Kitabı oku: «Сказка про то, как царевич Никита судьбу пытал», sayfa 4
– Забирай обратно, не нужна она мне более. А мне деньги верни.
– Хорошо. – вежливо ответил торговец, а сам разглядывать стал повозку со всех сторон. Внимательно смотрел и с низу, и сверху, и говорит – Двадцать монет за неё дам.
– Как же двадцать? – возмутился Никита – Ты ж мне её в два раза дороже продал!
– Так, я ж тебе новую продавал, а эта вон, покоцанная вся. – ответил торговец.
– Как же? Как же?.. – спорил Никита, пытался цену поднять, да не умелый он оказался торгаш. Махнул и согласился. Расстроился, конечно, но не долгой его печаль была. Как увидел он радостные лица друзей своих, как рукой сняло. И начался праздник снова, да ладом. Песни, пляски, кубарем всё! Только ресурса хватило, всего на два дня. А после, вновь друзья загрустили, а Аппулий, вовсе захворал, слёг. Забеспокоился о нём Никита.
– Скажи, друг мой Аппулий, чем помочь? Может, лекарство какое надобно?
– Как же ты, братец, лекарство добудешь, если денег нет. – жалобно, так, беспомощно, промолвил Аппулий.
Почесал снова Никита затылок. Да, что же это он для друга помощи не найдёт! Взял коня своего и повёл обратно, где купил. Представил коня торговцу и говорит:
– Забирай коня обратно, не нужен он мне.
– Хорошо. – ответил тот. И стал коня осматривать, тщательно так. И холку, и круп, и копыта, ну и про зубы не забыл. – Даю тебе за него тридцать монет. – говорит.
– Как тридцать?! Ты ж мне его за шестьдесят продал!
– Так цены теперь такие. – ответил торговец.
– Отчего же цены теперь такие? Не покоцанный он, и состариться не успел!
– А спрос упал на этот товар. Не нужны сейчас кони никому. Рынок.
Едва сдерживался Никита.
– Что-то ваш рынок, больно на жульничество походит!
– Вы добрый человек без оскорблений, пожалуйста. А не верите, так походите по рынку, найдите цену лучше. Я ведь вас не принуждаю.
Так и решил сделать Никита, не было веры плуту. Идёт мимо коновязи и цену спрашивает, а ему все как один одну цифру называют. Удивился царевич, ещё больше расстроился, что не везучий он в торговых отношениях. Вернулся к торговцу своему и говорит:
– Ладно, давай тридцать монет. Согласен я.
Рассчитался с ним торговец, на том и разошлись.
Возвращается Никита к друзьям, пешком, торопится. Вдруг видит толпа на площади собралась. Стоят люди кру́гом, шумят о чём-то. Подумал Никита, что артисты опять приезжие завлекают, и пошёл туда. Уж очень любил он разные номера. Протиснулся меж людей, а там представление похлеще циркового. В центре круга стражи городские, двух пленных на землю повалили и связать хотят. Пригляделся Никита и ахнул. Это ж Аппулий с Аурелианом на каменном полу, сопротивляются, недовольство своё стражам выказывают, да так грубо. И ни капли хвори на лице Аппулия не проглядывается, здоров, как бык. Удивительным казалось его быстрое выздоровление.
– За что их? – спросил Никита у людей, а они отвечают:
– Мошенников поймали. Долго они добрых людей обкрадывали, но теперь конец их разбою пришёл. – Хотел было Никита сказать что-то и даже вступиться за друзей, но люди опять говорят – И дружков их тоже отыщут, всех один приговор ждёт!
Прикусил тут Никита язык, выбрался из толпы и побежал к Эратосфену и Караусию, рассказать, какая несправедливость или путаница произошла с их друзьями. А Эратосфен с Какраусием сидят в неведении. Увидели взмыленного царевича, и на смех подняли. Тогда-то рассказал Никита, что видел он на площади.
– Идти надо. Выручать друзей! – взывал он. Переменились в лице Эратосфен и Караусий.
– Да, надо идти. – сказал Эратосфен.
– Не идти, а бежать надо! – ответил Караусий и оба стали быстро собирать свои скудные пожитки.
– Куда? Куда? – недоумевал Никита – Но их могут казнить, не разобравшись!
– Да, и я не желаю стоять в очереди к гильотине. – ответил Караусий.
– Но вы же друзья? – растерянно произнёс Никита.
– Брось! Какая дружба. Нам просто весело вместе. А когда дело доходит до палача, каждый за себя. – сказал Эратосфен. – И вот тебе мой дружеский совет, ты не торчи здесь, а то и тебя загребут ненароком. А лучше возвращайся домой. Ты чужак, и нечего тебе здесь делать!
