша. Как дела?
– Нормально. Изольда Тимофеевна, не могли бы вы мне подсказать, как я могу связаться с Анастасией Рюминой? Где её можно найти?
– Настя? А тебе зачем? – игриво улыбнулась она ему.
– Я… – он запнулся, не зная, как объяснить свой интерес, не вдаваясь в подробности.
Видя его замешательство, Изольда Тимофеевна решила не мучить парня расспросами.
