Kitabı oku: «И грех, и смех», sayfa 4

левсет насурович дарчев

Yazı tipi:

– Да, Гаджи, мне тебя тоже жаль, – произнес

Виктор, мотая головой. – Я боюсь, ты здесь начнешь карьеру и здесь же закончишь.

– Почему?

Виктор уронил голову и левой рукой зажал виски, затем помял брови.

– Здесь все вверх тормашками, – тяжело произнес он, моргая затуманившимися глазами. – Ты

понимаешь русскую поговорку про телегу впереди

лошади? Так вот: только в Ахтах, Магарамкенте,

Сулейман-Стальском районе запускают двадцать

девять крупных и мелких консервных заводов,

фруктосушилки, лимонадный цех, молочные заводы и прочее. Это еще не все. В Юждаге с участием

ста хозяйств запланировано ввести в эксплуатацию

семь животноводческих комплексов по откорму

тридцати шести тысяч голов молодняка крупного

рогатого скота с таким расчетом, чтобы сдать государству восемь тысяч тонн высококлассной говядины в год. Ты можешь себе представить? Ошеломляющие цифры! – Он вздохнул. – А электрики отстают

от плана, – трагически добавил Виктор. – Не успеваем, братец. Горы, скалы, рельеф местности – это

тебе не степи российские. Что-то плановики упустили. Многие головы полетят за срыв плана.

– А вы почему уходите? – спросил Гаджи.

– По состоянию здоровья, – грустно сообщил

он, – столько усилий и нервов потратил. Результат –

вот он, – он постучал себя по сердцу. – Начальник

главка, мой однокурсник, и он решил вытащить

меня отсюда. Гаджи, запомни: если с первого же

дня не наладишь отношения с людьми – ничего не

выйдет. Скажу тебе: есть хорошие руководители,

на которых можно смело положиться. Это Нурмет Мирзоев, Малик Махмудов, Исаак Ахмедов,

директор Ахтынского совхоза Амрах Демиров.

Попадаются и недобросовестные люди, например,

это твой бригадир монтажной бригады Имран Габулов – здоровый, наглый, с хищным взглядом. Он

из тех, кто доброту принимает за слабость. В ярости он выкатывает глаза как бык, вот так, – Виктор

опустил голову и исподлобья посмотрел на Гаджи,

тот засмеялся. – У него и его друзей дома всегда

есть мясо – ломает ноги быкам, списывает и наслаждается жизнью, а на план и твои переживания

ему глубоко начихать. Мои советы: на работу не

опаздывай никогда, будь всегда подтянутым, будь

вежлив, на грубость отвечай большей грубостью –

пускай не думают, что ты слаб, а то сядут на шею.

Ну, все, удачи тебе, братец. Может, когда-нибудь

увидимся. У меня вечером поезд.

Дверь открылась, заглянула секретарша.

– Виктор Иванович, чай будете?

– За два года я привык к дербентскому чаю.

Давайте напоследок! – попросил Виктор, – только

конфеты давайте местные, пищекомбинатовские –

что-то они мне тоже понравились.

Зинаида Ивановна продолжала стоять в дверях.

– Извините, пожалуйста, Гаджи Раджабович, за

грубость. Я…

– Ничего, ничего, – Гаджи вежливо улыбнулся. –

На работе всякое бывает.

– Зинаида Ивановна, я вам сколько раз говорил: будьте вежливы с людьми, а вы со своим характером нарвались на шефа, – Виктор подмигнул

Гаджи, – женщина с железным характером, – добавил он, когда та закрыла дверь, – исполнительная,

пунктуальная. Так что, она будет вашей первой помощницей.

Укрощение строптивого

Гаджи, как только приступил к новым обязанностям, с головой ушел в работу. Все новое

– коллектив, фронт работы, методы работы.

Первые дни проводил совещание за совещанием, чтобы подтолкнуть коллектив на решительные меры для ускорения работ, но все стало еще

хуже, чем было.

Несмотря на поздние числа мая, в горах еще

было холодно, Шалбуз Даг оставался в белом

снежном одеяле, откуда дул холодный ветер, заставляя людей одеваться потеплее, чтобы не замерзнуть. Одна линия электропередач шла по

отвесной местности, куда монтажники тягали материалы колонной запряженных быков. Странное

и жалкое зрелище: быки тужились с пеной у рта

под непрестанные шлепанья кнутов их гонщиков.

