Kitabı oku: «Замуж за миллионера», sayfa 11
– А им-то что ? Наоборот хорошо, мыть не надо, – хихикает Нана, налегая на шампанское.
Перекидываясь шутками-прибаутками и забавными эпизодами из собственной биографии мои подружки совершенно забывают о моей робкой жалобе. «И правильно, ерунду какую-то несешь. Бесешься от жиру», пренебрежительно плюет в мою сторону брюнетка, завернувшись в шаль с всемизвестным логотипом, представляющим собой любовное переплетение латинских L и V. « Где уж тут жир », печально тянет блондинка, выдыхая ровные колечки дыма, « Последний супружеский интим состоялся неделю назад, и то вышел каким-то смазанным, вульгарно суетным и бестолковым. Куда пропал этот ураган эмоций, который был в состоянии стереть с лица земли не один американский штат?» В справедливости этому заявлению не откажешь. Я и, правда, все чаще, наблюдая за Франсуа, замечаю разительные перемены. С одной стороны положительные. Он уже сам без напоминания закатывает рукава рубашки и оставляет расстегнутыми две верхние пуговицы. У него появились приличные знакомые, от которых он удивительно быстро набрался умных фраз и повадок богача. Он без сожаления сменил сигареты на сигары, которые заказывает теперь в Ки Вест, выучил названия лучших виски, джинов и текилы, и все чаще поговаривает о желании записаться на курсы пилотирования небольшого планера. Но с другой… Я силюсь порой разглядеть за фасадом этого уверенного в себе щеголя силуэт прежнего пылкого влюбленного в меня мальчика с дурацким капиллярным взрывом на голове, и у меня это не выходит. Его шоколадные глаза как и раньше озаряет золотистое пламя, но теперь источником этого задорного огня стали новые дорогие забавы, а не мой божественный облик. « Ну и что с того ? С какого такого времени Мадам понадобилась эта надуманная забава бедняков ? Эта бестолковая любовная мишура ? Этот примитивный удел слабоумных, которым больше нечего запихнуть в пустую черепную коробку ? » петушится брюнетка. « Конечно, лучше заткнуть прореху шиншилловой шубой и колье Ван Клиф » вздыхает блондинка.
– Девочки, а я влюбилась ! – отрывает меня от внутренних пререканий возглас Аринки.
– У него Астон Мартин ? – пытаюсь угадать я.
– Последняя модель Феррари тоже очень ничего, – подхватывает Жанна, – La Ferrari. Их выпустили очень органиченным тиражем, и преобрести это чудо может только коллекционер, владеющий уже несколькими автомобилями этой марки.
– Спасибо, Нануль, за ценнейшую информацию, – смеется Ариша, – Нет, девочки, ни Астон, ни Феррари. У него подержаный Мерс.
– Да, ладно! – недоверчиво выдыхаем мы в унисон.
– Ага. Он преподает историю искусства в унивеститете Ниццы.
– Тебе понравился обычный препод на раздолбанном Мерсе? – отказывается верить украшенным брильянтами ушам Нана.
– Да, представьте себе! У него такие глаза, а голос… И рассказывает такие вещи, что заслушаться можно. Вот вы знали, например, что Леонардо Да Винчи был вегетарианцем? А Сальвадор Дали считал, что он – реинкарнация своего умершего брата. И потому на каждой картине присутствует его изображение. А нарисовать мягкие часы его вдохновил плавящийся на солнце камамбер. А Ренуар…
– Не надо про Ренуара, – болезненно морщится Жанна, – И вообще у меня пожизненная аллергия на слово «художник».
– Плавящийся камамбер… как банально, – вздыхаю я.
– Девочки, он такой… У меня от одной мысли о нем все внутренние органы переворачиваются с ног на голову! – не замечает нашего скепсиса влюбленная.
– Не знала, что у печенки есть голова и ноги, – брюзжит Нана, – Нам на анатомии такого не рассказывали. А еще говорят, советское образование – самое лучшее!
– Бабочки-то летают? – уточняю я.
– Еще какие!
Влюбленность очень идет Арине, теплое внутреннее сияние преобразило ее лицо лучше любых самых редких и дорогостоящих кремов. На фоне угасшей Жанны она выглядит совсем юной девочкой.
– А как же отдых на Мальдивах и трехзвездочные рестораны? – вношу темный штрих в эту через чур яркую летнюю картину я.
– Ну, он же не нищий! На такие мелочи денег хватит!
– Ну, слава Богу! – с деланным облегчением вздыхает Нана.
Сама она отказывается распростроняться на тему своего житья-бытья, из чего я делаю вывод, что похвастаться нечем. Судя по всему, характер ракообразного со временем не сгладился, а наоборот усугубился, и живется бедной Нанке с горбоносым тираном совсем не сладко. Но ведь она, не будучи дурой, не могла не догадываться, что идя под венец с нелюбимым, обрекает себя на мучительное лицемерное существование. Или надеялась, что большие деньги скрасят быт и пробудят теплые чувства к благодетелю? «Каждый выбирает для себя…» И моя подруга сделала свой выбор. А вот Аришка здорово нас удивила, впервые в жизни поставив на первое место личность мужчины, а не его кошелек. Интересно, что из этого получится. Сдается мне, что не смотря на ее нынешний оптимизм, на деле бедняга профессор не долго сможет выполнять прихоти избалованной барышни.