Стоял Никита онемело, слов подобрать не мог. И понять не мог, как же умудрился он, так ошибиться. Ведь дружили они с ним, пока монеты в кисете звенели. И правду, видать, люди говорили, мошенники они все, преступники. Всё ясно понимал Никита, словно пелена спала с разума. В жизни такого разочарования в людях не испытывал. Проводил Никита взглядом дружков бывших и тоже пошёл прочь. До ночи бродил по городу, как неприкаянный и набрёл на скромный гостевой домик. Хозяйка добрая, очень похожая на его няню, накормила ужином, предоставила комнату, хоть небольшую, но необычайно уютную. И в первый раз, за всё время своего путешествия, уснул царевич Никита сладко, сладко, как в детстве.
Но проснулся царевич, на удивление рано. Тихо было кругом, лишь ветка клиновая тенью качается за окном. Качается и думы навевает. Чем дольше смотрел Никита на неё, тем больше возникали вопросы в голове. Что он делает здесь? Нашёл ли, то что искал? А нужно ли оно ему?
–Нет! – отвечал себе Никита. – Не того я хотел. Всё чужое! И друзья не друзья! Прав Эратосфен, я чужак! – подумал Никита и так горько ему стало, едва слёзы сдержал. Родилась тогда мысль сокровенная, что вернуться ему необходимо на родину-матушку. Только, как объяснить бегство своё, когда оно на предательство похоже! Но и на это вопрос нашёл Никита ответ – Повинюсь, покаюсь перед отцом и матерью, перед братьями родными и всеми, кого обидел поступок мой. Простят они. Должна простить родная земля!
Поднялся Никита, собрался быстро, позавтракал, расплатился с хозяйкой и спрашивает у неё:
– А есть ли станция, какая, с которой уехать можно из города вашего?
– Есть конечно. – ответила она и подробнейшим образом рассказала, как туда дойти. Так подробно, что понял Никита всё до последнего слова. Только в страх его кинуло, от этой ясности, вспомнил он, что говорит на чужом языке, а свой позабыл окончательно. Но тут же смекнул Никита. Идти сперва нужно к чародейке Цинне, пусть возвращает ему родную речь. Так и направился к ней. Бегал, плутал по улочкам и закоулкам, но память всё же не подвела, добрался Никита до колдуньи. Встретила она его так же приветливо.
– Чего на этот раз желает царевич Никита? – спросила она.
– Желаю речь свою родную вернуть. Возвращай обратно! – сказал Никита.
– Чем же тебе эта не по душе?
– Не моя она. Чужая. Возвращай мою! – не отступал царевич.
– Не могу я вернуть речь твою родную. – вдруг заявила Цинна.
– Как это?! Почему?! – вскликнул Никита.
– Нет у меня зерна с земли твоей. Нечем мне волшебство сотворить для тебя.
– Что же делать? – схватился за голову Никита. Как же он вернётся, не зная языка своего! А Цинна успокаивает.
– Не печалься, царевич, всегда можно найти выход, а у тебя их, даже, два.
– Какие? – поспешил спросить Никита.
– Первый. – объявила Цинна – Пойдёшь в землю свою родную. Найдёшь поле злаковое. Возьмёшь зерно из колоса и принесёшь мне. Тогда я смогу вернуть речь твою.
Выслушал Никита и вопросом задался:
– А можно, чтобы туда-сюда не ходить? – спросил он Цинну.
– Можно, конечно. – ответила чародейка и, точно специально тянет, улыбаясь откровенно.
– Ну, что это за способ, второй? – едва сдерживался Никита. И Цинна всё же начала.
– Пойдёшь в землю свою родную. Найдёшь самого умного человека, и от него научишься родному языку, заново. – Чуть было не сел Никита там, где стоял. – Ну, что, какой способ выбираешь? – словно насмехаясь, спросила Цинна.
– Подумать мне надо. – ответил Никита.
– Думай, думай, Никитушка. – как будто песню пропела Цинна.
И пошёл тогда царевич из дома колдунья не солоно хлебавши. Идёт с поникшей головой задачу решает. Это ж, пока он заново учиться будет, та из-за которой сердце его мается, замуж выйдет за другого. Аж злость взяла! На себя, конечно, ведь имя любимое, вспомнить никак не может, хоть плачь! И не радует его больше город чужеземный, домой сердце рвётся и по нему только болит. Решил Никита, идти домой таким как есть, а там, кто любит так и с чужой речью поймёт. Твёрдым было решение, основательным. Потому, перво-наперво отправился Никита на базар провизией запастись. Дорога-то длинная. Наполнил котомку запасами: хлебом, сыром, сладостями всякими, и уж готов был идти из города без оглядки, да только лавка его привлекла оружейная. Смотрит Никита на ножи, да сабли, глаз оторвать не может. До чего ж красивое всё, редкое мастерство. Особенно сабля одна понравилась. Лезвие тонкое изогнутое, словно стан юной девы. Рукоять камнями драгоценными украшена и всё сверкает на солнце. Приценился Никита и купил саблю ту. Почти все деньги, которые у него были, отдал. Подумал, батюшке в дар преподнесёт. Одна лишь монета осталась, но не жалел о том царевич. Заправил саблю в ножны, повесил на пояс и отправился к городским воротам, через которые он вошёл, казалось уже давным-давно.