Иногда от нагрузки быки садились на колени и

больше не вставали.

Галопом на лошади прискакал бригадир Имран.

Его нижняя губа подрагивала, и было видно, что он

хочет сказать коллективу нечто важное, как всегда

создавая вокруг себя суету.

– Друзья, я вас всех поздравляю, – сказал он

празднично. Первым импульсом у всех в голове

было недоумение: все майские праздники позади,

и с чем он поздравляет. – Самойлов, этот тиран,

уволился, – он замолк в ожидании реакции рабочих. – Вы что не рады?

– Имран, ты о чем? – спросил подчиненный, выпрямляясь и стаскивая с рук варежки.

Имран перевел взгляд на него.

– Объявляю завтрашний день выходным, и

больше нас никто не будет подгонять.

Рабочие переглянулись, и только сейчас до них

стал доходить смысл сказанного.

– А кто же начальник?

– Я, – гордо произнес Имран, – будем работать,

как я хочу.

– А в городе вместо Самойлова кто? – переспросил рабочий.

– Какой-то пацан из Кураха, – зло процедил

Имран сквозь зубы.

– Я догадываюсь, кто это, – сказал один рабочий, родом из Кураха. – Это мой одноклассник,

Гаджи, инженер из «Дагэнерго» – внук Гаджалима.

– Какая разница, чей он внук, – опять вмешался Имран. – Мурад, ломай ногу красному быку, –

повелел он опытному забойщику, – забей и состав

акт. Мясо раздели всем поровну – делиться ни с

кем больше не будем.

Однозубый стал хихикать и, поддев бок соседа, который поправлял уздечку на быке, тихо

произнес:

– Имран рано радуется. Этот «пацан» Гаджи не

из робкого десятка, и он еще покажет себя – я его

хорошо знаю.

– Что ты там шушукаешься, Расим? – спросил

Имран.

– Да я так, говорю, что рано радуешься, – сказал

Расим.

– Почему? – с удивлением спросил Имран, корча рожицу.

– Увидишь.

– Да я его порву! – громко сказал Имран, показывая сжатый кулак, похожий на кувалду. – Объявляю выходной – бросайте все! Расим, не бойся,

«бери шинель, пошли домой».

Все были довольные и долго смеялись. Они,

уложив столбы возле ям, вернулись домой на

«праздник».

Это случилось на второй день работы Гаджи в

качестве начальника. Зинаида Ивановна утром занесла к нему на подпись кучу бумаг и среди них

оказался тот злополучный акт о списании быка.

Гаджи вздрогнул, вспомнив слова Самойлова и

представив на секунду наглую рожу бригадира

Имрана, который к тому же еще самостоятельно

сорвал работу на один день. Он приказал секретарше вызвать на «ковер» бригадира-любителя мяса.

– Когда? – спросила Зинаида Ивановна.

– Завтра же, – решительно произнес Гаджи, – я

не собираюсь откладывать это в долгий ящик. Надо

менять психологию коллектива. И лучше это начинать с Имрана. Случай как нельзя подходящий.

Секретарша стояла в нерешительности.

– Вам что-то непонятно, Зинаида Ивановна? –

спросил Гаджи.

– Я не хочу, чтобы вы конфликтовали с ним, – тихо

проговорила Зинаида. – Это страшный и мстительный человек. Это он довел Виктора Ивановича до

инфаркта. Он жаждал занять его место.

Гаджи понимал, что так или иначе конфликта

не избежать. Хотя у него не было опыта работы с

людьми, он отчетливо понимал, что тут быка надо

взять за рога или на «грубость отвечать большей

грубостью», иначе зачем сидеть в кресле начальника, если не хватает духу быть им по-настоящему.

Имран прямо с утра зашел в кабинет начальника с чувством превосходства: грубо поздоровался,

резко отодвинул стул и грузно опустился на него.

– Чего вызывал? – спросил он, глядя исподлобья. Гаджи вспомнил слова Самойлова: «как бык

на красную тряпку».

Гаджи медлил с ответом. Имран опустил свои

ручищи на стол.

– Вопросы к вам появились, – произнес Гаджи

ровным голосом, глядя ему в глаза. – По какому

праву вчера вы сорвали работу бригады? Вы же

прекрасно знаете, что идет отставание от графика.

– Меня это не волнует, начальник, – с возмущением выдавил Имран. – Моя бригада – лучшая

среди всех.