Молоденький официант не лишенный привлекательности водружает на наш столик третий по счету Дом Периньон.
– Кто заказал? – вяло интересуюсь я, чувствуя, что новая порция шипучки может стать для меня критичной.
– Это подарок вон того столика, – сообщает официант, заливая до краев наши и без того полные бокалы.
Дай ему волю, он бы опустошал наши емкости каждый раз, когда мы выпускали их из рук, и наполнял бы свежей порцией алкоголя. За указанным столиком почевают три прототипа жирных героев повести Юрия Олеши с небольшим рассовым разнообразием. Слева узкоглазый азиат в гавайской рубашке, из обширного декольте которой восстает слегка примятая тяжелой золотой цепью кучерявая волосяная клумба. По центру белокожий европеец, дряблые телеса которого напоминают взбунтовавшееся тесто. Справа лысый круглоголовый африканец, которому запросто подошел бы мой лифчик с чашечкой Д.
– А вот еще одна причина, почему так здорово быть богатой, – заявляю я, выливая розовую жидкость на траву, – Мосье, будьте так любезны, унесите эту бутылку и передайте корпулетным господам, что дареный алкоголь не сделает их прекрасными в наших пьяных глазах!
Мы еще какое-то время подчуем друг друга забытыми анекдотами из нашей бурной молодости, признаемся друг другу в вечной любви и поминаем недобрым словом всех попавшихся на нашем тернистом пути мужиков-козлов. Домой я заявляюсь в начале второго, ожидая обнаружить Франсуа, поедаемого ревностью и ворочующимся без сна в нашей супружеской постели. Однако малогабаритная клетуха встречает меня гробовой тишиной. Спальня пуста, постель не разобрана. Я осматриваю кухню в поисках какой-нибудь объяснительной записки типа «очень захотелось свежего молока, выскочил в соседний магазин, сейчас буду, целую». Ничего подобного не обнаруживается. Мой айфон тоже за весь вечер и добрый кусок ночи не удостоился ни одним сообщением. Qu’est-ce qui se passe, bordel? Я не знаю, что такое ревность. Мне неизвестно это гадкое унизительное ощущение рабской привязанности к человеку, которому на тебя наплевать. После той истории с Маркусом мое сердце разучилось совершать опасные для жизни кульбиты при упоминании другой женщины. Значение имела только финансовая привязанность мужчины, а чем занимались он сам и все его разнообразные органы в свободное от спонсирования время меня волновало мало. « Ложишь спать » командует брюнетка, « Чего прилипла к стеклу, как ожидающая Одиссея Пенелопа?» « А вдруг с ним что-то случилось? » выражает волнение блондинка. «Ага, как в анекдоте, если машина переехала – то ничего, главное, чтобы не у любовницы. Ничего с ним не случилось. Шляется ее Одиссей с какой-нибудь Цирцеей, Наташей или Кристель. Вернется, никуда не денется». От выданной моей советчицей версии у меня внутри сжимается зловонный комок гнили. Я выбиваю из пачки сигарету. Прикурить удается с третьей попытки, зажигалка выскальзывает из непослушных пальцев. Набираю номер Франсуа. Я не планирую закатывать истерик. Просто спрошу, когда он собирается вернуться, потому что мне не хотелось бы, чтобы он меня разбудил. Или вообще скажу – оставайся там, где ты есть, придешь завтра. А то, только лягу, загремишь замком в прихожей, и прогонишь мой и без того капризный сон. Но выдать всю заготовленную тираду мне некому, в трубке гулкая пустота и противный треск автоответчика. Сигаретный дым ласкает гортань, отгоняя набухающую влагу. « Эй, ты что расквасилась? » пихает меня в бок брюнетка, « Перепила что-ли ? » Я отмахиваюсь от нее как от назойливой мухи. Пусть думает, что хочет. Часы медленно плавятся и стекают тонкими вязкими струйками по дверце холодильника. Минуты, обычно сменяющие друг друга с поспешной переодичностью, устало плетутся, увязая в топких лужицах секунд. Нескольким соленым слезинкам все-таки удается просочиться сквозь мои упрямо сжатые веки. Они медленно, будто растягивая удовольствие, сползают по щекам, щекоча кожу. Не знаю, какая странная неведомая сила заставляет меня снова взяться за телефон. Должно быть, это все-таки переисбыток шампанского сподвигает меня на такой невообразимый поступок.
– Алло ! – шелестит издалека сонный голос.
– Мама, это я!
– Лиза! Что случилось? – сонливость мгновенно сменяет волнение.
– Мама, я не счастлива, – позорно рыдаю я, размазывая по лицу косметику.
– Тебя кто-то обидел? Что-то со здоровьем?
– Нет, нет, все в порядке. Но мне так плохо, мама.