8
Идёт Никита, гордо, уверенно, и одет он добротно и оружие при нём, в общем нравится себе. Но тут, видит два стражника стоят в стороне. Разговаривают о чём-то меж собой, а сами глаз с царевича не сводят. Заподозрил Никита, что не из-за его костюма и сабли, они так всматриваются. Замедлим он шаг и сделал вид, что фонтаном любуется, но краем глаза поглядывает за стражниками. А они постояв малость пошли на Никиту. Никита же, не раздумывая, шагнул в обратную сторону, сначала неспешно, а как только один стражник окликнул его, пустился в бегство. Бежал он, не чувствуя ног, быстрее ветра летел. Сворачивал из проулка в проулок, перепрыгивал через заборы, петлял, как заяц в лесу, лишь бы только не стать добычей. Но даже, когда преследователи исчезли из вида, Никита всё равно бежал с одним желанием поскорее покинуть этот город. За спиной послышался цокот лошадиных копыт и вскоре с ним поравнялась кибитка.
– Запрыгивай! – крикнул возница. Не стал подвергаться сомнениям Никита, вскочил внутрь и затаился среди хозяйских пожитков. – От кого бежишь? – спросил возница.
– Не от кого. А откуда. Хочу побыстрее покинуть этот город.
– Тогда нам по пути. – рассмеялся возница и вздёрнул вожжи. Лошадь послушно прибавила ход, уводя кибитку дальше от города. В кибитке сидели ещё четыре человека. – Это моя жена Элла – Элла молча кивнула, слегка улыбнувшись. – И мои дети, дочери Алва и Сильва и сын Тевье. – Сильва и Тевье были старшими детьми, а Алва ещё малышка, лет четырёх-пяти и с опаской смотрела на Никиту. – Меня Антуан зовут. А тебя как?
– Никита.
– Необычное имя. Не наше. Ты поэтому бежал.
– Вот, хотел город ваш посмотреть, да не ко двору пришёлся – ответил Никита.
– Да, этот город сложно покорить. Не каждого принимает. Мы, тоже надеялись на удачу, а надо было на себя. – с горечью, ухмыльнулся Антуан. – Поэтому рванули безоглядно. А ты куда теперь.?
– На восток. – ответил Никита, глядя в даль.
– Так может с нами?
– Нет. Я домой.
– Домой, это хорошо. Хорошо, когда есть куда возвращаться. А нам, вот всё заново начинать придётся. Всё что заработали в городе, всё на подать ушло. А сами, как были со старым тряпьём, так и остались. – Вздохнул Антуан. Его жена достала из мешка кусок хлеба, и отламывая, по очереди раздавала детям, а после протянула Никите.
– Нет, нет. – отказался он. Достал из своей котомки конфеты и подал ребятишкам. Те удивились, оживились и с изумлением смотрели на сладости в ярких обёртках, как будто видели их в первый раз. – Захапущие! Что говорить надо? – осекла их мать.
– Благодарствуем! Благодарствуем! – отвечали они по очереди. Что-то сжалось в груди. Никита достал из котомки ещё головку сыра отломил пол буханки хлеба и подал хозяйке
– Возьмите, мне всё равно много. – сказал он.
Кибитка покачивалась по пыльной дороге. Никита смотрел на распростёртые поля и не заметил, как погрузился в дремоту. Да, именно в дремоту, потому что не прекращал слышать, как напевает Сильва, какую-то неизвестную песню. Её голос звучал необычайно звонко и нежно и каждое слово лилось, как родниковая вода. Только вода в этом роднике оказалась горьковатой.
– Плывут корабли
Из дальней страны.
Там в городах разных,
Лишь счастье и праздник,
Нет горя и бед,
Но там меня нет.
Идут караваны
В далёкие страны.
Всем людям для радости
Везут шёлк и сладости,
Фарфор и коней.
Как жаль, что не мне.
Летят журавли
С небес до земли.
Поют свою песнь,
Про добрую весть.
Скажите, курлыки, где та земля,
В которой, хоть что-нибудь есть для меня.
Сквозь сон, Никита слушал печальную песню, но кибитка дёрнулась и остановилась. Песня прервалась.
– Вот, дальше нам не по пути. – сказал Антуан – Тебе на восток, а мы в другую сторону направляемся.