– Ладно, – кивнул Гаджи. – А это что? – он вытащил из стола листок бумаги и толкнул его по столу к Имрану.

В кабинете нависла тишина.

– Вы что читать не можете? – спросил Имран,

поворачивая жилистую шею. – Это акт.

– Тогда скажите мне, почему таких актов нет

у других бригад, – процедил сквозь зубы Гаджи. – Изо дня в день я не намерен терпеть ваши

выходки, – его подбородок выдвинулся вперед,

что свидетельствовало о его решительности на

рискованный шаг.

На скулах Имрана задвигались желваки, руки

сомкнулись в кулаки.

– Ты только попробуй, пацан, – протараторил

Имран, демонстрируя свое физическое превосходство. – Еще не начал работать, а уже начинаешь наводить свои порядки. Ишь ты, какой смелый. Пацан! – Перед ним в кресле начальника сидел еще

необтесанный худощавый парень, которого надо

сломать сегодня или никогда, – подумал Имран. Он

встал, всплеснув воздух размахом рук. – Ты знаешь, сколько начальников я видел. Но никто из них

не смел так со мной разговаривать. Да я тебя порву

как тузик тряпку. Ты понял?

Гаджи терял самообладание, и в нем закипела

ярость. Он встал, внутренне готовясь к бою, чтобы

ответить на любой выпад противника.

Рука Имрана вцепилась в галстук Гаджи и стала

притягивать к себе. Под давлением скрепленных

рук стеклянный графин с водой свалился и раскололся, ранив руку Гаджи. На шум в кабинет ворвалась Зинаида. Она в руке держала пластмассовую

мухобойку. Заступаясь за начальника, она стала

что есть силы колотить ею по затылку Имрана. Она

сумела разнять их, прежде чем началась настоящая

драка. Из запястья Гаджи закапала кровь.

– Негодяй!, – зарычала Зинаида. – Ты на кого

накинулся. Он тебе в сыновья годится.

Гаджи отряхнулся. Имран продолжал громко

осаждать Гаджи, наставив на него дикий взгляд и

тряся указательным пальцем. Стены продолжали

отражать его режущий слух неприятный одичалый

голос: «Да я тебя раздавлю как муху».

Гаджи потихоньку приходил в себя, обретая

спокойствие. «Нельзя уподобляться барану».

– Зинаида Ивановна, позвоните в дежурную

часть милиции, – повелел Гаджи уравновешенным

тоном, – пусть забирают этого дебошира.

Слово «милиция» потрясло Имрана, и он стал

умерять свою агрессию, хотя внутренне был убежден, что этот «пацан» не прибегнет к такой мере.

После того как секретарша ушла из кабинета, Гаджи в дверях провернул ключ и закрыл их,

оставшись там один на один с бунтарем. Имран

понял, что его спектакль по устрашению молодого начальника закончился крахом и что теперь на-

чинается обратное. Он внутренне не был готов к

такому обороту и пожалел, что не прислушался к

словам Расима.

– Ты этого не сделаешь, начальник, – произнес

он, выдавливая звук сквозь напрягшиеся голосовые связки. – Ты этого не сделаешь.

– Я это уже сделал, – произнес Гаджи более

спокойным и уверенным голосом, чувствуя, что

уже психологически сломал грубияна. «Спасибо

Зинаиде Ивановне за поддержку», – думал Гаджи. –

Тюрьма быстро научит вас уважать людей, которые находятся при исполнении своих служебных

обязанностей.

– Вы этого не сделаете, – повторил себе под нос

Имран.

Наряд милиции приехал быстро и, выполнив

обычные процедуры по задержанию, затолкнул его

в служебную машину и увез.

Зинаида Ивановна стояла, прикрыв рот левой

рукой, с округлившимися глазами.

– Гаджи Раджабович, – взмолилась она, – а мы

правильно сделали? У него ведь десять детей.

– Правильно, правильно, – проговорил Гаджи, –

таких людей– вредителей надо ломать на корню,

пока они не наломали много дров.

Секретарша, наделенная большим опытом, потихоньку приходила к выводу, что в кресле начальника сидит достойный молодой и многообещающий специалист.

На второй день на приеме начальника сидела

целая солидарная делегация рабочих из Ахтов с

просьбой помочь освободить их бригадира из-под

стражи. Гаджи согласился и забрал свое заявление, тем самым вызвав у рабочих еще большее

уважение. Этого хватило Имрану, чтобы он перестал игнорировать руководство. Когда он вернулся на работу с опущенной головой, однозубый

рассмеялся:

– Я тебе говорил, Имран, что этот парень не из

робкого десятка.

Рабочие бригады монтажников засмеялись.

Имран с полуехидным, полушутливым выражением на лице произнес:

– А почему ты меня не предупредил, что он

псих.

Рацпредложение

И Через месяц работы Гаджи, несмотря на «затягивание гаек», не видел существенных изменений: все те же быки, лошади, погодные условия и

авралы – отставание носило хронический характер.

Надо было решительно что-то поменять. Но что?

После рабочего дня двор опустел и лишь в кабинете начальника горел свет. Взволнованный

сторож, в чьи обязанности входило и выключение

оставленного света в целях экономии электроэнергии, вытянувшись под окном, заметил силуэт начальника за рабочим столом, и отошел с чувством

удовлетворения.

Гаджи, вооружившись линейкой, карандашом,

циркулем, орудовал над чертеж-проектом электрификации южных районов Дагестана. При помощи

логарифмической линейки он производил расчеты

и записывал на листок цифры технико– экономического обоснования рационализаторского предложения. Он пришел к выводу, что проект, принятый

к осуществлению три года назад, устарел. Зигзаги

линий электропередач, сделанные с учетом рельефа местности, он стал переводить в прямые линии

и, к своему удивлению, обнаружил значительную

сумму экономии государственных денег. Выйдя

из кабинета после полуночи, он напевал песню и,

подпрыгнув, сорвал с дерева две сливы. Сторож

подошел на помощь.

– Гаджи Раджабович, я могу сорвать для вас

сливы, если хотите, – предложил сторож. – Проголодались, наверное.

– Чуть-чуть, Усман-халу, – ответил Гаджи, –

сливами голод не утолишь – мне бы мамины пироги сейчас.

– Не надо так долго работать, – посоветовал

Усман. – Здоровье надо беречь смолоду, сынок. До

вас никто так долго не задерживался на работе –

так желудок может заболеть.

Утром следующего дня Гаджи вызвал к себе

главного инженера Камала, который, увидев на

столе перерисованные чертежи, в недоумении

уставился на Гаджи.

– Догадываешься, в чем дело, Камал, – с иронией спросил Гаджи.

– Нет, не догадываюсь, – ответил он.

– Я сегодня останавливаю работы по всем направлениям, – деловито произнес Гаджи. – Смотрите сюда. Я все переделал – экономия составляет

почти тридцать процентов от первоначальной стоимости. К тому же, сможем догнать график ввода

в эксплуатацию. Так что, нашему руководству не

надо унижаться и просить откладывать время.

Камал помотал головой.

– А как ты собираешься это делать?

– Я сегодня в восемь часов разговаривал с директором летного отряда в Баку, и он готов дать

нам два вертолета.

– Вертолеты? – переспросил Камал, округлив

глаза. Прошло несколько секунд, прежде чем он

приобрел дар речи. – Вертолеты?

– Да, конечно, – уверенно сообщил Гаджи. – Я

все тут рассчитал. Завтра утром я на поезде уезжаю в Баку, чтобы заключить договор с летчиками, а оттуда – в Тбилиси, чтобы утвердить изменения в проекте.

– А в Махачкале в курсе?

– Нет, – задумавшись, ответил Гаджи. – Им ничего не говори. Я боюсь, что не поддержат. Им скажи, что я уехал в командировку.

Камал стоял в растерянности.

– Послушайте, – рассуждал Камал, – а если не

получится, ты представляешь, что с тобой будет –

это саботаж и тюрьма.

– Вот видишь, почему я это скрываю от руководства, – с ухмылкой продолжал убеждать коллегу Гаджи, – потому что, как и ты сейчас, они будут страховать свои спины. Надо рисковать, чтобы

пить шампанское, Камал. Так что сегодня вместе с

экономистом помоги мне довести все расчеты до

ума, чтобы в Баку я был во всеоружии, и мы сделаем большое дело…

На следующий день лампочка в кабинете начальника горела допоздна, как и вчера, а сторож поджидал его у выхода. Когда Гаджи вышел из кабинета,

сторож протянул ему сверток. Гаджи удивился.

– Что это, отец?

– Пироги, сынок, старушка испекла специально

для тебя, – сказал старик. Они еще теплые. Ешьте.

Гаджи склонил голову: мама любила говорит –

человека человеком делает доброта и сострадание.

Этот сторож беспокоится за меня, что у меня может заболеть желудок.

Он, хватая из рук теплое вафельное полотенце

с пирогами, внимательно посмотрел в его карие

глаза, которые, прищурившись, излучали тепло.

Может быть, сейчас он сам голоден, но ему будет

вдвойне приятно, если я приму его угощение.

– Передайте вашей супруге большое спасибо,

отец, – сказал Гаджи. – Уверен: они будут такие же

вкусные, как у моей мамы. Гаджи был глубоко тронут и знал, что этот пирог он запомнит навсегда,

потому что в нем, кроме мяса, была еще человеческая доброта.

Два дня главный инженер Камал грешил тем,

что водил руководство «Дагэнерго» вокруг носа:

доклады шли с прежними показателями, хотя работы были частично приостановлены, а отсутствие

Гаджи объяснял производственной необходимостью. Через неделю, когда над горами Южного Дагестана залетали тяжелые вертолеты, руководство

«Дагэнерго» было в шоке. Генеральный директор в

беседе со своим замом возгордился:

– Я говорил тебе, что этот парень не подведет?

– Да, – сказал заместитель. – У вас чутье, Юсуп

Магомедович.

– Да при чем здесь чутье, – возразил Юсуп. –

Это специалист высокого класса из Одесского технологического института.

Но он не знал, что это еще и благодаря художнику из Одессы дяде Толику.

Мешок денег

Гаджи терпеливо слушал, как телефон секретарши настырно звонит уже несколько минут. Он

вышел и в приемной снял трубку.

– Алло! – прозвучал тембр знакомого голоса, –

алло, соедините меня с Джабраиловым.

– Я слушаю вас, – отозвался Гаджи.

– Ты не узнал меня, Гаджи. Это Самойлов.

– Ах, да. Здравствуйте, Виктор Иванович.

– Я тебя поздравляю, Гаджи, от всего сердца – ты

сделал чудо. Мой шеф был на совещании у министра, и там прозвучала твоя фамилия. Представляешь! Он привел тебя в качестве примера и подписал

приказ на премию за рационализаторские мероприятия. Если я тебе назову сумму, ты упадешь – сто

семьдесят тысяч рублей, парень. Я горжусь тобой!

Управляющий отделением Сбербанка долго рассматривал чековую книжку, снял очки и

уставился на молодого человека. Его карие глаза,

уставшие от очков, глазные мешочки и покрасневшая переносица, производили жалкое впечатление

конторского работника.

– Тут у вас нет ошибки? – спросил он, с изумлением глядя на молодого человека, которого он видел впервые. – Тут статья зарплаты. Может быть,

вы ошиблись нулями и здесь сто семьдесят рублей?

– Нет, – отрицательно кивнул головой Гаджи. –

Там все правильно.

– Сто семьдесят тысяч рублей?

– Да.

Управляющий растерялся. Его воображение не

могло смириться с такой суммой.

– Мне надо позвонить в Махачкалу.

– Звоните.

Он выдержал минуту тягостного молчания, но

не стал звонить никуда, а просто произнес тщательным выговором, возвращая чековую книжку

обратно Гаджи:

– У меня нет таких денег. Извините.

Для Гаджи это не составляло никакой трудности: он сразу пошел к первому секретарю горкома

партии Ибрагимову. В приемной настоящая суматоха: секретарь партии предпринял беспрецедентные шаги по индустриализации города, запустив с

нуля несколько заводов и фабрик, – везде авралы и

суета, поэтому в приемной много народу: рабочие,

руководители предприятий, официальные гости…

Секретарша, выйдя от шефа, обвела глазами ряд

ожидающих приема людей.

– Джабраилов, кто?

Гаджи встал.

– Заходите! – она левой рукой придерживала

дверь за спиной открытой.

Ибрагимов встретил Гаджи с радушием.

– Я наслышан о тебе, молодой человек, – сказал он, протягивая руку. «Лет шестьдесят, а может

больше, – подумал Гаджи, – бледные руки и лоб в

коричневых пятнах, что является признаком болезни печени. Наверное, изнурительная и напряженная кабинетная работа не проходит бесследно». –

Мне бы сейчас таких, как ты, человек пять, – сказал

он. – Не хочешь в город?

– Нет, спасибо.

Секретарь с сожалением кивнул головой.

– Говори, что привело тебя ко мне?

Гаджи показал Ибрагимову платежное поручение в банк и увидел, как его черты лица напряглись.

– Ну, ты даешь, парень, – сказал секретарь, поднимая глаза. – Это же целый мешок денег.

– Аюбов отказывается выдавать деньги, – пожаловался Гаджи. – Я хотел попросить Вас посодействовать.

Ибрагимов все еще приходил в себя от потрясения.

– Говорят, что социализм не позволяет людям зарабатывать, – он хмыкнул. – Вот живое доказательство. Молодец. – Он взял трубку и набрал номер.

– Алло! Аюбов? – пауза – Если сегодня же не

выплатишь деньги Джабраилову, я тебя уволю с

работы. – Пауза – Хорошо.

Через час молодой человек в потрепанных брюках,

сорочке бежевого цвета и кепке из легкого материала

быстрыми шажками сбегал вниз по ступеням лестницы банка с мешком денег на плече, а операторы банка,

получившие просто так по пачке денег, провожали его

с благодарением, стоя желая ему удачи.

– Ты когда спускался по лестницам, выглядел

как ковбой, ограбивший банк с мешком на плече, –

с иронией заметил Камал, сидя за рулем «Вилиса». – Не хватало только шляпы и пистолета.

– Молчи, – среагировал Гаджи, – зато ты со своей кучерявой шевелюрой похож на …Смугляк, – он

потянулся и шлепнул его по козырьку кепки левой

рукой, а правой бросил ему на колени несколько пачек денег. – Это твоя доля, братец. Ты мне помогал.

Поехали.

– В какую сторону, чтобы попасть в ресторан?

Я обмою, –произнес Камал.

– Сначала в сторону ювелирного магазина, –

посерьезнев, сказал Гаджи.

– Ты решил все вложить в золото? – неожиданно спросил Камал, подумав и о своей доле.

– Нет. Я хочу купить маме кое-что, – произнес

Гаджи. – Еще в школе я обещал ей.

– Ты еще в школе знал, что станешь самым богатым человеком в городе в двадцать семь лет? –

Камал был тронут и на мгновенье задумался. Может быть, и ему надо подумать о маме.

– Нет, – сказал Гаджи, – деньги никогда не были

моей целью. Я просто хотел доказать деду, что я

чего-то стою.

– А при чем здесь дед?

– Это он надо мной все время подтрунивал:

ты ничего не добьешься, не построишь дом. Я

ни разу не видел, чтобы он зашел к нам домой.

А когда мама один раз сделала ему замечание,

он долго думал, потом сказал: «Я закрывал глаза, чтобы не видеть, но сердце не обманешь. Да,

железо в огне закаляется, а человек – в нужде,

если, конечно, он – не пустое место». Я долго

думал над этими словами и понял: если ты в комто разочаровался, то он для тебя – пустое место.

Теперь думай: каково быть пустым местом для

близкого человека. Дело не в этом, – тихо продолжал Гаджи открывать душу своему другу, –

дело в том, что мой отец не смог вернуть ему старый долг. Так что половину денег я отдам деду, а

другую половину – маме.

– А тебе?

– Я успею заработать: у нас еще два проекта –

Ахты-Курах и Сартил-Хуси. – Затем, повернув-

шись к Камалу, он спросил: – Камал, ты когда-нибудь ел пирог из курицы?

– Нет.

– Тогда мы едем к маме в Курах. Поверь: это

лучше, чем какой– нибудь ресторан. Камин, огонь

на дровах и запах томящегося мяса в тесте. Ах…

– Пержиан, – раздался голос с улицы, и она узнала голос отца. Она открыла дверь и увидела отца

со свернутой бумагой в руке и непонятным мешочком на плече. А выражение лица испугало ее.

– Папа, ты! Что случилось? Что за бумага? –

Пержиан уже начала бояться этих бумаг.

– Ты меня пропустишь? – выговорил отец.

Пержиан растерялась: она сделала шаг в сторону.

– Где Гаджи? – спросил дед, войдя во двор. –

Это был его первый визит в дом дочери.

«Значит, что-то произошло очень серьезное», –

подумала Пержиан. Ее сердце ушло в пятки.

Через минуту Гаджи стоял перед лицом деда,

возмужавший, высокий, стройный, довольный

жизнью и самим собой. Как и в детстве, его глаза

улыбались, источая тепло и уверенность. Дед всю

жизнь ждал этого дня – и он наступил.

– На, читай! – дед передал бумагу дочери и стал

ждать.

– Что это? – Пержиан быстро пробежалась по

строкам официального бюллетеня и заулыбалась.

– Читай вслух, – повелел дед. – Я хочу это слышать.

Пержиан зачитала: «…Гаджи успешно провел

рационализаторские мероприятия и с опережением

завершил работы по электрификации…» – она заволновалась и оторвала глаза от бумаги.

– Подпись чья, читай, – не унимался дед.

Пержиан опять поднесла бумагу к глазам.

– Подпись… Министр энергетики и электрификации СССР.

У Пержиан на глаза навернулись слезы и, поворачиваясь к сыну, она спросила:

– Неужели, это правда, сынок!

– Да, правда, дочь, – с удовлетворением произнес дед. – Я впервые испытал и теперь знаю,

что такое гордость. Спасибо, Гаджи. А этот мешочек с деньгами забери: весь мой дом вместе

со мной не стоят таких денег, они мне не нужны,

а долг твоему отцу я простил давно, когда еще

давал.

Гаджалим, покидая дом дочери, на время задержался на пороге. Он что-то хотел сказать, но не решался. Он вышел, но затем вернулся обратно.

– Гаджи, ты меня извини за жесткость, сынок, –

сказал Гаджалим, делая акцент на каждом слове.

Его рука, державшая трость, тряслась. «Он состарился, даже говорить стал медленно, мимика померкла, но в нем продолжал жить дух горца», – подумал Гаджи. – Я не знаю, почему, но больше всего

хотел от тебя, чтобы ты чего-то добился в жизни.

Ты вырос настоящим мужчиной – я теперь знаю,

что дом ты построишь. Меня мой дед тоже так воспитывал по нашей поговорке: «Сын будет таким,

каким воспитаешь».

Он ушел, а Гаджи с мамой взглядами долго провожали старческую фигуру деда, который отдалялся от них, чуть пошатываясь, но с чувством гордости от того, что выполнил свою миссию.

ЯБЛОКО ОТ ЯБЛОНИ

ДАЛЕКО НЕ ПАДАЕТ

Русская поговорка

Тихо отходила страда, оставляя на полях солому

и костры, несущие запахи дыма по окрестностям.

Одинокий орел парил в небе, раскинув на всю длину

свои широкие крылья: он выглядывал внизу мышей,

игнорируя стаю черных ворон, которые подбирали

зерна, оставленные несовершенными комбайнами.

Лишь в одном месте золотилось поле с некошеной

пшеницей. Возле него маялся мужик, катал на ладони несколько зерен, которые он выдавил из колоса

– классная пшеница. Увидев, как за спиной остановилась белая «Нива», из которой вышли двое: один

молодой, видимо, сын, а другой – коренастый мужик с круглыми чертами лица, он засуетился.

Мужик сходу выпалил:

– Кто вы такой?

– Здравствуйте, я заготовитель и покупаю

пшеницу.

– Какого черта вы полезли в чужое поле? – его

голос гремел, как старый патефон, путая нотки, видимо, нервничал. – Не продается.

– Извините, я не настаиваю.

Они разъехались. Пятнадцатилетний сын вопросительно глянул на сердитого отца.

– Папа, ты почему его обманул?

– Что ты сказал?

– Тетя Галя уже столько дней ищет покупателя,

а ты сказал, что она не продает.

Мужик резко нажал на тормоза, чтобы на высоких тонах донести до сына истину.

– Ты что, дурак? Я не хочу, чтобы она продала

зерно. Я хочу купить это поле вместе с пшеницей.

Я уверен: она не справится с этим полем и в конце

концов, она его продаст и его купит, знаешь кто?

Инвестор. Потом он будет косо смотреть на наше

поле. Я в этом не вижу ничего хорошего.

– Но у нее есть сын.

– Он еще маленький и ни к чему неспособный.

– Папа. Ты забыл, какой был его отец, дядя

Витя – энергичный, трудолюбивый?

– Это был отец.

– А поговорка: яблоко от яблони далеко не

падает… –Дима поднял глаза на папу в ожидании

ответа.

– Заткнись, понял? – не выдержали нервы фермера и его голос сорвался. – Яблоки, яблони…

Учить хочешь уму-разуму. Открой глаза и посмотри, что кругом творится. Капитализм: слабым и

сердобольным тут нет места. Дашь слабинку – тебя

съедят. Или – или.

«Нива» белого цвета остановилась напротив

одиноко сидевшей возле своей калитки старой

женщины. Ее звали баба Варвара. Из «Нивы» вышел грузный мужчина пятидесяти лет на вид.

– Здравствуйте!

Варвара зашевелилась.

– Здрасьте!

– Вы не скажете, где дом Борисовых?

Варвара напрягла зрение, чтобы хорошо разглядеть незнакомца.

– Я вас первый раз вижу, вы кто?

– Я фермер.

– Развелось вас тут, – произнесла Варвара с недовольством.

– Чему же вы не рады, – возмутился фермер, –

народ кормим.

Варвара засмеялась.

– Мне хорошо видно, как вы это делаете, – возмущенно глядя на фермера, произнесла Варвара, –

особенно эти…как их называют.

– Инвесторы? – подсказал фермер.

– Да, они самые, – с облегчением проговорила

Варвара, – понимаете ли, эти – у них только один

интерес – зерно. Ликвидаторы. Разобрали на кирпичи двенадцать оборудованных свиноферм, где

колхоз выращивал тридцать тысяч свиней, и сегодня они стоят как символы вандализма.

Они, кроме всего прочего, даже присвоили себе

часть местной лечебной амбулатории и вырубили

свет. Ужас и издевательства. Получается, что все

работают на одного, а этот один празднует где-то

заграницей. Не нравится мне все это. Раньше, какой девиз был?

– Не знаю, – помотал головой фермер. – Я

забыл.

– Ну, один за всех и все за одного, так же?

– Наверное.

– А теперь что?

– Один против всех и все против одного? – произнес Богдан. – Вы это хотите услышать?

– Точно! –

– Мы это уж слышали, – сказал фермер, – другие времена, мать. – Мужчина подошел поближе, осмотревшись по сторонам, – вы смогли бы

мне помочь, и я бы не остался в долгу. Надо узнать,

не продают ли они поле. – Политические взгляды

старой женщины его не интересовали.

Варвара сделала вид, что пропустила предложение мимо ушей, но зафиксировала в голове, прокручивая варианты соблазна. Она оглядела его как

бы с другой стороны, способен ли этот человек на

пожертвование. Голос – властный, лицо – волевое,

глаза – карие, в теле по молодости кипела сила –

широкие плечи и длинные руки. Наглец, который

думает, что ему все подвластно.

– Не знаю. Может, и продают. Раз мужа нет, зачем ей поле? Хотя, кто знает – она уже научилась

водить машину, а там, видишь, и трактор освоит.

– Ну, а вы повлияйте на нее.

– Как?

– Уговорите ее. Тем более, сейчас она столкнется с трудностями.

– Какими?

– Уборка – дело серьезное.

– Ошибаетесь: она уже договорилась с Буслаем, –

сухо сказала Варвара.

– Буслай не будет убирать. – Пауза. Варвара задумалась. – Еще, чтобы не было неожиданностей,

пожалуйста, держите меня в курсе, если кто-нибудь вдруг захочет купить и опередить меня.

– У каждого своя судьба и предначертание, –

пролепетала Варвара.

– Что вы сказали?

– Я говорю, что у нее есть сын, наследник.

– Он же маленький? – укоризненно произнес

Богдан.

– Из малого выходит великое, – констатировала

Варвара.

– Острый же язык у вас, мать…

– Спросите сами, – деловито предложила Варвара. – А там видно будет, раз вы такой

щедрый.

Наследник

Утром ясного июльского дня Галина Семеновна, женщина сорока лет со светлыми волосами, собранными в хвостик и глазами цвета морской волны, после завтрака мыла посуду, когда прозвенел

звонок в калитку.

– Сережа, – окликнула она сына, который ходил в пятый класс.

Молчание.

В это время Сергей у себя в комнате сидел за

компьютерным столом, впившись напряженными

глазами в монитор, где он играл в войну танков. Он

победил и вскочив со стула, громко проорал:

– Ура!

Дверь резко открылась и вошла мать. Она стояла молча, сверля сына пронзительным взглядом –

ей надоело увлечение сына играми.

Сережа, придя в себя, отвел взгляд застенчивых