– Послушай меня, дочка, успокойся. Ты не счастлива, потому что ты ищешь это присловутое счастье в вещах. Ты считаешь, что, окружив себя материальными благами, ты достигнешь его. А счастье – оно не в шмотках, квартирах и машиных, оно в тебе самой. И пока ты не научишься жить в согласии с собой, не достигнешь внутреннего спокойствия и равновесия, никакие деньги не сделают твою жизнь счастливой. Ты всегда была такой, тебе вечно хотелось чего-то, на твой взгляд, большего и лучшего. Но ты не учитывала, что за каждым «большим и лучшим» есть еще больше и еще лучше. Эта погоня бесконечна.
– А ты счастлива, мама?
– Наверно, – помолчав мгновение, отвечает она, – У меня в душе покой.
Входная дверь скрипит, почувствовав воровато проникающий в замочную скважину ключ.
– Извини, мам. Франсуа пришел, – всхлипываю я.
– Будь с ним поласковее, Лиза. Он очень тебя любит.
– Да, я попробую.
Сейчас как заеду ему ласковой сковородой по голове. Франсуа останавливается на пороге кухни, удивленно рассматривая мою жалкую заплаканную физиономию.
– Что-то случилось?
– Это у тебя следует спросить, – хватаюсь за ручку сковороды я.
– У меня батарейка села. Мы с Патриком дегустировали Мартель в бутылке Бакара ручной работы с Коибой Беике.
– Ну если Бакара ручной работы… то какие уж тут претензии, – вздыхаю я, выпуская из ослабевших рук примитивное орудие кухонного возмездия.
Я ощущаю, как усталость, упав каплей мне на темечко, растекается опустошающей полной по всему телу.
– Ага, коллекционная бутылка. Вообще надо сказать Мартель по сравнению с Хенесси…
Гордая и просто уважающая себя женщина сейчас должна повернуть и спокойно уйти спать. Я делаю несколько шагов вперед и упираюсь влажным взглядом в столь знакомое и одновременно такое чужое лицо.
– Можно было предупредить, – медленно произношу я, собрав в кулачок самообладание.
– Я же знал, что ты с подружками тусуешься. Думал, раньше тебя вернусь, – его голос звучит обыденно, в нем не проскальзывает ни нотки раскаяния, ни волнения.
На загорелом анфасе зараждается чуть заметная гримасса раздражения. Это хучшее из всех чувств, что женщина способна пробудить в мужчине. У меня внутри болезненно сжимается какая-то новая, незвестная мне до сели пружинка. Единственный способ не дать ей окончательно выпрямиться и покалечить все жизневажные органы – скорейшая капитуляция. Я протискиваюсь в ванну и захлопываю дверь. Моей внутренней блондинке страшно хочется, чтобы Франсуа зашел следом, обнял за плечи, коснулся губами изгиба на шее, так, как умеет он один… Брюнетка давно уже дрыхнет, выходки гулящего мужа ее не трогают. «У меня в душе покой» вспоминаю я мамину фразу, забираясь под одеяло. Покой это эквивалент счастья? Непоколебимое неизменное спокойствие, а не бурлящий эмоциями экстаз? Или же это просто иллюзорная сублимация?
Глава 17
Минута славы
В мае размякшие на солнышке Канны встряхивает бурный вихрь ежегодного фестиваля. Круазетт наполняется пестрыми толпами фанатов, стройными стайками мнящими себя звездами старлеток (большинство из которых удачно засветилось в каком-нибудь теле-проекте и прославилось на весь молодежный мир культовой фразой типо «Э, алло?» и парой упругих силиконовых грудей), просто любопытными туристами с неизменными рюкзаками на сутулых спинах, монолитными шкафами секьюрити, нагруженной видео-аппаратурой прессой и всяким прочим мало имеющим отношение к синематографу людом. Витрины бутиков засверкали нарядами от кутюр, ювелиры выставили на первый план свои самые крупные и чистые брильянты, надеясь подловить на эту приманку какую-нибудь крупную зарубежную рыбешку. У входа в Карлтон по обыкновению выставили на забаву толпе алый крылатый Мерседес. Рестораны состряпали специальные меню, кишащие всякой дорогостящей всячиной вроде трюфелей и черной икры, и запасли редкие бутылки коллекционных вин. Председатель жюри этого года Роберт де Ниро, почему-то не доверящий местным поварам, привез с собой свой любимый ресторан Нобу, который разместился на крыше отеля 3.14. Горящие желанием поглазеть пару минут на взбирающихся по красной дорожке знаменитостей амебы нагородили вокруг дворца фестивалей стульев и палаток и дежурили целыми днями, чтобы не потерять свое ценнейшее место. Местные вызженные солнцем до оттенка кровавого апельсина бабушки и дедушки, почесывая за ухом своих похожих на послуживший вантузы болонок, жаловались, что «фестиваль уже не тот». В общем, из года в год этот пестрый муровейник оставался одинаковым, и единственной новизной в этот раз было мое месторасположение в нем. Обычно, воспользовавшись кое-какими связями (иногда завязанными прямо в этой праздничной суматохе) мне удавалось посетить пару-тройку средней руки вечеринок, потереться рукавом о какого-нибудь Мела Гибсона (имеющего вблизи поразительное сходство с Крокодилом Геной) и накачаться халявным шампанским. На сей раз парочка влиятельных свингеров (по совместительству официальных спонсоров фестиваля), очевидно все еще лелеящая надежду на более близкое знакомство, удостоила нас с Франсуа приглашением на открытие и последующую тусовку, организованную Canal +. Мало кто из девушек, наблюдая на экране высокомерно позирующих фотографам актрис, утопающих в усыпаных стразами нарядах, не мечтал оказаться однажны на месте этих счастливиц. Должна признаться, что и мне довелось быть в числе мечтательниц. И вот пожалуйста – le jour de gloire est arrive ![1] Не будучи ни кинозвездой, ни égérie (так называемое «официальное лицо» какого-нибудь известного бренда типа Лореаль), я, конечно, не могу рассчитывать на одолженные Шопар блильянты и ассортимент высоко-кутюрных платьев, доставленных для примерки в прямо номер. Мне приходится самой преобретать себе поразительной красоты (и еще более впечатляющей цены) серебристое макси с обнаженной почти до копчика спиной в бутике Роберто Кавалли. Франсуа, узрев впервые это великолепие, завяляет что это «слишком», и что, если кто-то наступит на ползущую по земле юбку, мои загорелые ягодицы сделаются общественным достоянием. Просачивающаяся в этом замечании ревность приятно ласкает мое пережившее в последнее время несколько тяжелых ударов самолюбие. Я решаю, что удачно выбрала туалет. Мой муж смотрится краше переботоксированных героев американских блокбастеров, загорелый, гладко выбритый, удачно подстриженный модным парикмахером, в сшитом на заказ смокинге Ланван. При взгляде на него, у меня внутри шевелится теплый клубочек гордости. На просмотр открывающего фестиваль фильма (какая-то очередная часть бесконечной пиратской эпопеи с размалеванным Джонни Деппом в главной роли) нас долго везет официальное белое Пежо, постоянно застревая в пробках на Круазетт. На каждой вынужденной остановке к затемненном стеклу прилипают лица любопытных зевак, пытающихся разглядеть в салоне какую-нибудь знаменитость. «Эй, смотри, там этот, который играл того чувака в том фильме!» удачно распознает Франсуа рослый юнец в красной кепке и даже пытается заснять новоявленную звезду на мобильный. «Не забудь оставить мне автограф» шепчу я на ухо польщенному мужу. «С удовольствием. На твоем полуголом мягком месте» отвечает он, сжимая мою коленку. Эти слова пробуждают внизу моего живота горячее пульсирование, которое я уже успела позабыть за последние монотонные недели. Блондинка оживляется и кокетливо поправляет кудри. Успевший пару раз задремать за рулем водитель Пежо выгружает нас напротив Дворца Фестивалей прямо в шумную многоликую людскую кашу. У меня в голове тупо долбится одна нехитрая мысль: «Как бы достойно доковылять до ступенек, не навернувшись на 15-сантиметровых ЖанМарко Лоренци, не наступив на подол, и не оставшись в неглиже». Надо сказать, миссия посложнее любого суперсекретного спецзадания. Я цепляюсь за Франсуа одной рукой, другой подхватываю полы юбки. Не хватает еще третьей и четвертой, чтобы растолкать вооруженных айфонами охотников за киношными кумирами. Мы кое-как лавируем сквозь их плотные ряды, игнорируя замечания вроде «О, гляди, какие босоножки! А попу могла бы и прикрыть, не на что смотреть!», «Это не та, что в рекламе йогурта снималась? Не, не она, та красивее была», «О, смотри, этот актер, который вампира играл» «Да, не, ты слепая что ли, вообще не похож. Этот из фильма про инопланетян. А это жена его что ли с голой задницей?» Проклиная сквозь зубы проказника Роберто Кавалли и собственную глупость, я добираюсь, наконец, до заветной дорожки. Тут, казалось бы, все наши заключения должны закончиться, сменившись тем самым вожделенным моментом славы. Ан-нет. Алых ступенек нам мешает достигнуть серьезная людская запруда. Оглядевшись по сторонам, я соображаю в чем дело. Пробка состоит из таких же как мы обычных не звездных приглашенных. Разряженных, богатых, но не знаменитых. И ожидает весь этот честный люд, пока десяток именитых гостей в волю наловит вспышек фотокамер и соизволит открыть путь безымянным плебеям. «На каждое «больше и лучше» есть еще больше и еще лучше» вспоминаются мне слова мамы. Какой-то плотный господин в смокинге толкает меня в бок и наступает на ногу. «Пошли!» командует где-то впереди невидимый генерал, и вся наша массовка мгновенно срывается с места. Остановиться на ступеньках хоть на минутку и попасть в объектив какого-нибудь непривередливого папарацци, я не могу из страха оказаться раздавленной напирающими сзади кинозрителями. Приходится идти вперед армейским шагом и улыбаться во все отбеленные зубы, делая вид, что страшно счастлива. Несколько коротких световых выбросов все-таки озаряют мой профиль, заставив тщеславно ухмыльнуться. «Можете приобрести ваше фото на красной дорожке после просмотра фильма» лишает меня иллюзий маленький корявый мужичишка на входе в зал. Мы протискиваемся на указанные места. Я наблюдаю, как в полутьме с первых рядов одна за другой утекают «звезды». У них есть занятия поинтереснее, чем терять два с половиной часа на какой-то сомнительный синематографический выкидыш. Сделали рекламу платью Валентино, рубинам Шомэ и себе родимым и достаточно. «Может, уйдем» предлагаю я Франсуа, «Я терпеть не могу этого вихлястого Джека Воробья». «Ну вот еще. Мы же пришли фильм смотреть!» не соглашается мой добросовестный муж. «Ага, фильм смотреть. Жалко, попкорн не захватили» вздыхаю я, освобождая стонущие от боли ступни из тисков восхитительной обуви. И опять все как-то не так. Что ж за жизнь такая!
Глава 18
Или все-таки оползень?
Вечеринка Canal + в Мужане на вилле Ле Парк, пренадлежащей футболисту Патрику Виейре, обещает быть повеселее утомительной кино-сессии, во время которой я едва не захрапела, уткнувшись изящно накрашенной физиономией в плечо супруга. Я меняю осмеяное народом Кавалли на более консервативное Алая, Франсуа остается в своем смокинге. Паркинг пестрит взятыми на прокат Феррари и Мазератти. Мы вручаем загорелой девице, наряженной в стиле пин-ап, наши пригласительные, позируем на фоне испещренного значками Canal+ плаката, и попадаем вовнутрь. Шикарный шведский стол (обеспеченный парижским рестораном Le Notre), свежие суши-маки, шампанское рекой, актуальные хиты RnB, уместно одетый улыбчивый народ – все неотъемлимые ингридиенты аппетитной тусовки имеются в наличии. Мы почти сразу сталкиваемся нос к носу с пригласившим нас тандемом libertins, который приветствуют нас скользскими (и потому имеющими тенденцию сползать со щеки к губам) поцелуйчиками и интимными прижиманиями. Они представляют нам еще какой-то свободно мыслящий и лишенный навязанных обществом комплексов народец. Все дамочки сверкают брильянтами и загорелыми грудями, а мужчины (мне почему-то хочется сказать « самцы») жадными голодными глазами. Мы с Франсуа, вежливо позволив себя облобызать, под предлогом не в меру разыгравшегося аппетита ускользаем внутрь виллы к ломящимся от явств столам. Повсюду мелькают знакомые по вечерним выпускам Grand Journal лица (в реальности гораздо менее гладкие и молодые). Я распознаю нескольких довольно известных актрис, актеров и заядлых парижских тусовщиков.
Надо заметить, что манера одеваться парижанок сильно отличается от стиля Лазурного Берега. Жительницы столицы, фанатично ловят каждый самый тонкий и экстравагантный писк моды. Они не гнушаются блошиными рынками, где порой умудряются отхватить совершенно потрясающие раритеты, 70-процентными распродажами, дешевенькими, но ультра-актуальными элементами костюма, отхваченными в каком-нибудь HM или Заре. Для них важен собранный большими усилиями «ансамбль», а не каждая отдельная его частичка. Модницы южного побережья Франции предпочитают «блинг-блинг» – поменьше яркой материи, побольше загорелого тела (что отчасти объясняется климатом). Будучи в большинстве своем снобами, они придают большее значение брендам, одежда и аксессуары должны быть узнаваемы. Отсюда страстная любовь к обтягивающим полосатым платьям Эрве Леже, туникам Пуччи и Миссони, сумкам Эрмес и Шанель. Уважающая себя каннская тусовщица никогда не станет уродывать свою совершенную фигуру пусть очень модными, но кургузыми и неженственными мрачного цвета одеяниями, никогда не заявится на вечеринку в джинсах и всегда предпочтет балеткам высоченные сабо.
Впрочем, на подобных мероприятиях и местные дамы и столичные дивы в большинстве своем элегантно упакованы в короткое и сексуальное.
Франсуа радует меня своим сдержанно величавым поведением. Он спокойно смакует свое шампанское, вальяжно прогуливаясь взглядом по теле-примелькавшимся собравшимся. Не пихает меня в бок с восторженным «гляди-ка это же тот самый!», не впивается округлившимися от восторга глазами в какую-нибудь жердь мисс Метео, не набивает щеки халявными роллами. Пожалуй, доморощенный папа Карло может гордиться своим шедевральным Буратино. На какое-то время, отлучившись за очередной порцией веселящей газировки, я теряю свое творение из виду. Воспользовавшись моментом, ко мне прибивается представленный ранее свингерами крупный детина с густой пожирающей нижнюю всю часть лица бородой, и на редкость узким лбом под плотной челкой. Фамильярно обхватив меня за талию, он несет какую-то редкостную по своей извилистости чушь, и буравит мое лицо выныривающими из под кустистых бровей пронзительными черными глазищами. «Ты мне нравишься» мне удается выловить членораздельную фразу из путаного бреда, «И я вижу, что тоже тебе нравлюсь!» Смелое заявление. Даже для свингера. «Извини, меня муж ждет» пытаюсь выкарабкаться из навязанных объятий я. «Да, ну, его мужа! Живем один раз! Carpe diem, как говорится! Давай, не тормози, поехали с нами в Мариотт. Там продолжение тусовки! А потом в нумера! Давай, не пожалеешь! » Мне чудом удается убедить нетрезвого волосатика, что хватать с ним день я буду как-нибудь в другой раз и в другой жизни. Франсуа обнаруживается у бассейна в компании двух тонконогих красоток на 20-сантиметровых каблуках. Судя по выражению его симпатичной мордахи собеседницы негативных эмоций у него не вызывают. Я останавливаюсь в нескольких метрах от честной компании и прикуриваю сигарету. До меня доносится веселый, звонкий как колокольчик, девичий смех. «Иди и врежь этим нахалкам ! » командует блондинка, вытаскивая из-за спины бейсбольную биту. « Еще не хватало унижаться » фыркает брюнетка, «Лучше найти кого-нибудь попрезентабельнее того пещерного чудовища и пококетничай в свое удовольствие ». Я опять ощущаю какую-то страшную, неподъемную усталость. Как будто на меня как на Атланта взвалили тяжеленный земной шар со всеми реками, горами, странами и народами. Я прогнулась под его весом и не в состоянии сдвинуться с места. Раньше подобная элитная сходка вызвала бы у меня великий восторг. Я бы осушила полторы бутылки шампанского, поплясала бы от души до дутых мазолей, наловила бы номеров телефонов богатых и знаменитых (которые бы на следующий день не вспомнили, что за Лиза им звонит, «В белом платье? Нет, не припоминаю. В красном лифчике ? Целовались в туалете? Нет, извини, Лиза. Сама понимаешь, возраст уже нет тот, все красные лифчики не упомнишь… »), подцепила бы какого-нибудь многообещающего (и в последствии мало выполняющего) спонсора… В общем, провела бы время с удовольствием и с пользой. Раньше… В безденежную эпоху « до Франсуа ». А теперь Родерер почему-то не лезет в горло, все поголовно мужчины кажутся слишком страшными, слишком пьяными, слишком старыми или слишком геями. А натертые дневными Лоренци пятки мечтают освободиться от очередного орудия пыток и, нежно примкнув к шершавым соседям, забыться лечебным сном. Я печатаю сообщение «Дорогой, я устала. Давай поедем домой» и отправляю хихикающему невдалеке мужу. Наблюдаю, как он, извинившись перед худосочными нимфами, вытаскивает из кармана айфон и поспешно набирает ответ. «Возьми такси, если устала. Я тут с важным человеком обсуждаю варианты будущего бизнеса » приносит мне через мгновение вай-фай. « И много вариантов ? » хочется уточнить мне, «Крадущийся тигр », « Лежащий лотос », « Наездница » или все-таки более редкий и экзотический «Оползень » ? Блондинка и брюнетка борются в грязи противоречий за право написания концовки этого дешевенького бульварного романа. Черноволосой амазонке удается утопить в темной жиже свою полуголую соперницу. Зрители мужского пола разражаются восторженными возгаласами и громкими апплодисментами. Я вылавливаю в одном из разбросанных у бассейна сгустков гостей знакомое лицо довольно известного комика, кроме своих спектаклей славащегося трепетной привязанностью к алкоголю и большегрудым блондинкам. Первый пункт наглядно демонстрируют безвекторно телепающийся взгляд и пустой бокал от виски в руке. Второй нам предстоит проверить на практике. Вооружившись избитой, но от этого не менее эффективной pick-up line («J’adore ce que vous faites[2]»), я отправляюсь на абордаж. Юморист (обладающий при ближайшем рассмотрении неровным авто-загаром, искуственными зубами, способными своей яркой белизной разбудить партнершу в ночи, сеткой кривых морщин, с которыми уже не справляется ботокс, испещренными красными сосудами глазами и крепким виски-сигаретным душком изо рта) расплывается в довольной улыбке и, пробежавшись сузившимися зрачками по моей фигуре, с радостью заглатывает пошлую наживку. А ненавязчиво перемещаю его поближе к моему страшно занятому важнейшими деловыми переговорами супругу под тихий сбивчивый шелест полу-комплиментов, полу-намеков на более тесное знакомство. Остановив неловкий бином за спиной начинающего бизнес-гиганта, я нарочито громко восклицаю: «Я бы с удовольствем. Но я что-то устала. Может быть, в другой раз?» Франсуа, видимо, еще не окончательно потерявший голову, разворачивает последнюю на 90 градусов. Я изображаю удивление с легкими вкраплениями расскаяния. Как будто это он, кристально чистый и незапятнанный мелким враньем, застал меня за беспардонным флиртом. «Лиза?» вопросительно вскидывает левую бровь муж, предусмотрительно отодвинувшись от парочки костлявых груш. Я виновато пожимаю плечами и строю лягушачью гримассу, которую следует интерпретировать как «привязался, ничего не могу поделать». Нетрезвый артист тем временем все автивнее напирает на меня, намертно приклеившись кроличьми глазами к моему бюсту. Франсуа вежливо, но твердо отодвигает знаменитость в сторону и хватает меня за локоть.
Вся дорога от виллы до дома проходит в гробовом молчании. Салон Мазератти переполняет наэлектризованная тонкими зарядами ревности многообещающая тишина. Едва переступив порог нашего дряхлого жилища, Франсуа впивается в меня требовательным поцелуем. Последний раз так страстно и неистово мы занимались любовью после моей встречи с Мосье Сешо. Провожая взглядом разорванные на два аналогичных кружевных трехугольника трусики, я радуюсь, что мне удалось пусть ненадолго, но все же воскресить прежнего страстного отчаянного любовника. Тигры и лотосы оказываются весьма на высоте, а вот до оползня так дело и не доходит. Не смотря на это я засыпаю почти счастливой.
Глава 19
Гран При в компании Климта
Погуляв в свое удовольствие полторы недели на фестивальных вечеринках, местный бомонд, не дождавшись вердикта жюри (да, и кому вообще интересны эти фильмы и эти пальмовые ветки!) переместился в близлежащее Монако поглазеть на традиционное Гран При Формула 1. Фаворитом в этот раз знатоки объявляют победившего в прошлом году Нико Росберга. Патрик приглашает нас с Франсуа понаблюдать за гонкой с терассы своих аппартаментов в Монте Карло. Учитывая, что Наташа укатила сниматься для каталога купальников H&M на Мальдивы, и мне не придется выслушивать ее словестный мусор, мы с удовольствием принимаем приглашение. Франсуа отправляется к назначенному времени, а я, застряв в парикмахерской, обещаю присоединиться к нему позже. Судьба-злодейка, решив не дать мне передозироваться радостью бытия, выкладывает на моем пути одно препядствие за другим. Во-первых, во время Формулы один весь крошечный центр Монте Карло перекрыт, и добраться до нужного адреса мне удается только двумя часами позже, припарковав Миньку у черта на рогах и прошкандыбав километра 3 на каблуках под палящим солнцем, вдыхая опьянительный аромат машинного масла. Следующие полчаса я безуспешно пытаюсь пробудить в безразличном домофоне голос гостеприимного хозяина. Наконец, моей мольбе удается прорваться сквозь разрывающий черепную коробку грохот моторов, и я, попав вовнутрь здания, поднимаюсь на лифте на 15-ый этаж. Меня, как и следовало ожидать, никто не встречает. В обширной светлой гостиной на обеденном столе виднеются россыпи качественных закусок, в огромном резервуаре со льдом важно покоятся несколько откупоренных магнумов Руинар. На белом кожаном диване de Sede две куклы Барби вяло обсуждают какие-то одим им интересные и явно не имеющие отношения к Гран При дела. Перед ними на круглом трио столиков Фенди Каза рассыпаны остатки белого порошка, существенная доля которого сейчас, должно быть, щекочет ноздри и маленький мозг этих матрешек. Мое появление не вызывает у них ни малейшей реакции. Я прохожу мимо на терассу. Все сливки явно здесь. Десяток мужчин в светлых поло и шляпах Борсолино с печатью успешности на загорелых лицах, пара-тройка молодящихся дамочек с гладкими лицами, но морщинистыми руками и несколько совсем молоденьких девочек (то ли чьих-то дочерей, то ли последовательниц Лолиты) в легомысленных летних платицах. Я пробираюсь к Патрику. Он панибратски хлопает меня по плечу, ругает, что я не вооружилась бокалом шампанского, и требует, чтобы я неприменно отведала канапэ с гребешками и трюфелями. Я замечаю трезвым и от того зорким глазом, как его веснусчатая пятерня исчезает под коротенькой юбочкой в горошек, пренадлежащей одной из юных гостей. В ответ прелестная нимфа одаривает орангутанга-миллионера преданным собачьм взглядом. Она хороша своей свежестью, естественным румянцем на нежных круглых щечках, пухлым ртом без следа косметики, наивными глазищами под пеленой лохматых ресниц. Но разве может эта неспелая простушка сравниться с испепеляющей красотой Наташи (последней недавно исполнилось 26)? Впрочем, зачем Патрику сравнивать, если он может пользоваться и той и другой, и третьей и четвертой. Я интересуюсь, куда запропастился Франсуа. Пожилой ловелас, стараясь перекричать вой моторов, отвечает, что буквально только что видел моего мужа где-то тут. Я оглядываюсь по сторонам. Все происходящее не пробуждает во мне энтузиазма. От запаха гари и буравящего мозг грохота в глубине постого желудка зарождается тошнота. Еще один миф белоснежным парусником разбился о риф реальности. Частная вечеринка Гран При… Вонь, шум, скрежет колес, душная жара… Я возвращаюсь в гостиную, где две марионетки продолжают, сомнамбулично раскачиваясь, лениво шлепать силиконовыми губами, и набираю номер Франсуа. Знакомая трель раздается где-то совсем рядом. Я следую на звуковой сигнал и попадаю в соседствующую с салоном кухню. Мой благоверный, вальяжно облакотившись на стол Боффи, медленно со смаком поедает глазами очаровательную девушку, едва сошедшую с картины Климта. Его отяжеленная купленными мною часами рука покоится на талии рыжеволосой красотки. Мой изъезженный шинами Феррари мозг выдает весьма странную реакцию на увиденное: «А они отлично смотрятся вместе». Она такая тонкая, белокожая, почти воздушная, и он темноволосый, загорелый до оттенка молочного шоколада, сильный, уверенный… Учавствуй Климт в сегодняшнем мероприятии, он непременно, отвлекшись на полчасика от гонки, написал бы эту пару, разбавив кухонный антураж красно-желтыми пятнами маков и золотыми загагулинами. Пока мое воображение порхает в каком-то потустороннем третьем измерении, герои сценки замечают вторжение в их интимное пространство лишнего элемента. Экспрессивные брови моего благоверного взлетают вверх, сморщив гармошкой высокий лоб. Его губы вытягиваются в круглое «О!» Это короткое восклицание лучше любых монологов передает суть происходящего. В нем ютятся и разочарование, и испуг, и даже капелька стыда. Загулявшая конечность поспешно покидает чужую поясницу, лицо складывается в виноватую гримассу. Я стараюсь всеми силами водрузить на место щит напускного безразличия, орудуя вескими аргуменами: «Не в постели же я его обнаружила в самом деле. Ну, пощупал позвоночник рыженькой наяды, с кем не быват?» Но моя внутренняя блондинка, размазывая по щекам слезы причитает: «Там два деловых партнера в мини, тут натурщица веннского живописца. Что так теперь будет всегда??» «Я не ревную» несколько раз мысленно повторяю я, пытаясь убедить саму себя, «Ревность унизительный удел неуверенных в себе сентименталистов. Я не такая. Я умная и сильная». А что полагается делать умной и сильной в подобной ситуации? Я бросаю Франсуа холодную улыбку, напоминающую скорее пощечину или плевок, и, развернувшись, покидаю это гнездо разврата. Конечно, он сейчас помчится за мной следом, будет твердить, что я все не так поняла, что ничего не было, что это какая-нибудь потерянная еще в роддоме сестра, которую он, наконец-то разыскал столько лет спустя… Весь этот примитивный бред, которым травят уши своих наивных жен лишенные воображения супруги. Я сделаю вид, что поверила. Ведь не разводиться же из-за подобной ерунды. Лифт медленно разжимает свои челюсти, пропуская меня вовнутрь. Входная дверь так не соизволила распахнуться, выбросив вслед за мной нашпигованного отговорками Франсуа. Он не посчитал нужным покинуть свой удобный кухонный насест и морковное лакомство ради прочитанной до последней строчки книги – жены. Вполне возможно, что мое деликатное дезертирство даже обрадовало этого новоявленного Дон Жуана, позволив довести до победного конца тактильно изучение бледного тельца новой знакомой. «Ну и черт с тобой, кабель обокновенный!» скрежещу зубами я, продираясь сквозь толпу зевак. «Еще несколько месяцев назад на тебя, лохматого и наряженного как деревенское пугало, не глянула бы ни одна светская клуша. А теперь, перерожденный моими усилиями в привлекательного мачо, ты вместо благодарности плюешь в душу своему гуру». «Дорогуша, ты же знаешь вечный постулат – «верность – это отсутствие возможностей» ухмыляется брюнетка, затягиваясь сигаретой, «Он любил тебя во-первых потому что ты казалась недоступной, во-вторый потому что длинногогие блондинки у его окна в очереди не выстраивались. Теперь все изменилось. Ты сама же своими ручонками вылепила из него рокового красавца, и он, следуя твоим же советам, отлично вжился в роль. Он же не слепой, прекрасно видит, что любая прелестная дива готова теперь при виде его, его прикида, его абмундирования и машины, мгновенно раздвинуть свои двухкилометровые ноги. И ты хочешь, чтобы он при этом продолжал трепетно расклеивать бумажки с надписью «я тебя люблю», через день таскать букеты цветов и ежедневно совершать постельные подвиги?» «Да, хочу!» честно признаюсь я, слегка покраснев. «Ну, и дура же ты, Лиза Кравченко!» презрительно морщит нос темноволосая советчица. «Так не бывает, чтобы все и сразу! Любовь и большие деньги очень редко удачно уживаются вместе. Ты изначально сделала ставку на второе, потому что давно не верила в детский миф. Вот и пожинай теперь что посеяла. И радуйся, что урожай такой мощный получился». «Ага, радуюсь!» бормочу себе под нос я, забираясь, наконец, в набухший влажной жарой салон Мини Купера. Перспектива возвращения в тесную клетуху и мучительного ожидания возвращения блудного мужа меня не вдохновляет. Я набираю в GPS «Milano, centro». Всего три часа. Отлично. C’est parti ![3] Иногда лучший способ решения любой проблемы – шоппинг-терапия. Ею я и собираюсь заняться.