Спрыгнул Никита на землю из кибитки.
– Спасибо, вам, добрые люди! – сказал и достал из кармана последнюю золотую монету. – Вот, возьмите. Вам пригодиться.
– Куда ж столько! – удивился Антуан.
– Извините, но больше у меня нет. – сказал Никита и положил монету на ладонь Антуану.
– Спасибо, Никита. Хороший ты человек. Будь счастлив! – ответил Антуан и крикнув лошади, дёрнул вожжи. Ещё минуту смотрел Никита вслед кибитке, а потом отправился в свою сторону. Смотрит в даль, и радостью сердце залилось, оттого что знает, там, пусть далеко, пусть дни и вёрсты до родной земли, но он дойдёт туда, хоть сколько сил понадобится для этого, ведь нет у него сильнее желания, чем вернуться домой.
9
Шёл Никита долго ли, коротко ли и распахнулось, наконец, перед ним поле бескрайнее, цветами, да травами пылающее. Узнал он сторону родную и понеслась душа над полем-полюшком. Припал Никита на колени, ухватил руками цветы ароматные и приложил их к лицу. Полной грудью вдохнул он запах родины своей. Потом упал в травы сочные и распластанный смотрел в небо, и слушал шум ветра, что запутался среди трав. Лежит Никита, следит взглядом, как на небе облака плывут, задумался:
– Куда мчите парусами? В дальние края? Разве ждут вас там? Мажет вас ждут. Тогда, привет передавайте от меня дальним краям! А я здесь остаюсь! – вдохнул глубоко Никита свежий, утренний воздух, так, что аж засвербело в носу и в горле заскребло. Открылся рот невольно, да как чихнёт царевич, от всей души, вылетела изо рта чёрная горошина и затерялась где-то в траве. Зашумело снова в голове, поплыло перед глазами, как будто изменилось что-то. Будто ветер слова какие-то нашёптывает, а птицы песни распевают. Расслышал даже Никита одно слово из песни.
– Алёнка. – послышалось в вышине.
Взыграла душа царевича, оттого что вспомнил он речь родную.
– Алёнка! – закричал он на весь простор, и слушал, как эхом уносится в дальнюю даль любимое имя.
С лёгкой душой возвращался Никита домой. Торопился, останавливался не часто и ненадолго, лишь чтобы сил чуток набраться, да воды из родника серебрянного попить с хлеба краюшкой. И дальше в путь. И вот увидел он с пригорка речку знакомую до боли, и бережок противоположный, что родней не бывает. Так и затрепыхалось сердечко у царевича, точно вперёд убежать хочет. И понесли Никиту ноги к родным берегам. Подбежал к реке упал на колени и первым делом стал воду в ладони набирать и лицо омывать. До чего ж хорошо ему было! Никогда ничего прекраснее не чувствовал. Освежился Никита, стал по сторонам осматриваться. Где бы брод найти. Прошёл по берегу и вдруг видит, плот на берегу. Да, такой ладненький, так и манит сесть и плыть до родного причала. Посмотрел Никита ещё по сторонам, нет ли хозяина этого плавучего средства, но не было никого кругом. Так и решился он. Тем более вечер наступал и время терять было не резон. Вытолкал Никита плот на воду, оттолкнулся шестом и отправился в свободное движение. А река тихая, бережно плот несёт. Распластался царевич на нём и впервые за несколько дней расслабился, вдыхал влажный воздух и смотрел в небо. А оно неумолимо темнело, наступала ночь. А вместе с ней, новые звуки появились на реке. Волны усилились, плескались, захлёстывали плот и всё чётче слышался смех. Никита сел, вглядываясь в темноту. Да, ему не почудилось, это был явный девичий смех. Не по себе стало царевичу, жутко, сон как рукой сняло. Взят в руки шест, да покрепче сжал его. А волны возле плота кругами ходят, словно омут. И вот, будто, что-то показалось из воды и снова исчезло в глубине, только смех остался качаться на волнах. Затихло вроде бы, но не может Никита глаз от воды отвести, нет ему успокоения. Видит сквозь сумрак бережок пологий, решил к нему причалить, но только опустил шест в воду, как кто-то схватил его цепко и вырвал из рук царевича. Плюхнулся на плот Никита и глазам своим не поверил. Окружён его плот со всех сторон девицами длинноволосыми, да глазастыми, красивые, все как на подбор, смотрят на Никиту, словно любуются, а та, что шест выхватила, как подпрыгнет, а потом, как нырнёт вместе с ним, только вместо ног, хвост рыбий из воды показался. Тут Никита не то что язык свой позабыл, он вообще дар речи потерял. Сидит в вытаращенными глазами, а русалки вокруг нашёптывают:
